Гвендолен Артерберк
Окольцованные
Он
Он до сих пор помнил эту встречу во всех подробностях. Тогда из вагона на платформу выскочила девочка в кремовой курточке, кремовых, в тон, сапожках, и кремовой же шапочке. Настоящая принцесса, прямо как в сказке. Он всю прогулку не знал, как правильно себя вести, чтобы обратить на себя её внимание. А она всё время пыталась рассказать маме про какого-то гнома, которого она встретила где-то по дороге. Этот образ кремовой принцессы надолго запал в его память. Правда, когда они встретились в следующий раз, оказалось, что принцесса выросла, вытянулась и стала совершенно другой девочкой.
Позднее он наблюдал этот эффект неоднократно. Для себя он называл это «замораживанием времени». Если ты расстаёшься с кем-то на долгое время, то ты сохраняешь в памяти человека таким, как он тебе запомнился. И почему-то кажется, что когда вы встретитесь, то начнёте с того самого места, где расстались. А жизнь не получается поставить на паузу или положить в морозильник. И сам он изменяется, и все люди вокруг изменяются, и в следующий раз могут встретиться уже совсем другие люди. Он вдруг понял, что текущая ситуация относится как раз к числу подобных случаев. Являются ли они теми же людьми, что расстались полтора года назад? Конечно, у них те же имена и фамилии, но не стали ли они внутренне другими личностями? Он надеялся, что если это и так, то он всё-таки сможет найти дорогу к той новой её личности, которая сейчас стоит в вагоне перед ним.
– Станция «Белорусская», переход к поездам Замоскворецкой линии, – прозвучало в вагоне.
– Зато я помню первый букет, который ты мне подарил, – вдруг сказала она, – это же было здесь недалеко, на «Маяковской».
Она
В детстве я играла на флейте. Родители были уверены, что девочка обязательно должна окончить музыкальную школу, «она же девочка». Как это связано между собой, я не очень понимала, но возражать родителям было непросто. Впрочем, с какой-то стороны я должна быть им благодарна, ведь флейта – это не скрипта, не виолончель и не арфа. Маленький компактный футляр не особо обременял меня. А в старших классах я поглядывала на подруг по несчастью, которые волочили свои громоздкие инструменты, с сочувствием и даже облегчением. Правда, играть на флейте было непросто, и я не сразу освоила эту премудрость настолько хорошо, чтобы удовлетворить строгий преподавательский состав. Мама говорила, что «это развивает дыхание» и ещё что-то про общий культурный уровень. Я кивала, но ближе к выпуску твёрдо про себя решила, что больше никогда не буду играть.
Но пока школа не закончилась, деваться мне было некуда, приходилось напрягать лёгкие. Ежегодно в мае школа давала «отчётный» концерт в одном из столичных концертных залов. Кому и зачем надо было отчитываться концертом, я не понимала, да и не особо тогда об этом и задумывалась. Обычно мы выступали в Большом зале Консерватории, но в этом году что-то изменилось, и нас отправили в Концертный зал имени Чайковского.
Нас загнали в какие-то пыльные тесные помещения, скрытые в глубине здания. В них приходилось в последний раз репетировать или, как говорили преподаватели, «прогонять» всю программу. Зачем её надо «прогонять», я не понимала, но послушно вынимала инструмент из футляра и играла свою заученную мелодию. Это занимало несколько минут, а всё остальное время приходилось просто ждать, пока свои номера «прогонят» все остальные выступающие. Родители терпеливо ожидали где-то в другом месте. Наконец, спустя десятилетия ожидания, нас подвели к сцене и по очереди начали выпускать туда, где конферансье своим звучным голосом объявляла, что сейчас «Маша Иванова сыграет нам сонату Грига».
В итоге я оказалась одна на сцене под яркими лучами прожекторов, всматриваясь в полутёмный зал и пытаясь разыскать там родителей. Никого разглядеть мне не удалось, да и учительница уже начала бросать на меня страшные взгляды. Я поднесла к губам инструмент и начала играть. Глаза я закрыла, чтобы меня ничего не отвлекало – так было проще справиться с волнением, неизбежным в подобных случаях. И когда моё выступление закончилось, я так и продолжала стоять, с зажмуренными глазами, даже не сделав обязательный поклон публике. Я открыла глаза, только когда над ухом у меня раздался раздражённый шёпот конферансье: «да возьми ты наконец этот букет!».
Передо мной стоял мальчик моего возраста. От волнения я не сразу признала в нём старого знакомого, с которым первый раз встретилась в метрополитене. Наши родители дружили, и периодически он заходил к нам в гости. Он был одет в рубашку, тёмные брюки и тёмную же жилетку, а в руках у него был букет красных тюльпанов. Он неловко протянул мне цветы и замер, не зная, что ему делать дальше. Я взяла букет и сделала неумелый книксен, как учили. С края сцены мне уже махали родители. Я переложила букет, зажав его левой рукой вместе с инструментом. Взяв своего кавалера за руку, я потянула его со сцены, куда уже выходили следующие выступающие – ансамбль скрипачей.
Дома мама поставила красные тюльпаны в вазу, где они простояли несколько дней. А он в очередной раз пропал из моей жизни так же неожиданно, как и появился.
