Х. М. Лонг
Дочь Темных вод
Девочка из Пустоши
Девочка из деревни, расположенной на Пустоши между сланцевыми холмами, знает, что у гистовых деревьев есть душа. Она выросла в их тени и видит куда больше, чем скрюченные шишковатые стволы и раскидистые ветви, которые не желают следовать временам года, как это делает вся Пустошь. Девочка видит, как падают их тени, подчиняясь движению незримых солнц, и как время от времени шевелятся их листья без ветра.
Каждое лето девочки, каким бы коротким оно ни было на холодном берегу Зимнего моря, наполнено пением птиц и прогулками босиком по мшистым тропинкам. Каждая зима – это поскрипывание промерзших ветвей, журчание погребенных под снегом ручьев, а еще шелест листвы непокорной гистовой березы, что остается зеленой вопреки холоду. Девочка разбивает лед, пьет из замерзших ручьев, питаемых той же водой, которая питает лес, и ест ягоды, растущие между переплетенными корнями. Она принадлежит этому миру.
И когда девочка прикладывает маленькую ладошку к стволу гистового дерева за домом, где живет ее семья, ей кажется, что она слышит шепот. Она знает, что у дерева есть душа, душа, проросшая сквозь грязь, глину и камни. Она тянется из другого мира, с другими законами природы и временами года. Душа, которая теперь обитает в дубе, вязе или тисе.
Эта душа называется гистингом.
Четвертая глава
В компании контрабандистов
МЭРИ
Меня продержали две недели взаперти, прежде чем я оказалась в блестящем обществе Каспиана, Рябого и их гостей. Так что нервы мои к тому моменту изрядно потрепало.
Впрочем, я успела развлечься двумя неудачными побегами. Первый закончился тем, что Рябой поставил мне подножку, когда я бежала по лестнице, и, визжащую, словно ребенка, отнес обратно в комнату. Во время второго я даже добралась до гостиной, где немного отвлеклась на аляповатый портрет Каспиана над камином, но так и не смогла открыть дверь. Я почти распахнула замерзшее окно, но тут вошла жена трактирщика и ударила меня кулаком в живот.
И вот меня усадили с кляпом во рту под оценивающими взглядами всех собравшихся на аукцион Каспиана. Напряжение сковало плечи, как лед сковывает реку.
Я старалась не обращать внимания на мужчин. Какая разница, кто они и что говорят. Какая разница, что тот, кого называли Рэндальфом, показался мне особенно гнусным и мерзким, что Джеймс Элайджа Димери выглядел странно знакомым, а молодой охотник на пиратов смотрел на меня с чем-то похожим на сочувствие. Я все равно не могла выбрать, с кем уйду, и каждый из них мог предложить только еще один вариант ада.
Ночью за мной приехал Рэндальф с эскортом из дюжины суровых матросов. Он с грохотом поставил у ног Каспиана сундук и открыл его. Там было столько солемов, сколько я не видела за всю свою жизнь. Рябой накинул мне на плечи плащ и похлопал по щеке – точнее, по маске штормовика, все еще стягивавшей челюсти.
– Может, и свидимся еще, голубка моя, – буркнул Рябой, натягивая мне на голову капюшон так, чтобы лицо скрыла тень. – Не скучай по мне слишком сильно.
Я пнула его по ноге.
– Сука!
Он отпрыгнул назад. И прежде чем успел дать сдачи, Рэндальф утащил меня в зимнюю ночь. Я бросила на Рябого самодовольный взгляд, но на самом деле даже не разозлилась.
Не обращая внимания на холод, я вдохнула всей грудью. На мгновение мне показалось, что я на свободе: снежинки таяли на лбу, а в лицо дул соленый бриз. Только на мгновение. Во рту под маской тут же стало сухо и кисло, рука Рэндальфа легла на мое плечо, а вокруг маячил эскорт из громил-матросов.
– Вперед, – скомандовал Рэндальф своим людям. – На корабль.
* * *
Корабль Рэндальфа представлял собой изящное двухмачтовое судно, раскрашенное широкими полосами красного и желтого цветов. Это все, что я успела увидеть, прежде чем мы спустились по крутой лестнице, прошли через небольшую орудийную палубу и очутились в узком проходе в кормовой части корабля. Там он запер меня в кладовке.
– Отдыхай, – приказал контрабандист и захлопнул люк.
Тьма окружила меня. Я боялась шевельнуться, все чувства обострились. Я ощущала легкое покачивание корабля на поверхности воды в гавани, слышала скрип дерева, чувствовала запах сырости, соли и конопли. Последний исходил от мотков веревки и связок парусины, которые впивались мне в спину. По всей видимости, это была моя кровать.
Сдерживая отчаяние, я нашла положение, которое можно было назвать удобным, и обхватила себя руками. Несмотря на то что плащ на мне был достаточно плотным, я дрожала от холода. Придется устроить себе что-то вроде гнезда из парусины, иначе замерзну ночью.
Крысиное гнездо. Я мгновенно почувствовала себя опустошенной и зажмурилась. Впрочем, было так темно, что это мало что изменило.
Мне захотелось вернуться обратно в форт. Всего на мгновение я проявила нерешительность, и вот чем это обернулось: кладовкой на корабле контрабандистов, маской-кляпом и будущим, полным страданий, боли и постоянной тревоги.
Пучина отчаяния засасывала меня, но я сопротивлялась со всей яростью и решимостью. В следующий раз, как мне представится возможность убежать, я не буду колебаться. Я убегу, спрячусь, а потом найду свою мать. Как-нибудь.
Наконец я погрузилась в дрему, которая не принесла облегчения. Во сне я видела Пустошь и гистовый тис, что рос позади гостиницы, принадлежавшей моей семье, видела его ветви, залитые светом осеннего утра. Во сне я пряла пряжу из черной шерсти. Веретено закрутилось, нить натянулась, и дух, обитавший в тисе, заговорил со мной. Не у каждого дерева в Гистовой Пустоши была душа, но я всегда знала, что у этого тиса она есть.
«Сестра».
Я проснулась от скрипа дерева. Веревки врезались в кожу, и, когда все ощущения и вся боль снова обострились, я застонала сквозь маску.
«Сестра?»
Я моргнула, не понимая, что происходит. Свет, пробивавшийся сквозь ветви в моем сне, окружал меня наяву. Но он изменился, из золотистого и теплого стал холодным, бледно-голубым, и исходил он от… человека?
Надо мной, зажатая между переборкой и люком кладовки, склонилась женщина. На ней была пышная юбка, ткань струилась поверх ее ног и ложилась на веревки вокруг меня. Форма ее лица походила на сердце, а блестящие бледно-зеленые глаза – на кусочки стекла, обточенного морскими волнами.
Я не могла разглядеть зрачков, похоже, их вообще не было, как и души во взгляде, но мне показалось, что она смотрит на меня оценивающе, со смесью любопытства и сочувствия.
Она шевельнулась, и ее юбка разошлась на части, распалась, превратившись в пучок чего-то похожего на щупальца осьминога. Это был не человек. Не женщина. Гистинг.
Кричать я не стала. В конце концов, я знала, кто такие древесные духи. Я выросла в Гистовой Пустоши. Но это существо не походило на духа, привитого к выбранному им самим дереву и взиравшего с его ветвей с отрешенным любопытством. Она, как и я, была пленницей на корабле, и мне ни разу не доводилось оказаться к гистингу так близко. Чего ей надо?
Гистинг рванул вперед, и я вздрогнула, ожидая почувствовать порыв холода, когда призрачное тело пройдет сквозь меня. Ведь именно так рассказывалось в сказках. Но вместо этого я ощутила на своем лице мягкую руку. Она не была холодной, наоборот, удивительно теплой.
«Сестра?»
Я закричала сквозь маску. Глаза существа широко распахнулись от удивления, а тело стало истончаться. Я перестала чувствовать ее руку на лице, дух окончательно слился с деревом корабля, и голубая аура погасла.
Я погрузилась во тьму, но через мгновение люк кладовки распахнулся, и меня снова залило светом. В проеме люка возник силуэт – видимо, кто-то из команды Рэндальфа, мой охранник, державший в руке качающийся фонарь.
Матрос, который вытащил меня наружу, выглядел устрашающе, но я была слишком потрясена, чтобы пугаться. Он пришел, чтобы спасти меня от гистинга, существа с щупальцами – щупальцами! – вместо ног, или меня ждало кое-что похуже?
Я встала на ноги, но матрос не отпускал меня, наоборот, схватил за плечи и начал трясти:
– И что с тобой, ведьма?
Не сказать, чтоб парень блистал умом: с кляпом во рту я бы все равно не смогла ответить.
Свет фонаря слепил, и я прищурилась. Он был заполнен полудюжиной светящихся стрекоз. Их свечение было фиолетовым или янтарным, в зависимости от пола насекомого, и в данный момент все они источали ярость.
Охранник оттолкнул меня в сторону и наклонился, всматриваясь в гнездо из веревок и парусины.
– Тут ничего нет, женщина. Что за…
И тут меня осенило, что ничто не отделяет меня от прохода, ведущего на орудийную палубу. Я медленно повернула голову, ощутив легкий сквозняк, и увидела, что с одной стороны прохода на меня падает мягкий свет.
Неужели он оставил люк открытым?
Я выхватила у охранника фонарь и ударила им его по голове, после чего бросилась бежать. Стекло со звоном посыпалось на палубу, матрос закричал, а стрекозы вырвались на свободу.
Спотыкаясь, я одолела короткую лестницу. Лунный свет и холодный воздух проникали через открытый орудийный люк. На «Джульетте», корабле Рэндальфа, было восемь орудий, сейчас все они мирно покоились на своих ложах. Обычно палуба была завалена гамаками, где спала команда, но, видимо, в этот раз все матросы отбывали вахту или отдыхали на берегу. За исключением, конечно, моего охранника, который, рыча, как раненый медведь, мчался следом. На палубе над нами загрохотали шаги: кто-то еще услышал устроенный мной переполох.
Три светящиеся стрекозы пронеслись мимо и вылетели в открытый орудийный люк, я бросилась за ними. Высунув голову из люка, я огляделась. Недалеко внизу виднелась линия причала.
Внезапно чья-то рука схватила меня за плечо. Контрабандист, на которого я напала, рывком развернул меня к себе и впечатал в переборку между люками.
– Вот же дрянь! – прорычал он.
Его лицо было исцарапано и залито кровью.
Маска штормовика заглушила бы любой ответ, и это, вероятно, было к лучшему. Мой словарный запас стремительно пополнялся отнюдь не лучшими образчиками.
«Сестра».
Призрачный голос повис в воздухе. По коже поползли мурашки, но я продолжала биться в железной хватке матроса.
На мгновение я замерла, увидев, что существо из кладовки отделилось от деревянного борта рядом со мной. Контрабандист отпрянул назад, захлебнувшись криком. Где-то на самом верху открылся люк, и сапоги загремели по лестнице.
Дыхание сперло, я повернулась и увидела кончик носа гистинга так близко от собственного, что они чуть не соприкоснулись. Глаза-стекляшки озабоченно сузились, а ноги-щупальца снова собрались в подобие юбки.
«Сестра, почему ты не разговариваешь со мной?»
Что? Гистинги и люди не разговаривают, и гистинги не обладают плотью. Тогда как я могла слышать ее и чувствовать руку на своей щеке, как могла чуть не стукнуться с ней носами? Это безумие. Это…
Я настолько увлеклась размышлениями о мифическом существе, что совсем забыла о главном – спасении. Команда Рэндальфа окружила нас.
– Что здесь делает эта тварь? – услышала я шепот одного из матросов.
– Джульетта… – прошептал другой.
– Не разговаривай с этим, идиот!
Гистинг не обращал на них внимания. Призрачная женщина отступила назад и стала рассматривать меня, по ее «юбке» пошла рябь. В глазах по-прежнему не было души, только холодный стеклянный блеск, но когда она заметила мою маску и связанные руки, я вдруг увидела во взгляде понимание.
Мгновение спустя существо исчезло.
– Что происходит? – раздался на палубе голос Рэндальфа.
Он развернул меня лицом к себе, я отшатнулась, но он лишь протянул мне маленький, изящный ключик. Ключ от моей маски.
Я освободилась, и маска с щелчком упала в его ладонь. Я закашлялась и попыталась сплюнуть, вытирая губы связанными руками.
– Что случилось? – повторил контрабандист.
В голове у меня шумело, я старалась придумать какие-то отговорки. Я бы могла начать жаловаться, обвинять охранника в том, что он был груб, – а он не отличался нежностью, – но вместо этого изо рта вырвалось то, что на самом деле хотелось сказать. То, что нужно было сказать.
– Ваш матрос вытащил меня из кладовки, я разбила фонарь ему об голову и попыталась сбежать, – заявила я, задрав подбородок.
– Сбежать? – Рэндальф посмотрел на открытый орудийный люк, затем на матроса с окровавленным лицом. – Ты что, оставил его открытым?
Тот выглядел скорее настороженно, чем сердито.
– Чтобы обменяться сигналами со шлюпкой, кэп.
– Это следовало сделать, когда пробили первую склянку!
Рэндальф, который был куда ниже и мельче своего матроса, сделал достойную восхищения попытку выглядеть грозным. И, судя по реакции всего экипажа, его недовольство вызывало вполне реальный страх.
– Они опаздывают, – попытался оправдаться матрос.
Рэндальф шагнул ближе:
– Значит, ты оставил люк открытым и выпустил штормовичку?
– Капитан, я…
Рэндальф резко повернулся ко мне и протянул маску.
– Мисс Ферт, вот первый урок жизни на борту моего корабля. Делаешь добро – я вознаграждаю. Делаешь плохо – наказываю. Честный договор, верно? Простая система, которую в силах понять даже последний слабоумный тупица из Бэрроусайда.
Капитан посмотрел на матроса, показывая, кто тут тот самый тупица, о котором шла речь. Этот взгляд был таким холодным и жестоким, что я внезапно поняла страх экипажа.
Всякое желание рассмеяться, обозвать или ударить моего похитителя исчезло. Какой бы злой и разочарованной я ни была, следовало сохранять холодный разум. Я обязана позаботиться о себе.
– Понятно, – тихо произнесла я.
– Замечательно. – Рэндальф повернулся к своей команде. – Привяжите этого идиота и принесите мою плеть. И готовьте корабль к выходу в море. Я хочу, чтобы мы покинули Уоллум уже завтра вечером.
– Но, сэр… – возразил другой матрос. – Мы же собирались отчалить только через три дня?
– Уже неважно. – Рэндальф продолжал улыбаться, а когда он вставил мне кляп в рот, его ухмылка стала еще противнее. Мне потребовались все силы, чтобы не начать сопротивляться. – Как только мы окажемся в открытом море, привяжите нашу новую штормовичку к мачте.
Пятая глава
Бухта Антифония
ГИСТОВА ПУСТОШЬ – будучи образованием самого древнего и необычного происхождения, Гистова Пустошь, чаще называемая просто Пустошь, разительно отличается от обычных пустошей. В местах, подобных ей, пересекаются два мира: мир людей и то место, что принято называть Иным. Здесь гистовые деревья уходят корнями в Иное, а вырастают на земле людей. Внешне похожие на обычные растения, они полностью отвергают законы природы: смену сезонов, движение солнца и ветра. Гистовую древесину заготавливают для нужд судостроения, а именно для носовых фигур кораблей. Гистинг, обитавший в дереве, сливается с кораблем и остается там, пока фигуру не перенесут или не сожгут. После этого дух остается на свободе до возвращения в Иное, что может занять столетия. Гистова Пустошь пересекает весь остров Аэдин, смешиваясь с другими Пустошами, не заселенными гистингами, например с Лестеровой Пустошью. См. также ГИСТОВОЕ ДЕРЕВО, МИР ДУХОВ.
Из словаря «Алфавитика: новейший словник Аэдина»
СЭМЮЭЛЬ
Фишер, прищурившись, смотрела на меня поверх зеленой книги с золотым тиснением на корешке.
– Слейдер все еще в ярости из-за вашей выходки.
Я примостился на дальнем конце скамьи и стянул с головы вязаную шапку, прикрывавшую спутанные грязные волосы.
Мы оба сидели в каюте, которую называли домом. Посередине висела холщовая занавеска, ночью она разделяла каюту на две части, а днем мы ее откидывали. Гамак Фишер свисал с балки на ее половине. Мой лежал в рундуке у переборки за ненадобностью: всю ночь я стоял вахту – мое наказание за то, что мы упустили штормовичку. Слейдер был уверен, что я намеренно провалил аукцион, и то, что я отослал Фишер прочь, тоже сыграло не в мою пользу.
В нашей каюте не было ничего, кроме фонаря, наполненного светящимися стрекозами, стола со скамьей и закрепленной у стены печки. Фонарь считался роскошью, ведь он точно не станет причиной пожара и никакая, даже самая сильная буря не сможет загасить его огонь. Стрекозы, как и все изначальные обитатели Иного, были бессмертны, не нуждались ни в пище, ни в воде, ни даже в воздухе. Когда спали, они светились мягким пурпурным и розовым, а когда просыпались, их сияние становилось ярче.
Фишер накинула поверх рубашки полосатое одеяло так, что на виду оставался только край горловины. Она была не обута и, похоже, утащила пару моих носков и натянула их поверх собственных. Обычно, возвращаясь с вахты, я заставал ее полностью одетой, готовой к выходу на смену. Но сегодня ей не нужно было отправляться на палубу. Ее вахта досталась мне. Как и следующая.
Я стряхнул снег с шапки и откинул волосы назад. Я чувствовал на себе ее взгляд: Фишер словно пыталась прочитать ответ на моем усталом лице.
– С Димери и тем последним гостем было что-то не так, – в который раз повторил я. – Глупостью было бы не послать за охраной.
Фишер опустила книгу на стол.
– Насчет этого у меня нет сомнений. Но контрабандист вроде Джона Рэндальфа никогда бы не потянул ставку в четыре тысячи солемов. Скажите Слейдеру правду. Вы намеренно проиграли аукцион.
– Я не лгу! – Я швырнул шапку в сторону и на мгновение помрачнел. – У него были эти деньги. Надо было мне, а не вам пойти предупреждать Слейдера.
Фишер перебралась на скамейку.
– Возможно. А что с вашими… предчувствиями? Можете предположить, что они означали?
– Не могу. – Я уставился на дверь. Последнее, что мне хотелось с ней обсуждать, так это мое проклятие. – На камбузе еще осталось что-нибудь на завтрак?
– Да. Хэммонд отложил немного для вас.
– Добрый человек.
– Потому что я его попросила.
Я нахмурился.
– И зачем же вы это сделали?
Ее губы сложились в тонкую кривую линию и стали похожи на изгиб кинжала.
– Считайте, это моя благодарность за то, что вы разозлили Слейдера. Теперь у меня целых два дня, чтобы отоспаться, сходить на берег и спустить все полученное за два года на хорошее вино и приятную компанию. Не исключено, что я даже платье надену.
– Можно подумать, оно у вас есть, – огрызнулся я, направляясь к двери.
– Есть. – В голосе Фишер звучало неподдельное раздражение. – Я – дама, Сэмюэль, у меня есть платье. И кое-что еще.
– Что же? Судя по тому, как вы пускаете ветры во сне…
Фишер стукнула меня книгой по затылку, и я выскочил в проход, врезавшись в стенку. Она кинулась за мной и успела стукнуть еще раз, прежде чем я спасся бегством.
– Вы хам, Сэмюэль Россер, – донеслось мне в спину ее шипение.
Я поспешил к камбузу, стараясь не улыбаться слишком широко. Пусть Слейдер злился на меня, пусть гул внутри никак не стихал, но стоило как следует взбесить Фишер, и мне сразу стало легче.
К сожалению, это чувство не дожило даже до конца завтрака. Я уже наполовину одолел миску с бобами, колбасой и ломтем свежего хлеба – настоящей редкостью! – как за мной пришел Уиллоби, стюард капитана.
– Я тут узнал кое-что, – сказал Слейдер, когда я вошел в каюту, спешно приглаживая волосы в тщетной попытке выглядеть презентабельно. Капитан едва взглянул на меня, передал записку и вернулся к окну. Похоже, его больше интересовали доки, чем я. – Прочтите это.
Я пробежался глазами по записке.
– «Безымянный линкор в бухте Антифония». Откуда это?
– От женщины из города, которой я плачу за то, чтобы она держала ухо востро, – сказал Слейдер, отмахнувшись от вопроса непринужденным движением руки. – Собирает для меня слухи. Может, это правда. А может, уловка, чтобы мы покинули порт. О нас начали болтать, а здесь слишком много пиратских судов. Мы им как бельмо в глазу, когда они выходят за новой добычей в открытое море.
Уоллум был аэдинским портом, но преступники вроде Каспиана платили властям хорошие деньги за то, чтобы этот порт оставался нейтральной территорией в войне между законниками и нарушителями закона. Однако за пределами гавани нейтралитет переставал действовать.
Слейдер скрестил руки на груди и сказал:
– Возьмите пять человек из команды, тех, кто умеет ездить верхом, и отправляйтесь на разведку. Главное, помните: на суше осторожность крайне важна! Антифония находится в часе езды к югу. Я послал юнгу, чтобы он нанял лошадей и ждал вас на окраине города.
Мою усталость как рукой сняло. Появился шанс не только искупить вину. Если корабль, за которым мы охотились, действительно стоял в бухте, мы смогли бы выполнить контракт, даже не покидая Аэдина. И штормовичка не понадобилась бы.
– Слушаюсь, сэр, – сказал я, с трудом сдерживая ликование.
Слейдер посмотрел мне прямо в глаза, а затем железным тоном произнес:
– Не разочаруйте меня, мистер Россер.
– Никак нет, сэр.
* * *
Корни и сучья царапали кожу, пока я пробирался по снегу к краю обрыва. Ветки ели, под которой мы укрылись, цеплялись за мою шапку. Я был в гражданском: шерстяных бриджах и плаще из толстого сукна. Прижав к бедру мушкет, я дал моим людям знак остановиться. Убедившись, что все спокойно, мы скатились с обрыва.
Перед нами лежала бухта Антифония. Ее опоясывали смертоносные ледяные скалы и величественные деревья. Они спускались к самому берегу – узкой полосе песка. Устье бухты было таким же высоким и отвесным, и из него открывался вид на освещенное солнцем Зимнее море.
Линкор готовился к отплытию. Беглый подсчет показал, что на нем не менее шестидесяти орудий. Корма корабля выгорела и была тусклого бледно-серого оттенка, без дюйма краски, не было на ней ни витиевато выведенного названия, ни других опознавательных знаков. Мое сердце забилось чаще. Это действительно мог оказаться корабль Лирра. Но, пока я не увижу носовую часть, нельзя быть уверенным до конца.
Под сигналы свистка, звук которого отражался от скал, команда переправляла грузы с берега на корабль. Можно было совершенно отчетливо различить лязг и скрежет, с которым ящики, опутанные веревками, на блоках опускались через открытые люки.
– Три наблюдения, сэр, – сказал один из матросов.
Его звали Пенн, это был сообразительный надежный парень, которого я всегда выбирал в спутники, отправляясь на задания. Дубина, что свисала у него с бедра, волочилась по снегу, а вязаная шапка сползла на самую макушку, являя светлые волосы.
Он оперся на локти и поднял мизинец.
– Во-первых, у этого корабля нет названия, а у носовой фигуры – лица, она как в саване, жуткий вид. Лиррова посудина, точно.
Я кивнул так спокойно, как только мог:
– Очень хорошо, мистер Пенн. И?..
– Во-вторых, – Пенн поднял вверх безымянный палец, – я нашел начало тропы, ведущей туда, а по ней шли полдюжины пиратов. Я оставил Кита наблюдать за ними.
Пенн смахнул со лба налипший снег и поднял третий палец.
– И последнее: по дороге из города сюда едет повозка.
Это означало, что корабль вряд ли отправится в море еще хотя бы несколько часов. Тем не менее у нас не так много времени с учетом всего, что нужно предусмотреть для его захвата.
– Бегом к тропе, и посмотрим, что можно сделать.
Я жестом велел двоим матросам оставаться на месте, а сам отполз от уступа на достаточное расстояние, чтобы подняться в полный рост. Снег сорвался с еловых веток и посыпался мне за шиворот. Я смахнул его и скомандовал Пенну:
– Ведите.
Тропа была скрыта в чаще леса, но Пенн уверенно лавировал между деревьями, мне оставалось идти на звук его голоса. Когда мы наткнулись на Кита и устроились рядом с ним, в поле зрения как раз появились колеса повозки.
– Фитч, парень! Беги и скажи капитану, что «Джульетта» все еще в порту, но ненадолго, – раздался женский голос. Я увидел ее сапоги, когда она спрыгнула с повозки и мягко приземлилась в толстый слой заснеженных иголок. С этого ракурса лицо разглядеть не удалось, но, судя по говору, она явно была аэдинкой.
После ее слов пара сапог поменьше побежала в сторону скал.
– Значит, Рэндальф нашел штормовичку? – спросил мужчина, подойдя к паре женских сапог. Она резко отступила назад, но мужчина снова приблизился и добавил: – Ну что ж, удача нам улыбнулась. Не хотелось бы из-за нее нападать на «Оленя», а?
– Держись от меня подальше, Динс.
Мужчина засмеялся:
– Я видел, как ты на меня смотрела, и должен сказать, что не против.
– Не против, чтоб я вбила обратно в глотку твои мерзкие слова?
Женщина произнесла это ровно и спокойно, голосом, совершенно лишенным эмоций. Тем не менее направление шагов Динса резко сменилось.
Я опустил голову, стараясь не рассмеяться. Позади меня Пенн зажал рот рукой, пытаясь заглушить сдавленный смешок.
– Да я ничего такого не имел в виду, – торопливо сказал Динс.
– Уж будь уверен.
Мое веселье улетучилось, как только до меня дошло, о чем они говорили. Значит, команда Лирра знала, что наш «Олень» стоит в порту. Ладно, мы и не пытались прятаться. Но штормовичка, которую они упомянули, неужели Мэри Ферт? И чего Лирр хотел от нее?
Ответ пришел сразу же. Видимо, именно Лирр был тем загадочным гостем, который отказался от приглашения Каспиана. Он узнал, что капитан Слейдер в порту, и не рискнул появиться на аукционе. Или просто решил, что похищение женщины обойдется дешевле.
Но зачем такому человеку, как Лирр, понадобилось покупать штормовичку? Все знали, что у него уже есть погодный маг на борту, а еще – личное убежище на Южных Мерейских островах, где он жил как король. Может быть, его нынешний маг неожиданно умер и пират из-за этого застрял в Аэдине в начале зимы?
Я оживился. Если у Лирра больше не было погодной ведьмы, наши шансы захватить его сильно выросли.
Женщина снова заговорила.
– Штормовичка должна быть у нас до того, как «Джульетта» выйдет в открытое море, – сказала она безапелляционным тоном и отвернулась, чтобы проследить за разгрузкой повозки.
Я посмотрел на Пенна и по его взгляду понял, что он пришел к тем же выводам.
– Мистер Пенн, пожалуйста, отзовите наших людей и вернитесь к лошадям, – тихо скомандовал я, углубляясь в лес. – Затем поспешите на корабль. Предупредите капитана Слейдера, что наша цель здесь, пират готовится к отплытию и намерен напасть на «Джульетту».
– Так точно. А вы, сэр? – прошептал Пенн.
– А я лично предупрежу капитана Рэндальфа.
* * *
В гавань пришел шторм, и мне пришлось полностью укутаться в плащ. С небес обрушился снежный водопад, он низвергался из тяжелых серых туч, ударяя о волны и вздымая клубящиеся вихри. В них утонули сгрудившиеся в кучу дома Уоллума и покачивающиеся корабли на причалах, рев ветра заглушил все звуки.
Тяжело дыша, я пробирался в конец пристани, где должна была стоять шхуна Рэндальфа. Холод пронизывал до костей и обжигал лицо. Я вскинул руку, чтобы прикрыть глаза, и прищурился, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь бурю. Корабля не было. Когда я понял это, сквозь ветер донесся женский голос, низкий, приятный и печальный. Я опустил руку и уставился на море, пытаясь разглядеть в нем Мэри Ферт, заклинающую голосом шторм и выводящую судно Рэндальфа из Уоллума.
Контрабандист, должно быть, узнал, что Лирр придет за ней. Сначала я почувствовал облегчение, но оно быстро сменилось разочарованием. Я снова потерял эту девушку. Остался только ее голос на ветру – невнятные слова, дразнящие слух.
Постепенно ветер стих, и рядом со мной возник силуэт. Юноша был без шапки, и ветер трепал его светлые волосы. Но в его глазах читалось удовлетворение, мрачное удовлетворение человека, который и выиграл, и проиграл.
– До меня дошли слухи, и я предупредил Рэндальфа, – сообщил Чарльз Грант, засовывая руки в карманы. – Прошу прощения, что испортил ваш героический порыв. На случай, если вас это утешит, скажу, что вы выглядите весьма благородно.
Я открыл было рот, чтобы ответить резкостью, но поймал себя на утешительной мысли: по крайней мере, штормовичка спаслась. Если не от Рэндальфа, так от Лирра точно. И главное, что Рэндальф знал об опасности. А мне пора возвращаться на свой корабль.
Без погодного мага «Олень» не мог победить бурю, но и Лирр не мог. Как только погода улучшится, мы будем готовы встретиться с ним и сделаем все, чтобы он больше никому не угрожал, а мое имя наконец будет ассоциироваться с чем-то хорошим, с чем-то заслуживающим уважения.
– И зачем же, – спросил я Гранта, отворачиваясь, – вы предупредили их?
Грант пожал плечами:
– Мэри Ферт спасла мне жизнь. Я решил, что пора возвращать долги.
