Х. М. Лонг
Дочь Темных вод
Девятая глава
Десятина
ДЕСЯТИНА – также называемая в народе Десятина Морю. Небольшое скопление островов под властью государства Устии, которое расположено в центре Зимнего моря. Тысячелетиями было местом отдыха мореплавателей. Основано устийцами, которые заключили союз с гистингами, обитавшими в их кораблях, и приступили к строительству домов из гистовой древесины. Впоследствии на Десятине начали расти гистовые деревья, хотя они и не образовали полноценную Пустошь. См. также УСТИЙСКИЕ ЗЕМЛИ.
Из словаря «Алфавитика: Новейший словник Аэдина»
МЭРИ
Четыре дня, которые занял путь до Десятины, я провела в своей каюте в полном уединении. Димери не требовал, чтобы я пела, даже когда погода ухудшилась и ветер так завывал, что не давал мне уснуть. Я все еще находилась в прострации, но ни он, ни Вдовушка не пытались растормошить меня.
Я спала, пока могла, и не видела никого, кроме капитана, Вдовушки и девочки-поварихи. На четвертый день что-то изменилось. Я почувствовала, как судно замедлило ход, услышала крики и лязг якорной цепи, и сквозь дверь моей каюты донесся голос Аты:
– …На берег через час.
Берег. Значит, мы достигли Десятины.
Я выбралась из гамака, разминая затекшие мускулы, и прижалась ухом к дверной щели. Я стояла в одних чулках, ощущая холодную палубу, которая почти не качалась.
– Я загляну к хозяйке порта и заплачу десятину. – Голос Димери звучал рассеянно.
– А штормовичка? – Ата старалась говорить тихо, но я отчетливо слышала каждое слово.
Я замерла. Женщина не могла меня видеть, но я будто чувствовала ее взгляд по ту сторону двери.
– Сойдет на берег вместе со мной, – ответил Димери.
Повисло напряженное молчание.
Ата наконец спросила:
– И вы готовы рискнуть?
– Конечно готов, – резко ответил капитан. – К тому же она не в том состоянии, чтобы сбежать.
Внутри поднялась волна негодования. Да, сбежать было бы непросто, но ничто не помешало бы мне сделать это. Десятина – оживленный порт, наверняка там стояли корабли, отплывающие в Аэдин. Может, мне удастся выяснить что-нибудь о маме. Правду, а не ложь, которую скормил мне Димери.
Мамы не было на корабле Лирра. Я бы почувствовала это. И она разнесла бы судно на части, лишь бы добраться до меня и защитить.
Снова раздался голос Аты:
– Я не это имела в виду.
– Лирр не появится на Десятине в ближайшее время. Спасибо буре, что вызвала Мэри, и вмешательству гистингов. Нам хватит времени уладить свои дела.
Я отшатнулась от двери. Лирр собирается схватить меня? Гистинги помогают нам выиграть время?
Вопросы, которые уже несколько дней вертелись в голове, не давали покоя. Придется выпытать ответы у Димери. Но нельзя быть опрометчивой и верить ему на слово. Особенно когда речь идет о маме.
После недолгого молчания Ата снова заговорила:
– А если он заметил, как мы плелись за ним в хвосте?
– Тогда бы мы уже не разговаривали, – отрубил Димери.
Его шаги приблизились к моей каюте, и я поспешно ретировалась от двери.
Раздался голос:
– Мисс Ферт?
Я шагнула к гамаку и качнула его несколько раз, чтобы было слышно. Пусть думают, что я спала все это время.
– Мисс Ферт, – продолжил капитан, – мы стоим у Десятины, и я хотел бы, чтобы вы сопровождали меня на берегу. Заплатим налог морю, а потом устроим вас в гостинице. Я собираюсь пробыть здесь несколько дней, нет нужды оставаться на корабле.
– В гостинице? – повторила я. – Ну и зачем?
– Вам там будет удобнее.
Я недоверчиво спросила:
– С какой стати вы так озабочены моим удобством?
– Мне хотелось бы видеть вас в своей команде, – прямо сказал Димери. – Я нуждаюсь в услугах штормовика. Я был готов заплатить за вас на аукционе, но судьба распорядилась иначе, хоть и весьма прискорбным образом. Не лучший способ завязать знакомство. Но я хотел бы начать все с чистого листа.
– С чистого листа? – Мой голос дрогнул. – С пленницей?
– С союзником. Мне не нужны ни рабы, ни отношения, выстроенные на страхе. Верность дает куда больше. И я предпочитаю нравиться людям.
Я прикусила язык, но не потому, что поверила ему. Ата была права – если Димери выпустит меня с корабля, шансы на побег возрастут. Я не была настолько глупа, чтобы поверить, будто в гостинице останусь без охраны. Мне предоставляли только иллюзию свободы. Но на суше куда больше шансов освободиться, чем на корабле.
Мое молчание было принято за согласие.
– Одевайтесь и приводите себя в порядок, – сказал капитан. – Я буду ждать в лодке.
* * *
Я настороженно разглядывала причал под ногами, пока команда Димери высаживалась на берег. Капитан разослал часть матросов с поручениями, а трое огромных мужчин были отданы в распоряжение Вдовушки и топали за ней, как гигантские утята за своей мамой-уткой. Старуха накинула тяжелый черный плащ, подбитый белым мехом, поношенный, но все еще красивый, и я была готова поклясться, что видела, как над ее головой кружила белая ворона, сопровождая ее до самого берега.
Вдовушка посмотрела на меня из-под капюшона, прежде чем окончательно слилась с толпой. Я без слов поняла ее предупреждение: «Не вздумай сбежать, девчонка».
С удовольствием бы попробовала, вот только ноги меня не слушались. Ни Вдовушка, ни матросы, похоже, не испытывали никаких трудностей с переходом с корабля на сушу. Широко шагая, они пробирались между штабелями ящиков, громыхающими телегами и трудягами-грузчиками. А вот мой мир кренился и шатался.
Отказавшись от попыток самостоятельно стоять на ногах, я оперлась о причальный столб и принялась рассматривать Десятину. Почему-то я решила, что это будет очередной порт вроде Уоллума, с кучей высоких зданий, выстроенных в полном беспорядке. Но Десятина больше походила на деревню, в которой я росла: только домики из камня под глиняными крышами. Из воды торчало несколько огромных камней, их занесло снегом, а вода вокруг покрылась ледяной коркой. Камни казались очень древними и были испещрены таинственными рунами. Чуть дальше к востоку, на заросшем деревьями холме, виднелись развалины каких-то защитных сооружений – таинственные, скрытые пеленой тумана под низкими, тяжелыми облаками.
– А почему тот форт заброшен? – спросила я Димери, когда он остановился рядом, чтобы поднять воротник. – Разве не лучше использовать его для защиты?
– Десятина не нуждается в защите, – ответил капитан и жестом показал мне, чтобы я шла впереди.
Я оторвала руку от столба, прислушиваясь к ощущениям в ногах. Сделала первый шаг и, поняв, что не упаду, спустилась с причала на берег.
– Разве так бывает?
– Это Десятина. Десятина Морю. Она не принадлежит ни одному государству, разве что Устии, но там свои нюансы.
– Я знаю про Десятину, – обиделась я. – Но какая разница? Порт не может оставаться без защиты. Кто-то да попытается захватить его.
– Ясно. – Димери засунул руки в карманы. Его ресницы совсем выгорели на солнце, но оставались длинными и густыми и красиво обрамляли серые глаза. – Полагаю, вас неверно информировали. Следуйте за мной и следите за карманами. На Десятине спокойнее, чем в Уоллуме, но пара-другая алчных рук найдется в каждом порту.
– У меня нечего красть, – буркнула я, обходя кучу дымящегося навоза.
Стоило нам выйти на главную улицу, как мое внимание неожиданно привлек какой-то блеск, и я подняла голову как раз вовремя, чтобы поймать монету, со свистом разрезавшую воздух. Я уставилась на нее, плоскую, почти с мою ладонь. Солем. Целый серебряный солем, с рельефным профилем аэдинской королевы Эдит. Я всего однажды держала в руках солем, отец подарил мне такую же монету в день, когда я обручилась, – на свадебное платье, приданое и прочие женские прихоти.
Я так и не надела то платье. Может, оно до сих пор хранится на чердаке гостиницы со всеми остальными вещами, которые я когда-то называла своими.
– Вам понадобится новая одежда, – объяснил Димери. Он засунул руку обратно в карман и зашагал по улице. – Не хочу, чтобы мой штормовик выглядел как нищий бродяга.
– Я не ваш штормовик, – пробормотала я, бережно засунув монету в карман короткого матросского плаща, который мне выдала Вдовушка. Если правильно распорядиться солемом, могло хватить на обратную дорогу в Аэдин.
Слово «штормовик» вызвало множество вопросов, и главный тут же сорвался с моих губ:
– Лирр действительно держит на корабле мою маму?
Димери посмотрел на меня, его взгляд был ровным и без намека на фальшь.
– Да. Но улица – не место для подробных разговоров. Завтра или сегодня вечером, если у вас хватит сил, я отвечу на все вопросы. Есть вещи, о которых не следует говорить под открытым небом.
Мои губы сжались. Вопросы не давали покоя, но я сдерживалась, пока мы проталкивались сквозь толпу. Мимо меня проносились ароматы выпечки, глинтвейна, печного дыма, табака и кофе. Вечная прохлада Зимнего моря, лошадиный мускус и грязь. Запахи, свидетельствующие о начале зимы и приближении Фестуса, праздничного месяца, с которого начиналось самое долгое и суровое время в году. Эти запахи наводили на множество приятных воспоминаний и ностальгию по детству.
Но пока мы шли, меня охватило новое, незнакомое до сих пор чувство. Точнее, смутное предчувствие, которое исходило от земли, древесины, которая пошла на балки и перемычки домов. И оно становилось все сильнее.
Когда люди и строения остались позади, мы оказались во дворе церкви в северной части города. Здесь, в окружении надгробных плит и памятников, занесенных снегом, странное чувство окончательно захлестнуло меня. На холме неподалеку возвышался заброшенный форт. Немногие деревья осмелились раскинуть свои ветви среди могил. Но все они были огромными, древними и совершенно точно гистовыми.
В самом центре рос ясень, его полог, не по сезону зеленый и пышный, укрывал половину церковного двора. Но даже если бы он не был покрыт свежей листвой, я бы сразу узнала в нем гистовое дерево. Оно манило меня. Я ускорила шаг и обогнала Димери. Он пропустил меня вперед, и я побежала по хорошо утоптанной тропинке между снежными сугробами.
Остановившись под ясенем, я набрала полные легкие чистого, прохладного воздуха. Мне с детства была знакома энергетика гистовых деревьев – нечто неосязаемое, но притягательное, как тишина пустой часовни или покой погоста. Но этот ясень был… живым, манящим. Как будто кто-то обнял меня и пытался прижать к себе. Самое сильное чувство, что мне довелось испытать среди гистовых деревьев.
А потом я заметила монеты. Сотни – нет, тысячи, десятки тысяч, они вросли в толстую кору ясеня и намертво застряли в ней. Самые разные, большие и маленькие, из золота, серебра, меди, из сплавов, про которые я и не слышала. Монеты покрывали ствол, как чешуйки. Я смахнула снег с корней и увидела, что они тоже усеяны монетами. А когда подняла голову, оказалось, что даже самые высокие ветви покрыты такой же чешуей.
– Что это? – спросила я, как только Димери подошел.
– Десятина, – ответил он, протягивая мне мелкую медную монетку. – Найдите место, куда ее пристроить.
– А зачем?
Я взяла монету, все еще теплую, и держала в руке, пока морской ветер не охладил нас обеих.
– Потому что, если провести ночь на Десятине и не сделать подношения, остров попытается убить вас.
Димери достал еще одну монету и нашел молоток, висевший на кожаном шнуре. Взяв его, он принялся обходить дерево. Наконец мужчина увидел место, где кора наросла поверх других монет, повернул молоток острым концом и сделал зазубрину. Вложив туда монету, он ударил молотком, вгоняя ее поглубже.
Стук нарушил тишину церковного двора. Когда монета заняла свое место, Димери отступил назад и протянул молоток мне.
– Попытается убить? И как же? – спросила я, принимая молоток. – А главное, зачем?
– Сотни лет назад первые поселенцы из Устии начали использовать гистовую древесину не только для изготовления кораблей, а еще для строительства домов. – Димери кивнул головой в сторону крыш и дымоходов прибрежного городка. – Опасное решение. В других местах оно для многих обернулось бедой. Но здесь люди и гистинги пришли к соглашению. Гистинги поклялись защищать город, как до этого защищали корабли, если их не отправят обратно в море. Клятва гистинга не может быть нарушена – разве что другая сторона нарушит соглашение первой. Люди сдержали обещание. А со временем здесь начали расти и гистовые деревья. Теперь люди и гистинги живут вместе, в мире и согласии.
Я задрала голову, всматриваясь в крону гигантского ясеня, раскинувшегося надо мной.
– Деревья, подобные этому ясеню, вырастают там, где в одном месте собирается много гистингов, – продолжал Димери, глядя не на меня, а на ясень. – Материнское древо. Так что теперь каждый, кто высаживается на остров, должен отдать дань уважения его правителям: хозяйке порта и гистингам.
– Все-все? И что, вся команда вашего корабля тоже придет сюда?
– Только те, кто намерен остаться на ночь на берегу, – кивнул Димери.
Он повернулся и показал на другие деревья, росшие во дворе церкви. Блеск монет в их стволах подсказал мне, что и они получили подношения.
– Поэтому Десятине не нужен ни форт, ни замок. Гистинги охраняют это место. И получают за это плату – десятину. Десятину Зимнему морю и Темным водам.
Темные воды. Так моряки называли Иное, место, где обитали гистинги, моргоры, имплинги и даже стрекозы из наших фонарей. Там же штормовики вроде меня черпали свою силу.
Я провела пальцем по чешуе из монет. Ветер шумел в ветвях, но как только я начала тихонько напевать, шум утих. Димери внимательно наблюдал за тем, как я иду вокруг ясеня, проводя рукой по стволу, и как постепенно изменяется сила ветра.
Морозный воздух приятно холодил. Я нашла свободное место на стволе, между мерейской монетой и кругляшом из жести, который трудно было опознать, и стала пристраивать собственную десятину.
Закончив, я протянула молоток Димери, и он вернул его на место, на стальной крюк. Я же, отчаянно мечтая снова оказаться в Пустоши, прижала ладони к дереву.
Я закрыла глаза и инстинктивно прильнула к стволу. Его манящая сила могла показаться пугающей, но, прежде чем я осознала это, передо мной возникло видение. Ангел с крыльями, каждое перо которого было подобно лезвию меча. Благочестивый взор ангела обращен к небесам. Хранитель. Вестник. Воин.
Ладони еще сильнее прижались к коре, покрытой чешуей из монет. Сила дерева затягивала меня все глубже и глубже, и казалось, что между нами протянулись невидимые нити.
Глаза ангела вдруг встретились с моими.
«Сестра».
Дыхание сперло.
Движением, полным грации, ангел протянул руку, которая прошла сквозь дерево, и наши ладони соприкоснулись.
В голове пронеслись образы, настолько быстрые и яркие, что я начала задыхаться. Я видела драккары, джонки и огромные стопушечные корабли Мыса. Видела дым пушек и кровь, Десятину и первые ростки гистовых деревьев на ее берегах. Я видела гибкие молодые стволы, уходящие корнями не в землю, а в Иное. В Темные воды.
«Сестра».
Колени подогнулись, а пальцы сильнее впились в кору. Возникли другие образы, но исходили они уже не от дерева, а от меня: пылающее пламя и пальцы Лирра на моем лице.
– Мисс Ферт. – Чужая рука сжала мое плечо, и я чуть приоткрыла глаза, вглядываясь в лицо Димери. – Что с вами?
– Просто… голова закружилась, – ответила я.
Все равно я не смогла бы описать словами то, что только что произошло. Я и раньше ощущала присутствие гистингов, но впервые мы обменялись образами и чувствами. И еще единственным словом – «сестра».
– Гистинги могут разговаривать? – неожиданно для самой себя спросила я. – Все в Пустоши утверждают, что нет. И моя мама тоже.
Я была готова к тому, что капитан рассмеется или, того хуже, посмотрит с жалостью, как на девчонку, не бывавшую нигде дальше своей деревни. Но вместо этого он спросил, и по голосу было ясно, что он уже знает ответ:
– Ясень говорил с вами?
Я стряхнула снег с юбок. Отпираться было бессмысленно, учитывая, что со мной происходило несколько минут назад.
– Да.
Димери улыбнулся, почти незаметно приподняв уголки рта. Его рука, все еще лежащая на моем плече, разжалась.
– Такое бывает куда чаще, чем все думают. Главное, уметь слушать. Вы – дитя Пустоши, штормовик, связанный с Темными водами.
Я подозревала что-то подобное. Конечно, верить каждому слову пирата было глупостью, но прямо сейчас причин лгать мне не было. Дышать стало чуть легче.
– А вы слышите своего гистинга?
– Гарпию? – Димери засунул руку обратно в карман. – Иногда.
Пока этого вполне хватило, чтобы удовлетворить мое любопытство. Несмотря на головокружение, я стала соображать куда быстрее.
– Вы говорили, что я смогу пожить в гостинице, капитан…
Ветер, который я усмирила, снова усилился. Он растрепал волосы пирата, и пряди упали ему на глаза. За спиной у Димери виднелся город – его занесенные снегом крыши с торчащими дымоходами и спешащие куда-то жители. Я впервые заметила, что серый цвет глаз мужчины обрамлял зеленую радужку. Чем-то они напоминали глаза моей матери, да и мои собственные тоже. Странное сходство, но я не так давно покинула Пустошь, и многое мне казалось необычным.
– Тогда отведите меня, – сказала я, отгоняя ненужные мысли. – И я подумаю над вашим предложением.
Десятая глава
На краю Иного
МАГНИ, МАГНУС – маг, обладающий даром вызывать любовь и преданность окружающих. Этот дар считается одним из самых сложных и, возможно, самых опасных из тех, что подвластны людям. Примером выдающегося магни может служить сэр Уильям Кастон из Меррифолка, который в припадке безумия приказал пяти тысячам солдат идти на верную гибель в Белой пустыне Амбии во время Второй Мерейской войны. Утверждают, что каждый из этих солдат беспрекословно повиновался, отдав свою жизнь.
Из словаря «Алфавитика: Новейший словник Аэдина»
СЭМЮЭЛЬ
Измученный очередным днем вахты, я томился в гамаке, закрыв глаза и сложив руки на животе. Мое сознание то возвращалось в тело, запертое в клетке ребер, то перемещалось в Иное.
Я вздрогнул, сообразив, что оставил старую монету в кармане плаща, на рундуке. И ее нужно было взять, пока меня не поглотили Темные воды. Но усталое тело отказывалось двигаться.
Перед глазами мелькнуло видение: Мэри Ферт на палубе корабля напевает себе под нос:
– Колокол бьет, конец лета грядет…
А затем мелькнуло воспоминание из детства: я сидел рядом с Бенедиктом на скамье в кабинете, отделанном деревянными панелями. Брат прижимал к себе окровавленную руку – работа нашей тети. До меня доносился аромат кофе, старого дерева, воска, пудры для париков – так пах наш дядя, адмирал Джон Россер.
Я услышал голос адмирала:
– Ты старше, пусть даже на несколько минут. Ты в ответе за него и за его темную сторону. Мое имя будет защищать вас обоих лишь до поры до времени.
Потом я услышал дрожащий и слабый голос отца. Одна его ладонь лежала на моей щеке, вторая – на щеке Бена:
– Берегите друг друга, мальчики.
И, наконец, послышался голос матери. Свет свечей озарял ее лицо во тьме ночи.
– Мальчики, мои милые мальчики! Какими сильными вы станете. Как горд будет ваш отец, когда наконец-то вернется домой.
Я закрыл глаза, пытаясь отрешиться от воспоминаний. Тогда я еще не замечал отблеска безумия в ее глазах. Тогда еще не знал, что наш отец мертв, а ее разрушенный горем разум отрицает это.
Но в ту роковую весеннюю ночь, безлунную и темную, я смог предвидеть опасность. У меня был шанс спасти и Бена, и себя. Но я оказался слишком испуган, слишком доверчив, слишком…
– Преклоните колена, смиритесь… – донесся голос Мэри.
Я увидел ее на желто-красной шхуне Рэндальфа. Она была одета в плащ с откинутым назад капюшоном, и темная коса, растрепанная ветром, спадала на плечо.
Я проследил за ее пустым взглядом, устремленным к горизонту. Паруса, три яруса выцветшей на солнце ткани, поднимались, подобно волнам. Позади снежные облака роняли густые хлопья, приглушая розово-золотистый свет заходящего солнца.
В воде что-то шевельнулось. Существо с головой лошади и телом истощенной собаки отталкивалось от воды задними лапами, а когтями передних вспарывало гладь моря, оставляя бороздки пены. Оно двигалось над поверхностью так, словно глубина воды не превышала нескольких дюймов.
Существо не было видением, порожденным моим разумом. Гуден. Обитатель Темных вод. Мои глаза встретились с клубящимися, наполненными светом впадинами его глаз. Он с лязгом открыл челюсти и завыл.
И в то же мгновение картинка рассыпалась, словно кусочки пазла. Я вскрикнул и вывалился из гамака вместе с ворохом одежды. Да еще и с таким грохотом, что с трудом различил звон укатившейся монеты.
Я сел, задыхаясь от боли, и откинул волосы с лица. Никакого гудена не было. Только пот, покрывающий лоб, и холодный след, оставленный монетой между глазами.
– Капитан знает? – прозвучал голос Фишер из темноты.
Я издал придушенный стон и, пошатываясь, поднялся на ноги, сжимая ушибленный локоть.
– Проклятие, Фишер! Нечего подкрадываться!
– Слейдер знает? – повторила Хелена.
Я с трудом мог разглядеть ее в слабом свете дровяной печи и прикрытого куском ткани фонаря. Она была одета в форму, но стояла совершенно босая, в подвернутых до колен штанах.
– Он знает о монете?
Все еще не до конца придя в себя, я с трудом понимал ее слова.
– Прошу прощения?
Фишер нагнулась, подняла с пола блестящий кусочек металла овальной формы и подошла ко мне.
– Слейдер знает об этой монете? – четко, выделяя каждое слово, спросила она.
– Зачем ему? Это же ерунда, – пробормотал я.
Образ гудена все еще стоял перед глазами как тревожное, болезненное воспоминание. Мне пришлось приложить усилие, чтобы не выхватить монету. И было крайне неприятно видеть ее в руках у Фишер.
Монета сохраняла мне рассудок, о чем Фишер… Неужели она знала?!
– Это оберег. Получается, вы используете мерейскую магию, чтобы подавлять свой дар – тот самый, ради которого капитан держит вас на борту. – Фишер наконец отдала мне монету. – Неудивительно, что из вас получился никудышний видящий.
Я не успел что-то ответить. Как только монета коснулась кожи, видения окончательно исчезли, и я принялся глотать воздух большими, жадными глотками.
Одновременно меня озарило: монета не могла оказаться у меня на лбу сама по себе. Выходит, это Фишер положила ее, совсем как священник кладет два гроша на глаза умершему.
– Ну и зачем? – спросила она.
Я вздрогнул и, прищурившись, повторил:
– Прошу прощения?
– Зачем вы творите с собой такое?
Я был благодарен Фишер за то, что она прервала мое видение, но не мог ничего рассказать. Она и так уже знала о монете и ее предназначении. Скажи я еще хоть что-то, мои тайны стали бы открываться одна за другой.
– Мне бывает трудно видеть, – наконец признался я. – Видения и кошмары легко перепутать.
Фишер нахмурилась, она словно решала, стоит ли мне верить.
– И кошмары приходят куда чаще, чем раньше?
Я замер. Хелена не ошиблась. Чем чаще я использовал монету для привязки к миру людей, тем больше я в ней нуждался. Она была как костыль, и чем дольше я на него опирался, тем больше атрофировались мышцы.
Прошло двадцать лет с тех пор, как дядя впервые вложил монету мне в ладонь и тем спас от вечных блужданий в Темных водах. Не знаю, удастся ли мне сохранять здравый рассудок еще двадцать лет.
Но сейчас у меня была монета. И были видения. И я старался использовать все свои силы и любые средства, чтобы я сам и мой дядя могли гордиться своим наследием.
А прямо сейчас нужно отвлечь Фишер.
– Я видел Мэри Ферт, – признался я. Следовало сказать хоть часть правды, чтобы мне поверили. – Ту штормовичку.
Фишер поморщилась, даже темнота не могла скрыть ее презрения.
– Как мило. Прошу воздержаться от подробностей.
– Я видел ее судно, а за ним следовал военный корабль, – уточнил я, пропуская мимо ушей намеки Фишер.
Моя собеседница сделала паузу.
– Это было на самом деле? Ваши видения не всегда…
Теперь, когда я окончательно пришел в себя, должен был признать, что видение было не совсем обычным. Но я так долго подавлял свои способности, что почти не помнил, что значит «обычное видение».
В памяти ярче всего запечатлелись две вещи: свет, падавший на лицо Мэри, и голос дяди.
«Ты отвечаешь за него».
И обе эти вещи больше походили на плод моего измученного подсознания, чем на видение.
– Не уверен, – признался я.
Фишер покачала головой:
– Тогда, может быть, я пригляжу за ней, пока вы будете путешествовать по Темным водам?
– Нет! – Мне пришлось сдержаться, чтобы не сорваться окончательно. – Все в порядке.
– Как вам будет угодно, мистер Россер. – Фишер хлопнула себя по бедру в знак окончательного решения и встала, чтобы исчезнуть за занавеской между нашими гамаками. – Но если вы еще раз разбудите меня, я вас придушу.
* * *
Десятину окаймляла прибрежная полоса природной гавани, окруженной пологими холмами, а вдали виднелся лес.
Все, от домов до тяжелых городских стен и причала, было построено из серого обветренного камня и толстых деревянных балок. Медно-зеленые шпили сверкали под коркой льда, они походили на растущие вверх длинные сосульки. Вдоль набережной из воды выступал ряд древних каменных плит. Улицы были широкими и чистыми, полными народа. Толпу плащей и юбок разбавляли красные солдатские мундиры.
Это было спокойное место, устоявшееся за долгие годы и уверенное в своем положении. Оно и на меня действовало умиротворяюще.
Я наблюдал с палубы «Оленя», как наши баркасы переправляли людей и товары на берег и обратно. Стюард и его помощники занимались пополнением провизии, пока более удачливые матросы отправились прогуляться по берегу.
Фишер вернулась на одной из шлюпок. Поймав мой взгляд, она подошла, пряча одну руку под плащом, и лукаво усмехнулась.
– Фишер, – неуверенно поприветствовал я ее.
Когда я вспомнил наш разговор в темной каюте, ко мне вернулся ноющий страх. А вдруг она расскажет Слейдеру о монете?
– Мистер Россер.
Она высвободила руку из-под плаща и протянула слоеное пирожное, завернутое в мягкую коричневую бумагу.
Моя неуверенность усилились.
– Вы на него плюнули?
– Как можно!
Я развернул бумагу и посмотрел на пирожное. От него явно откусили с одной стороны.
– Просто чудо. – Она хлопнула меня по плечу и отошла, чтобы принять командование якорной вахтой. – Вкуснятина!
Я хмуро разглядывал присыпанный корицей десерт, пока не раздался голос Слейдера.
– Отправляйтесь на берег, мистер Россер, – сказал он, не глядя на меня. – Со следующей лодкой.
Я всматривался в его лицо в попытках отыскать признаки прощения или розыгрыша.
Ни того ни другого не обнаружилось. Взгляд под седыми бровями и черной треуголкой выражал полнейшее равнодушие.
– Сэр? – уточнил я на всякий случай.
Фишер, стоявшая на квартердеке, разглядывала ящики с цыплятами, которые стюард принес на борт утром. В курином кудахтанье мне послышалось неодобрение. Фишер наклонилась и слегка пнула клетку. Птицы, нахохлившись, замолчали.
Слейдер повернулся ко мне и понизил голос:
– Джеймс Димери только что бросил якорь.
Я отлично помнил и этого невозмутимого мужчину на аукционе у Каспиана, и то тревожное чувство, которое он у меня вызывал. А потом перед глазами всплыл корабль из видения, сна или кошмара – не важно. Могло ли это оказаться судно Димери?
По коже побежали мурашки.
– Ну и что он тут делает? – спросил я.
– А вот это вы мне скажете, – ответил Слейдер. – Вы же в хороших отношениях с этим человеком?
Я кивнул, решив не говорить Слейдеру о приступах тревоги, которые вызывал у меня пират.
– Ну, мы знакомы, и он не проявлял вражды.
– Хорошо. Тогда ступайте и узнайте, что он здесь делает. – Улыбка Слейдера сменилась кривой усмешкой. – И ради Святого, примите горячую ванну и хорошенько выспитесь на берегу. Вы как натянутая струна.
Я открыл было рот, чтобы возразить, но сразу признал поражение.
– Слушаюсь, сэр. А что за корабль у Димери?
– Улучшенная бригантина, я полагаю. – Слейдер спрятал руку за спину и наконец обратил внимание на выражение моего лица. – Не более двадцати орудий. Если нам понадобится ее захватить, мы справимся.
Значит, судно Димери меньше того, что было в моем сне, но видящий не хотел отступать. Может, это Лирр преследовал Мэри? Тогда я могу подставить под угрозу всю нашу миссию, если и дальше буду молчать.
Я посмотрел на Слейдера, представляя, в какую ярость он придет, если такое случится. Так что мне еще сильнее захотелось оказаться на берегу. Я прикоснулся к треуголке и отвесил капитану короткий поклон.
– Очень хорошо, сэр.
