Генри Райдер Хаггард
Она
– И я тоже! – воскликнул я.
– Что такое, Холли? – засмеялась Аэша. – Ведь ты не хотел этого? Как же так?
– Не знаю, – отвечал я, – мое сердце зовет меня войти в огонь и начать новую жизнь!
– Хорошо! – произнесла Аэша. – Ты не совсем безумец. Смотри, во второй раз я омоюсь в пламени живительного огня. Если даже моя красота и жизнь не могут увеличиться еще, все же огонь не тронет меня! Потом, – продолжала она, – есть еще одна серьезная причина, в силу которой я хочу омыться в огне. Когда я вошла в него в первый раз, сердце мое было полно злых страстей, я ненавидела Аменартас, и все эти страсти наложили след на мою душу. Теперь я счастлива, стремлюсь к добру, полна чистых мыслей и намерений. Вот почему, Калликрат, я снова хочу омыться в огне, очиститься для тебя, любовь моя! Потом ты войдешь в огонь! Минут наступает! Будь готов, Калликрат!
XXVI. Что мы видели
Последовало молчание. Казалось, Аэша собирала все свои силы для испытания, пока мы молчали и ждали. Наконец послышался ужасный, грохочущий звук, который все приближался к нам. Услыхав его, Аэша тихо сбросила свое газовое покрывало, расстегнула золотую змею у пояса, распустила великолепные волосы, которые окутали ее как платье, и тихо спустила с себя белое одеяние. Так стояла она, как Ева перед Адамом, закрытая только волосами, божественно прекрасная в своей наготе. Ближе и ближе неслось пламя.
Вдруг Аэша освободила одну свою точеную руку из массы волос и обвила ею шею Лео, потом, поцеловав его в лоб, пошла вперед и встала там, где должно было пройти пламя.
Что-то трогательное было в тихом поцелуе Аэши. Словно нежная мать поцеловала своего ребенка и благословила его!
Опять страшный, потрясающий шум, словно ветер вырывает деревья с корнем… Вот уже отблеск, предвестник огня, стрелой пролетел в воздухе… Вот и пламя…
Аэша повернулась и, протянув руки, низко поклонилась ему. Огонь охватил ее… всю ее фигуру… дивные формы… Я видел, как она подняла обе руки и полила огонь, словно это была вода, себе на голову, открыла рот и втягивала его в себя… Ужасное зрелище!
Потом она стояла тихо, вытянув руки, с небесной улыбкой на лице, словно сама была духом пламени. Таинственный огонь перебегал и играл на ее темных длинных локонах, лизал дивную грудь и плечи, с которых упала волна волос, скользил по ее шее и лицу и загорелся ярким светом в сияющих глазах. Как прекрасна была она в пламени!
Вдруг странная перемена произошла в ее лице. Улыбка исчезла, глаза смотрели сухим, недобрым взглядом, правильное лицо вдруг удлинилось и осунулось, словно она испугалась чего-то, прекрасные формы тела потеряли свои дивные очертания и красоту.
Я протер глаза, думая, что сделался жертвой галлюцинации под влиянием сильного света. Но пламя с грохотом исчезло, и Аэша стояла на своем месте.
Она сделала несколько шагов к Лео, – мне показалось, что ее походка утратила прежнюю грацию, – и хотела положить руку на его плечо. Я взглянул на ее руки. Куда исчезла их необычайная красота? Они были худы и костлявы. А ее лицо! Великий Боже! Лицо ее состарилось на моих глазах! Полагаю, что Лео заметил это, потому что попятился от нее.
– Что случилось, Калликрат? – произнесла Аэша хриплым и глухим голосом. Что сталось с ее серебристым музыкальным голосом! – Что такое, что такое? – проговорила она смущенно. – Действие огня, наверное, не изменилось? Скажи мне, Калликрат, что случилось с моими глазами? Я плохо вижу!
Аэша положила руку на голову и дотронулась до волос и – о, ужас! Чудные волосы упали на землю.
– Смотрите! Смотрите! – закричал Джон каким-то диким фальцетом. – Смотрите! Она оплешивела! Она превратилась в обезьяну!
Джон упал на землю с пеной у рта, сжимая кулаки. Глаза его вышли из орбит.
Это была правда. Тяжело вспоминать об этом даже теперь! Аэша лишилась своих чудных волос. Она становилась все меньше и меньше, кожа ее изменила свой цвет и стала похожей на старый пергамент, нежные руки превратились в лапы, фигура напоминала высохшую мумию.
Казалось, она вдруг поняла, что произошло с ней и закричала, – о, как страшно она закричала! Затем упала на пол и продолжала кричать.
Фигура ее все уменьшалась, пока не достигла размеров небольшой обезьяны. Кожа сморщилась; прекрасное лицо сделалось лицом дряхлой старухи. Я никогда не видел ничего подобного и думал, что потеряю рассудок.
Наконец она затихла. Две минуты тому назад Аэша, прекраснейшая, очаровательнейшая, мудрейшая женщина во всем мире, смотрела на нас, улыбаясь своими лучезарными глазами! Теперь перед нами лежало отвратительное существо величиной с обезьяну. И все-таки это была та же самая женщина! Она умирала. Мы видели это и благодарили Бога. Могла ли она жить теперь? Приподнявшись на костлявых руках, она медленно покачивала головой; глаза ее ничего не видели, но говорить она могла.
– Калликрат! – произнесла она хрипло. – Не забывай меня! Сжалься над моим стыдом! Я не умру и снова вернусь, снова буду прекрасной, клянусь тебе! О… о… о! – она упала ничком и умолкла.
На том самом месте, где двадцать столетий тому назад Аэша убила жреца Калликрата, она умерла сама.
Подавленные ужасом и страхом, мы упали на песок и потеряли сознание.
Не знаю, долго ли мы пролежали так, вероятно, несколько часов. Когда же я открыл глаза, Лео и Джон лежали еще без чувств. Розоватый свет наполнял пещеру, но когда я очнулся, пламя уже исчезло. Неподалеку лежало маленькое отвратительное существо, похожее на обезьяну, с желтоватой, сморщенной кожей, – когда-то прекрасная Аэша. Увы! Это не был сон, а ужасный непреложный факт.
Почему так получилось? Изменилась ли сущность огня? Не посылал ли он иногда смерть вместо жизни? Я не сомневался, что лежавшая передо мной женщина могла бы жить еще много столетий, если бы жизнь сохранилась в ней!
Кто мог объяснить, что случилось с ней? Позднее я много размышлял об этом. Аэша, сильная, счастливая своей любовью, в ореоле неувядаемой молодости, божественной красоты, власти и мудрости, перевернула бы весь мир, противясь вечному, непреложному закону. И несмотря на свою силу и могущество, она умерла со стыдом и отчаянием. Не перст ли здесь Провидения?
Несколько минут я лежал, мысленно перебирая факты, пока не оправился совершенно и не встал. Вспомнив о других, я, шатаясь, бросился к ним; по пути, подняв одежду Аэши, – ее газовое покрывало, которым она скрывала от людей свою необыкновенную красоту, – я прикрыл им труп.
Перешагнув через душистую массу волос, валявшихся на песке, я подошел к Джону и дотронулся до него. Но его рука упала назад, холодная и неподвижная. Ледяная дрожь пробежала по мне, я взглянул ему в лицо и с первого взгляда понял, что наш верный слуга был мертв. Пораженный всем виденным, он испытал сильнейшее нервное потрясение и умер от страха.
Это был новый удар для нас, хотя смерть бедного Джона была вполне естественна. Когда Лео пришел в себя и застонал, дрожа всем телом, я сказал ему о смерти Джона. Он тихо произнес «о!» и умолк. Лео и Джон были сильно привязаны друг к другу, но сейчас Лео не почувствовал своей потери, так как был слишком потрясен и разбит; но вот понемногу он оправился, хотя был еще очень слаб. Я заметил, что золотистые кудри Лео сделались серыми, а когда мы вышли из пещеры, они совсем поседели. Он выглядел на 20 лет старше.
– Что произошло, старый дружище? – произнес он каким-то мертвенным голосом, когда оправился совершенно.
– Пойдем отсюда! – ответил я. – Пламя несется снова сюда!
– Я вошел бы в огонь, если бы знал, что он убьет меня! – ответил он с усмешкой. – Виновата моя проклятая нерешительность. Если бы я не сомневался, Аэша не вошла бы в огонь. Он мог сделать меня бессмертным, но, старый дружище, у меня не хватило бы терпения ждать две тысячи лет, пока она вернется ко мне. Я согласен скорее умереть, когда придет мой час. Омойся в огне жизни, если хочешь!
Я покачал головой. Мое возбуждение давно улеглось и, кроме того, я не знал, как подействует на меня огонь жизни.
– Мальчик мой, – сказал я, – не можем же мы оставаться здесь и ждать смерти. – Я указал на труп Аэши, который прикрыл ее белой одеждой, и на тело бедного Джона. – Самое лучшее – уйти отсюда, но сначала зажжем лампы! – Я взял одну из ламп.
– В кувшине еще есть масло! – ответил Лео рассеянно. – Если только он не разбился.
Я осмотрел кувшин, налил в лампы масла и зажег одну из них. В это время мы услыхали грохот и рев приближающегося огня.
– Посмотрим еще на огонь, – сказал Лео, – ведь никогда мы не увидим ничего подобного.
Хоть это и было праздное любопытство, но мы стояли и ждали появления клокочущего пламени. Я думал о том, сколько десятков тысяч лет подобный феномен происходит здесь, в недрах земли, и никогда человеческие глаза не видели этого зрелища, человеческие уши не слыхали этого величественного шума! Думаю, что мы – последние из смертных, которые видели огонь жизни. Когда пламя исчезло, мы повернулись, чтобы уйти из пещеры, но прежде я подошел и пожал холодную руку Джона. Только этим я мог выразить мое уважение к усопшему, мое глубокое чувство тоски и сожаления. На труп Аэши нам не хотелось смотреть, но каждый из нас взял себе по одному блестящему черному локону ее волос. Эти локоны хранятся у нас до сих пор, – единственное, что осталось от Аэши, от всей ее красоты и грации, которую мы никогда не забудем. Лео прижал душистый локон к своим губам.
– Она просила меня не забывать ее, – произнес он хрипло, – и клялась, что мы снова встретимся с ней. Клянусь Небом! Я никогда не забуду ее. Клянусь, если мы благополучно выберемся отсюда, я буду ждать ее, как она ждала меня!
«Да, – думал я про себя, – если только „Она“ вернется прекрасной, какой мы ее знали, но если она вернется такой ужасной? Тогда что?»
Мы ушли из пещеры, оставив два дорогих существа в холодном обществе смерти. Как одиноко и печально лежали они в пещере! Эта маленькая обезьяна была когда-то прелестным и гордым созданием…
Бедный Джон! Его предчувствие оправдалось, и смерть пришла к нему. Он нашел себе странное место успокоения, – эту дикую пещеру, – и лежал в одном склепе вместе с останками царственной Аэши.
В последний раз мы смотрели на них и на розоватый свет, наполнявший пещеру, потом с тяжелым сердцем, совсем разбитые, выбрались из нее, чувствуя, что, увидев и узнав Аэшу, уже не сможем никогда забыть ее, пока живы. Мы оба любили ее и будем любить всегда! Она навеки запечатлелась в наших сердцах, и никакая другая женщина не могла больше интересовать нас. Тяжелой ценой заплатил я за свою любовь к Аэше и часто завидовал Лео, которого она так нежно любила. Если бы ее мудрость и познания не обманули ее, он мог бы смело и с надеждой глядеть в будущее.
У меня не осталось ровно ничего, да мне ничего и не нужно было! Воспоминания об Аэше, ее дружеском отношении ко мне, ее чудесной улыбке… и Лео, – вот и все, что наполняло мое сердце теперь, все, что осталось мне в жизни!
XXVII. Мы ползем
Спокойно прошли мы пещеру, но когда подошли к откосу, то решительно не знали, куда идти далее. Если бы я не запомнил дороги по разнообразным и оригинальным формам утесов, уверен, что мы не нашли бы ее и умерли бы здесь от отчаяния и истощения. Ужасно было пробираться ползком в этом мраке и искать дорогу с помощью слабо горевшей лампы. Говорить мы не могли, тяжелая тоска давила на сердце. Мы ползли вперед, словно собаки, порой падая и ушибаясь. Наш мозг был подавлен, и мы не думали о том, что делаем, повинуясь только инстинкту самосохранения. Около четырех часов ползли мы так, и я боялся, что мы погибнем и заблудимся, как вдруг увидел огромную скалу, которую заметил еще тогда, когда мы шли здесь с Аэшей. Затем мы скоро нашли лестницу и очутились в маленькой комнате, где умер ученый Нут.
И вновь ужас овладел нами. Как перейдем мы пропасть без доски, которую уронил Джон?.. Оставалось одно – попытаться перепрыгнуть ее или погибнуть здесь! Расстояние было невелико, около 12 футов, я думаю, а Лео прыгал на расстояние в 20 футов, когда был еще учеником колледжа. Но оба мы теперь были измучены, разбиты и едва ли были в силах прыгать через пропасть. Когда я сказал об этом Лео, он ответил мне, что нам нужно выбрать одно из двух: или верную смерть в этой комнате, или рискованный прыжок. Чтобы решиться прыгнуть через пропасть, нужно было дождаться лучей света, которые проникали сюда на закате солнца. Мы поползли на верхушку громадного камня и легли на него, ожидая света, так как лампа наша должна была скоро погаснуть. Вскоре она действительно погасла.
Внизу в комнате мы слышали рев ветра, а теперь, лежа на этом камне, были в его власти. Яростно налетал он, носясь и завывая в пропасти и вокруг нас, словно тысячи грешников в аду. Час за часом лежали мы так в непроглядной тьме, прислушиваясь к дикому вою ветра. Никакой кошмар, никакое воображение романиста не может представить себе всего ужаса этого места, дикого вопля ночных голосов, когда мы лежали над бездной и смотрели в ее бездонную глубину. К счастью, ветер был теплый, и мы не озябли. Вдруг случилось нечто неожиданное.
Читатель помнит, что когда Аэша стояла на скале, ветер сорвал с нее темный плащ и унес его куда-то в темноту. Пока мы лежали на камне, этот самый плащ вынырнул из мрака, словно воспоминание об умершей Аэше, упал на Лео и покрыл его с ног до головы. Сначала мы не могли представить себе, что это такое, но скоро поняли, в чем дело, и в первый раз в жизни бедный Лео не выдержал и зарыдал. Несомненно, этот плащ висел где-нибудь на утесе и был унесен оттуда сильным порывом ветра. Странное и трогательное явление!
Скоро появился луч света, прорезавший окружавшую нас темноту.
– Теперь или никогда! – сказал Лео.
Мы встали, взглянули вниз и мысленно приготовились к смерти.
– Кто идет первым? – спросил я.
– Иди ты, старый дружище! – ответил Лео. – Я посижу на камне. Прыгай выше… и помоги нам Бог!
Я кивнул, повернулся, обнял его и поцеловал в лоб. Этого я не делал никогда с самого детства Лео. Мне захотелось проститься с Лео, которого я любил больше, чем сына.
– Прощай, дорогой мальчик! – сказал я. – Надеюсь, что мы вновь встретимся, что бы ни случилось!
Я не ожидал, что останусь жив.
Затем я отошел к краю скалы, переждал порыв ветра, разбежался и прыгнул.
О, какой леденящий ужас охватил меня, когда я понял, что прыжок мой слишком слаб! Моя нога не коснулась скалы, только руки и туловище дотронулись до нее. С воплем ухватился я за утес, но рука моя соскользнула, – и я повис в воздухе над бездной, кое-как ухватившись за колеблющийся камень обеими руками. Несмотря на свою силу, я не мог ничего поделать. Мне предстояло висеть так с минуту и упасть в пропасть. Ужасное положение!
Лео вскрикнул, и я видел, как он прыгнул, словно серна. Это был великолепный прыжок, сделанный в минуту отчаяния и ужаса.
Легко перепрыгнув через пропасть, он очутился на скале и бросился вниз лицом на нее. Я чувствовал, как мой камень закачался под его тяжестью, а другой обломок скалы потерял равновесие, удерживавшее его здесь в течение целых столетий, и с шумом покатился в комнату, где умер Нут, навеки загородив проход в пещеру Огня.
Затем я почувствовал, что Лео схватил меня за руку.
– Не держись так крепко, свободнее! – сказал он спокойно. – Я попытаюсь втащить тебя, или свалимся вместе в пропасть. Готов ли ты?
Я отпустил сначала правую руку, потом левую и всей тяжестью повис на руках Лео. Ужаснейшая минута! Он был очень силен, но мог ли он поднять меня на скалу?
Несколько секунд качался я взад и вперед, пока он собирался с силами, потом я слышал, как хрустнули его крепкие мускулы, и почувствовал, что меня подняли, как ребенка, и положили на утес.
Долго мы лежали на скале рядом, дрожа, как листья.
Затем свет угас. Около получаса мы лежали молча, наконец поползли дальше в темноте. Порывы ветра ослабели, и мы добрались до входа в первую пещеру. Новое препятствие предстояло нам одолеть. Масла не было, лампы разбились, у нас не было ни капли воды, чтобы утолить жажду. Как мы пойдем дальше? Нужно было довериться своим чувствам и ползти в темноте, и мы ползли, боясь, что ослабеем и умрем от истощения. Что это за ужасный туннель! Он был усеян острыми обломками скал, мы спотыкались о них и скоро были все изранены и покрыты кровью. Мы держались за стену туннеля, пока ползли, совсем растерянные, в окружавшем нас мраке. Так двигались мы час за часом, останавливаясь на несколько минут, чтобы отдохнуть и набраться сил. Один раз мы упали, заснули и проспали, я думаю, несколько часов, потому что, когда проснулись, несколько окрепли и кровь из ран и царапин запеклась на коже. Снова потащились мы вперед и начали уже отчаиваться, как вдруг увидели дневной свет и очутились у выхода из туннеля.
Было раннее утро. Свежий воздух повеял нам в лицо, мы увидали ясное небо, которое не надеялись уже видеть больше. Оказалось, что мы провели целую ночь в туннеле.
– Еще усилие, Лео! – пробормотал я, – и мы доберемся до того места, где остался Биллали. Иди, соберись с силами!
Лео, совершенно выбившийся из сил, встал, и кое-как поддерживая друг друга, мы отправились дальше. На руках и коленях доползли мы до рощицы, где Аэша приказала Биллали ожидать нашего возвращения. Не успели мы пройти 40 ярдов, как вдруг из-за деревьев выскочил немой слуга и побежал к нам, чтобы разглядеть необыкновенных четвероногих. Он посмотрел на нас, в ужасе поднял руки и упал на землю. Неудивительно, что он испугался при виде нас, так как мы представляли собой ужасное зрелище. У Лео золотые кудри совсем поседели, платье разорвалось, лицо измучено, руки в ранах и синяках, и он с трудом тащился по земле. Я, покрытый кровью и грязью, изнемогал. Когда через два дня я увидал свое лицо в зеркале, то едва узнал себя. Я всегда был некрасив, но теперь тоска и пережитое горе ясно запечатлелись на моей физиономии, придав ей какой-то дикий, растерянный вид человека, не успевшего очнуться от глубокого сна.
Скоро я увидел Биллали, который спешил к нам. Не могу вспоминать без улыбки растерянное выражение его почтенной физиономии.
– О, моя Обезьяна! – кричал он. – Дорогой мой сын, ты ли это, и молодой Лев здесь? Отчего его золотые волосы стали белыми? Откуда вы пришли? Где же Свинья? Где «Она», которой повинуется все?
– Умерли, оба умерли! – ответил я. – Не спрашивай, помоги нам, дай поесть и пить, или мы умрем на твоих глазах. Наш язык почернел от жажды. Разве мы можем говорить?
– Умерла? – пробормотал он. – Невозможно! «Она» – бессмертна. Как могла она умереть?
Заметив, что немые слуги наблюдают за его лицом, он опомнился и сделал им знак отнести нас в лагерь.
К счастью, когда мы очутились на месте, что-то кипело на огне. Биллали накормил нас, – мы были не в силах сами есть, – и этим спас от смерти. Затем он приказал слугам смыть с нас кровь и грязь и положить на кучу ароматной травы, и мы тотчас же уснули мертвым сном.
XXVIII. По горам
Первое, что я почувствовал, когда очнулся, это ощущение окоченелости всего тела. В моем измученном мозгу родилась мысль, что я ковер, из которого выбивали пыль.
Я открыл глаза и увидел почтенное лицо нашего старого друга Биллали, который сидел около меня, задумчиво поглаживая седую бороду. Его присутствие напомнило мне обо всем, что случилось с нами. Потом я увидел бедного Лео, лежавшего возле меня с почерневшим лицом и седыми кудрями[14]. Я закрыл глаза и застонал.
– Ты долго спал, мой сын! – сказал Биллали.
– Как долго, отец мой?
– Солнце сделало круг, и луна сделала круг, ты проспал день и ночь, так же, как и Лев. Смотри, он все еще спит!
– Да будет благословенен этот сон! – сказал я. – Он поглощает воспоминания!
– Скажи мне, – произнес Биллали, – что такое случилось с вами, и что это за странная история смерти «Ее», которая не может умереть? Подумай, сын мой! Если это правда, то ты и молодой Лев в большой опасности! Раскаленный горшок наденут вам на голову и съедят вас, потому что жаждут вашей крови! Разве ты не знаешь, что мои дети, народ Амахаггер, ненавидят вас? Они ненавидят вас как чужеземцев, и за то, что «Она, которой повинуется все», отдала на мучения и смерть из-за вас многих из их братьев! Как только они узнают, что им нечего бояться Хийи, они сейчас же убьют вас! Ну, расскажи мне все, мой сын!
Я рассказал ему многое, хотя и не все. Он понял, что Аэша не существует более; она сгорела в вулканическом огне. Я также рассказал ему все ужасы, которые нам пришлось пережить, когда мы бежали из пещеры. Мой рассказ произвел на него глубокое впечатление, хотя я думаю, он не поверил до конца в смерть Аэши: мы могли думать, что хотели, а «Она» исчезла только на некоторое время.
– Однажды, – прибавил Биллали, – еще при жизни его отца «Она» исчезала на целых 12 лет и снова появилась, убив женщину, которая вздумала провозгласить себя королевой.
Я промолчал и печально покачал головой, зная, что Аэша никогда не вернется и Биллали никогда не увидит ее больше.
– Ну, что же ты будешь делать теперь, сын мой? – спросил Биллали.
– Не знаю, отец мой! – ответил я. – Не можем ли мы уйти отсюда, из вашей страны?
Он покачал головой.
– Очень трудно это. Через развалины Кор вам не пройти, вас увидят, а раз увидят, то сейчас же…
Биллали многозначительно усмехнулся и поднял руку, словно надевая шляпу себе на голову.
– Есть еще дорога через утесы, по которой гоняют скот на пастбище. За пастбищем тянутся болота на три дня пути, и я слыхал, что дальше течет великая река, которая впадает в черную воду. Если бы вы добрались до берегов реки, тогда могли бы уйти, но как вы проберетесь туда?
– Биллали, – произнес я, – однажды я спас тебе жизнь. Заплати мне долг, мой отец, и спаси нашу жизнь! Тебе будет приятно вспомнить, когда придет твой смертный час, что ты спас нас и этим искупил сделанное тобой зло. А если «Она», как ты говоришь, придет опять, то щедро наградит тебя за нас!
– Сын мой! – ответил старик. – Не думай, что у меня неблагодарное сердце. Я помню, что ты спас меня, когда эти собаки стояли и смотрели, как я тонул. Я отплачу мерой за меру, и если можно вас спасти, спасу. Слушай: завтра на рассвете будут приготовлены носилки, чтобы нести вас через горы и болота. Сделаю я это по приказу «Той, которой повинуется все», а кто не послушается ее слов, будет пищей гиенам и шакалам. Когда вас перенесут через болота, вы можете бежать и добраться до черной воды, о которой я слышал. Смотри, вот просыпается Лев, вы должны сейчас поесть пищи, которую я приготовил для вас!
Положение Лео не было так печально, как можно было ожидать, и мы отлично поели, поскольку нуждались в подкреплении сил.
Потом мы пошли к ручью, вымылись, вернулись и проспали до вечера, и тогда снова поели. Биллали не видно было в течение целого дня. Несомненно, он делал распоряжения относительно носилок и носильщиков. В середине ночи нас разбудило появление каких-то людей.
На рассвете Биллали пришел к нам и сказал, что только именем «Той, которой повинуется все» с большим трудом ему удалось достать нужных носильщиков и двух проводников. Он предложил нам отправиться в путь, заявив, что хочет сам сопровождать нас, боясь измены со стороны дикарей. Я был очень тронут этой добротой старого дикаря, хотя путешествие по ужасным болотам в течение 6 дней не могло быть приятно человеку его лет. Он решился на это только ради нас. Среди мрачных дикарей с их дьявольски жестокими обычаями, очевидно, были люди и с добрым сердцем. Несомненно, у Биллали был свой расчет, так как он надеялся, что «Она» появится снова и потребует у него отчета о нас. Могу сказать только, что до конца дней моих сохраню самое теплое воспоминание о Биллали.
Позавтракав, мы уселись в носилки, немного оправившись и отдохнув от пережитого. Затем последовал ужасный подъем на утесы. Дикари гоняют по этому пути свой скот на пастбище, и надо полагать, что здешний скот обладает большой выносливостью.
Носилки были бесполезны, нам пришлось идти пешком. Около полудня мы достигли вершины огромной скалистой стены, с которой открывался дивный вид на равнину Кор, в центре которой мы ясно различали развалины храма Истины, а по другую сторону – бесконечное болото. Эта стена, очевидно, была когда-то жерлом кратера, на ней не осталось никакой растительности, только изредка попадались лужи с водой. Мы спустились довольно спокойно, потому что спуск был безопаснее подъема, и остановились на ночлег на одном широком откосе, спускавшемся в болото.
На следующее утро в одиннадцать часов началось ужасное путешествие по болотам. Целых три дня, задыхаясь от вони и тяжелых испарений болота, по колено в грязи, шли наши носильщики, пока мы не добрались до твердого грунта совершенно невозделанной и пустынной местности.
Здесь, утром, не без сожаления, мы простились со старым Биллали, который торжественно благословил нас.
– Прощай, мой сын, – сказал он, – прощай и ты, Лев. Я не могу больше ничем помочь вам. Но если вы вернетесь благополучно в свою страну, примите мой совет и не пытайтесь больше попасть в незнакомую страну, откуда можете никогда не вернуться и где ваши кости будут границей вашего путешествия. Прощайте еще раз! Часто я буду вспоминать вас. Не забывай меня, Обезьяна, сын мой; хотя лицо твое безобразно, но сердце честно и верно!
Биллали повернулся и ушел, а за ним наши высокие, мрачные носильщики. В последний раз в жизни мы видели дикарей Амахаггер. Долго следили мы за ними, – за процессией пустых носилок, которая походила на погребальную, пока они не скрылись в тумане. Мы остались одни среди пустыни, печально осмотрелись вокруг и взглянули друг на друга. Три недели тому назад четыре человека в первый раз шли по болотам Кор. Теперь двое из нас умерли, а мы двое, оставшиеся в живых, вынесли столько горя, страданий, такие ужасные приключения, что сама смерть не могла быть ужаснее их.
Три недели – только три недели! Право, нужно измерять время событиями, а не часами. Нам казалось, что прошло 30 лет с того времени, как нас взяли в плен в нашей лодке.
– Нам надо добраться до Замбези, Лео, – сказал я. – Бог знает, попадем ли мы туда!
Лео только кивнул головой – он стал очень молчалив. Мы отправились в путь, имея только компас, револьверы, винтовки и то платье, в которое были одеты. Так заканчивается история нашего открытия древних руин великого и царственного Кор…
* * *
На этих страницах я представил только краткий отчет о нашем путешествии и наших приключениях, которые свежи в моей памяти; что касается последующих событий – это неинтересно. Достаточно сказать, что после множества бедствий и лишений мы достигли Замбези, которая находилась на 170 миль южнее того места, где мы простились с Биллали. Здесь целых 6 месяцев мы были в плену у дикого племени, которое считало нас сверхъестественными существами из-за молодого лица и седых волос Лео. Мы бежали из плена и долго странствовали, пока нам не посчастливилось наткнуться на португальского охотника, сопровождавшего слонов куда-то в глубь страны. Этот человек отнесся к нам очень хорошо, и с его помощью мы достигли залива Делагоа, через 18 месяцев после того дня, как покинули болота Кор. Наше путешествие в Англию было благополучно, и мы очутились на набережной Соусемптона ровно через 2 года со времени отъезда в нашу оригинальную экспедицию.
Этим кончается вся история, но так как она началась более двух тысяч лет тому назад, то мы с Лео думаем, что она может продолжаться еще долго в туманной дали будущего.
* * *
Действительно ли Лео возродился в оболочке своего предка Калликрата? Или Аэша обманулась? Быть может, Устана повторила Аменартас? Пусть читатель решает сам, а по моему мнению, «Она» не могла ошибиться. Часто не сплю я ночами, пытаясь мысленно проникнуть во мрак времен и догадаться, чем закончится великая драма, которую играть будет прекрасная египтянка Аменартас, принцесса царственной крови фараонов, из любви к которой жрец Калликрат нарушил свой обет Изиде и, преследуемый гневом оскорбленной богини, бежал к берегам Ливии, чтобы умереть в развалинах царственного Кор от руки Аэши!
