Генри Райдер Хаггард
Она
XIV. Заклинания Аэши
Было около 10 часов вечера, когда я бросился на свою постель, стараясь собрать мысли и обдумать все, что слышал и видел. Но чем больше я обо всем думал, тем меньше что-либо понимал. Был ли я пьян, с ума сошел или грезил наяву? Возможно ли, чтобы я, человек положительный, имеющий кое-какие познания в науке, абсолютно не доверявший всяким фокусам, которые в Европе называются «сверхъестественным явлением», мог допустить, что в течение нескольких минут беседовал с женщиной, имевшей от роду 2000 лет! Была ли это мистификация, или что другое? Что же такое эти фигуры, которые я видел в воде, это необыкновенное знание древности и положительное неведение настоящего? Что я должен думать о ее удивительной, поражающей красоте?
Я схватил себя за волосы, вскочил с ложа, чувствуя, что схожу с ума. Что подумала она о скарабее?
Эта скарабея, взятая из ящика Винцея, который он принес мне двадцать один год тому назад, принадлежала Лео. Возможно ли, что подобная история правдива? Если это так, то, может быть, Лео – тот человек, которого ждет «Она», – умерший человек, который должен родиться вновь! Невозможно! Но если женщина может прожить 2000 лет, тогда возможно и все остальное! Быть может, я сам перевоплотился из какого-нибудь далекого предка. К несчастью, я ничего не помнил из прошлого. Эта мысль показалась мне до того нелепой, что я разразился хохотом и, обратившись к скульптурному изображению мрачного воина на стене, громко произнес. Кто знает, старый дружище! Быть может, я был тобой, а ты – мной! – Затем я снова засмеялся, и звуки моего смеха странно звучали под сводом, словно дух воина смеялся вместе со мной.
Я вспомнил, что не видал еще Лео, и, взяв лампу, проскользнул ко входу в его спальню. Ночной воздух колыхал занавес, словно невидимые духи шевелили его. Я прошел в комнату и огляделся. При свете лампы я увидал Лео, лежавшего на ложе. Он спал. Рядом с ним, держа его руку в своих, облокотившись на ложе, полулежала Устана и дремала. Оба они представляли прекрасную и трогательную картину. Бедный Лео! Его щеки пылали, под глазами залегла тень, и дыхание было прерывисто.
Он был тяжело болен. Меня охватил страх, что он может умереть, и я останусь один на свете. Тогда я начал молиться в сердце своем, чтобы Бог спас моего мальчика и сохранил ему жизнь.
Я вышел из комнаты и вернулся к себе, но не мог уснуть. Мысли, видения, образы – все мешалось в моей голове. И надо всем этим неотступно стоял образ ужасной, очаровательной женщины с ее поразительной красотой.
Вдруг я заметил, что в стене было узкое отверстие, которого я не видел раньше. Взяв лампу, я начал рассматривать его: отверстие вело в узкий проход. Конечно, было не особенно приятно найти тайный ход в свою спальную комнату, по которому могут войти люди и застать тебя спящим. Я направился в проход, похожий на коридор, который привел меня к каменной лестнице; спустился по ней и очутился в туннеле, вырытом в скале, находившемся как раз под нашими комнатами. Тут было тихо и пустынно. Я шел вперед, бесшумно ступая по полу и, пройдя около 50 ярдов, добрался до третьего коридора. Вдруг лампа моя погасла, и я остался в полнейшем мраке. Что делать? Ужасно было идти вперед в темноте, но нельзя было и стоять тут всю ночь. Я оглянулся. Ни звука, ни шороха. Я двинулся вперед… Вдали мне почудился слабый свет. Медленно пробирался я по туннелю, держась за стену и боясь упасть куда-нибудь. Еще тридцать шагов – там виднелась широкая полоса света, пятьдесят шагов – близко, рукой подать! Шестьдесят шагов… О, праведное Небо!
Я находился у занавеса и мог ясно видеть маленькую пещеру, похожую на могильный склеп и освещенную белым пламенем огня, горевшего в центре пещеры. Слева находилось каменное ложе, на котором лежал, как мне показалось, труп, прикрытый чем-то белым. Справа – такое же ложе, покрытое вышитой тканью. Над огнем склонилась фигура женщины, смотревшей на пламя. Она встала на колени, боком ко мне, вся закутанная в темный плащ, делавший ее похожей на монахиню. Я не знал, что делать. Вдруг женщина встала на ноги и сбросила темный плащ. Это была «Она».
Одетая в белую одежду, она была так же прекрасна, как во время беседы со мной. Ее роскошные волосы тяжелой волной падали до полу. Мои глаза были прикованы к ее лицу, словно я был околдован. Отчаяние и страсть исказили ее прелестные черты. Глаза были полны несказанной муки. С минуту она стояла неподвижно, потом подняла руки над головой, и белая одежда соскользнула к ее ногам, обнажив ослепительную красоту тела. Она стояла, стиснув руки, и выражение злобы появилось на ее лице. Я подумал о том, что случилось бы, если бы она увидела меня, и чуть не упал от ужаса. Но даже если мне и грозила смерть, я не в силах был пошевелиться и уйти. Руки ее опустились, опять поднялись над головой, и я видел, как белое пламя двигалось за ними до самого свода пещеры, бросая призрачный отблеск на ее фигуру, на труп, лежавший на камне, и на всю пещеру.
Прекрасные руки снова опустились, и она заговорила, или, вернее, зашипела по-арабски слова, от которых кровь застыла в моих жилах и сердце замерло в груди.
«Проклятие ей, пусть она будет проклята навеки!»
Руки поднялись и упали, так же, как и пламя.
«Проклятие ее памяти! Проклята будь память Египтянки!»
«Проклятие ей, дочери Нила, за ее красоту!»
«Проклятие ей за то, что ее волшебство сильнее моего!»
Аэша закрыла глаза руками и вскричала:
– Какая польза в этом проклятии? Она оказалась сильнее и ушла от меня!
Потом с ужасающей энергией она заговорила снова:
«Проклятие ей, где бы она ни была! Пусть мое проклятие застигнет ее везде и отравит ей час смерти!»
«Проклятие ей через огромные звездные пространства! Пусть будет проклята ее тень!»
Пламя упало. Аэша закрыла глаза руками.
– Это безумие! – произнесла она. Как может коснуться проклятие того, кто спит сном смерти?
И снова она начала свои заклинания.
«Проклятие ей, если она возродится вновь! Пусть она родится уже проклятой!»
Пламя поднималось и падало, отражаясь в измученных глазах Аэши. Страшный шепот ее проклятий раздавался в стенах пещеры и замирал под сводами. Свет и мрак попеременно отражались на белой зловещей фигуре, распростертой на камне.
Наконец Аэша, видимо, устала и умолкла. Она села на пол, закрыв лицо и грудь своими дивными волосами и начала горько, отчаянно рыдать.
– Две тысячи лет, – бормотала она, – две тысячи лет я ждала и терпела. Века ползут медленно, время тянется бесконечно, искра надежды угасает. О, прожить две тысячи лет, терзаясь страстью, которая гложет сердце! О, как бесконечны эти скучные годы! Любовь моя! Любовь моя! Зачем чужестранец вернул мне эту страсть? Долгих 5 веков я не страдала так, как сейчас! Если я согрешила против тебя, то не омыла ли мой грех слезами раскаяния? Когда ты придешь ко мне, мой возлюбленный? Почему я не умерла с тобой, когда убила тебя? Увы! – Она упала лицом на пол и так отчаянно зарыдала, что я боялся – ее сердце разорвется.
Вдруг Аэша умолкла, встала на ноги, поправила платье и, откинув назад непослушные волны волос, подошла к трупу на каменном ложе.
– О, Калликрат! – вскричала она, и я вздрогнул при этом имени. – Я должна взглянуть в твое лицо, хотя оно мертво и неподвижно!.. Сколько времени прошло с тех пор, как я убила тебя, убила своей собственной рукой!
Дрожащими пальцами она схватилась за покров и умолкла. Когда она вновь заговорила, это был страшный, хриплый шепот.
– Я могу, имею силу заставить тебя встать! – прошептала она и положила руки на покров, хотя лицо ее было сурово и ужасно, а глаза расширились и горели. В ужасе я отскочил назад, волосы встали дыбом у меня на голове, мне показалось, что труп под покровом зашевелился. Вдруг Аэша опустила руки, и тело осталось неподвижным.
– Но зачем? – продолжала она печально. – Для какой цели? Зачем оживлять тело, если я не могу оживить души? Даже если бы ты стоял передо мной, ты не узнал бы меня! Да, твоя возрожденная жизнь была бы моей жизнью, а не твоей, Калликрат!..
Аэша остановилась, потом опустилась на колени, прижалась губами к покрову и заплакала. Это зрелище горя страшной женщины, отдавшейся всецело своей страсти к мертвецу было так ужасно, что я не мог больше выносить его и, повернувшись, пополз назад по темному переходу, дрожа всем телом.
Не знаю, как я дополз. Дважды я падал и полз около 20 минут, пока не добрался до маленькой лестницы. Совершенно обессиленный и до смерти перепуганный, я лег на пол и забылся.
Когда я очнулся, то заметил луч света позади себя, спустился с лестницы, кое-как добрался до комнаты, бросился на ложе и заснул тяжелым сном.
XV. Суд Аэши
Первое, что я увидал, открыв глаза, была фигура Джона, который совершенно оправился от лихорадки. Он стоял в луче света, проникавшем в пещеру, и чистил мое платье, потом аккуратно сложив возле меня, но, боясь, что я во сне столкну его, он уложил все на леопардовую шкуру на полу и отошел, любуясь своей работой. Затем он взглянул, есть ли вода в горшке для умывания.
– Ах, – бормотал он, – в этом диком месте не водится горячей воды!
– Как чувствует себя мистер Лео, Джон? – спросил я.
– Все так же, сэр! Если ему не будет лучше сегодня, он умрет. Я могу сказать, что эта дикарка Устана усердно ухаживает за ним, словно христианка. Она не отходит ни на минуту и наблюдает за ним; жалко смотреть на нее. Схватится за волосы и проклинает все, и клянется на своем диком языке!
Я оделся, закусил в следующей комнате и потом отправился взглянуть на бедного Лео, который даже не узнал меня. Я спросил Устану о нем, она покачала головой и зарыдала. Очевидно, она потеряла всякую надежду, и я решил, что «Она» должна придти полечить его, если может. В это время вошел Биллали.
– Он умрет к ночи! – произнес старик.
– Спаси Бог, отец мой, – ответил я с болью в сердце.
– «Она» хочет тебя видеть, Обезьяна, – произнес старик, – но будь осторожнее, мой сын! Вчера я думал, что «Она» убьет тебя за то, что ты не хотел ползти, как я. «Она» будет судить в большом зале тех, кто хотел убить тебя и Льва. Иди к ней, мой сын, иди скорее!
Я повернулся и пошел за ним. Когда мы шли, я заметил толпу народа, спешившую на суд. Некоторые были одеты, на других не было ничего, кроме шкур леопарда.
Наконец мы добрались до большой пещеры с площадкой, где находился огромный, странной формы, камень, вероятно, служивший алтарем для различных религиозных церемоний и специальных обрядов. По обеим сторонам площадки тянулись коридоры, и Биллали сказал мне, что все другие пещеры полны мертвецами.
Около камня-алтаря собралось множество народа; все стояли в мрачном молчании. На площадке высилось кресло черного дерева, украшенное слоновой костью, с деревянной скамеечкой для ног.
Вдруг раздался крик: «Она»! «Она»!
Вся толпа упала ниц. Дикари лежали, как мертвые, оставив меня стоять, словно я один уцелел от страшной резни. В эту минуту слева появился отряд телохранителей и выстроился по сторонам алтаря. Затем показались немые мужчины в сопровождении немых женщин, которые несли лампы, а за ними – высокая белая фигура, закутанная с головы до ног, в которой я узнал королеву. Она взошла на площадку, села на кресло и заговорила со мной по-гречески, вероятно, для того, чтобы никто не понял ее.
– Иди сюда, Холли! – сказала она. – Садись у моих ног и смотри, как я буду судить тех, кто хотел убить вас! Прости меня, если мой греческий язык похож на хромого человека. Я давно уже не слыхала этого языка и говорю плохо.
Я поклонился и сел на скамейку у ее ног.
Тогда, обратясь к начальнику телохранителей, «Она» сказала на арабском языке: «Привести сюда преступников!»
Начальник низко поклонился и ушел вправо.
Наступила тишина. «Она» оперлась головой на руку и глубоко задумалась, а толпа продолжала лежать перед ней, изредка поглядывая на нас. Королева появлялась так редко перед народом, что дикари не могли упустить случая и не посмотреть на ее закутанную фигуру, потому что ни один человек, кроме меня, не видал ее лица. Наконец мы услыхали шаги, появилась стража, а с ней наши убийцы, на лицах которых ужас боролся с равнодушием. Их поставили возле меня. Когда они хотели лечь на пол, «Она» остановила их.
– Нет, – произнесла она, – стойте, пожалуйста, стойте! Скоро настанет время, когда вам надоест лежать…
Она рассмеялась. Раболепный ужас исказил лица несчастных, и мне стало жаль их.
Прошло несколько минут. «Она» внимательно разглядывала каждого осужденного, наконец, заговорила обращаясь ко мне:
– Узнаешь ли ты этих людей?
– Да, королева, приблизительно! – ответил я.
– Расскажи мне и всему собранию то, что рассказывал про них!
В нескольких словах я описал историю пира и попытку замучить нашего бедного слугу. Рассказ выслушали молча. Когда я кончил, Биллали, лежавший на полу, поднял голову и подтвердил мой рассказ.
– Что вы скажете на это? Не заслуживаете ли вы моего гнева и мести? – произнесла «Она» холодно. Одной из особенностей этого необыкновенного существа был ее удивительный голос, способный резко меняться.
Ответа не было; наконец один из виновных, крепкий и рослый парень средних лет, заговорил.
Он сказал, что они не получали никаких распоряжений относительно черного слуги и, поддавшись внушению злой женщины, которая уже умерла, хотели поступить с ним по обычаю страны и потом съесть его. Нападение на нас было совершено в припадке ярости, и они очень сожалеют об этом. Он кончил, умоляя о пощаде, или, в крайнем случае, об изгнании их на болота. Но я видел, что сам несчастный мало надеялся на пощаду.
Наступило тяжелое молчание. Мрачная пещера, слабо освещенная светом ламп, казалась еще угрюмее и суровее. Лежавшие на земле зрители совершенно затерялись во мраке. Впереди них стояли осужденные, стараясь скрыть свой страх под видом равнодушия. Справа и слева, неподвижные, как изваяния в своей белой одежде, с длинными копьями в руках, стояли воины и немые слуги. Возвышаясь над толпой на варварском троне, сидела женщина, красота и могущество которой, казалось, окружали ее сверхъестественным сиянием.
– Псы и гады! – начала «Она» тихим голосом, который постепенно возвышался. – Людоеды! Над вами тяготеют две вины! Первая ваша вина – вы напали на чужеземцев, белых людей, и хотели убить их слугу! За одно это вы заслуживаете смерти! Но это не все. Вы осмелились ослушаться меня. Разве я не прислала вам приказание через Биллали, отца вашего? Разве не приказала вам оказать гостеприимство чужеземцам, которые показали себя храбрыми и сильными людьми и сумели защититься от вас? Разве ваши отцы не учили вас повиноваться мне с детства? Но вы – негодяи, злодеи в сердце своем! Вы достойны смерти! Вас поведут в пещеру пыток[9] и предадут мучениям!
«Она» умолкла, и ропот ужаса пробежал в толпе. Что касается осужденных, то как только они узнали, что их ожидает, они бросились на пол и плакали, моля о пощаде. Я повернулся к Аэше и просил ее пощадить их или назначить им менее ужасное наказание, но та была непреклонна и холодна.
– Холли, – произнесла она по-гречески, – Холли, это невозможно! Если я пощажу этих волков, ваша жизнь будет в опасности! Каким образом управляю я народом? Только внушая им ужас и страх. Мое владычество – одна фантазия. Не думай, что я жестока или хочу мстить им. Какая польза мне от смерти этих людей?
Затем, повернувшись к начальнику телохранителей, она добавила:
– Пусть будет так, как я сказала!
XVI. Древние могилы
Когда пленников увели, Аэша махнула рукой, и зрители поползли вон из пещеры. Очутившись на некотором расстоянии, они встали на ноги и пошли, оставив меня с королевой, если не считать немых слуг и нескольких людей из стражи, большая часть которой ушли с осужденными. Пользуясь удобным случаем, я попросил Аэшу посетить Лео, добавив, что он серьезно болен. Она ответила, что он не умрет ранее вечера, так как люди, страдающие лихорадкой, всегда умирают ночью или на рассвете.
– Лучше было бы, – добавила она, – если бы болезнь шла своим путем!
Тогда я встал, чтобы уйти, но Аэша велела мне следовать за собой, так как хотела поговорить со мной и показать чудеса пещер.
Я был слишком очарован ею, чтобы отказаться, и поклонился в знак согласия. Она встала с кресла, сделала знак немым слугам и вышла. Четыре немых девушки взяли лампы и выстроились в ряд: две впереди королевы и две сзади, тогда как остальные вместе со стражей ушли.
– Хочешь ли ты, Холли, видеть чудеса пещер? – спросила она. – Посмотри на эту пещеру! Она вырыта руками народа, жившего когда-то здесь в городе, находившемся на равнине. Это был великий народ, но, подобно египтянам, они думали больше о мертвых, чем о живых. Как ты думаешь, сколько народа работало здесь и сколько лет им понадобилось, чтобы вырыть эту пещеру и ее бесконечные галлереи?
– Десять тысяч лет, я думаю! – ответил я.
– Да, Холли. Это был древний народ, живший раньше египтян. Хоть я и нашла ключ к их письменам, но все же с трудом могу читать их!
Повернувшись к скале, находившейся рядом, она сделала знак немым девушкам посветить. На камне была вырезана фигура старика, сидевшего в кресле с посохом в руке, а внизу у кресла, похожего на то, в котором сидела Аэша на судилище, мы увидали короткую надпись. Письмена более всего походили на китайские иероглифы. С трудом Аэша разобрала и перевела мне эту надпись.
«В 4259 году от основания царственного города Кор вырыта была эта пещера по приказанию Тизно, царя Кор; три поколения народа и невольников работали над ней, устраивая могилы для сограждан. Пусть благословение неба почиет на этой работе, пусть сон великого монарха Тизно будет тих и спокоен до того дня, когда он проснется! Пусть мирно спят его слуги и народ!»
– Ты видишь, Холли, – произнесла Аэша, – народ основал город, развалины которого еще сохраняются там на равнине, за 4000 лет до того времени, когда вырыта была эта пещера! Две тысячи лет тому назад я в первый раз увидела ее, она была такая же, как сейчас. Суди теперь, какой это древний был город! Теперь иди за мной, я покажу тебе, как погиб этот великий народ!
Она направилась к центру пещеры и остановилась на том месте, где круглый камень закрывал какое-то отверстие в полу.
– Видишь, – произнесла она. – Что это такое?
– Не знаю! – ответил я.
Она подошла к левой стороне пещеры и сделала знак посветить. На стене была надпись, которую Аэша перевела мне:
«Я, Джунис, жрец великого храма Кор, пишу это на скале гробницы в 4803 г. от снования Кор.
Царственный Кор погиб! Не будет больше великолепных пиров в его залах, и не будет он управлять миром, и торговые корабли его не поплывут в чужие страны! Кор погиб! С ним погибли все его великие деяния, великие города, гавани и каналы! Все это останется на добычу волкам, совам, диким лебедям и варварам, которые придут сюда! Двадцать пять лун тому назад тяжелая туча нависла над городами Кор. Из этой тучи родилась моровая язва, которая погубила народ; и богатых, и бедных, женщин и мужчин, князей и рабов, и не щадила никого. Все они почернели и умерли. Чума не прекращалась ни днем, ни ночью, убивала людей без разбора. Те, которые уцелели от чумы, умерли с голоду. Число трупов было так велико, что не было возможности набальзамировать их, согласно древнему обычаю, и поэтому все умершие были брошены в большую яму под пещерой, через отверстие в полу. Тогда остатки великого народа, бывшего светочем мира, отправились к берегу, сели на корабли и отплыли на север.
Только я, жрец Джунис, пишу это, потому что один уцелел от великого народа. Не знаю, остался ли еще кто в живых в других городах! В глубокой скорби я пишу эти строки, прежде чем умру, потому что царственный Кор погиб, храмы его опустели, дворцы затихли, и его князья и воины, и торговцы, и прекрасные женщины ушли в землю!»
Я был удивлен. Меня поразило горькое отчаяние, которое чувствовалось в этой надписи. Что переживал этот старик, уцелевший от всеобщей гибели, готовясь к смерти?
– Не думаешь ли ты, Холли, – сказала Аэша, положив руку на мое плечо, – что эти люди, отплывшие на север, были предками египтян?
– Не знаю, – ответил я, – мир мне кажется очень древним!
– Да, он стар, очень стар. Века идут за веками, богатые, сильные нации вымирают и забываются, и о них не остается даже воспоминания. Кто знает, что было прежде на земле и что будет? Под солнцем нет ничего нового, и мудрые евреи писали об этом давно. Я думаю, что от народа Кор кто-нибудь остался в живых. Пришли варвары с юга, может быть, мой народ, арабы, и смешались с ними, взяли женщин себе в жены, и народ Амахаггер породнился с народом Кор! Смотри, вот их кости лежат вместе в этой общей могиле. Название народа Амахаггер происходит от «ама», что значит «народ», и арабского слова «хаггер», что значит «камень». Я не знаю, и кто может знать это? Мои познания не могут проникнуть во мрак времен. Это был великий народ. Пойдем, я покажу тебе эту яму. Никогда ты не видел ничего подобного!
Я последовал за ней в боковой переход по ступеням. Когда переход кончился, Аэша остановилась, приказав немым держать лампы. Мы стояли над огромнейшей ямой, которая была полна человеческих скелетов и костей, лежавших в виде пирамиды. Ужасное зрелище! В сухом воздухе значительное количество трупов высохло, и эти мертвецы, лежа лицом вверх, казалось, смотрели на нас из-за груды белых костей!
Я вскрикнул, и эхо моего голоса словно потревожило эти трупы, лежавшие здесь несколько тысяч лет. Пыль полетела вверх. Казалось, вся яма задвигалась и скелеты начали вставать, чтобы приветствовать нас.
– Пойдем! – сказал я. – Пойдем отсюда! Эти люди умерли от заразной болезни… Не так ли?
– Да. Дети царственного Кор всегда бальзамировали своих покойников, и искусство их стояло выше египетского бальзамирования! Погоди, ты увидишь!
«Она» остановилась у входа, который вел в коридор, и мы вступили в маленькую комнату, похожую на ту, в которой я спал первое время, хотя здесь стояли два каменных ложа, на которых лежали фигуры, покрытые желтым полотном. В течение долгих лет на них скопилось немало пыли…
– Сними с них покров, Холли! – сказала Аэша.
Я протянул руку и сейчас же отдернул назад.
Мне казалось это святотатством, и я ужаснулся.
Усмехнувшись, Аэша сдернула покров с тела, и через многие тысячи лет человеческие глаза увидали лицо мертвеца. Это была женщина, лет 35 или менее, сохранившая следы красоты. Даже сейчас спокойные черты лица, оттененные длинными ресницами, носили печать удивительной красоты. Одетая в белую одежду, с распущенными иссиня-черными волосами, она спала вечным сном, прижимая к груди маленького ребенка. Это зрелище было так ужасно и трогательно, что я едва мог сдержать слезы, потом благоговейно взял покров и со вздохом закрыл покойницу.
Мы пошли дальше и видели много могил. Описывать их и долго, и невозможно. Все трупы, благодаря искусному бальзамированию, сохранились прекрасно, словно похоронены были только вчера. Ничто не могло потревожить их в пещере: их не коснулись ни жара, ни холод, ни сырость; ароматические вещества, которыми они были пропитаны, предохраняли их[10].
Последняя могила, которую мы посетили, вызвала во мне глубокое сочувствие… Там лежали два трупа. Я снял покров и увидал молодого человека и цветущую девушку, крепко прижавшихся друг к другу. Ее голова покоилась на его руке, а его губы прижались к ее лбу. Раскрыв полотняную одежду мужчины, я нашел глубокую рану в сердце; девушка также умерла от кинжала. Над ними была короткая надпись: «Повенчаны смертью!»
Что случилось с этой молодой парой, которых не разлучила и смерть?
– Вот какова участь человека! – обратилась ко мне Аэша, и голос ее дрожал. – Все мы обречены на смерть и забвение! Даже я, хоть и живу так давно! И за то, что жила так долго, познав тайну смерти и обманув природу, я должна буду жестоко поплатиться!
– Мы все заснем и проснемся, будем жить и снова заснем, пока самый мир не умрет, пока не исчезнет с лица земли все живущее! Но для нас обоих будет ли конец – жизнью или смертью? Когда же день и ночь, жизнь и смерть – все кончится и исчезнет, какова будет наша участь, Холли? Кто может знать это?
Вдруг она добавила:
– Довольно ли ты видел, мой чужеземный гость, или желаешь, чтобы я показала тебе еще чудеса могил? Хочешь, я поведу тебя и укажу место, где лежит Тизно, могущественный король Кор… И роскошь его могилы, кажется, смеется над ничтожеством человека!
– Я довольно видел, королева! – отвечал я. – Мое сердце подавлено могуществом смерти. Человек слаб и не выносит вида праха и разрушения, который ожидает его в конце концов! Пойдем отсюда, Аэша!
