Игорь Владимирович Марков
Повесть о государевом слонопасе
Никита понял, что его заметили, и поднялся.
– А вот и Мамонтов! Здравствуй, подьячий! Ты чего здесь делаешь?
– Служу, милостивый государь Богдан Матвеевич.
– Догадываюсь, что служишь. А за печкой что делал?
– Ничего… Бумага завалилась…
– Нашёл?
– Нет, государь, сундук тяжёлый, одному не сдвинуть. Подожду, когда товарищи с обеда придут.
– Важная грамота-то?
– Да нет. Чистый листок. Только писать приладился, а он выскочил и под сундук залетел.
– Выскочил, говоришь, – недоверчиво сказал начальник и наклонился, пытаясь заглянуть в щель под сундуком. – Ладно, выскочил так выскочил. Пускай пока там полежит, а у меня к тебе дело есть… – Он внимательно осмотрел Никиту с головы до ног, как будто проверял, всё ли у него в порядке с одеждой и, вероятно удовлетворившись, продолжил: – Сейчас к Алексею Михайловичу пойдём, нам с ним один указ обсудить надо. Другие бояре тоже подойдут, из других приказов. Ты чистой бумаги возьми побольше, чернил и перьев. Будешь протокол вести. Кто что говорить будет – записывай. Ясно?
– Чего уж тут неясного. Яснее не бывает. Когда выходим?
– Сейчас. Государь нас уже заждался, небось.
Совещание в Кремле закончилось довольно быстро. Бояре, переговариваясь между собой, неспешно покидали царские палаты. Никита складывал исписанные листы аккуратной стопкой и собирал в кожаный футлярчик письменные принадлежности, когда открылась невысокая дверца в стене сбоку от царского трона, и вошёл дежурный стрелец. Он доложил государю о срочном послании, его только что доставил гонец из Посольского приказа. Алексей Михайлович велел допустить посыльного. В грамоте, которую тот, поклонившись большим обычаем, протянул царю, говорилось, что подарочный персидский слон находится уже на подходе к столице и завтра днём прибудет в Кремль. Персидское посольство просит русское правительство подготовить встречу и назначить со своей стороны ответственного человека для приёма и обеспечения всем необходимым слона и сопровождающего его укротителя.
– Богдан Матвеевич, – обратился царь к Хитрово, – принимай подарок в своё хозяйство и человечка подходящего выдели.
– Слушаюсь, – ответил тот покорно. – Но не лучше ли, Государь, будет его по Посольскому приказу определить? Всё-таки подарок иноземный.
– У посольских места нет. Да и людишки там все какие-то яйцеголовые: по-аглицки или там по-персидски всё разумеют, а с русским мужиком об деле договориться не могут. Здесь нужен крепкий человечек, надёжный, чтобы и подходящие условия зверю обеспечил, и в корме перебоев не было. Говорят, персидскому слону много еды нужно. Да и убирать за ним не мало придётся, а то он, не приведи господи, всю столицу мне засерет.
Хитрово угодливо засмеялся, показывая, что оценил по достоинству августейшую шутку. Никита тоже улыбнулся и смущённо опустил голову.
– Ты, боярин, мне предложение подготовь на бумаге, а я подпишу. Чтобы ни у кого отказа не было.
– Когда прикажешь бумагу подать, Государь?
– Да хоть сейчас. Писарь у тебя с собой. Сейчас и пиши.
Никите не понадобилось дополнительных указаний. Он вытащил из стопки чистый лист бумаги, приготовил перо и чернильницу.
– Я, Государь, Царь и Великий князь Всея Руси, Алексей Михайлович, – начал диктовать боярин, – назначаю подателя сей грамоты… Какого чина, Государь, прикажешь назначить человечка? – спросил он.
– Полагаю, для такой должности особо родовитый не нужен, что-то попроще, но и не из мужиков, конечно… Подбери кого-нибудь из дворянских детей хорошего рода, чтобы и ему почётно было и послу персидскому не в обиду. На вид, чтобы статный был, не урод или калека. Да и по возрасту подходящий для дела: не отрок совсем, да и не старик. Вот типа этого, как писарь твой…
Царь ткнул в сторону Никиты указательным пальцем с длинным жёлтым ногтем. Кровавый рубин в массивном золотом перстне зловеще блеснул.
Никита вздрогнул.
– А что… Дельное предложение, – согласился Хитрово. – Пиши… Назначаю подателя сей грамоты, подьячего Земского приказа Мамонтова Никиту Петрова сына, государевым слонопасом…
– Кого? – переспросил писарь поперхнувшись.
– Тебя, сударь мой, тебя. Оглох что ли?
– Кем назначаю? – У Никиты неожиданно пересохло в горле, и последнее «чаю» он не произнёс, а с тихим шипением выдохнул.
– Слонопасом, – повторил Богдан Матвеевич и посмотрел на царя, ожидая поддержки, но тот молчал, уставившись в окно, всем своим видом показывая, что не царское это дело слова всякие сочинять, царское дело – их визировать. Не дождавшись одобрения, боярин пояснил: – Ну это значит смотрящий за слоном, навроде пастуха… Ты ж этого зверя, наверное, пасти будешь или выгуливать… как лошадь… Ну я не знаю, как такую должность по-другому назвать. Не нравится – сам придумай.
– За что? – выдавил с стоном Никита и бросился на колени. – Не губите, государи мои. Чем я провинился перед вами? Помилуйте! Избавьте от позора незаслуженного.
Он широко перекрестился гусиным пером, чуть не выколов себе глаз. Толстая чернильная капля мягко шлёпнулась возле его колена о каменную плитку пола.
– Встань, дурак! – гневно приказал Алексей Михайлович. – Какой ещё тебе позор?! Тебе царь милость оказывает. Самую ценную вещь свою доверяет. А ты, дурак, счастья своего не понимаешь. Может ты на слово неловкое обиделся? Так ты ж не просто слонопас, ты – государев слонопас! Чувствуешь разницу? А ваших болванов приказских не бойся. Они по любому поводу зубы скалить привыкли. Даже про меня крамольные шуточки рассказывают… Ничего… Посмеются и перестанут. Они ещё мечтать о такой должности будут и тебе завидовать.
Подписывая бумагу, царь с усмешкой посмотрел на Никиту, и сказал:
– Не горюй, служивый, и запомни: любое царское поручение во благо. Ты мне только слона подольше живым сбереги, а то подохнет ещё, не ровен час. Неудобно будет перед шахом, да и перед другими королями европейскими. Опять в своих газетах напишут, что русские делать ничего не умеют. Обидно… Кстати, у тебя для этой должности фамилия подходящая – Мамонтов. Откуда такое прозвание?
– Не знаю, государь, мы всегда Мамонтовы были. Батюшка сказывал, что это ещё со времён Ивана Васильевича Грозного повелось. Был у него в опричниках какой-то Ефим Мамонт, говорят, высокого роста и необычайной силы человек.
– Возможно, – согласился Алексей Михайлович. – Но я думаю, что тебе надо обратить свой взор к святому мученику Маманту Кесарийскому. Хорошо умел с животными обходиться. Говорят, даже разговаривал по-ихнему. Его язычники убили… Видать, Мамонтов, судьба у тебя такая – слона пасти.
Когда боярин с Никитой вышли из царского дворца, начальник принялся ругать бестолкового подчинённого:
– Правильно государь дураком тебя обозвал. Дурак, ты и есть дурак. Я тебе такую должность смастерил на пустом месте, а ты: помилуй, царь-батюшка… не губи… Тьфу. Противно слушать.
– Да я подумал, что вы посмеяться надо мной решили.
– Кто ж над царскими поручениями смеётся, дубина. К тому же, слухи ходят в Кремле, что у него в этом вопросе особый стратегический интерес имеется…
– Какой?
– Войско хочет реформировать… Война с Польшей затянулась – заканчивать пора. Надо бы решающий удар нанести, но вооружений маловато… Ты вот про Ганнибала слыхал?
– Нет.
– Был такой древний полководец. Воевал с римлянами. Так вот у него в войске был целый отряд боевых слонов. Смекаешь?
– Нет.
– А уж пора бы научиться своим умом думать. Ты что – вечно собрался в подьячих сидеть на мизерном жаловании, да от пера кормиться?
– Я думал, государь, что мне должно повышение за долгую службу сделаться.
– Думал… Петух, знаешь, тоже думал – да в щи попал. Повышение само собой не делается, его пробивать надо. А я тебе сейчас такой шанс дал. Любо-дорого.
– В чём же шанс-то, Богдан Матвеевич, не пойму я этого.
– Как в чём? Бестолочь. Всё-то тебе разъяснять надо. Вот смотри: ты через некоторое время со слоном научишься обращаться, будешь знать чем его кормить, как им управлять. Персиянина, который сейчас при слоне состоит, – домой отправим. Зачем он нам, если у нас свой слонопас будет? Персидский шах в нашем войске шибко заинтересован: он с османами воевать намерялся, и ему сильный союзник на севере нужен. Если будет с нами и дальше дружить, то нашему государю ещё слонов пришлёт. У них в Персии да в Индии их полным-полно, как зайцев в Лосином острове. Вот мы и ударим тогда всей этой мощью по русским недругам… А кто тогда штурмовым слоновьим отрядом командовать будет?
– Кто?
– Ты что действительно дурак или претворяешься?! Ты, конечно, кто же ещё! Один слон – это так – игрушка. А десять слонов – уже ударный батальон. Тридцать слонов – полк. И ты – его полковник! Чем плохо, скажи? Да с такой силой нам никто не страшен, хоть поляки, хоть литовцы, хоть османы басурманские. А доведётся и шведов разобьём. У слона шкура толстая, как броня, его не то что пика или пуля, его пушечным ядром не пробьёшь… Если только не из нашей Царь-пушки шарахнуть… А такой пушки кроме нас ни у кого нет!
***
Елизавета Мамонтова, как и подобает хорошей жене, вечером ждала мужа дома. Котелок с гречневой кашей и жареная баранина стояли на столе, накрытые чистым полотенцем. Ей уже исполнилось 25 лет, и она чувствовала себя полноправной хозяйкой в маленьком семействе Мамонтовых. Мужа своего до свадьбы Лиза не знала и даже не видела. Всё устроил батюшка, Андрей Данилыч.
Вот уж поистине настоящий хозяин. Сам без роду и племени, как говорится. Мать померла в родах, а отец Данила – с детства убогий: одна нога короче другой, да и ту при ходьбе подволакивал, за что его и прозвали Косолапым. Но сынок его, ничего себе, – нормальным уродился. С малолетства сам во всё стремился вникнуть, любознательный и смышлёный. Ещё подростком сообразил, что крестьянским трудом большого богатства не наживёшь. Хотел торговлей заняться, но тут тоже – деньги нужны, чтобы товар хороший закупить, да в Москву доставить, да сохранить. Пробовал коробейником вразнос торговать, но как-то не пошло у него это дело. Толи не везло ему, толи наглости не хватало цену сильно накручивать и покупателя обманывать. Да и самого его обжуливали не раз: товар и деньги воровали.
Хорошенько подумав, поступил Андрей Косолапов на государственную службу. Из-за низкого происхождения на высокую должность не рассчитывал, начинал с самого низа – простым земским ярыжкой. Бегал с поручениями, исполнял разные приказания начальников, не редко и личного характера: за водкой в кабак бегал, жён на рынок провожал, лошадей чистил, да мало ли какие ещё поручения возникали у слободских руководителей.
В народном языке прозвище ярыга носит отрицательную коннотацию. Так дразнят беспробудных пьяниц, голь кабацкую и других беспутных людей, но не таким был Андрюшка. Самоучкой читать-писать выучился, арифметику освоил. Кроме того, был общительным, умел к любому человеку подход найти, будь ты хоть крепостной крестьянин, хоть столбовой дворянин. За то, что, как писано в высочайшем указе, был он, по общему мнению, «человеком добрым, животом прожиточным и для такого дела подходящим», выбрали его посадские люди губным целовальником. Поклялся Андрей Данилы сын Косолапов своим выборщикам, что не подведёт их доверие, приложился на людях к медному кресту, который отец Афанасий со своего живота снял и ему в зубы ткнул, – и пошёл ловить разбойников да воров.
С тех пор в Кузнечной слободе воцарились покой и порядок. Все местные тати опасались воровать и разбойничать на участке подконтрольном Косолапову, обходили его стороной. Слава про удачливого и честного сыщика вышла за пределы родной слободы, пошла по всему городу. К нему с разными просьбами потянулись люди. Из уважения некоторые, особенно те, кто пониже званием, стали его на «-вич» величать, Андреем Данилычем. Он не поправлял. Зачем людей зазря обижать? Им так удобно, а ему уважительно. Нарушений закона Косолапов не допускал, но благодарственные подношения – поминки – принимал. Не он традицию кормления от должности завёл, не ему ею и гнушаться. Тем более, что люди несли от чистого сердца. А проблем у людей всегда много: у одних ссора из-за общего забора вышла, у других свиньи на чужой огород зашли и все грядки разорили, да мало ли чего ещё в городской жизни происходит, где требуется честный глаз и независимый суд.
Когда старшая дочь подросла и заневестилась, решил Андрей Данилович повысить свой социальный статус. На графский титул он не претендовал, справедливо полагая, что рылом не вышел, но породниться с каким-нибудь небогатым дворянином был не против. И тут он вспомнил о своём старом знакомом Петре Мамонтове, героически погибшем за царя и отечество под Смоленском. Его единственный сын, хоть и не сделал большой служебной карьеры, но парень статный, лицом пригожий и дворянского звания. Род, конечно, не очень древний, но всё-таки уже почти сто лет насчитывает. Неприятно, что предок в опричниках состоял, но ведь время такое было. Если не ты кого прижимаешь, так тебя прижмут. Да кто их сейчас помнит опричников этих. Слава тебе господи, другие времена настали. В государстве стабильность, территория расширяется, государь исконные русские земли в своё подданство возвращает: вон уж десять лет как Киев назад у поляков забрали. Киев он, конечно, далеко от Москвы, но всё-таки приятно.
Никиту долго уламывать не пришлось. Матушка сказала, что жениться ему пора, значит пора. Сам-то он поглядывал в сторону Танюшки Лутохиной, которую давно уже в церкви подметил. Да куда уж ему до дочери стрелецкого полковника. Она в его сторону и не глядела вовсе: в стрелецкой слободе поинтереснее женихи встречались. Так что, когда матушка с Андреем Косолаповым уговорилась, он и возражать не стал. Спросил только, красива ли невеста. И получив в том полное родительское заверение, успокоился и стал готовиться к свадьбе.
Матушка не обманула. Лиза действительно оказалась красивой девушкой. Стройная, с большими серыми глазами и русой косой ниже пояса толщиной в руку. В доме держала себя скромно, мужу и свекрови не перечила, да они и не обижали её ничем. В положенный срок родила мальчика, но тот через неделю умер, слабенький оказался. Повитуха сразу тогда бабушке сказала, что он не жилец. Так оно и вышло. Рожать второго ребёнка Лиза очень боялась – вдруг опять неудачно. Но бог смилостивился, и через год с небольшим на свет появилась девочка Ира – кровь с молоком. Больше детей у них не было. Никита переживал немного: у других-то семеро по лавкам сидят, а у него – только одна девчонка. А Лиза вроде бы и довольна, виду не показывала. Хоть одна дочка, но зато какая хорошенькая.
Мать Никиты умерла неожиданно. Вошла в горницу со двора, села на скамью, сказала, что сердце болит, и повалилась на бок. Никита в это время был на службе, пришлось за ним дворовую девку посылать. Похоронив свекровь, стала Елизавета полноправной хозяйкой в мамонтовском доме. Сначала для порядка на прислугу покрикивала, а затем и на молодого мужа перешла. У всех, говорит, дома светлые просторные, а у нас конура собачья. Другие мужья денег много зарабатывают, а мы с хлеба на квас перебиваемся. Это она, конечно, зря так сказала – с едой проблем в семье не было, если, конечно, лишнего не покупать: вин всяких-разных заморских или иноземных фруктов в сахаре. А яблок и крыжовника и в своём саду завались. Но главное – скучно было молодой женщине каждый день дома сидеть. Одна радость – в воскресенье или в престольный праздник нарядиться да в церковь пройтись или к батюшке в гости.
– Что мы дома сидим всё время? – долбила она мужа. – Съездили бы куда-нибудь, прогулялись. Вон Степановы из Кривого переулка на всё лето в деревню уезжают.
– У нас нет деревни, – оправдывался муж. – Вот повысят меня в старшие подьячие может быть тогда для кормления и выделят деревеньку от Приказа.
– Не дождусь я, наверное, когда тебя повысят. Помру раньше.
– Что ты говоришь такое. Помру… Бога побойся. Вон у нас на прошлой неделе Дмитрия в Оружейный приказ перевели. Там и денежное и хлебное жалование больше нашего. К тому же от государевых подрядов кое-что перепадает.
– Да тебя хоть в Оружейный, хоть в какой другой приказ переводи – никакого толку не будет. Ты же у нас безотказный. Работу за всех делаешь, а как прибыток делить, так тебя и обходят.
– А что же мне с ними драться прикажешь?
– Почему драться. Пойди к дьяку, объясни, что так мол и так – работаю много, а получают другие.
– А то дьяк не знает, кто сколько работает.
– Ну и пусть знает, а ты ему ещё напомни. Язык-то не отсохнет.
– Да он меня и слушать не будет.
– Дьяк не будет, ты к самому боярину пойди, ему покланяйся. Башка-то, небось, тоже не отвалится.
В конце концов такие разговоры надоедали Никите, он начинал кричать, что она дура-баба ничего не понимает в приказных порядках, и нечего ей со своими глупыми советами к нему приставать. Грозился даже побить её, замахивался кулаком. Но дочка начинала плакать, прижималась к матери, стараясь её защитить; он плевал от огорчения на пол и хватал с вешалки шапку. Если скандал случался в светлое время – уходил из дома и весь день бродил по городу, а если ближе к ночи – заваливался на лавку, отворачивался к стене и лежал молча пока не засыпал. Утром они мирились, целовались и продолжали жить прежней жизнью. Так он её ни разу и не ударил.
Обычно, возвращаясь вечером с работы, Никита входил в дом степенно, показывал жене и дочери, как сильно устал на государевой службе. Сегодня он влетел бегом, со всей силы дёрнул кованую дверную ручку. Лиза испугалась, что он её сейчас оторвёт совсем, вместе с гвоздями и досками, ухватилась для надёжности за край дубового стола и тихим голосом спросила:
– Что случилось, Никитушка?
– Всё! – сказал он, с грохотом падая на лавку, даже лоб на икону не перекрестил. – Всё! – повторил он и схватил глиняный кувшин с квасом.
– Чего всё-то? – не поняла Лиза.
Он сделал большой глоток, тыльной стороной ладони вытер квасную пену с губ, передохнул и уже спокойным голосом ответил:
– У государя сегодня был, в палатах. Он меня на новую должность определил.
Лиза всплеснула руками и медленно опустилась на лавку с другой стороны стола.
– Сам царь? – с придыханием спросила она, через силу выдавливая из груди каждое слово. – Сам Алексей Михайлович?
– Сам-сам. Самее не бывает. Сам Государь, Царь и Великий князь Алексей Михайлович. Вот тебе крест. Не сойти мне с этого места, – сказал он и перекрестился. – Я с Богданом Матвеевичем у него на совещании был, протокол вёл. А тут прибегает гонец и говорит, что слон уже к Кремлю подплывает…
– Какой слон? – не поняла Лиза.
– Какой слон, тятенька? Как у дедушки Андрея на картинке? – спросила дочка, которой тоже стало интересно о чём это говорит отец.
– Такой, как раз такой, Иришка. Персидский слон. Его ихний царь нашему государю из самой Персии в подарок прислал. Его на корабле по реке везут. Завтра в Москве будет.
– Ну а ты-то тут каким боком пристроился? – сказала Лиза, возвращаясь постепенно в привычное скептическое настроение.
– А таким, что меня государь назначил главным ответственным за этого слона. Чтобы, значит, принять его честь по чести, разместить как положено, ну и чтобы слон никакой нужды не испытывал в корме и других каких потребностях.
– А ты откуда знаешь, какие у персидского слона потребности?
– Сейчас не знаю – потом узнаю… Вместе со слоном укротитель едет – настоящий персиянин. Он всё и объяснит.
– А ты что, по-персиянски понимаешь?
– Я нет, а он, может, сам по-нашему понимает. До Москвы он как-то же добрался. Если понадобится, то мне толмача из Посольского приказа обещали выделить.
Мысль о личном переводчике пришла ему в голову только сейчас и так понравилась, что казалось была там всегда. Собственный толмач – это уже первый подчинённый, а Никита Мамонтов хоть и маленький, а уже начальник.
Лиза почувствовала уверенность в голосе мужа и решила своей критической интонацией не портить разговор. Кто его знает, может это действительно повышение. Того гляди старшим подьячим сделают, жалование увеличат, можно будет шубку обновить, дом отремонтировать, чтобы не хуже чем у людей было.
– Я тебе одну вещь скажу, по секрету. – Никите очень захотелось показать жене свой неожиданно выросший социальный статус. – Только ты, смотри, никому не рассказывай. Обещаешь?
– Да обещаю-обещаю, – заинтересованно отозвалась Лиза. Может быть даже не старшим подьячим, а бери выше, – дьяком назначат…
– Государь задумал военную реформу произвести… Только смотри – это государственная тайна. Никому ни под каким видом… – Он серьёзно посмотрел на неё. Елизавета в ответ молча кивнула головой. Иришка, которая толком не поняла, о чём рассказывает отец, на всякий случай тоже кивнула головой. – Будет у нас в войске своя слоновья кавалерия, как у Ганнибала.
– У кого, Никитушка? – ничего не поняв, переспросила Лиза.
– У Ганнибала. Был такой древний царь, который с римлянами воевал. Так вот, мне Богдан Матвеевич сказал, что это слон – первый. И если я с ним освоюсь, то персидский царь нам ещё пришлёт. И тогда мне подчинённых выделят – будем боевому строю учиться. А потом из всего этого государь сформирует слоновий полк, ну а меня, как самого опытного, назначит его полковником.
– Полков-ни-ком, – мечтательно повторила Лиза. Это, пожалуй, даже лучше, чем приказной дьяк. Тут тебе не только повышенное жалование, но и красный форменный камзол с меховыми отворотами, меховая шапка с золотым царским вензелем и, того гляди, дворянский титул. И станет она, посадская девка Лизка Косолапова, баронессой или даже графиней Мамонтовой, Елизаветой Андреевной. Переедут в новый дом с витыми колоннами, на Волхонку или ещё куда, поближе к центру. Свои лошади, карета, слуги на запятках…
– Эй, ты что уснула? – окрик мужа вывел её из радужных мыслей. – Ужинать давай. Каша, наверное, совсем остыла.
***
Что произошло в доме Мамонтовых после ужина, ночью и на следующее утро мы не знаем, в исторических хрониках об этом не сохранилось никаких записей. Поэтому вернёмся в тёплый солнечный полдень на берег Москва-реки, куда, спустившись вниз по Ленивке, вышел с отрядом стрельцов главный герой нашего рассказа.
Слон стоял на палубе большого плоскодонного струга, прикованный за ноги толстыми цепями. Восемнадцать вёсел ритмично поднимались и опускались в воду, быстро продвигая корабль вдоль Кремлёвской стены и береговых укреплений. Слон стоял спокойно, помахивая большими ушами. Он поворачивал голову то в правую сторону – на Кремль и лодочников, прижавшихся из осторожности к поросшему травой береговому откосу, то в левую – на Болото, откуда на него с изумлением смотрели немногочисленные жители Садовнической слободы.
Около Водовзводной башни внимание слона привлекли несколько дворцовых девок на портомойном плоту. Они стояли на коленях и полоскали в реке выстиранное бельё. Остолбенев от небывалого зрелища, девки испуганно прижимали левой рукой мокрые подштанники к грудям, а правой поспешно крестились, призывали в заступницы Святую Софию, храм которой с высокой колокольней белел каменными стенами на том берегу, в зелени царских садов.
Перед слоном, привязанная толстым канатом к мачте корабля, стояла бочка с питьевой водой. Слон опустил в неё хобот и с бульканьем почти всю засосал внутрь. Вытянув хобот вперёд, он широким крестом помахал им из стороны в сторону – так деревенский батюшка благословляет пасхальные угощения на церковном дворе – и радужным фонтаном окатил полоскальщиц. Мокрые прачки с визгом вскочили на ноги и, задрав о общей радости корабельщиков подолы длинных юбок, убежали в портомойную избу, приткнувшуюся неподалёку от маленьких хозяйственных ворот в кирпичной стене у подножья кремлёвской башни. Вид босых розовых пяток, мелькающих в белой кутерьме нижних юбок, раззадорил слона ещё больше. Он поднял хобот вверх, громко протрубил и захлопал ушами. От неожиданности несколько рыбаков вскочили на ноги. Вертлявый кривобокий ялик наклонился в бок, и один мужик в холщовой распоясанной рубахе с криком полетел за борт. К нему на помощь поспешили товарищи, а струг со слоном уже миновал устье Неглинки и подплывал к цепочке барж, составляющих наплавной мост.
– Табань! – скомандовал капитан судна, и гребцы стали двигать вёслами в обратную сторону, тормозя движение корабля. Два серебряных кольца в ухе капитана мелодично звякнули, ударившись друг о друга.
Совершив несколько простых манёвров, струг повернулся бортом к мосту. Два гребца, закрепив вёсла, выскочили на причальные доски и пеньковыми канатами стали притягивать судно к деревянным столбикам ограждения. Несколько стрельцов из встречающей команды принялись им помогать. Через минуту прибывший корабль стал частью плавучего моста.
– Кто тут у вас за старшего будет! – прокричал капитан. От долгого плавания он разучился говорить обычным голосом и мог только орать и подавать команды.
– Я старший, – немного оробев отозвался Никита и зачем-то добавил: – Подьячий Земского приказа Никита Петров Мамонтов.
– Это хорошо, что подьячий. Значит грамоте обучен. Вот тебе бумага – распишись в получении, – и он протянул Никите свёрнутые трубочкой два листа толстой бумаги.
В документе, составленном на двух языках, отмечалось, что подателю сего высочайшим повелением предписано доставить подарок персидского шаха Аббаса Второго – слон в количестве одна голова – из Астрахани в Москву, и передать оный собственноручно официальному представителю московского царя Алексея. После чего, не теряя времени, следовать обратно.
Никита достал из кожаного футляра чернильницу с пером и расписался в двух экземплярах. Один он отдал кормщику, а другой, аккуратно свернув, убрал в сумку.
– Всё честь по чести, – сказал капитан, принимая бумагу. – Да, кстати, слон не один приехал. С ним укротитель ихний – персиянин. Эй, Фара, просыпайся, приплыли, – крикнул он в сторону кормы.
Из маленького дощатого домика-каюты, который корабельщики между собой называли чердаком, вышел не по-нашему одетый человек: красная короткая курточка без рукавов, сплошь расшитая золотыми узорами; зелёная шёлковая рубаха с рукавами, но без воротника и синие атласные шаровары, перепоясанные разноцветным кушаком, концы которого бахромой свисали до колен. На ногах персиянин носил короткие сапоги из жёлтой кожи с серебряными пряжками, а на голове – большую шапку, сделанную из длинного куска ткани. Она походила на полотенце, которое Лиза накручивала после бани на свои густые и длинные волосы. Спереди персидскую шапку украшала большая ажурная брошь с зелёным камнем и пушистым разноцветным пером.
«Павлин», – решил про себя Никита.
– Предлагаю познакомиться, – сказал капитан. – Это Фариз – слоновий укротитель. А это Никита – государев посланец.
Никите ещё ни разу не доводилось общаться с иноземцем так близко. Он, конечно, видел англичан, голландцев и других прочих немцев в Кремле. Видел, как они едут через город к себе в Кукуй на Яузу. Но чтобы вот так – на расстоянии вытянутой руки, да ещё басурманин в басурманском платье… Такое с Никитой произошло впервые.
Фариз сложил ладони перед собой и поклонился. Никита, не зная, как правильно поступить, прижал правую руку к груди и ответно поклонился в пояс. Шапка, которую он по случаю тёплой погоды сдвинул на затылок, не удержалась и свалилась вниз, но об землю, а точнее о доски корабельной палубы, ударить не успела. Иноземец ловким движением подхватил головной убор на лету и с улыбкой протянул Никите.
