Игорь Владимирович Марков
Повесть о государевом слонопасе
С Фаризом тоже самое получилось несколько по-другому.
Его любовь следует классифицировать как «благоприобретённую, обдуманную и осмысленную». Её тоже можно сравнить с бурным потоком, но поток этот накапливается постепенно перед плотиной, набирая энергию и мощь, и только потом прорывает заграждение и устремляется вниз по ущелью, сметаю по пути прибрежные деревни и даже города.
Нет ничего удивительного в том, что красивая молодая женщина сразу понравилась иностранцу. Так ведь часто бывает, особенно, когда ты приезжаешь в другой город или страну: новая необычная природа, архитектурные сооружения и люди, кажутся тебе с непривычки очень красивыми. И только пожив некоторое время в новом месте, ты начинаешь замечать мелкие недостатки – проходит первичная эйфория и наступает прозрение… Но если во время первого знакомства Фариз лишь поверхностно оценил Лизину красоту, то с каждой новой встречей обнаруживал всё новые и новые черты для восхищения и обожания.
«И что тут прикажете делать? – Мысли и чувства переполняли голову Фариза. Казалось, что ещё немного, и они начнут вылезать наружу сквозь складки чалмы, и все сразу увидят о чём он думает. – Нехорошо любить чужую жену, в особенности жену друга. А мы ведь с Никитой – друзья. Об этом даже в ихней Библии сказано: «Не возжелай жены ближнего своего». Это, конечно, христианская заповедь и меня не касается, но всё-таки —грех! … А если это любовь? Ведь, когда люди любят друг друга, – в этом не может быть греха. Она так смотрит на меня, что сразу видно, чьей женой она хочет быть, а чьей нет».
Фариз и Лиза встретились в лавке торговца заморскими пряностями.
Небольшое помещение было завалено коробками и мешками с разноцветным зельем. Экзотические ароматы поднимались струями под потолок, где перемешивались в фантастическом коктейле такой густоты и насыщенности, что казалось, его можно было разливать по бутылкам и проставлять прямиком к царскому столу.
Других людей в тесной лавочке не было, если не считать вечно сонного торговца, одуревшего от своего ароматного товара, и маленькой девочки, которая послушно ждала мать на улице и играла с пушистым котёнком.
Фариз вежливо, как старой знакомой, поклонился Лизе. Она смутилась и не знала, как себя вести с посторонним мужчиной в отсутствии мужа.
– Здравствуй, божественная Лиза-ханум, свет моих очей, – сказал персиянин. – Мне очень приятно видеть тебя снова. Блеском своей красоты ты осветила этот маленький магазинчик и заставила эти благоуханные порошки сверкать подобно драгоценным камням.
Никита Мамонтов, её законный супруг, хоть и имел дворянское происхождение, знал грамоту и кое-что из других наук, но за все годы, что прожил с ней под одной крышей, не сказал и десятой доли тех красивых слов, которые за две минуты произнёс иноземец.
«Вот что значит заграница, – подумала Лиза. – Не то что наши лапотники, хоть и в сапоги обутые».
– Здравствуй, Фариз, – тихо ответила она, и, прикрываясь ладошкой, посмотрела собеседнику в глаза. Потом, застеснявшись неловкого жеста, как будто прятала что-то неприличное, опустила руку вниз и посмотрела открыто.
– Вот решила огурцы солить по новому рецепту, – заговорила Лиза быстро, словно оправдываясь. – Подруга научила. Надо только пряностей купить. Китайских или ещё каких-то. Названия такие необычные. Я пыталась запомнить, но никак не получается. Подруга мне их на бумажке написала, чтобы ничего не перепутать. Вот…
Лиза зачем-то протянула Фаризу сложенную несколько раз бумажку, как будто хотела подтвердить этим, что её сегодняшний визит на рынок объясняется исключительно хозяйственной необходимостью.
Фариз взял бумажку, развернул и внимательно прочитал написанное.
– Хорошие пряности, – утвердительно сказал он, – придают кушаньям аромат и остроту. Только с перцем поосторожнее. С непривычки можно и язык обжечь.
Он вернул записку хозяйке. Она приняла бумажку и кончиками пальцев почувствовала, что у неё в ладони уже не один, а два листочка. Пока Лиза соображала, что произошло, Фариз поклонился и вышел на улицу. Иришка, заигравшись с котёнком, его не заметила.
К сожалению, бумага не долговечна, и послание Фариза не сохранилось до наших дней. Можно только догадываться, ориентируясь на сказки «Тысяча и одной ночи», в каких красочных и замысловатых выражениях он описывал свои отношения к русской барышне и какие аргументы выдвигал, приглашая её на первое тайное свидание. Жаль конечно, что у нас нет подлинного артефакта, иллюстрирующего повседневную жизнь предков. Но, если отбросить восточный колорит, то можно предположить, что в записке было сказано примерно то же, что современные молодые люди пишут своим возлюбленным в коротких сообщениях с применением, несколько более сложных инструментов чем гусиное перо и чернила из дубовых орешков.
За ужином Лиза сказала мужу (первый раз в их совместной жизни наврала), что дочка немного простудилась. Странно, конечно, простудиться в середине лета в тёплую погоду. Но ведь дети такие нежные и восприимчивые к разной заразе. Она отвела её к родителям, и сама хочет сегодня туда пойти ночевать. Поздно уже, конечно, но брат обещал встретить-проводить, так что Никита может не волноваться и ложиться спать, а завтра, Бог даст, Ирочка поправится и вернётся домой. Никита, доверчивая душа, и выяснять ничего не стал.
А дочка уже с обеда сидела дома у лучшей Лизиной подруги – девушке смелой и потому, наверное, пока ещё незамужней. Отец её несколько лет назад утонул по пьяни в Москва-реке, и с тех пор жили они вдвоём с матерью, прокармливаясь доходом от мелкой торговли. Держали на Красной площади лавчонку с разным женским рукодельным товаром: нитками, пуговицами, кружевами и прочей ерундой. С этой подругой Лиза делилась своими сокровенными переживаниями. Она-то и надоумила её согласиться на тайную встречу с иноземцем, коли уж он сам в своей симпатии объяснился и даже записку передал. Кроме романтического интереса был у подруги и коммерческий расчёт: если у Лизки с её басурманином всё сладится, и он её к себе за границу увезёт, то она ей сможет оттуда напрямую товар посылать с купеческими караванами. Тогда можно будет и торговлю расширить, а при удачном раскладе и самой за иноземного купца замуж выйти и за границу уехать.
Фариз жил не далеко, в начале Тверской улицы. На то жалование, что ему положил Алексей Михайлович, он вполне спокойно снял целый дом, без соседей, с приходящей служанкой и дворником.
Солнце опустилось в стопку серых мятых, как нестиранные простыни, облаков, растянувшихся вдоль горизонта. Уходящее на ночь светило, оставило на память о себе яркую красную полосу, предвещавшую назавтра ветреную погоду. Было тихо. Запах тёплой дорожной пыли перемешивался с ароматом цветущего жасмина, дымом от летних кухонь и вкусом печёного хлеба. Прячась в тени дощатых заборов, заросших лохматыми кустами и ещё не познавших европейскую моду садового дизайна, Лиза незаметно прошмыгнула в калитку Фаризова дома.
В садовой беседке был сервирован небольшой круглый столик. На нём стояли разноцветные тарелки и чашки, наполненные орехами, засахаренными фруктами, изюмом разных оттенков и размеров. Длинные и узкие горлышки серебряных кувшинов отражали яркие огоньки нескольких толстых свечей. Вокруг столика прямо на дощатом полу в беспорядке лежали цветастые подушки, вышитые замысловатыми узорами. Среди них удобно разместился хозяин домика, странным образом подогнувший под себя кренделем обе ноги и опёршийся на согнутую в локте руку.
– Здравствуй свет очей моих, ненаглядная Елизавета. Проходи, присаживайся, – сказал он и свободной рукой указал на противоположенную сторону столика.
Лиза огляделась, но ничего похожего на стул или скамейку не заметила. Пришлось последовать примеру хозяина, но сидеть с вывернутыми наружу коленями было неудобно, да и странная поза показалась ей неприличной. Она села боком, привалившись на левое бедро, и поджала под себя плотно сведённые ноги.
– Угощайся, – предложил Фариз, наливая ароматный напиток в серебряную чашку. – Извини за скромное угощение, но это лучшее, что я мог достать в Москве. Если бы мы были в Персии, стол был бы несравненно богаче. Но у вас тут ничего кроме яблок не растёт.
– Почему не растёт? – обиделась Лиза. – У нас много чего растёт. – И как школьница, которую учитель заподозрил в невыученном уроке, стала перечислять: – Земляника, малина, смородина, крыжовник… У нас и вишня растёт, только кислая. А в Измайлово, говорят, у царя есть теплицы, где даже зимой много чего растёт, даже виноград.
Фариз ничего не ответил, улыбнулся и кивнул головой. Лиза смутилась и замолчала.
Потом они ели угощения, запивая сладким напитком, похожим на компот. Фариз рассказывал о своей стране и о своей жизни. Оказалось, что он совсем не персиянин, а представитель какого-то другого народа. Вот только какого, Лиза так и не запомнила, но узнала, что родился он в знатной семье, почти что царского рода. А потом была война, их город захватили враги, и его семья покинула родной дом. Они долго скитались по разным странам (кстати, тогда-то Фариз и выучил разные языки, включая русский, – некоторое время он путешествовал с новгородскими купцами), пока не поступил на службу во дворец к персидскому шаху. Знание иностранных языков очень пригодилось. Сначала шах назначил его своим личным переводчиком, а потом стал давать и более ответственные дипломатические поручения.
Лиза слушала не перебивая. Истории, которые рассказывал Фариз, казались волшебными сказками, совсем не похожими на её привычную московскую жизнь в маленьком деревянном доме с неинтересным бесперспективным мужем, бесконечными заботами о домашнем хозяйстве и опостылевшей экономией на мелочах… Надоело! А когда он начал читать стихи Омара Хайяма, пересказывая своими словами философские изречения древнего восточного мудреца, Лиза не выдержала и от жалости к себе расплакалась.
– Ну вот почему так, – всхлипывала она, – у вас там за границей всё так хорошо устроено. И еда вкусная, и одежда красивая, и люди добрые. А у нас? … Мужики все грубые, слова ласкового не услышишь. Только и знают, что есть да спать… Холодно у нас. Это сейчас – летом – хорошо и тепло. А зимой… Снегом всё вокруг завалит – не пройти, не проехать… Денег вечно не хватает. Дров купить надо, шубу, свечей… После обеда уже темно. Хочешь в темноте сиди, а хочешь спать ложись… Муж вечно на службе пропадает. Думала, в должности повысят – заживём как люди. Вот, вроде бы, повысили – государево поручение исполняет. А что толку? Утром вскочил – и к своему слону этому дурацкому. Вечером приходит – и все разговоры опять про этого слона. Долго вы ещё с ним возиться будете?
– Не знаю, – ответил Фариз и погладил Лизу по плечу, от нежного прикосновения у неё аж дыхание перехватило. – Наверное, когда Никита сам со слоном управляться научится, и я стану не нужен. Или, когда шах меня назад к себе призовёт.
– И ты уедешь?
– Конечно уеду. Я же на службе.
– А я как же?
– Сам не знаю… Если бы мог, я бы тебя и Иришку с собой забрал.
– Ну так и забери.
– Ты же замужем?
– Ну и что, что замужем? Уедем с тобой и всё. Ты же меня не бросишь?
– Нет, радость моих очей, я тебя никогда не брошу.
– Ну и поехали тогда.
– Когда?
– Да хоть сейчас! Иришку только у подруги заберём.
Фариз с удивлением посмотрел на неё. Ему ещё никогда не встречалась такая смелая и отчаянная женщина.
– А как же слон? – сказал он. – Нет, я должен до конца выполнить поручение. А то как бы мне мой государь голову по возвращении не отрубил… Да и тебе за компанию.
– Ох уж этот слон, – застонала Лиза. – Как он мне надоел. А давай его убьём!
«Вот это женщина! – подумал Фариз восхищённо. – Не то что наши. Только в Московии можно встретить такую. Ради любимого человека она не то что слона, она целое войско перебить может», – а в слух сказал:
– Нельзя. Это большой грех… Надо подождать.
Лиза вздохнула и вытерла руками слёзы, сами собой побежавшие по щекам. Дефицитные немецкие пудра и румяна, которыми её перед свиданием щедро намазала подруга, расползлись радужными кляксами. Девушке стало ещё обиднее, от смущения она уткнулась лицом в ладони и зарыдала.
***
Настало время познакомить вас, дорогой читатель, ещё с одним интересным персонажем нашей истории – Соловьём Разбойником. Сразу замечу, что к былинному антигерою и главному противнику первого русского пограничника Ильи Муромца он не имеет никакого отношения.
До сорока лет наш Соловей был хорошо известен торговцам и покупателям Охотного ряда под именем Соловьёва Сергея Алексеевича. По современной классификации его можно было бы отнести к представителям малого бизнеса. Основу своей индивидуальной предпринимательской деятельности он построил на мелкооптовой и розничной торговле разнообразной битой дичью – утками, зайцами, кабанами и прочим подмосковным зверьём, которое промышлял в окрестных лесах или скупал по дешёвке у местных охотников. Лет пятнадцать тому назад его жена померла в родах, не оставив Сергею ни одного наследника. С тех пор он жил бобылём на съёмных московских квартирах или в собственном домике в деревеньке Костино, затерявшейся в дебрях Лосиного острова. Здесь он потихоньку браконьерствовал, постреливая заповедную царскую дичь. Свежее мясо столичные обыватели всегда уважали, посему и доход Сергей Алексеевич имел хоть и небольшой, но стабильный. На себя много не тратил и к зрелому возрасту скопил кое-какой капиталец.
Всё бы хорошо, но беда, как говорится, пришла откуда не ждали.
За два года до прибытия на Русь персидского слона случилась в Москве очередная заварушка, которая в отечественной истории получила название – Медный бунт.
Война с Речью Посполитой – та самая, в начале которой геройски погиб стрелецкий сотник Пётр Мамонтов – затянулась дольше, чем планировали. И, чтобы поправить финансовое положение, правительство Алексея Михайловича организовало денежную реформу – начало чеканить мелкую медную монету, приравняв её в цене к серебряной копейке. Поначалу курс новых денег держался на требуемом уровне. Вот только жалование населению выплачивалось медью, а налоги с граждан собирались серебром. И через несколько лет случился обвал. Летом 1662 года медные деньги обесценились сразу почти в 30 раз. Все накопления, которые русские люди традиционно откладывали на чёрный день, в одночасье пропали.
Тут же, как водится, нашлись виноватые. Главным злодеем народная молва объявила близкого к царю, а потому и самого ненавистного, князя Илью Даниловича Милославского, состоящего в сговоре с несколькими членами Боярской думы. Самостийная подпольная группа оппозиционеров оперативно выпустила и расклеила по городу «воровские листы», в которых члены антинародной преступной банды объявлялись государственными изменниками и польскими шпионами. Кроме титулованных бояр в злодейскую группировку присовокупили и человека купеческого звания – Василия Шорина, обвиняемого в делании фальшивых денег.
Разгромив и разграбив для начала московский дом Шорина, толпа возмущённых горожан отправилась искать правды – естественно, как водится – к самому Алексею Михайловичу, на царскую дачу в Коломенское. Не испугавшись шумной делегации, государь вышел к народу и пообещал – опять же, как всегда – во всём разобраться по справедливости и наказать виновных в людских несчастьях. Успокоенные манифестанты повернули обратно. Но тут им на смену к загородному дворцу подошла более агрессивная и более многочисленная толпа. Основу её составляли мелкие торговцы, мясники, пекари, портные и прочие городские обыватели среднего класса, зарабатывающие на жизнь собственным трудом. Среди них и оказался наш знакомый – Сергей Соловьёв.
Подогревшись для храбрости вином, он вместе с остальными выкрикивал в адрес злодеев ругательные слова и требовал от царя выдать сейчас же изменников на народную расправу, и грозился, что «коли государь тех бояр им не отдаст, то они сами начнут их имать, по своему обычаю».
Но «свой обычай» в России обычно складывается не в пользу обиженных. Подоспевшее для защиты царя войско загнало безоружную толпу в реку. Свыше тысячи человек утонули, 150 арестованных в тот же день повесили на ближайших деревьях и воротах, а остальных царь приказал пытать и судить. Наказания были разные: кому руку отрубили, кому ногу, а кому только пальцы. Сергей Соловьёв ещё легко отделался. Его били кнутом и выжгли калёным железом на правой щеке «буки», что значит – бунтовщик, и сослали на вечное поселение в Сибирь.
До Сибири клеймёный преступник не дошёл – сбежал по дороге и вернулся в Москву. Открыто он жить уже не мог и скрывался в потайных местах Торга на Красной площади. Говорили, что есть несколько подземных ходов, которые соединяют обширное подполье Храма Василия Блаженного с Алевизовым рвом и проходами внутри толстых Кремлёвских стен. Кормился Сергей с тех пор воровским промыслом и выходил в торговые ряды только по ночам. Знакомые купцы из жалости и уважения подкармливали его, снабжали одеждой, деньгами, и между собой прозвали бывшего коллегу Соловьём Разбойником.
Современные учёные любят проводить эксперименты по исследованию человеческого общества. Например, они выяснили, что если маленькую группу вроде бы одинаковых людей изолировать от окружающего мира на необитаемом острове, то через некоторое время в их среде объявятся собственные лидеры, неудачники, бунтари, тихони и прочие социальные элементы, присущие большому человеческому миру.
Если бы подруга Лизы Мамонтовой участвовала в подобном эксперименте, то наверняка попала бы в группу беспокойных активистов. Тихая розничная торговля пуговицами и нитками тяготила её, душа требовала широты. Девушке не сиделось на месте, от чего доходы галантерейного бизнеса неуклонно снижались. Однако, в противовес им расширялись неформальные связи и налаживались контакты с постоянными и временными посетителями торговых рядов, протянувшихся вдоль Кремлёвской стены. В число таких знакомых входил и Соловей, который иногда пользовался услугами галантерейной лавочки для мелкого ремонта своей одежды.
В беспокойном мозгу Елизаветиной подруги созрел многоцелевой план. Его успешная реализация позволила бы: во-первых, успешно разрешить романтические переживания Лизы; во-вторых, ускорить её отъезд с любимым персиянином за границу; и, как следствие, наладить расширенную поставку первосортного импортного товара в её торговую точку.
А для этого надо было… всего-навсего – избавиться от слона.
Исполнителем столь ответственного и деликатного поручения мог стать Соловей Разбойник, о котором рассказывали, как об отчаянном бунтовщике против царя. Говорили, что за умеренную плату он с радостью выполнит любое задание, лишь бы от этого случился вред и обида для государевой власти.
Встреча Лизы с Разбойником состоялась в тёмном углу галантерейной лавки, закрытом от посторонних глаз шторкой из бумажного полотна, расшитого крестиком.
– Ну и что же ты, красавица, от меня хочешь? – спросил Соловей, присаживаясь на небольшой сундучок, окованный для надёжности железными полосками. – Зачем меня искала?
– Я хочу, чтобы ты слона убил, – без предисловия ответила Лиза, пытаясь в полумраке рассмотреть лицо своего подрядчика.
– Слона-а-а… Это какого же слона? Того, что царь во рву держит?
– Да его самого.
– И чем же тебе слон не угодил? Зачем ты ему смерти желаешь? Он же творение божие. Бессловесное. Не человек совсем…
– А это не твоя забота. Скажи только: можешь его насмерть убить или нет?
Соловей некоторое время молчал, как бы обдумывая заказ, а потом сказал:
– Если слон живой, то его конечно можно и мёртвым сделать. Вопрос только, каким способом… Тебе каким требуется?
– Мне без разницы. Лишь бы быстрее, и чтобы насмерть.
Соловей помолчал, перебирая в уме известные ему способы убийства крупных животных, и, стараясь показать заказчику свою профессиональную грамотность, медленно растягивая слова сказал:
– Слон – зверь крупный… Хорошо бы в него из пищали пальнуть. Но проблема – где её взять-то пищаль эту? … Да и грохота много будет от выстрела… Хотя нет. Пищаль, наверное, не подойдёт… У слона шкура толстая – пуля может и не пробить.
– А если кинжалом или пикой какой-нибудь острой? – спросила Лиза, показывая свою заинтересованность в успешном выполнении заказа.
– Нет. Я же сказал: у него шкура толстая… Если пуля не пробьёт, то пика уж подавно.
– А если отравить?
– Чем?
– Ну откуда я знаю… Ядом каким-нибудь…
– Нет. Я – охотник. Отрава – это не мой метод. Это тебе надо колдунью какую-нибудь найти. Только я сомневаюсь, что у нас в Москве есть знатоки по слоновьим ядам. Наши колдуньи в основном бабские проблемы решают: приворотное зелье, например, сварить или от соперницы избавиться… – Соловей помолчал и добавил: – А может, его взорвать?
– Как взорвать?
– Обыкновенно – бомбой. Набить бочонок порохом, запалить и взорвать. Шуму, конечно, много будет, но оно, может быть, и к лучшему… Главное только бочонок к слону поближе подкатить, а самому подальше убежать.
– А зачем убегать?
– Да ты что, красавица, не понимаешь ничего что ли? Если бочонок с порохом взорвать, он не только слона он весь ров вокруг разворотит.
– А как же Фариз?
– Какой Фариз?
– Персиянин, слоновий укротитель.
– Ну, если он рядом будет, … то и он, конечно, … взорвётся.
– А Никита?
– Какой Никита? Что-то у тебя там в зверинце мужиков многовато… А это ещё кто такой?
– Это мой муж… Государев слонопас.
– Кто, кто? – засмеялся Соловей. – Слонопас? Это что ж, который слонов пасёт?
– Ну… вроде того… Его сам Алексей Михайлович на эту должность назначил.
– Слушай, —сказал Разбойник, с трудом сдерживая смех, – если у тебя муж государев слонопас, так чего ж ты его не попросишь слона убить? Ему это дело как-то сподручнее будет. Да и тебе дешевле. Я-то у тебя за услугу денежку попрошу, а он так – полюбовно.
– Нет, – твёрдо сказала Лиза. – Я его просить не буду.
– Чего так? Разлюбила? Или он на другую глаз положил?
– А это уже не твоё дело. Твоё дело так слона убить, чтобы кроме него никто не пострадал. Понял?
– Чего ж тут не понять. Дело, видать, житейское… Тогда точно взрывать надо. Только ночью, когда в зверинце нет никого. Твой-то слонопас, надеюсь, ночевать домой приходит?
– Да, каждый день.
– И персиянин, я полагаю, не в яме со слоном спит?
– У него дом на Твер… – сказала Лиза, и сообразив, что сболтнула лишнее, оборвала фразу, прикрыла рот ладошкой.
– Ну вот и хорошо, – сказал Соловей. – Осталось только о деньгах сговориться. Задаток нужен – пороху купить. Говорят, он подорожал в последнее время. Много на войну с поляками уходит, будь она неладна.
– Деньги я принесу, – сказала Лиза. – У меня немного на чёрный день отложено, а если не хватит, … я у Фариза попрошу, ему государь хорошее жалование платит.
Соловей с интересом посмотрел на неё, но говорить ничего не стал. А Лиза, обрадованная столь удачно завершившимися переговорами, совсем потеряла бдительность и даже не заметила, что проговорилась.
***
Утром по пути в зверинец Никита случайно встретил тестя.
– Здравствуй, Андрей Данилыч, как поживаешь?
– Хорошо, слава тебе господи.
– А супруга твоя – моя любимая тёщенька?
– И у неё всё вроде бы в порядке. Говорит только, что навещаете нас редко.
– Как редко? Лиза же к вам на днях Иришку приводила…
– Когда это приводила? Что-то я не заметил… – начал было возражать Косолапов, но не договорив замял окончание фразы. Мужчина он уже был взрослый и быстро сообразил, что в семье у молодых вышла какая-то нестыковка, и сейчас лучше будет – не нагнетать.
– Как не заметил? Она ж у нас приболела. Лиза с ней к вам ночевать приходила, – пояснил Никита и тоже замолчал. Семейного опыта у него было меньше, чем у тестя, но молодые мозги работали быстрее и тоже почувствовали что-то неладное.
Андрей Данилович сдвинул на затылок шапку. Посмотрел на солнце, уже довольно высоко поднявшееся над московскими крышами, тыльной стороной ладони почесал лоб, вроде бы пытался что-то припомнить и одновременно прикрывал глаза от ярких лучей. Потом хлопнул ладонью по лбу – вспомнил значит – и, надвинув обратно шапку, сказал:
–Так это ж я, видать, на дежурстве в тот день был… Ну да… У меня ж как раз ночная смена была… Утром вернулся, а жена и говорит: вот незадача —Лизка с Иркой только что были. Ушли, тебя не дождались. Куда-то им срочно понадобилось. Думали, говорит, у девочки простуда, но ничего, – всё вроде бы само собой обошлось.
Он ещё раз сдвинул на затылок шапку и вытер лоб, смахивая несуществующие капельки пота.
– Жарко сегодня, наверное, будет… Небо совсем ясное, ни облачка… А моя-то старуха дождь обещала. Говорит, по всем приметам дождь должен быть. Ты как, не слышал? Будет или нет?
– Не знаю, – ответил Никита, подозрительно глядя на тестя: что-то хитрый чёрт не договаривает, про погоду вспомнил и глаза отводит.
– Дождь – это хорошо… После дождя грибы пойдут. Вот, думаю, в воскресенье за грибами сходить. Мне Степан Однорукий – ты же знаешь Степана-то, соседа моего? – обещал богатое место в Марьиной роще показать. Далековато, конечно, но говорит, там боровички ранние пошли. Хочешь – суши, а хочешь —в засолку. Врёт, наверное, кто ж свои грибные места другим показывает… Как думаешь? Врёт или правду говорит?
– Не знаю, – сказал Никита, пытаясь понять зачем это родственник перевёл разговор на другую тему. Да и когда это Андрей Данилыч – солидный по всем понятиям и не последний в своей слободе человек – грибами стал забавляться. Холопское занятие – не по чину это ему будет.
– А вот и посмотрим, – рассмеялся Косолапов и хлопнул себя обеими руками по животу, округлившемуся под высоко повязанным кушаком. – Вот придёте к нам с Лизкой на Рождество, разговеемся с тобой по чарочке и грибочком солёным закусим. Вот и узнаем тогда – соврал Степан или нет.
В соседней церкви надтреснутым голосом неуверенно звякнул колокол. Андрей Данилович как будто ждал этого сигнала.
– Ого! – серьёзно сказал он. – Уже звонят. Ну, мне пора, а то опоздаю. Ты, того – бывай, покедова… Иришку от меня поцелуй.
Он хлопнул рукой Никиту по плечу, повернулся и быстро пошёл прочь, стуча по-солдатски подкованными каблуками сапог по дощатому тротуару. Никита не успел ничего ответить, а тесть уже свернул в ближайший переулок и скрылся за покосившимся забором.
«Странно, – подумал Никита. – Чего-то Данилыч от меня скрывает. Дежурство какое-то ночное приплёл… Не рядовой ведь ярыжка, а давно уж в губных целовальниках ходит… Может солдатку какую-нибудь вдовую на стороне завёл, и шастает к ней по ночам, а бабе своей втирает про дежурства. Он ведь у нас мужичок-то ещё крепкий. Вон как побежал, не остановишь».
Постояв ещё немного, он попытался найти логическую связь между простудой дочки, ночным дежурством и солёными грибами, но ничего толкового не придумав, смачно плюнул в дорожную пыль и пошёл на службу, в сторону Кремля.
Первая половина дня прошла обычным чередом. Зрители кидали слону морковки и зелёные яблоки. Никита торговался с поставщиками сена, пытаясь выкроить и себе небольшой прибыток. После полудня к Москве подлетела одинокая чёрная тучка, закрутила по Красной площади несколько пыльных воронок, разогнала беспечных зевак, лениво погремела грозой и быстренько, как будто торопилась по делам, пролилась на широкую спину слона тёплым коротким ливнем. Снизу Никите был хорошо виден рваный край чёрного облака на фоне голубого неба и неуверенно блеснувшая одинокая молния. Раздался приглушённый толстыми стенами Алевизова рва треск электрического разряда, и вместе с ним в его голову вернулась беспокойная мысль о детских болезнях, ночных дежурствах и белых грибах.
