Игорь Владимирович Марков
Повесть о государевом слонопасе
– Спасибо, – сказал тот смущённо. – Добро пожаловать в Москву.
Корабельщики помогли укротителю снять оковы с мощных слоновьих ног. Слоны вообще очень осторожные животные и не умеют прыгать. Каждая ямка или мостик являются для них препятствием. Привыкший за время долгого путешествия к своему месту, слон не торопился выходить на берег. Перед тем как ступить на землю он проверил хоботом прочность толстых досок, которые ему перекинули с крайней баржи на причальный плот. Фариз, забегая с разных сторон, подгонял его длинной палкой с металлическим крюком на конце, указывал дорогу. Иногда он подходил к слону вплотную и брал за большое ухо. Никите показалось, что укротитель разговаривает с животным на только им двоим понятном языке. В ответ слон кивал головой и послушно переставлял толстые ноги, под которыми прогибались и скрипели сосновые доски.
Почувствовав всеми четырьмя подошвами земную твердь, слон приободрился, задрал кверху хобот и победно затрубил. Лошади у коновязи Ленивого торжка испуганно заржали и стали толкаться, выбивая копытами облачка горячей пыли. Торговцы уже безо всякой команды прижались к своим телегам и оттащили подальше с дороги выставленный для продажи товар. Шахский подарок, окружённый со всех сторон стрельцами, торжественно, как знатный боярин в праздничный день, прошествовал вверх к повороту на Волхонку.
Никита шёл впереди и показывал дорогу.
«Хорошо, что верхом не поехал, – думал он. – Если бы лошадь испугалась и понесла… Вот бы тогда оконфузился перед иноземцем… Ничего, пешком даже лучше будет. Надёжнее. Дойдём как-нибудь потихоньку. Тут не далеко».
Дорога на Красную площадь, – которую по старинке до сих пор называли Торгом или Пожаром, в память о трагедии XV века, когда полностью выгорел посад, вплотную примыкавший к Кремлёвской стене, – проходила вдоль топких берегов Неглинной речки, мимо болотистого пруда, до самой Собакиной башни. Здесь Неглинка соединялась с Алевизовым рвом, выстроенным для обороны Кремля ещё при великом князе Василии III почти 150 лет тому назад. Ров был глубоким, в некоторых местах доходил до 13 метров, а шириной до 34. Дно и стены по указанию московского государя облицевали камнем и кирпичом по типу кремлёвских. Автор проекта – итальянский архитектор Алевиз Фрязин рассчитал, что ров должен наполняться водой из Неглинки и сливаться в Москва-реку вниз по уклону от Храма Василия Блаженного. Но проект почему-то не удался. Неглинка отказалась течь вверх, и ров наполнился из подземного водоносного слоя, откопанного строителями. Однако, вскоре эта водяная жила иссякла, остался только один колодец около Спасской башни. Так и простоял Алевизов ров в сухом виде почти 300 лет до самого Наполеоновского нашествия.
Слона разместили в неглубокой его части – примерно там, где в наше с вами время, дорогой читатель, находится подземный общественный туалет и юго-западный фасад Исторического музея.
***
На первое время для прокорма громадного зверя запасли несколько телег свежего сена. Фариз, который, как оказалось, хорошо говорил по-русски и знал ещё несколько языков, объяснил Никите, какие продукты ещё потребуются.
Через час командир стрелецкого отряда, стращая государевым «словом и делом», пригнал в зверинец группу торговцев с рыночной площади, которые неосмотрительно покинули свои лавки и глазели на необычное зрелище. Мужики испуганно переминались с ноги на ногу, комкали в руках шапки, глубоко вздыхали и покорно слушали выступление молодого начальника, непонятно откуда свалившегося на их стриженные под горшок головы. Никита же с серьёзным видом вышагивал туда-обратно вдоль кирпичной стены, похлопывая прутиком по голенищу хромового сапога, как бывалый сержант перед строем новобранцев.
– Вот это слон, – сказал он лекторским голосом и ткнул прутиком в сторону удивительного зверя с длинным носом и большими ушами.
Купцы понимающе закивали головами. Никита почувствовал положительную реакцию аудитории и для солидности откашлявшись продолжил:
– Это не просто слон. Это государев слон. Понятно?
– Как не понять, барин… Чего уж тут непонятного. Государев слон… Всё понятно, – ответил, вероятно, самый смелый из торговцев.
– Он много ест. – Никита начертил перед собой в воздухе прутиком большой круг, подкрепляя как университетский профессор важность изречённого тезиса рисунком. – И государь повелел его кормить! … Столько, сколько ему захочется… Понятно?
– Как не понять, барин, – снова ответил за всех самый смелый. – Конечно, понятно. Скотину её завсегда кормить надобно. На то она и скотина. Особливо, если государева.
Остальные молчали и украдкой переглядывались между собой, чувствуя, что добром это не кончится. Наконец один из них – самый тощий, в ободранных сапогах – набрал в хилую грудь побольше воздуха и, дерзко задрав вверх козлиную бородку, спросил:
– А мы-то тут причём, барин? Мы люди маленькие. Торгуем помаленьку, кто сенцом, кто овощами, кто другим каким нехитрым огородным растением… Всё для простых людишек… А тут, гляди-ко, – слон персидский. Да ещё и государев… Мы ведь тут все торговцы обычные, продовольствие к царскому столу поставлять не сподоблены.
– Так вот теперь и сподобитесь. – Никита нахмурил брови и махнул прутиком, как отрезал. – Меня сам Алексей Михайлович главным по этому вопросу назначил. Для чего специальную должность утвердил – государев слонопас.
Услышав необычное слово, купцы захихикали, но, постеснявшись обидеть начальника, прикрыли рты ладошками.
– Не понял, что я такого сейчас смешного сказал? А? – прикрикнул Никита.
– Не сердись, барин, это мы по глупости своей, мужицкой необразованной. Уж больно поручение необычное. Как говорится: слонов пасти – не мошной трясти. А что он ест-то, слон этот.
– Всё ест. В смысле, всё, что в огороде растёт. Траву тоже ест, сено. Говорят, морковку и репу очень любит. Он её вот так берёт своим хоботом. – Никита подошёл к слону и показал прутиком на хобот. – Это у него нос такой длинный, вместо руки. Он им еду берёт и в рот запихивает. Вот тут у него рот, где клыки торчат. Видите?
Купцы уважительно кивали головами и цокали языками, выражая своё одобрение величине слоновьих бивней.
Как бы подтверждая правдивость слов, сказанных Никитой, Фариз протянул слону молодую морковку с кудрявым хвостиком. Тот осторожно взял её хоботом, поднял повыше, повертел перед своими маленькими глазками, стараясь получше рассмотреть, и сунул в рот.
– Смотри, братцы, жуёт! – непонятно чему радуясь закричал смелый купец.
– Да ему такая морковка – на один укус, – отозвался его товарищ.
– Это сколько же ему морковок надо, чтобы такое брюхо набить? – задумчиво сказал третий, подсчитывая в уме предстоящие коммерческие расходы. – Придётся ребят на дальние огороды посылать. А это лошади, телеги… Мужики, опять же, потребуют проездные увеличить… Как бы в убыток не проторговаться.
– А навоза у него много? Или всё подчистую перерабатывает? – спросил четвёртый купец. По глазам было видно, что он обдумывает новое коммерческое предложение.
– Процесс пищеварения у слонов вполне обыкновенный. Как у всех травоядных животных. Таких, например, как лошадь, – пояснил Фариз. – Навоза, конечно, от него будет побольше, но и в работе он десяток меринов-тяжеловозов заменит. Так что с одной стороны – потери, а с другой – сплошная выгода.
Пока персиянин объяснял купцам преимущества использования слонов в хозяйстве и особенности слоновьего пищеварения, Никита, постукивая прутиком по голенищу, обходил животное с другой стороны, как раз с той самой, где длинный пищеварительный тракт, состоящий из тонких и толстых кишок, плотно упакованных в гигантское тело, заканчивался небольшим отверстием, стыдливо прикрытым маленьким хвостиком. И тут произошёл, выражаясь театральным языком, трагикомический конфуз, которого, вероятно, ни сам слон, ни Никита, ни слоновий укротитель, ни тем более озабоченные представители малого бизнеса никак не ожидали. Толи из-за смены рациона питания, толи из-за непривычной московской сырой воды, толи просто, как потом предположил Фариз, из-за вредоносной бациллы, обитающей в русской земле, но нормальный пищеварительный процесс у иноземного животного нарушился и, что самое страшное, – взрывообразно ускорился. Вначале все услышали страшный грохот газов, исходящих с задней стороны слона, потом плеск и шлепки испражнений по плитам каменного пола, а в след за ними громкий и в тоже время жалобный крик государева слонопаса.
Отчаянный вопль неожиданно оборвался, не достигнув верхней ноты. Людям, по прежнему находящимся с лицевой стороны животного, показалось, будто бы слон наступил задней ногой на Никиту, и сейчас все услышат мягкий хруст костей хрупкого человеческого скелета. Но слон стоял неподвижно. Он только несколько раз махнул ушами, отгоняя прочь неприятный запах, и облегчённо выдохнул через хобот в сторону купцов. Те сбились в кучку, отшатнулись и попятились, подгоняемые влажной и тёплой воздушной струёй, производимой могучими слоновьими лёгкими.
Стало тихо.
Только сверху, из-за кирпичного ограждения, доносились обрывки приглушённых звуков близкого московского торга, да снизу слышалось густое жужжание нескольких мух-разведчиц, первыми учуявших обильное угощение. Вскоре к ним добавился звук тяжёлых хлюпающих шагов: как будто утопленник, спасшийся из болота, старался выбраться на сухое место и с трудом переставлял ноги, опутанные мокрыми водоросли. Из-за толстой слоновьей ноги, как из-за ствола столетнего дерева, покрытого серой в мелких трещинках корой, медленно вышел государев слонопас.
В первый и, наверное, в единственный раз за всю свою трёхсотлетнюю историю Алевизов ров наполнился громким хохотом. Не годится простонародью вот так в открытую смеяться над дворянином, но сдержаться не было никаких сил. Суровый и строгий начальник, государственный человек, близкий знакомец царя – Никита Петрович Мамонтов предстал перед ними в абсолютно непотребном образе, с головы до ног заляпанный коричневой зловонной жижей. Она текла вниз по волосам, плечам и рукавам кафтана тонкими ручейками и капала с растопыренных пальцев, как весенняя капель в тёплый солнечный денёк, растекалась вокруг сапог густыми переливчатыми лужицами. Мухи-разведчицы и привлечённые их жужжанием пока ещё малочисленные эскадрильи наиболее активных сородичей уже выводили замысловатые восьмёрки над его головой, высматривая удобные для приземления аэродромные площадки.
Первым опомнился Фариз. Он схватил деревянное ведро с водой, приготовленное для слона, и окатил ею несчастного слонопаса. Сунув пустое ведро ближнему купцу, он послал его за новой порцией и, прикрикнув на остальных, чтобы прекратили ржать, отправил за полотенцами и чистой одеждой. Через полчаса Никита вымытый и переодетый расчёсывал мокрые волосы черепаховым гребешком, глядя в маленькое зеркало, которое нашлось в сундучке иноземного гостя.
Купцы крестили лбы и божились, что о случившемся конфузе никто никогда ничего не узнает. А с завтрашнего, и даже с сегодняшнего дня – вот тебе крест! – они начнут поставку всего необходимого; собственную грязную одежду Никиты отдадут девкам для стирки в кремлёвскую портомойню, не сказывая чья она, а ту, что сейчас на нём надета, он может оставить себе, чем окажет большую честь их компании и всему московскому купечеству.
На том и разошлись.
А Никита с Фаризом сделались с этого момента друзьями.
***
Прошла неделя, а может быть, даже и две.
Всё само собой, как это обычно бывает на Руси, наладилось. Слоновий желудок быстро приспособился к московской траве и овощам. Фариз учил Никиту обращаться с иноземным зверем. Слон принял его за своего и слушался даже тогда, когда главный дрессировщик отлучался из зверинца по другим делам.
Купцы организовали между собой дежурство и регулярно подвозили продукты питания, а придурковатый Вася-золотарик, назначенный от Земского приказа, каждый день прикатывал ко рву свою тележку с вонючей бочкой. Используя простейшие инструменты – ведра, лопаты и верёвки, Вася с утра пораньше за полчаса наводил в загоне почти идеальную чистоту и порядок.
После отъезда коммунального работника к зверинцу собирались городские бездельники и любопытные. Перегибаясь через ограду, они рассматривали диковинное животное. Подвыпившие мужики кричали ему разные не всегда цензурные слова, развлекая толпу и соревнуясь между собой в остроумии. Барышни, пришедшие с ними, послушно хихикали, прикрывая рот ладошкой. Мамаши и няньки с детьми опасливо стыдили пьяных за недостойное поведение в общественном месте и требовали пропустить малышей поближе. Мужики отвечали на их претензии ещё более глупыми шутками, но миролюбиво отходили в сторону. Дети кидали вниз слону специально принесённые морковки и громко радовались, когда тот поднимал их хоботом с каменного пола и отправлял в рот.
Иногда слон задирал вверх хобот и трубил. Громкий звук приводил толпу в полный восторг. Самые терпеливые могли дождаться того момента, когда слон приступал к умыванию. Он опускал хобот в большую бочку и окатывал себя сверху фонтаном воды. Брызги радугой разлетались во все стороны, а при сильном ветре даже попадали на зрителей. Как по команде все начинали смеяться и показывать друг на друга пальцами. Мальчишки приставляли локоть в собственному носу и вытягивали руку вперёд, изображали хобот. Сгибая и разгибая пальцы, они начинали гоняться друг за дружкой, пытаясь схватить за одежду. По рейтингу популярности новый московский аттракцион превосходил даже торжественный выезд государя из Кремля на охоту в Сокольники, хотя и уступал ему в номинациях режиссуры и зрелищности. И одну из заметных ролей второго плана в этой каждодневной праздничной кутерьме играл доселе никому неизвестный подьячий Земского приказа, а ныне государев слонопас – Никита Петрович Мамонтов.
Каждое утро ранние торговцы, отпирая свои лавки, могли видеть, как он с гордым и довольным видом идёт со стороны Охотного ряда по мосту через Неглинку к зверинцу. Иногда его сопровождал персиянин в разноцветном восточном платье и чалме из длинного куска белой материи, наверченного вокруг головы. Они шли бок о бок и добродушно беседовали. Открытое появление на публике популярных личностей нравилось московским обывателям. Они чувствовали, что близость к знаменитостям делает и их самих особенными людьми – столичными жителями, в отличие от всех остальных граждан необъятной России. Многие прохожие при встрече улыбались им как старым знакомым, а простые мужики уважительно снимали шапки и кланялись в пояс, приветствуя популярных и всенародно любимых персонажей. Особо преданные фанаты из постоянных обитателей Красной площади выучили даже имена своих кумиров и кланяясь при встрече уважительно величали Никиту – Никитой Петровичем, а Фариза, фамилии и отчества которого никто не знал, перекрестили на русский манер Сапфиром, или даже Сапфиром Яхонтовичем.
В ненастную погоду зрителей было мало, и для защиты царского подарка от дождя во рву натягивали полог из крепкой пеньковой парусины.
В один из таких дней Никита пригласил жену с дочкой посмотреть на слона вблизи. Ему давно уже не терпелось похвастаться перед роднёй своей новой ответственной должностью, показать, каким уважением он пользуется среди горожан, и какие дружеские отношения наладил с иноземным царским послом.
В ров спускались по небольшой деревянной лесенке. Никита сошёл первым, подстраховал молодую жену и дочку. Иришке такое приключение было в радость. Она крепко цеплялась за деревянные поручни и ступеньки. А Лиза, в природном желании привлечь любым способом внимание мужчины, притворно изображала испуг, аккуратно нащупывала ногой каждую дощечку и поминутно тихонько ойкала, вспоминая то Матерь Божию – заступницу, то самого Иисуса Христа – Спасителя.
Девочке слон очень понравился, а Лизу – напугал. Она крепко держала дочку за руку и не отпускала от себя, боялась, что он ненароком раздавит её своей толстой ногой, задушит хоботом или проткнёт острым бивнем. Да мало ли чего ещё можно ожидать от такого чудища. Никита с довольным видом, как будто сам произвёл его на свет, расхаживал вокруг слона, смело похлопывал по хоботу и ласково трепал за ухо, чем приводил дочку в восторг. Она громко смеялась и, безуспешно пытаясь вырваться из-под материнской опеки, подпрыгивала на месте.
Неожиданно девочка остановилась и замолчала, с удивлением уставившись в дальний угол загона. Позади больших плетёных корзин с овощами и тюков сена виднелась невзрачная постройка – сарайчик, на скорую руку сколоченный из плохо оструганных досок. Одним боком сарайчик прижался к наклонной кирпичной стене рва. Окошек не было. Большой кусок парусины загораживал отверстие, которое, вероятно, служило дверью. Она-то и привлекла внимание девочки. Точнее не сама тряпичная дверь, а человек, выглянувший из-за неё. Резким движением невидимой в темноте руки грубое полотно, подобно театральному занавесу, отлетело в сторону, и в чёрном прямоугольнике дверного проёма появился… чародей-волшебник в разноцветной одежде и удивительной шапке с большой красивой брошкой, из которой торчало перо жар-птицы. Волшебник постоял немного, упёршись руками в дверные косяки, а потом сделал несколько шагов вперёд, сложил руки на груди лодочкой и низко поклонился гостям. Полотно за его спиной с тихим шорохом опустилось на место, и девочка услышала несколько слов, сказанных на незнакомом мелодичном языке, из которых она смогла разобрать только одно – «салям».
Никиту нисколько не смутило появление волшебника. Он радостно подошёл к нему, похлопал по плечу и сказал:
– Знакомься, Фариз, – это моя жена Лиза и дочка Ирина. Лиза, это Фариз – посланник персидского царя. Он нашему государю слона в подарок привёз.
Лиза быстро взглянула на иноземца и, как подобает барышне из приличной семьи, смущённо опустила глаза, немного наклонив голову. Фариз ещё раз вежливо поклонился, на этот раз не так торжественно, скорее всего просто кивнул, и перевёл взгляд на девочку, которая по молодости лет ещё не освоила приличных манер и во все глаза таращилась на чародея из сказки.
– Здравствуй, Ирина-ханум, – сказал он и протянул руку, пальцы которой были украшены перстнями с цветными камушками.
– Здравствуй, господин-барин Фариз, – тихо ответила девочка, не зная, как правильно титуловать необычного иноземца.
Все засмеялись и недолгое напряжение вмиг пропало. Лиза подняла глаза и, уже не стесняясь, внимательно рассмотрела нового знакомого.
Фариз ей понравился.
А как мог не понравиться высокий стройный и симпатичный мужчина. Под его странной одеждой чувствовалась сила и грация восточного скакуна. Умные чёрные глаза слегка улыбались, но тонкие плотно сжатые губы оставались внешне серьёзными. Смуглая упругая кожа имела необычно красивый оттенок, совсем не похожий на летний загар подмосковных крестьян, вынужденных круглый день трудиться на солнцепёке. Скорее всего она походила на ту дорогую тонкую кожу, из которой жители Немецкой слободы и в особенности их жёны шьют себе перчатки и башмаки на выход. Лиза часто встречала их на Торге или на берегу Неглинки, где они любили прогуливаться по праздникам всем семейством.
«Люблю – не могу, – подумала она, и тут же испугалась смелости собственной мысли. – Разве можно вот так просто взять и влюбиться в незнакомого мужчину, которого видишь первый раз в жизни, да к тому же иноземца. Он, небось, ещё и некрещёный… Ну и что, что некрещённый? Я же не замуж за него собралась… А если бы и замуж?.. Тогда как?.. Тьфу-тьфу-тьфу, мысли какие-то срамные в голову лезут. У меня ведь своя семья: муж, дочка, хозяйство… А Фариза этого, если понадобится, можно и окрестить. Не велика проблема. Вон, хотя бы, наш батюшка слободской – отец Фёдор – за хорошее угощение вмиг окрестит, глазом не моргнёшь… Ой, что это я дура думаю-то такое? А как же Никита – муж мой венчаный? Грех-то какой думать даже о таком».
Редкое природное явление – любовь с первого взгляда молнией поразила мозг молодой женщины. Хотя, вероятно, объектом поражения оказался совсем не мозг, а сердце или даже более таинственная субстанция человеческого организма – душа. Кто его знает… Вот некоторые утверждают, что ничего такого не бывает. А оказывается, что иногда случается. И чему тут удивляться – на белом свете ещё не такое происходит. Вот, например, слон в Москву приплыл, а это событие удивительнее будет, чем быстролётный обмен флюидами между двумя молодыми красивыми разнополыми людьми.
Застеснявшись собственных мыслей, Лиза густо покраснела, и чтобы утаить смущение, низко наклонив голову, незаметно мелко перекрестилась где-то на уровне живота, сложила пальцы правой руки щепотью, а левой ладошкой прикрыла сберегающий жест от посторонних взглядов.
Фариз вежливо отвернулся и перевёл взгляд на небо, как будто заинтересовался серыми облаками, низко повисшими над Москвой и обещавшими в скором времени мелкий и противный дождик.
А Никита Петрович так ничего и не заметил. Он взял дочку за руку и подвёл к слону. Девочка протянула ему морковку. Слон осторожно взял угощение хоботом за зелёный хвостик, с удовольствием засунул в рот и как будто в знак благодарности кивнул головой.
– Ой, тятенька, смотри: слон у меня морковку взял, и спасибо мне сказал, – радостно закричала девочка и захлопала в ладоши.
Фариз присоединился к ним и стал рассказывать, как у него на родине люди ездят на слонах верхом, как на лошади. А потом взял и неожиданно для остальных сам забрался на слона и уселся верхом на толстой шее, свесив вниз ноги в смешных сапогах с длинными загнутыми носками.
Лиза стояла в сторонке, боясь пошевельнуться. Она чувствовала, как кровь, разрумянившая щёки, отхлынула назад, куда-то в низ живота, колени ослабли и подогнулись. Чтобы не упасть она опёрлась спиной о большую плетёную корзину с запасом слоновьей еды.
***
Через несколько дней погода наладилась. Появилось солнышко, вернулось тепло и постоянные зрители к ограде слоновника. Но в дружной семейке Мамонтовых что-то разладилось.
Поначалу это было не заметно. Никита вставал рано утром, проглатывал впопыхах ломоть хлеба с мёдом, выпивал кружку молока и уходил на службу. Домой приходил поздно вечером, ужинал и ложился спать. Если раньше, когда он был простым подьячим в приказе, Никита каждый день обедал дома, то теперь всё чаще пропускал дневную трапезу. Говорил жене, что ест вместе с Фаризом прямо в зверинце то, что им купцы приносят, или для экономии времени ходит в ближний кабак на Красной площади. Жалование хорошее – от чего же в кабак не сходить. Главное, чтобы выпивать там не начал, по кабакам-то с иноземцами шляясь. Но знакомые люди сказали, что у басурман это дело под строгим запретом находится, так что беспокоиться особо и нечего.
Но нет. Нет покоя в душе у Лизы.
Мужа видит редко, вроде бы даже скучает без него. А он придёт, уставится в тарелку с кашей и всё о своём слоне дурацком долдонит. Слон – то, да слон – сё… Ездить верхом на нём выучился. Иришка – маленькая ещё – слушает рассказы отца, радуется, дурочка. Сам государь, говорит, вчера приходил на персидский подарок посмотреть. Посмотрел сверху вниз, в ров, и ушёл. Ничего не сказал.
Но главное-то не в этом – сказал там что-то Алексей Михайлович или не сказал, отметил мужнино старание или вовсе его не заметил. Не интересно ей всё это вдруг стало… Не выходит из памяти этот чёртов персиянин. Обворожил. Спать ложится, глаза закрывает, а он перед ней стоит в своём белоснежном тюрбане с пером и так улыбается, что аж дрожь по всему телу пробегает. И смотрит чёрными глазищами так пристально, как будто раздевает её всю до ниточки. Ночью проснулась – вроде бы голос его на дворе услышала, вроде бы даже звал он её к себе. Вставала, за дверь выглянула проверить… Но нет, не было там Фариза. Только куст сирени на ветру ветками скребёт по дощатому забору, да засов на старых воротах расшатался – поскрипывает… Надо бы Никите сказать, чтобы завтра починил.
Не понятно с чего это вдруг, стала она на муженька своего ворчать, а иногда и покрикивать. Скрипучие ворота – это, конечно, только повод. Они и до этого уже года два как скрипели, да никому не мешали. Но кроме ворот нашлись и другие недостатки в скромном мамонтовском хозяйстве. А потом и сам глава семейства узнал, что не такой уж он замечательный. Тоже мне, важная должность – государев слонопас. Стыдно и рассказать-то кому при случае. У других-то мужья получше карьеры сделали. У Наташки Степановой муж, хоть и моложе Никиты будет, а уже старший подьячий в Стрелецком приказе. А Танька Карманова, – ну та, которая похудеть всё никак не может, скоро в дверь не пролезет, – вообще на днях хвасталась, что её Димку стрелецким сотником сделали. А у Лизкиного муженька непутёвого – ни чина достойного, ни звания, ни перспектив. Когда это ещё государь слоновье войско создавать будет… Болтовня одна вечная… Жили без слонов и дальше проживём. И Литву с поляками воевали, и Смоленск взяли тоже безо всяких слонов. И ничего себе – нормально взяли.
Как ни пытался Никита объяснить жене перспективы своей нынешней должности, ни чего у него не получалось. А всё потому, что не в слоне было дело, а в его дрессировщике. Крепко засел в голове и в сердце московской сударыни-барыни иноземец и выталкивал оттуда законного мужа руками и ногами.
Лиза уже несколько раз под всякими предлогами ходила на Красную площадь. То ей надо было купить материи на новое платье, то туфельки для дочки. Огурцы созрели – нужны заморские пряности для модного в этом сезоне рецепта засолки. Придумать причину, чтобы отлучиться из дома, – не проблема. Мужики, они ведь все дураки, чего скажешь тому и верят… Но не к этому стремилась Лизина душа. Очень хотелось ей встретить ещё разок Фариза, а если удастся и обмолвиться с ним словечком.
В прогулках по торговым рядам её всегда сопровождала Иринка, для маскировки и возможного оправдания. Несколько раз они подходили к зверинцу и смотрели вниз на слона. Девочка просовывала голову между прутьями ограды, радостно кричала сверху отцу и махала рукой. Он отвечал ей быстро и делал вид, что очень занят. Фариз, когда был рядом, широко улыбался, смотрел вверх и принимал разные смешные позы, стараясь повеселить девочку и других зрителей. Сердце у Лизы в такие моменты замирало, она мечтала, что всё это представление делается только для неё и ради неё.
Никто до сих пор не понял, да, наверное, никогда и не поймёт, что притягивает друг к другу мужчину и женщину. Мы практически ничего не знаем о физике человеческих отношений. Учёным не удалось пока что из всего многообразия частиц, волн и электромагнитных полей, окружающих и пронизывающих тело человека, выделить те самые гипотетические флюиды, а тем более измерить их мощность и определить вектор направленности. В каком органе человеческого тела производится необъяснимая сила любви? Поэты всегда считали, что в сердце. Но сердце – это всего лишь насос, перекачивающий кровь по сосудам. Физиологи полагают, что в мозге. Но мозг сам по себе сложный агрегат, изрезанный глубокими извилинами, контролирует все действия организма, и в недрах какой извилины таится любовная сила – непонятно. Ясно только, что где-то там она всё-таки есть. Сидит и ждёт своего часа, пока рядом не окажется подходящий объект. И тогда уж сразу во всю мощь прорывается наружу бурным потопом, круша мосты и плотины на своём пути. Это называется «любовь с первого взгляда», она-то и приключилась, по всей видимости, с нашей Елизаветой.
