Иосиф Антонович Циммерманн
Из ниоткуда
Аня. Девочка Пяти углов
Практически ничего нового из детских вещей приобретать для внучки не пришлось. В семье еще сохранились одежка и обувь из Люсиного младенчества. В плоском сундуке под кроватью покоились: выстиранные и выглаженные аккуратно сложенные и щедро посыпанные таблетками нафталина пеленки, ползунки, распашонки и колготки; многочисленные вязанные из разноцветных шерстяных ниток пинетки; кожаные, со шнурками и нарядной опушью гусарики.
Не то чтобы Арьяна Тимофеевна знала и предвидела, что они могут ей снова понадобиться, и решила не выкидывать их. Просто так было принято во всех нормальных семьях. В тяжелые и бедные послевоенные годы ничего особо не раздаривали. Лежат, да и пусть себе лежат…
И уж точно мало кто оставлял детские вещи чисто на память. С тех пор как они стали малы, ни мать и ни дочь больше ни разу до них не дотронулись. Даже во время своей беременности и перед самими родами Людмила не проявила интереса к пеленкам и ползункам. А ведь могла бы догадаться, что ребенка из роддома голым не забирают.
Разве что только предстояло купить стеклянные бутылочки с резиновыми сосками. Свою дочь Арьяна вскормила грудью, а вот внучке надо было найти заменитель материнского молока.
Ну а на то, оказывается, есть соседки! Едва заслышав младенческий плач нового жильца, не в меру любопытные из них как по команде толпой штурмовали квартиру бабушки-одиночки. Кто с пеленками и куклами в руках, кто с детскими пустышками, сосками и бутылочками. Не спрашивая разрешения, они принесли с собой продающееся в фабрике-кухне на разлив специальное молоко для малюток. И откуда только, но соседи уже знали горемычную долю оставленного в роддоме младенца.
– Как звать-то девочку? – застал врасплох Арьяну вопрос соседки, что жила напротив.
– Я еще не подумала.
– Нам тут Аня, имя Анна нравится.
– Спасибо. Пусть будет Анной.
В тот момент Арьяна Тимофеевна действительно была им благодарна. С другой стороны, она хорошо понимала чреватость подобной помощи и чем это может в будущем обернуться. Как известно, у злоязычных бабулек, постоянно дежуривших на скамейке у подъезда, от любви до ненависти всего то одна ступенька. Порой достаточно неуслышанного приветствия, нехватающих пары сантиметров длины юбки или же лишнего сантиметра каблука туфель. Тут же, и не в позитивных красках, припомнят всю подноготную из жизни твоей семьи…
Лишь поздней ночью соседки оставили бабушку с внучкой наедине. Накормленная и как кукла наряженная, Аня, сладко посапывая, спала в люльке – тоже некогда принадлежащей Людочке, а теперь доставшейся ей в наследство колыбели. Десять с лишним лет плотно завернутая в мешковину кроватка провисела недотрогой под потолком на лоджии. Как оказалось, у всего двора на виду.
– А я всегда говорила, что это должно быть люлька, – громогласно похвасталась одна из соседок, самовольно распаковывая деревянную зыбку. – А эти дуры еще спорили со мной – мол, санки это, санки. А меня ведь не обманешь, я все вижу. Санками хоть раз в году, да пользуются…
Арьяна Тимофеевна вздрогнула, на минуту представив себе, что еще в будущем могут поведать Анечке эти всезнающие и всевидящие ревностные блюстители нравов и порядка…
Близилась полночь, но хозяйка квартиры явно не собиралась идти спать.
– Прощение не означает оправдание и извинение, – прозвучал афоризм из уст искусствоведа. – Но соль-то в том, что Люда теперь уж точно не заслуживает пощады. Ведь вместо покаяния за первый проступок она опять опозорила нас.
Вздохнув всем телом и вытерев полусухие глаза, высокая Арьяна Тимофеевна подошла и легко достала с верхней антресоли семейные фотоальбомы. Вооружившись тяжелыми портняжными ножницами, она стала кромсать все фотографии, на которых были запечатлены Муся или Алексей. Ничто в доме не должно было впредь напоминать Анне о ее родителях, бросивших ребенка на произвол судьбы.
– Ты была изначально никому не нужной, – как бы на будущее, вслух тренировала свой ответ бабушка.
Отложив на время в сторону фотографии и ножницы, бабушка бесшумно подошла к колыбели. Низко наклонилась над ней. Осторожно поправила одеяльце и тихо произнесла:
– Клянусь! Никто и никогда не узнает правду твоего позорного происхождения…
Уже следующим утром Арьяна Тимофеевна начала претворять обещанное в жизнь.
Первым делом она позвонила в музей и сообщила своему заместителю, что уходит на неделю в отпуск.
Покормив и потеплее запеленав внучку, она пешком направилась с ней в близлежащий ЗАГС Невского района. От их дома до Володарского моста общественный транспорт не ходил. С ребенком на руках Арьяне Тимофеевне потребовалось более часа времени на пять километров пути.
Учреждение находилось в жилом доме. Не найдя входа с набережной, подуставшей в дороге бабушке пришлось обойти дом, прежде чем она со стороны улицы Народной попала в неказистый кабинет для оформления свидетельств о рождении.
Сотрудницей ЗАГСа была девушка с огромной копной начесанных рыжих волос и бросающейся в глаза крупной родинкой на кончике носа. При виде вошедшей она вздернула от удивления брови.
– Бабуля, а почему ваша дочь сама не пришла оформлять ребенка? – дребезжащим голосом, с явной предвзятостью поинтересовалась регистраторша. Чувствовалась заученная придирчивость служащего бюрократа.
Арьяне Тимофеевне уже перевалило за пятьдесят, и это было заметно. Женщина никогда не пользовалась косметикой. Даже обычный увлажняющий крем для лица был ей чужд. Немудрено, что обильные морщины обрамляли ее глаза и края губ. Она давно перестала носить гимнастерки, но шелушившаяся кожаная черная кепка, такая же куртка-авиатор, строгая кримпленовая юбка и сапоги на голые ноги – выдавали давно ушедший довоенный стиль.
Вместо ответа Арьяна Тимофеевна молча бросила на стол справку, выданную ей в роддоме.
– Так вам сперва удочерить внучку-то надо, – уже сочувственно произнесла работница, прочитав содержимое документа. – Или хотя бы опекунство оформить.
– Сделаем, раз надо! – была уверена посетительница. – Давайте вначале свидетельство о рождении оформим. Значит так, девочку зовут Анна, отчество Тимофеевна, фамилию тоже дадим ей мою. В графе мать и отец прочерк.
Огромный рост директора музея, ее убедительный и непоколебимый голос, видимо, сыграли свою роль. Противоречить ей не посмели.
Воодушевившись успехом, Арьяна Тимофеевна решила заодно проторить дорожку для второй части своего плана и слегка заискивающе спросила:
– А не подскажите, дорогуша, как можно обменять квартиру? У меня двушка.
Она была готова к тому, что женщина, сидящая напротив, возмутится и станет кричать, что это не ее работа, что этим занимаются совсем другие, соответствующие люди в райисполкоме. Но этого не произошло.
– А где? В каком районе? – отложив бумаги в сторону поинтересовалась сотрудница.
– Здесь. Недалеко. На набережной Правого берега.
– Какой этаж? Дом кирпичный или бетонный?
– Дореволюционной постройки, – Арьяна знала цену своему жилью. – Второй этаж, с лоджией.
– И что хотите получить?
Арьяна поймала себя на мысли, что она абсолютно не продумала этот вопрос. Времени на размышление не оставалось, поэтому она уклончиво ответила:
– Что-нибудь равнозначное. Но главное – подальше отсюда.
– Моя в центре города. Правда, однушка.
– Мне с внучкой будет тесновата.
Сотрудница ЗАГСа встала из-за стола и подойдя к распахнутой двери кабинета, бесшумно закрыла ее. Вернувшись на свое место, она обеими руками взяла Арьяну Тимофеевну за ладонь и тихим голосом, доверительно произнесла:
– Дети – дело хлопотное. На них деньги нужны. А я могу разницу метров наличкой компенсировать.
Арьяна пожалела, что начала этот разговор. Поспешно встав, она пообещала подумать и опрометью бросилась в сторону спасительного выхода.
Вечером того же дня директор музея позвонила своему заместителю. Поинтересовалась, как прошел рабочий день. Едва выслушав его короткий доклад, напрямую спросила:
– Саша, а ты случайно не в курсе, как можно обменять квартиру?
– В городском отделе учета жилья. Там есть обменное бюро. Пользование картотекой стоит один рубль.
– Ничего себе!
– Да, дороговато. На эти деньги неделю на трамвае на работу и обратно ездить можно.
– Да я не про рубль. Откуда у тебя такие познания? Что, пользовался уже?
– Который год пытаюсь разменяться, – тяжело вздохнул собеседник на другом конце телефонной связи. – Я ведь со своей бывшей официально в разводе, но жить и дальше приходится под одной крышей. А это уже незаслуженный ад на земле.
– Так может, сходишь со мной в это бюро?
– Запросто. Я после работы считай что постоянно там околачиваюсь. Все веселее, чем дома.
На следующий день они вдвоем направились в горисполком. В торце здания, в узком закоулке, у невзрачной обшарпанной дверцы с вывеской «Отдел учета и деления жилплощади» бурлила стихийная квартирная «толкучка». В отличие от настоящей, где продают с рук подержанные или новые, чаще всего дефицитные вещи, товаром здесь была недвижимость. И находилась она вдали от этого зловонного пристанища.
– А получше места и помещения не нашлось? – вслух возмутилась Арьяна Тимофеевна. – Государственное учреждение все же.
– Так-то оно так, да не совсем, – скромно возразил Саша. – Мы же не владельцы наших квартир. Лишь съемщики у государства, которому и так виднее, кому и какое жилье положено. Не рыпайся и молча жди своей очереди. Но нет же, какие-то нетерпеливые выскочки лезут поперек со своими исключительно шкурными желаниями обменяться. Вот нас, как несоциалистический элемент, и спровадили на задворки.
Посетители «толкучки» в руках держали бумажки с текстом, напоминающим математические решения: 1+1=2; 3=2+1.
– Гляди, Саша, а что этот за недоучка, – рассмеявшись, директор указала на мужчину с надписью: «1+1=3».
– Арьяна Тимофеевна, это его желание. Например: «3=2+1» означает, что человек с трехкомнатной квартирой хочет обменяться на двух- и однокомнатную. Нормально и понятно. Ну, а тот, что с надписью: «1+1=3» вообще-то нелегал. За две однокомнатные он хочет получить трехкомнатную. Как бы за такой обмен срок не схлопотал. Ведь можно догадаться, что он одну комнату деньгами доплатить собирается.
– Мне подобный вариант уже предлагали, – шепотом призналась своему заму директор.
Заплатив положенный рубль и заполнив бланк поиска, Арьяна Тимофеевна записалась в очередь для ознакомления со всей картотекой.
– Ждать не менее недели, – расстроили на прощание.
В первый же день новенькую на толкучке выпотрошили как на допросе. Особо интересовались: квартира в центре или на окраине? Чтобы переехать в центр, следовало соглашаться на меньшую жилплощадь, например: 2+1=2. У Арьяны Тимофеевны, к сожалению, не было дополнительной однушки. И денег тоже, чтобы доплатить.
Дом из бетона считался низкокачественным. Но тут у директора музея проблем не возникало.
И лишь в последнюю очередь интересовались квадратными метрами, планировкой квартиры, санузлом. Телефон был отдельной темой.
Как правило, квартира Арьяны Тимофеевны очень быстро и легко находила заинтересованных. Но их варианты совсем не подходили бабушке с внучкой: две комнаты в пятикомнатной коммунальной квартире или двухкомнатный дом с печкой и без водопровода, туалет во дворе, к тому же на окраине города.
Однажды к ней подошел прилично одетый, явно образованный мужчина лет сорока и протянул тетрадный в клетку листок с множеством математических решений. Уверенно произнес:
– У меня к вам подходящее предложение. Я тут прикинул. Если вы обменяетесь вон с тем мужчиной, который с зонтом, а я свою квартиру поменяю на домик той бабушки с прической учительницы, то мы сможем удовлетворить желание одного старика-профессора. Его сейчас здесь нет. Он сегодня не пришел. А уже потом мы его особняк легко разменяем на две хорошие двухкомнатные в центре города. Что думаете?
– Извините, у меня от ваших расчетов голова разболелась, – честно призналась Арьяна Тимофеевна. – Поговорим в другой раз.
Перед сном она набрала номер телефона Саши и, смеясь, рассказала ему о предложенном ей пятикратном варианте обмена:
– Вот людям больше заняться нечем. Напридумают же.
Но ее заместитель не увидел в этом ничего смешного.
– А что, ведь может и получиться. Сами видите, что по картотеке в бюро практически ноль шансов. К тому же этот инспектор по обмену постоянно палки в колеса вставляет. Ему везде мерещится нелегальная доплата, придирается к каждому сантиметру площади: то меньше, то больше положенных 6 квадратов на прописанного жильца. Знает же, паразит, что без его подписи нельзя оформить обмен.
– Так у него должность такая, плюс ответственность, – попыталась умиротворить Арьяна Тимофеевна.
– Взяточник он и шарлатан…
У бабушки-одиночки тут же возник новый план, и она мысленно решила: «Раз уж мимо инспектора никак не пройти, то лучше с него и начать».
Буквально следующим днем, подкараулив уполномоченного на входе в здание горисполкома, заслоним своими габаритами проем двери, Арьяна Тимофеевна как автомат очередью выдала:
– У меня ребенок из дома малютки и мне необходимо срочно избавиться от любознательных соседей. Меняю отличную, дореволюционной постройки двухкомнатную квартиру.
Инспектор сквозь очки изучающе посмотрел на посетительницу и сухо предложил:
– Зайдите. Поговорим.
К удивлению, Арьяны Тимофеевны, ее заявка на обмен отсутствовала в картотеке.
– Ну как же? Я ведь и рубль заплатила, – недоумевала она.
– Бывает, – почему-то снисходительно улыбнулся инспектор. – Может, затерялась или кто из посетителей с собой прихватил. Попробуйте тут за всеми уследить. Но не в этом суть. Вы говорили, что желаете двушку обменять?
– Да! И надо бы побыстрей.
– Сложная задачка, – инспектор встал и аккуратно закрыл двойные створки дверей кабинета. Вернулся за свой рабочий стол и, как бы в поиске ответа, стал небрежно перебирать лежащие на столе бумаги…
Директор музея застыла в ожидании решения.
Прошло несколько минут, прежде чем начальник бюро обмена своим завораживающим взглядом удава сквозь очки вновь посмотрел в лицо посетительницы и тихо, доверительным тоном, произнес:
– Придется жертвовать.
– Чем? – насторожилась Арьяна Тимофеевна.
– Мне моим рабочим временем, а вам метражом.
– И насколько?
– Могу предложить только однокомнатные варианты.
– С доплатой?
– Чего? – инспектор даже вскочил от негодования. – Что за базар вы мне тут устраиваете? Здесь государственное учреждение.
Директор музея тут же пожалела, что согласилась на эту встречу. Поспешно встав, она дипломатично пообещала обдумать предложение и опрометью бросилась в сторону спасительного выхода…
***
– Дорогуша, вы меня помните? – чувствовалось заискивание в голосе Арьяны Тимофеевны. – Можно войти?
Сотрудница ЗАГСа вскочила из-за стола и радушно, как хорошую давнюю знакомую, приветствовала посетительницу. Предложила ей сесть. Сама же, выглянув в длинный коридор учреждения, посмотрела по сторонам и аккуратно закрыла двери кабинета.
– Как здоровье внученьки? – сочла нужным поинтересоваться регистраторша. – Или правильнее будет сказать – дочки?
– Нет, мне посоветовали оформить лишь опекунство.
– Чем могу быть вам полезна? – от нетерпения хозяйка кабинета склонилась над столом в сторону посетительницы.
Оглянувшись, как бы убеждаясь, что они одни в комнате, Арьяна Тимофеевна полушепотом заявила:
– Я готова рассмотреть ваше предложение. С доплатой.
– Несомненно.
– Только у меня тут конфуз произошел.
– Что такое? – насторожилась пока еще владелец однушки в центре города.
– Я была у инспектора отдела учета жилплощади и не согласилась с его вариантом. Как бы он нам палки в колеса при оформлении обмена не вставил.
Сотрудница ЗАГСа рассмеялась и облегченно откинулась на спинку стула.
– Об этом даже не переживайте. У меня к нему свой ключик имеется…
Так Арьяна Тимофеевна с Аней переехали из просторной, обставленной чуть ли не антикварной мебелью двухкомнатной квартиры с лоджией в маленькую и без балкона запущенную однушку. К тому же на первом этаже, с окнами на проезжую улицу. С укромного, насыщенного по весне запахами цветущих лип переулка набережной Правого берега Невы в шумный и многолюдный, запруженный туристами, полностью заасфальтированный центр Ленинграда…
Аня выросла в нескольких минутах ходьбы от знаменитого, но несуществующего на официальных картах перекрестка Пяти углов. Там, где Загородный проспект и улицы Ломоносова, Разъезжая и Рубинштейна формируют небольшую пятилучевую площадку. У Владимира Высоцкого в откровенно хулиганской песне так упоминается это перепутье:
В Ленинграде-городе у Пяти Углов
Получил по морде Саня Соколов…
Арьяна Тимофеевна быстро смирилась с неравным обменом жилья и даже нашла в новом свои преимущества: театры, музеи и галереи – до всего этого здесь было, так сказать, рукой подать. Ведь профессиональное будущее внучке бабушка уже тоже предрешила. Аня окончит исторический факультет ЛГУ по специальности «искусство- и музееведение».
Выпускница вуза была высокой, стройной и, должно быть, достаточно красивой девушкой. Но Арьяна Тимофеевна явно и всеми силами пыталась это закамуфлировать. Чуть ли не с дошкольного возраста бабушка осознанно заставляла внучку носить все «на вырост». Одевалась Аня под стать своей бабушке, которой, как любила выражаться внучка, «было стопятьсот лет». Просторная сатиновая, чаще всего черного цвета, викторианского стиля закрытая блуза с воротником-стойкой, или с оборками, или с жабо; строгая, обязательно ниже колен юбка; высокие, чем-то похожие на охотничьи, ботинки. На фоне сверстниц, одевающихся в стиле 80-х, Анна выглядела музейным экспонатом. Ничто в ней даже близко не напоминало типичную для этих лет моду – «женская мужественность» – с характерными подплечниками, косухами1, облегающими джинсами или цветными лосинами.
Брюки вообще были под строжайшим запретом. На субботники или на уборку картофеля в подшефных колхозах Аня единственная из всех студенток надевала поверх свитера сарафан и под низ натягивала гамаши.
Арьяна Тимофеевна очень боялась, что внучка, как и когда-то ее мать – длинноногая красавица Муся, слишком рано станет привлекать к себе взгляды мужчин.
– С вами, Арьяна Тимофеевна, остается лишь с вожделением мечтать однажды оказаться на месте кавказской пленницы, – не в шутку сетовала зрелая девушка.
Надо заметить, что только на «вы» и исключительно по имени и отчеству разрешалось внучке обращаться к бабушке. Арьяна Тимофеевна всегда утверждала, что Анечка ей чужой человек. Данную когда-то клятву она неуклонно соблюдала.
– Из ниоткуда! – именно так, еще в раннем детстве, пояснили девочке тайну ее появления на свет. – Однажды утром, в одном роддоме, ты оказалась лишней по счету.
– Меня подкинули?
– Нет конечно. Говорю же – ночью записали семь новорожденных, а утром их оказалось восемь. Медсестры что-то перепутали, а чей именно ты ребенок – определить было уже невозможно. Мне пришлось оформить на тебя опекунство.
– Откуда вы, Арьяна Тимофеевна, все это знаете?
– Так я и была виновной. Подрабатывала там. Сама знаешь, какие у искусствоведов зарплаты…
«Мне бы вас за это ненавидеть», – не раз потом про себя рассуждала Анна. Но что-то не позволяло ей этого сделать. Видимо, подкупило чистосердечное признание Арьяной Тимофеевной своей вины, раскаяние и взятие на себя ответственности за совершенную ошибку. В таких случаях обычно принято прощать!
По вине Арьяны Тимофеевны девушка засиделась и в невестах. Мало кто из мужчин обращал внимание на «бабушкину модницу». Но это не мешало Анне лелеять свою хрустальную мечту.
В редкие моменты раскрепощения, когда они вдвоем на загородной семейной даче ее единственной подруги, вдоволь накупавшись и попарившись в бане, тайно наряжались в легкое кружевное неглиже матери приятельницы, чрезмерно красили губы и обильно подводили тушью глаза, курили сигареты и пили дешевое вино, Аня могла себе позволить в открытую помечтать о красивой и яркой замужней жизни. Где у нее будет богатый супруг, способный удовлетворить любой ее каприз.
– Милостивый сударь, а не заказать ли нам на выходные карету у Париз. Плиз! – вслух грезила Анна. При этом на ее лице появлялась гримаса заносчивой мадемуазель, она делала однократный пируэт и застывала в низком реверансе.
Шутки шутками, но этому будет суждено однажды сбыться. Можно смело сказать, что Анне подфартило. В тот день она возвращалась от подруги на попутной машине. За рулем морковно-апельсинового цвета 412-го москвича сидел мужчина лет тридцати пяти. Полноватый, помятый, с очень неровными полугнилыми зубами, но в то же время на показ излишне самодовольный тип.
– Можешь называть меня Володя, – предложил шофер едва успевшей усесться с ним рядом пассажирке.
Вообще-то, в попутках Анна старалась садиться на заднее сиденье. Так сказать, от шаловливых рук и греха подальше. Но в москвиче оно оказалось под потолок завалено каким-то хламом.
– Аня, – кротко представилась пассажирка, почему-то назвав незнакомому человеку свое настоящее имя. Обычно она придумывала себе ложное.
– У меня своя автомойка на Литейном проспекте, – похвастался Владимир. – Первая частная в Ленинграде. Правда, круто?
Молодая женщина лишь пожала плечами. Ее сейчас больше волновал вопрос: начнет ли он приставать и какую цену загнет за проезд?
Владимиру понравилась скромная и молчаливая попутчица. Он даже отказался взять рубль, которым она хотела заплатить ему за проезд.
Дальше больше! Случайный знакомый стал искать с Анной встреч. Поутру поджидал ее у подъезда, предлагая подбросить до работы. Вечерами караулил, пока она не возвратится домой. Вначале это пугало. Но первый букет цветов, потом шоколадка и флакончик духов смягчили ее сердце. Анна уже соглашалась, чтобы Владимир подвозил ее к музею и после рабочей смены отвозил домой.
В свободное время они ходили в кино или ужинали в ресторанах. Анна давно уже поняла, что ее мужчина не из тех, с кем можно было рассуждать об искусстве и высоких материях. Практически всегда говорил Владимир. Шумно и беззастенчиво поносил своих жадных клиентов и недавно появившихся наглых и бездарных конкурентов. Девушке приходилось молча все это выслушивать. Она уже знала, что после такого выступления Владимир, в знак своего преимущества перед всем этим, как он любил выражаться, «быдлом», сделает ей очередной подарок. Так у нее появились многочисленные колечки и браслетики, золотая цепочка, электронные часы, джинсовая куртка и кепка-берет из натуральной кожи.
Через год Анна сменила свою девичью фамилию на Куршская. А спустя некоторое время и ту пришлось поменять. Еще не успела толком высохнуть краска печати на их свидетельстве о бракосочетании, как Владимир признался супруге:
– Прикинь, мой батя, оказывается, самый настоящий немец. Всю жизнь от нас скрывал.
Вскоре они подали заявление на выезд в ФРГ. Новоиспеченная сноха была в шоке, услышав, как ее свекор, Иван Иванович Куршский, в германском посольстве свободно заговорил на немецком языке. Отец мужа признался консулу, что он из числа так называемых Wolfskinder – «волчьи дети гитлерюгенд», долго скрывающихся после окончания войны в прибалтийских лесах.
– На самом деле я Адольф Шпрайтенбах, – закончил свой рассказ Иван Иванович.
Пришлось всем в семье менять фамилию…
