Это был день, когда шквалистый ветер с Атлантики не пускал волны в залив, а Ладога с востока гнала их, непослушных, и река поднялась над городом. Пятнадцатое октября 1955-го года отметилось четвёртым, по уровню подъёма воды, наводнением.
Улица, на которой жила Наташи, тянулась между двух рукавов реки: начиналась около Большой Невы, а заканчивалась у Малой.
На местности с плоским ландшафтом не угадаешь, какая сторона выше, какая ниже. Узнать это пришлось, когда Большая Нева начала заполнять набережную, обогнула сад, огороженный высоким цоколем под чугунной решёткой, и потекла по проезжей части и тротуару к другому рукаву, где потокам предстояло соединиться.
Сначала Наташа наблюдала за стихией из комнаты, окна которой выходили на улицу, потом прошла по коридору в кухню, из неё можно было увидеть, что творится во дворе, устланном булыжником. В центре, на некотором расстоянии друг от друга, находились люки канализации. Потоку с набережной не удалось преодолеть высокие ступени парадной, но вода просочилась из-под земли, сдвинув тяжёлые крышки люков, и принялась заполнять пространство внутри дома.
После войны восстановление города шло медленно, некоторые семьи всё ещё ютились в подвалах. Наташа увидела, как встревоженные люди выносили вещи.
«Сейчас начнут возвращаться школьники после второй смены, побегут по луже через двор и могут угодить в открытые люки», – поняла женщина и принялась одеваться.
У Наташи, вернее, Натальи Николаевны своих детей не было, каждый маленький человек казался ей чудом.
Ветер выл, стонал, хлопал дверьми, звенел разбитыми стёклами, носил по воздуху мокрые листья.
Она взяла мел, хотела написать на дверях парадной предупреждение, чтобы ребята не пересекали двор, а обходили огромную лужу вдоль стен дома.
Наталье Николаевне исполнилось сорок два года.
Можно сказать, что жизнь сложилась удачно: образцовый муж, интересная работа. Редкий мужчина не обращал внимания на женщину со стройной фигурой, бархатным голосом и загадочной радостью в глазах.
Её фирменное «Алл-л-оуу» по телефону завораживало собеседника.
Наташа это знала, была довольна собой и окружающим миром. Никаких специальных способов для обольщения не применяла, пришла в этот мир, удивилась, как он хорош и с тех пор старалась получать удовольствие от каждой минуты. В детстве помогала маме, шутила с папой, флиртовала с одноклассниками, легко сходилась с людьми.
Школу закончила на пятёрки, поступила в университет изучать историю.
В Сейфула, аспиранта-филолога, худенького, высокого молодого человека с узким лицом и миндалевидными, как у египетского бога, глазами, влюбилась на первом курсе. Вышла замуж. Поторопилась.
«Бог» оказался не египетским, а арабским, и взгляды на семью у молодого коммуниста восходили к пророку Мухаммеду. Жене на разрешалось встречаться с кем-либо помимо института. Скандал мог случиться из-за того, что в магазине разговорилась с бывшим одноклассником или зашла к приятельнице за книгой.
Семейное мучение закончилось неожиданно: арестовали несколько преподавателей факультета, в том числе и Сейфула. Наташа читала и слышала, что вокруг много врагов, но её муж не имел к этому отношения, надеялась объяснить, что произошла ошибка, только не знала, кому: её не вызывали, не объявляли женой изменника родины. Прошёл слух, что Сейфул расстрелян.
Ей было двадцать три года, потрясение пережила, прошло время и вкус к жизни вернулся.
Перед началом войны «морочила голову», по выражению мамы, двум поклонникам: корреспонденту центральной газеты и инженеру по разработке морских приборов. Журналист превосходил соперника по разговорчивости и остроумию, но инженера Наташа ценила за преданность. Легко отвечая остротой на остроту, внутренне она требовала от мужчины серьёзности. Шутила, флиртовала с обоими, но влюблена не была.
Со дня объявления войны от корреспондента не было вестей, а специалист по морским приборам, призванный служить офицером на Северный флот, прислал письмо, предлагал свой аттестат: документ, который в тылу можно было обратить в деньги.