Инна Фохт
Однажды приключилось
– Отец, мне нужно догнать отца… но… он уже далеко, – ослушница безнадёжно махнула рукой.
Парень задумчиво почесал переносицу. В серых глазах сверкали отражения его мыслей, но вскоре они сменились озорным огоньком, а лицо осветила игривая улыбка.
– О, догонять я мастер, смотри, что у меня есть! – он присел на корточки, стукнул по тёмным ботинкам на блестящих шнурках, и из них вылезли крупные синие крылья. – На рынке со скидкой отхватил, отменная вещь просто! Садись на меня, и полетели, с высоты мигом найдём!
Ночной житель опустился на землю, и Белинда, дрожа всем телом, но ощущая неведомый доселе восторг, залезла ему на шею. Парень схватил руками её лодыжки и крепко прижал их к себе. Убедившись, что спутница сидит крепко, он выпрямился во весь рост, и крылатые ботинки взмыли в небо. Стоило им взлететь повыше, как Белинду мигом остудил ледяной ветер, а тело беспомощно зашаталось в разные стороны. Однако страх испарился, словно вместе с землёй все негативные чувства остались внизу. Впервые она так близка с мужчиной. Раньше энерго-работница с ними даже не разговаривала. Только с отцом.
С детства Белинда числилась в женской энерго-группе. До двенадцати лет она трудилась лишь половину дня, а потом стала работать с утра до вечера, как и все. Группы сборщиков, приходившие на её поле, тоже состояли из женщин, а встречи с противоположным полом запрещались, как и выходы по ночам. Первым мужчиной энерго-работницы стал бы её муж, выбранный верховным вождём. Белинда не знала другой жизни, поэтому особо не переживала, лишь изредка обсуждая с Клариссой, кого же им подберут. Но сейчас… Ощущения в теле только усиливались, сводя ослушницу с ума, и в глубине души ей хотелось, чтобы полёт продолжался вечно.
– Ну что, видишь отца своего? – резкий голос вернул её к реальности.
Энерго-работница залилась краской, словно парень мог прочесть её мысли, но всё же взяла себя в руки и взглянула на ночную землю. И ахнула. Со всех сторон горели огни, и раздавался шум голосов ночных жителей. За полем простирался целый город. Дома большие и маленькие, но неизменно старые и полуразрушенные, широкие и узкие улицы, освещаемые высокими фонарями, однако наводнённые грязью, пылью и отходами, что, впрочем, не мешало по ним сновать толпам людей. Множество таких улиц, словно лучики солнца, соединялись в круглую площадь, наполненную всевозможными лавочками из рваных палаток неопределённых цветов. Белинда напряжённо вглядывалась в снующие фигуры, но отца среди них найти не могла.
– Держи! – парень отпустил одну из лодыжек, порылся в кармане плаща и протянул ей маленький стеклянный предмет, – усилитель зрения.
Энерго-работница поднесла стекляшку к глазам и стала крутить головой в разные стороны. Ночные жители вмиг увеличились в размерах: все, как на подбор бледные, но с такими же весёлыми, как у её спутника, лицами. Они смеялись, толкали друг друга, и, казалось, вполне наслаждались жизнью. Как же ей отыскать отца среди этой толпы?
– Вот! – неожиданно для себя вскричала Белинда, – нашла, нашла! – указала она на маленькую узкую улицу и пробирающуюся по ней знакомую тень в плаще.
Ночной житель послушно полетел за её отцом, и вскоре путники приземлились неподалёку от высокого чёрного дома, такого же облупившегося и разваливающегося, как и все остальные здания, с дырявым фундаментом. Отец резко отворил массивную светло-жёлтую дверь и исчез за ней.
– Ты уверена, что хочешь туда пойти? – спросил парень, нахмурив густые тёмные брови, но Белинда упрямо кивнула.
– Я должна узнать правду.
– Что же… тогда прощай! И… береги себя, дневная! – он прижал её к себе и крепко обнял, поднимая в девичьем теле новый вихрь ощущений, а после стремительно ушёл прочь.
С минуту энерго-работница глядела в его широкую спину и чёрные кудрявые волосы, цвета самой ночи, но всё же поднялась на крыльцо таинственного дома и юркнула внутрь. В старой грязной прихожей валялся всякий хлам: полуразрушенный буфет болотного цвета, сваленная в кучу одежда и даже битая посуда по углам. Из-за двери, висящей на одной петельке, доносились громкие голоса. Белинда вздрогнула, поняв, что один из говорящих – отец.
– Прошу, оставьте нас в покое! Я больше не могу выкачивать из неё энергию, она же умрёт! Сегодня моя дочь потеряла сознание, поэтому я пришёл к вам в последний раз! Я честно выполнил все условия сделки и больше не собираюсь рисковать здоровьем Белинды!
Отец замолчал и шумно выдохнул, однако в ответ раздалось мерзкое хихиканье.
– Ну, уж нет, дневной! Нам нужно больше энергии! И нечего ныть, сам виноват! Кто заставлял тебя ночью работать, в наше законное время? Потому мы и знаем твой колос, и в любой момент можем срезать его до корня!
– Ну и что с того? – взревел отец. – Ну, срежете, и стану я худшим работником. Но ведь делаю я это только ради семьи! И ради семьи решил допоздна трудиться, чтобы мой колос был самым высоким! А какой в этом смысл, если я потеряю единственную дочь?
– Смысл в том, чтобы не стало хуже, и ты не потерял ещё и жену, которая сможет подарить тебе новых детей! – прогнусавил голос и вновь хихикнул.
Дыхание Белинды оборвалось, а перед глазами зарябило, и виной тому явно стала не слабость. Вот она и узнала правду. И как ей дальше с ней жить? Ослушница попыталась схватить ртом спёртый воздух, разбавленный какими-то отвратными специями, вызывающими тошноту, и медленно двинулась к буфету. Но едва Белинда сделала шаг, как сразу же поскользнулась на грязном дощатом полу, испачканном мутно-зелёной жидкостью. Сохранить равновесие не удалось, и энерго-работница рухнула вниз, вызывая падением оглушительный грохот.
– Что здесь происходит? – взвизгнул гнусавый голос.
Дверь распахнулась, и перед Белиндой нарисовалась сморщенная старуха с глазами-щёлками и огромным носом, облачённая в грязный халат с жёлтыми цветочками на красном фоне.
– Так-так, ну и зачем ты пробралась в мой дом? Ну-ка, вставай и пошли в гостиную!
Еле управляя ногами, Белинда поднялась, и хозяйка толкнула её в сторону комнаты. Гостиная мало чем отличалась от прихожей, обнажив такую же скособоченную мебель и горы хлама. Посередине стоял диван, на котором сидел взъерошенный отец с бегающими в разные стороны глазами. Он обернулся, и зрачки его начали превращаться в круглые блюдца.
– Белинда?! Детка, что ты здесь делаешь? – завопил перепуганный родитель, мгновенно вскочив со своего места.
Старуха, зашедшая следом, презрительно скривилась и, бросив взгляд на каждого из гостей, громко расхохоталась, повизгивая и похрюкивая.
– Ничего себе, умирающая дочурка за папочкой проследила! Всем бы так умирать… – она ещё немного посмеялась, но через пару минут посерьёзнела. – Слушай, Варгес, у меня к тебе предложение! Оставь девку мне, и мы в расчёте! Обещаю, что не трону твой колос и других отгонять буду! Что скажешь?
Отец застыл на месте. Глаза его покраснели, будто налились кровью, а руки сжались в кулаки. Казалось, он готов придушить старуху собственными руками. Белинда молча глядела на происходящее. События этой ночи напоминали дурной сон. Но сон подарил ей и нечто хорошее. То, что она хотела бы сохранить навсегда, несмотря ни на что. И вдруг с этим осознанием в её голову пришло единственно верное решение. Ослушница смело взглянула на отца со старухой и заговорила.
– Пап, я согласна, – услышала Белинда свой голос, словно со стороны. – Мама беременна, так что у вас будет новый ребёнок. А я не такая уж и удачная. Мой колос не самый высокий в рабочей энерго-группе. Я – обычная, ничем не выдающаяся, и единственное, что могу для вас сделать, это принести себя в жертву. Чтобы вы были счастливы. Если твой колос не будут трогать, ты сможешь прокормить всю семью. А без меня всем будет только легче.
Пыль, витавшая в воздухе, словно застыла вместе с изумлёнными свидетелями этой сцены. Руки отца безвольно задрожали, а лицо застыло в безумном оскале, бывавшем у него при высокой температуре.
– Бе… Белинда! – голос родителя дрогнул и сорвался на плач. – Доченька моя… – он подбежал к ней и крепко обнял. – Нет, нет!!!
– Прощай, пап, это моё окончательное решение, – глухо сказала энерго-работница, из последних сил пытаясь не выдавать своё истинное состояние.
Отец отшатнулся от дочери, словно она залепила ему пощёчину, а затем медленно пошёл к выходу, завывающий, дрожащий и сгорбленный.
– Я люблю тебя, дочь моя! Люблю и никогда не забуду! – отец выскочил прочь и громко хлопнул за собой дверью, даже не обернувшись на прощание.
Старуха лишь хмыкнула и велела пленнице опуститься на пол. Энерго-работница послушно присела, глядя перед собой невидящим взором. Удивительно, но она больше не боялась. Лишь хотела, чтобы всё поскорее закончилось. Хозяйка дома устроилась рядом с ней и, обдав Белинду тошнотворным ароматом изо рта, схватила её ладонь своей сморщенной рукой и крепко сжала.
– Ну что, умирающая, посмотрим, сколько у тебя осталось энергии!
Пара сильных зажимов, и энерго-работница ощутила резкий приступ слабости, головокружение и звон в ушах. Перед глазами поплыли пятна, однако она продолжала неподвижно сидеть.
– Ничего себе! – прошептала старуха. – Да в тебе её целые залежи!
Наконец, тело потеряло опору, и Белинда свалилась на пол. В миг перед угасанием она вспомнила серые глаза и улыбку парня на крылатых ботинках. А затем её поглотила тьма, что гораздо темнее самой чёрной ночи.
Краски души
Линева Мария @sleepwelltoys
Дождливые вечера больших городов кажутся особенно одинокими. Столичная суета вязнет в потоках воды. Яркие краски дел, эмоций и переживаний гаснут, придавленные мрачной периной влажного смога. Город на всём ходу влетает в чёрно-белый мир кино. Что сегодня в кинотеатре жизни? «Психо» или «Бешеный бык».
* * *
Дождь идёт много часов, бурные потоки воды бегут по улицам, унося мусор и палую листву. Фонарные столбы мокрыми стражами застыли вдоль тёмной улицы. Их усилий нестерпимо мало, чтобы принести достаточно света в этот тёмный, промозглый и грустный вечер.
Длинная фигура возникает в пятне света, делает положенную пару шагов по освещённому участку и растворяется в сумраке вечера. Высокий мужчина напоминает легендарного Ван Хельсинга. Силуэтом, походкой и плащом-макинтошем.
Человек попадает в новое пятно света. Всего несколько секунд и несколько шагов, чтобы преодолеть освещённый участок пути. Всего секунда, чтобы рассмотреть бледное усталое лицо, впалые щёки и сильную небритость. Широкополая ковбойская шляпа надвинута на глаза, поля намокли и повисли вниз.
Снова участок темноты прячет человека. Дождь скрывает его шаги своей журчащей шумной песней, как скрывает все звуки большого города. Город уснул раньше времени. Уснул с надеждой на новый, сухой и погожий день, отдавая ночь проливному дождю.
Свет последнего в ряду фонаря провожает человека к арке, за которой начинается двор его дома. Когда-то это слово наполняло человека радостным предвкушением и он улыбался, входя в арку. Теперь это просто место. Пустое. Потому что только его.
Гулкий подъезд приветствует мужчину скрипами и лязгом старого лифта, но он всегда ходит пешком на третий этаж. Вот и сейчас он сразу идёт к лестнице, не подходя к почтовым ящикам. На полу остаются мокрые следы его остроносых ботинок и капли с макинтоша.
Третий этаж. Его дверь справа в углу. Десять лет назад, когда они только въехали в долгожданную собственную квартиру, она была очень довольна таким положением и планировкой их дома, а он был просто счастлив. Он купался в искорках её незамутнённой подлинной радости. Теперь это просто квартира. Его.
Два поворота ключа, потом ещё три. Шаг. Щелчок выключателя. Тусклая лампа освещает маленькую прихожую с полупустой вешалкой вдоль стены. На ней вперемешку висят летняя ветровка и зимний пуховик, а внизу на обувнице соседствуют кроссовки и зимние ботинки. Мужчина стягивает мокрый плащ, осматривает без всякого интереса. Мелькает мысль: «Нужно высушить». Держа плащ в руках, скидывает промокшую обувь и идёт в ванную.
Бесстрастное застывшее лицо несколько раз мелькает в зеркале над раковиной, пока он механически, почти через силу, чистит и вешает макинтош на плечики. Зачем так же, скупыми отработанными движениями, не проявляя эмоций, мужчина чистит ботинки и ставит их сушиться. Привычка – вторая натура.
Крохотная кухня, всего пять квадратов, встречает хозяина. Тёплый абажур согревает малюсенький столик у широкого подоконника. Одинокий табурет испуганно жмётся к батарее. Холодильник слишком велик для такого маленького помещения, а для этого человека и подавно. В стылом свете его пустующие недра напоминают пасть сказочной рыбы, где махом пропадали целые флотилии.
Ужин из полуфабрикатов. Горячий, питательный, но совершенно безвкусный. Чай, несладкий и чёрный. По привычке.
Его комната, маленькая и тёмная встречает холодом и запустением. В люстре осталась всего одна лампочка из пяти, но он не вкручивает новые. Здесь мало мебели: лишь небольшой диван, старый стул да узкий шкаф с покосившимися дверцами.
Мужчина садится на диван и будто каменеет, словно скованный чарами горгоны. Он долго смотрит стену перед собой пустым и тусклым взглядом манекена. Секунды текут за секундами. Тик-тик, тик-тик. Стрелка старого будильника бежит и бежит по кругу. Неужели он просидит так до самого утра? Нет. Он проводит крупными руками по лицу и голове, сбрасывая оцепенение. Значит, время пришло.
В шкафу на полке аккуратно сложен удобный домашний костюм, особый, которой он надевает только по выходным для путешествий в мир памяти, которым стала его мастерская.
Третья дверь из прихожей заперта на ключ. Этот ключик мужчина носит на шее на тонком кожаном шнурке. Бабушка называла такие шнурки «гайтанчиком» и носила на нём маленький алюминиевый крестик. А он носит ключ.
Замок открывается плавно с мелодичным щелчком, дверь неспешно скользит внутрь комнаты, приоткрывая другой мир. Там темно, будто туда не проникает свет из прихожей. Мужчина захлопывает дверь, отрезая себя от остальной части квартиры, и пару секунд стоит в темноте, пытаясь унять учащённое сердцебиение. Всего шаг, а он будто кросс с препятствиями пробежал.
Щёлкает выключатель и мир взрывается красками.
***
КОНСТАНТИН.
На секунду мне кажется, что я ослеп от яркого света и многоцветия. За рабочую неделю, разбавляющую визиты сюда, мои глаза затягивает серая пелена. Реальный мир для меня бесцветный, зато здесь всё иначе.
Большая комната когда-то была сердцем этой квартиры. Здесь любимая собирала близких и угощала вкуснейшей выпечкой. Потом гости уходили, а мы сидели в обнимку и мечтали, что эта гостиная станет комнатой наших детей.
Своих детей не случилось. И её нет уже пять лет, но в комнате всегда есть игрушки. Теперь это моё застывшее королевство. Я вдыхаю его запах, провожу рукой по рабочему столу, рассматривая то, что на нём лежит. Заготовка будто подмигивает мне. Я улыбаюсь будущей кукле и лицо пронзает боль, за пять дней эти мышцы совсем одеревенели. Сажусь и погружаюсь в работу с головой, одевая, украшая, оживляя куклу. Я не чувствую усталости, боли в мышцах или рези в глазах, я работаю, как одержимый, пока не наступает раннее утро.
Кукла готова и отправляется в свою простую удобную коробку. Тонким маркером вывожу на коробке имя – Света, и забываю сделать вдох. Воздух становится вязким и напрочь лишённым кислорода от букв такого любимого имени, имени покойной жены. Миг, и меня отпускает.
В недетской меня ждёт три огромные сумки и в каждой из них коробки, коробки, коробки. Ровно сорок шесть коробок и в каждой игрушка для ребёнка.
Душ, бритьё, крепкий кофе. Костюм, который мы с ней купили в шутку, она говорила, что в нём я похож на Вилли Вонка. Три часа в пути на машине, и я снова здесь. Хорошо, что закончился дождь и осень заиграла красками. Да, мир сегодня цветной для меня. Потому что сегодня я – волшебник.
Меня встречает женщина с добрым лицом и тёплыми руками. Я снимаю верхнюю одежду и переобуваюсь, надеваю маску, перчатки. Это нужно, чтобы пройти дальше.
В игровой меня накрывает хор детских голосов. Такие разные и похожие одновременно. Бледные лица, синяки, катетеры, но они улыбаются всегда искренне и счастливо, несмотря ни на что. Я рассказываю им сказку о каждой игрушке, которую отдаю и верю, что новый друг поможет и поддержит своего маленького хозяина.
Слишком скоро я ухожу, а дети провожают меня радостными возгласами. Я иду по коридору, и мир выцветает, на глазах теряет краски. Я оборачиваюсь на здание, которое только что покинул. Последней теряет краски надпись на табличке у двери. Хоспис.
История Бабы Яги
Ирина Трушина @irinatru.writer
На лес опустился поздний вечер. Шёл проливной дождь. В избушке Бабы Яги пахло лесными травами и яблоками. Чувствовались нотки розмарина, мяты и чабреца, дурман-травы и лаванды. На столе горела свеча.
На половике у покосившейся печи свернулся калачиком чёрный кот.
– Идём, Черныш, сметанки положу, – позвала бабушка. – Одни мы с тобой в этой глуши, может, оно и к лучшему?
Кот поднялся, потянулся, стряхивая ленивость, опустился на задние лапы и принялся умываться, зазывая гостей.
В дверь избы постучали.
– Кого это на ночь глядя несёт? Свои все уже по печкам спят, – заворчала Баба Яга, схватилась за старую клюку и, прихрамывая, поплелась узнать, кто пришёл.
На пороге стоял промокший до нитки Иван-Царевич.
– Привет, Ягуся, разреши у тебя переночевать?
– Да ты садись, садись скорее, Ванюша. Вот тебе одежда сухая, – старуха взмахнула клюкой и откуда ни возьмись, появились штаны и рубаха, и чай горячий с мёдом. Рассказывай скорее, что случилось.
– А откуда одежда-то, Яга?
– Да так, секонд-хэнд от трёх медведей, рассказывай скорее, не томи!
Поведал Яге Царевич свою грустную историю. Бросила его, оказывается, Василиса, не успели и года вместе прожить.
– Вот и верь после этого в сказку: жили они долго и счастливо, – заплакал Ваня. – Чего же ты молчишь, старая?
– А что тут скажешь, дура твоя Василиса. Упустила счастье и не поняла даже. Да и ты тоже хорош, Ванюша, не обижайся на древнюю старуху. Думаешь, я всегда такой морщинистой была? Не-е-ет! Давным-давно, слыла Марфа Яговна первой раскрасавицей на деревне. Сватались к отцу моему и деревенские мужики, и царевичи знатные. Я – дура, всем отказывала, идеального мужа искала. Но тут появился Кощей, прикинулся добрым молодцем. Пообещал отцу золотые горы и увёз в дремучий лес, пока маменька с папенькой не опомнились.
Яга налила чай, посмотрела на гостя и ответила на вопрос, что плясал в его карих глазах:
– Уж и не помню, сколько одна живу. Как пелена с глаз сошла, увидела, за кого меня сосватали, и ужаснулась.
– Докочевряжилась, красавица, будешь теперь в моём дворце жить. Гости сюда не ходят, а если придут – обратно не возвращаются! – грозил Кощей.
– Пришлось смириться и остаться жить во дворце. Из развлечений только вышивание было да зеркальце волшебное, в котором можно места разные на земле увидеть. И не заметила, как превратилась в Бабу Ягу с морщинами и спиной радикулитной. Кому такая нужна?
Как-то раз, когда муженёк задержался в гостях у Змея Горыныча, собрала я скромные пожитки и пустилась наутёк. Пока путешествовала по миру с зеркалом, успела научиться разным приговорам да сбору трав лечебных, научилась птиц да зверей понимать, могу любую болезнь с помощью собранных трав излечить.
Глубоко в лесу нашла старую избу на курьих ножках и поселилась в ней. И задумалась, как же быть дальше. К людям не вернуться, страшной стала, наложили годы замужества за чудовищем свой отпечаток. Наслала чары на следы свои, чтобы не нашёл Кощей.
Зато со зверями и птицами в ладу зажила. Уходила с утра в лес, собирала травы полезные, помогала зайцам да медведям из капканов людских выбираться. Животные полюбили меня, чуть что, бежали в избу за помощью. Так и котик больной прибился. Не нужен хозяевам стал, выкинули в лес за ненадобностью. Вылечила я его и жить в избе оставила.
Вздохнула Баба Яга и продолжила:
– Вот моя история, Ванюша, а теперь отгадай загадку. Кто летает без крыльев и плачет без слёз?
Иван-Царевич призадумался.
– К чему об этом спрашиваешь, бабуся? Пусть будет облако на небе.
– Это на первый взгляд, но так можно сказать и обо мне. Слёзы выплакала давно, да летаю в ступе.
Яга оглядела избу, подмигнула коту и посоветовала гостю:
– Не бери пример с меня, Иванушка, не горюй о прошлом ушедшем. Любишь Василису – борись за неё, ну а ежели не люба стала – забудь и дальше иди. Жизнь людская коротка, успей счастье своё отыскать, не жди, что само собой всё решится!
Понял Иван-царевич, что Баба Яга сказать хотела. Ночь переночевал, а наутро оседлал коня и помчался у Василисы прощенья просить. Не всегда ждать нужно, когда человек любимый навстречу пойдёт. Если любишь, прощать ошибки следует и к голосу внутреннему прислушиваться. А гонор иногда и за пояс заткни, чтобы к Бабе Яге опять бежать не пришлось!
