Иван Николаевич Пальмов
Человечики
– Как тебя зовут? – спросил я и подумал что начал неплохо.
– А как ты думаешь? – спросил разукрашенный сидящий.
– Такие вопросы затем и задаются, что бы узнать точный ответ, – констатировал я.
– Тогда я отвечу, что это не важно, – проговорил парень, а затем встал и пошел медленным шагом.
Я так же поднялся на ноги и пошел за ним, думая, что тем самым он хочет продолжить беседу, или быть может показать мне, что-то особенно важное. Однако и теперь не происходило ни чего удивительного. Как только я стал его догонять, он обернулся и подозрительно посмотрел на меня, а после и вовсе убежал неизвестно куда.
Я подошел к краю чаши и снова поник. Буквально за несколько минут, веселье в радужном цвете стало проклятым нуаром, гнетущим до глубины души.
– Ты, верно, напугал этого паренька, – раздался хриплый голос у меня за спиной.
– Эх, мать твою, дед говорящий, – скороговоркой вырвалось у меня. – Напугал блин. – обернувшись я действительно увидел деда. «Как и хотел» – почему то мелькнуло в моей голове.
– Простите великодушно, – пробубнил дед, и стал, уже было уходить.
– Не, не, не. А ну давай обратно, – возвращая деда, крикнул я.
Дед присел на край чаши, посмотрел на меня и улыбнулся. Я тоже стал улыбаться, да того аж, что слезы наворачивались на глаза. Мы засмеялись.
Оказалось, что чаша эта была не одна, кругом еще десятки таких, и поменьше. Везде фонтаны и водопады разных цветов. Кругом одни краски, а мы идем не спеша и снова молчим. И у деда надо заметить получалось как будто бы лучше, весь седой с плешью на голове, небольшой, но широкой бородой, глубокими глазами он выдавал собой незаурядного мудреца… Хемингуэй не иначе. Надо же вспомнил еще. Брожу, понимаешь с Эрнестом. Я чуть не засмеялся, но не стал. А на Хемингуэя он все-таки похож.
–Могу я узнать твое имя? – робко спросил я, все еще побаиваясь, как бы этот вопрос не отпугнул от меня еще и старика.
–Герберт, – выговорил дед, так будто только что придумал.
– А,– выдавил я, не подумав о продолжении диалога.
– А тебя как зовут? – спросил Герберт.
– Я вот, так сразу, наверное, и не скажу, не помню просто, – протяжно произнес я, словно еще вспоминая
–Как же мне тебя называть?– спросил Герберт.
–Не знаю, у меня нет чувства, что мне принадлежит имя. Может от того что я не хочу ему принадлежать… а для тебя я невидимый розовый кот, в которого ты почему то веришь, – предложил я.
– Ладно, пусть кот, но почему розовый? – спросил старик.
–Потому что невидимый, – подмигнул, я и пошел, куда-то от этого разговора. Дед помедлил еще пару секунд, пытаясь вымолвить, что-то после, но только вытянул указательный палец немного вперед, опустил руку и двинулся вслед.
Посмотри на нас сверху. Вот мы идем по большому застолью, которое еще не началось, но уже близится, и огромные блюдца встают у нас на пути, одни только блюдца на белой скатерти. Мы обходим их стороной потому что, знаем – в них ничего нет. Длинны границы этого стола и кончатся ли вовсе, если здесь пирует свобода?
– Куда ж мы идем? – все же спросил Герберт. Не то что бы он устал, просто для него поход был в новинку.
– Нам нужно кое-что найти, – сказал я и остановился для разъяснений.
– И что же? – снова спросил дед.
– Мы ищем фонарь, который опрокинул на меня ночь, и унес туда где мне не по себе, – ответил я.
– фонарей я здесь не встречал, не то это место где нужны фонари, – прокомментировал Герберт, –а все же, есть ли в том смысл – искать фонарь?
– Именно он нам и нужен, – снова отвечаю я.
–Фонарь? – воскликнул дед.
– Смысл. На кой нам фонарь, если смысла в нем нет? Здесь, везде светло ,– только успел сказать я, как в голове старика начало, что-то пробуждаться, выплескиваясь в гримасы.
– Я помогу тебе, но меня тебе должно стать жаль, ну или постарайся не забыть хотя бы, – печально произнес дед.
– Ты не пойдешь со мной? – почти без вопроса сказал я.
– Я просто поклялся. Теперь я не могу нарушить, чьей либо свободы. Даже во благо другим, нельзя начинать эту цепь, – сказал стрик, и похоже я его понял.
– Есть один город, – начал Герберт, – в этом городе вовсе ни кого нельзя найти, но он не мертвый. В нем живет все кроме людей, они свободны и не хотят принимать ни кого, кто мог бы ими воспользоваться. Думаю, там есть твой фонарь.
– Поверь, Герберт, ты можешь намного больше, – я снова ему улыбнулся.
Этот путь не станет большим приключением, где следовало бы спасать друг друга и бежать сквозь тернии. Так было понятно совсем, сразу, как только у нас появилась цель почти столь же реальная, как и все вокруг нас. Желто розовый закат менялся, но не переставал быть закатом, только круги гуляли по небу, а под ним будто вовсе ничего не было. «Не опускай голову, не смотри на них», – говорил я себе, нам пора уходить.
Вдалеке оставались белые чаши фонтанов, а впереди нас ожидал путь, увенчанный большим силуэтом города или огромного замка. Замок тот походил на дракона с вонзенными в тело пиками, то верно были башни, а может так просто казалось. Самое главное, что небо было там другим, оно снова было синим и всякий раз как не посмотришь, найдешь звезду, опустишь взгляд и ее уже нет, но появляется новая. Может и звезда просто гуляет и прячется временами в небесном тумане? Загадки здесь появляются снова и снова, а ты просто сам выбираешь на них ответ. Чудно как. Бедный Герберт плелся так будто на каторгу, ну а кто ему виноват? Пожалуй, кроме меня не кому. Твою тишину нарушил я. Я вызвал тот резонанс, который толкает одну костяшку другой и так следом всех сразу. Им не нужна моя реальность, как и ни кому другому. Реально то, во что веришь ты сам, и если доказать что это не так, вселенная потеряет целый мир, пусть их у нее и не мало.
– Пожалуй, надо прощаться? – с тоской проговорил я.
– Пока не стоит, идти еще долго, дай хоть наболтаться, – остановил меня Герберт и улыбнулся немного стесняясь.
– Тогда я расскажу историю, очень короткую, если позволишь, – предложил я.
– А потом я, – вставил дед.
– Хорошо, – подтвердил я.
– Как-то раз, я побывал на концерте. Там было полно народу, все плясали, прыгали и веселились. А я был среди них. Так много людей и все чувствовали тоже, что и я. Нас объединяло это, и не было лишних, мы толкались друг о друга и кричали. Я вышел оттуда ошарашенный, задушенный атмосферой, и не хотел ее выпускать. Только лишь одна мысль успела проскочить сквозь бурю эмоций. Мимолетная, крошечная мысль, которая завладела мной целиком – « тот, кто ее творит» – эту самую атмосферу. Должно быть, он чувствует нечто большее, подумал я.
Не стоит говорить, что было потом, между взглядов по обе стороны. Вот я стою на сцене и поднимаюсь все выше, уже совсем большой, чувствую, будто должен лопнуть прямо сейчас. Еще чуть-чуть, но я ухожу, и уходим все мы. Все еще в диком восторге и только я не понимаю, как здесь оказался. Вычеркнули весь промежуток, и я уже ничего не почувствовал. Тогда я решил, что меня не было там вовсе. А как думаешь ты?
– Хорошо, что ты не лопнул, – протянул старик, и мы засмеялись.
– А в чем же заключается твоя история? – спросил я Герберта.
– Она, несомненно, была, но я не стану ее рассказывать, потому что ты и так ее знаешь, – сказал старик.
– Здесь и впрямь ничего не случается? – полюбопытствовал я.
– А зачем, когда вечность, – ответил Герберт.
– Я не согласен, вечность была бы и без нас. Наша жизнь не имеет смысла для вечности, она создана в ней, – начал, было, я, но Герберт прервал меня, что на него было как-то и не похоже.
– Что вообще наша жизнь? Жизнь у каждого есть своя и мы всего лишь их пересекаем, – серьезно сказал Герберт.
– Пожалуй, – ответил я, но не медля продолжил, опережая победный взгляд старика, – а еще есть любовь. Без которой жизни пересекаться бы не стали, – закончив фразу я посмотрел на деда и снова увидел печаль на его лице, но тем не менее я чувствовал, что сказать был должен.
– Кого же ты любил, мальчик? – спросил меня дед.
– В ваших краях не особенно много девушек, да и приветливостью они не отличаются, так что пока нет … – выдавил я концовку фразы.
– ну, эт понятно, – прыснул дед.
– А если в целом, мне есть, кого любить. Говоря о друзьях это слово тоже уместно, если они настоящие. Мне не подойдет слово уважение, уважать можно даже врага и только близких, любить, – не знаю, удивил ли я деда, но мне кажется, в этот момент мы будто поменялись местами. Пожилой старик выглядел маленьким мальчиком перед юнцом, в мысли которого закралась мудрость. Быть может и ничего умнее в мою голову в жизни не придет, но тогда я знал, что бесконечно прав.
За нашим разговором прошло немало времени. Звездочка исколесила все небо, а больше ни чего и не изменилось, замок, как и был, все так же огромен, туман стоял над ним неподвижно. Менялись ощущения, не более. Под ногами же стало чуть больше песка или пыли. Видно все же то был песок, только очень мелкий. Старик шел бодро и от того меня все больше удивляло, что на песке оставались протяжные следы, как от шаркающих ног. Я начал гадать, каким будет город. Должно быть, он не станет смотреть на меня как любой другой, утонувший в собственном быте. Нет, не о нем эта песня. Мы идем в живой город.
Побудь за стеною
В расхожих клише
Дай время покою
Кирпичной душе
Ступай в свою рощу
В богатый эдем
Оставь свои мощи
Где ты еще нем
Дальше он не пойдет. На горизонте был все тот же туман, а в нем замок, но порог тумана близок и за него мне придется идти одному. Герберт – заложник собственной клятвы, мне все-таки жаль тебя, но произносить это вслух я не стану, не хочу снова вызвать в тебе противоречивых чувств. Ты абсолютно прав в своей идее, потому что она твоя, а пока так, ты остаешься собой.
–Пора прощаться, – с грустью сказал я, хотя в душе больше было надежды.
– Пора, – сказал Герберт почти отрешенно.
–Я передам привет от тебя фонарю, – улыбаясь, произнес я.
– Не нужно, я и сам бы мог, но… – старик недоговорил, я все равно все понял.
– Я обязательно буду помнить тебя, – я начал прощаться.
– Если снова вернешься, не зови ни куда, – улыбаясь, сказал Герберт.
– Ты можешь гораздо больше, – сказал я и протянул руку. Старик взял ее в обе ладони, и не глядя на меня, потряс ее, а затем поднял свой взгляд, тот же самый что и при встрече, немного смущенный.
Неподвижный туман стеной оставался позади, будто скованный волей чудесного города, в веках стоять на страже. Неожиданно я оказался в самом центре, словно рукой подброшенный за его стены. Тишина нависла надо мной, так как бывает в преддверии опасности. Я опустил глаза, и камни уставились в них. Когда тебе смотрят в затылок, ты ощущаешь нечто похожее. Кругом огромные башни стрелами возвышаются над маленькими домами из серого камня. Дорожки того же цвета что и дома, устланы ровно, как зеркало. Вдоль домов тянутся тротуары с горшками зеленых растений, в линию стоят фонари. Только под фонарями вовсе нет лавочек, как было тогда у меня. Ближе к домам ютятся телефонные будки, красные настолько, что в общей серости режут глаза. Чуть поодаль виднеются мостики, дугой переложенные через канал. Возможно, то была настоящая река, вот только вода в ней показалась какой-то слишком яркой, синей – синей. Лишь на картинке я как-то видел такую воду в одном озере среди скал. Я слегка обернулся, и стало совершенно ясно – передо мной самый центр этого безлюдного творения цивилизации. В один большой круг, здесь была раскинута площадь, а посреди нее… мы привыкли видеть фонтан, большую статую или колонну. На этой площади красовался совершенно обычный стул, но в самом ее центре. Я вдруг понял, что должен был захотеть сесть на него. Так поступил бы едва ли не каждый, но мне это не к чему. Любой, кто остался бы здесь непременно бы сел. Город не угадал моего желания, и я побрел дальше.
Перед глазами начинает все плыть, когда увиденное кажется необычным. Первый же шаг камни на дорожке встретили раздраженно, будто пытаясь уйти от прикосновений ног, выгибались, уходя в землю. Дома оборачивались и смотрели на меня окошками, щурясь и нервно кряхтя. Ох уж этот таинственный город, всех ли ты сводишь с ума? Я подумал спросить у них сразу только то, что мне нужно, но испугался и шел себе прямо, стараясь наступать как можно нежнее. Так я дошел до той самой реки, чьи воды изумрудного цвета стояли под одним из мостов.
Плюхнуться в воду
Разбежавшись с моста
Тасуя колоду
Не видеть хвоста
Грохнуться в землю
В гранитный настил
Руби эту петлю
Пока не поплыл
Хватайся за воздух
Тяни в себя крик
Ржавые гвозди
Рисуют твой лик
В панике неведения всегда горит свет. То виден маяк в суматошной пучине. Обдумывая планы поисков, я снова и снова пытался побороть в себе желание угадать свой фонарь в бесчисленном множестве тех, что стояли вдоль по аллее. Он мог бы стоять и тут, будь он не моим, но я знал, что один из этих вдруг унесет меня совсем не туда. Знаю, что вы вовсе того не хотите, совсем не нужен я вам. Простите меня, что я тут не ради вас, хоть вам этого не было нужно.
Улицы бегали вокруг моей головы, будто следуя за моим шествием. В общей суматохе, как ни странно, города, в котором ни кого нет, я вовсе не чувствовал страха. Погодя на маленьком мостике, по самому центру, я вдруг понял: «здесь никогда не дует ветер». Абсолютная тишина, что не тревожит и не пугает. В тишине всегда есть сила, она дает ее, обязательно требуя нечто взамен. Крик души исходящий воплем наружу. Иначе ее не услышать. На миг даже фонари вылетели из головы. Но я снова вспомнил, мне даже стало как-то неловко. Долго, видимо, нельзя стоять в тишине. Надо идти.
Дома и мосты, узкие улочки, грудой стоят один к одному. Я шел уже долго, а кругом все тоже, что и всегда, скучный надо признать город. Так можно сойти с ума. Я здесь постоянно норовлю с него сойти, но пока не выходит. Впервые воспоминания нахлынули здесь сами собой. Я вспомнил, как пытался выстроить хоть что-то в сплошной пустоте, а у меня все ни как не выходило. Эта мысль меня приободрила. Дома стали отличаться один от другого, глиняные, из камня слегка покрытого мхом, деревянные, большие и малые. Стоило обратить чуточку внимания, как каждый из них постарался выделиться один от другого. Казавшаяся бесконечность, понемногу рассеивалась с бакалеями улочек, лестницами на порогах реки. Я подошел к берегу, сел и погрузил ноги в воду. Вода была теплой, так что ее почти и не чутно. Река казалась не настоящей, чувство было такое, будто мои ноги просто укрыты в большое синее одеяло. Я потянулся рукой, как вода вдруг стала прозрачной, и мне захотелось спать. Только не здесь, не хватало мне еще рухнуть в реку, да и фонарь найти надо. Я встал и направился в сторону от реки. Должно быть, где то в этом городе есть парк и уютная скамейка, чтобы пережить ночь.
Какая к черту ночь? Ведь их не бывает здесь просто так, а ночь от того лишь, что хочется спать. Нужно срочно искать парк. Он обязательно есть, подумал я. Я вспомнил, как попал сюда и побежал со всех ног, чтобы вернуться. Преодолевая сон, и не успев отчаяться, когда силы подходили к концу, я увидел то, ради чего пришел в этот город. У самого входа в огромный зеленый парк стояла скамейка, а над ней, склонив голову, возвышался сутулый фонарь.
Без снов и взглядов на прошедшую ночь
Несет меня голос по линии прочь
Только б проснуться в открытых глазах
Обратно вернуться не запутавшись в снах
Как жутко тянется время, когда очень ждешь. Есть ли оно вообще – наше время, которое мы делим, пытаемся остановить или хотя бы измерить, есть, наверное, лишь события, которые идут одно за другим, так долго, как только они этого захотят. Лишь бы оказаться там. Не напороться снова на унылые чаши под небосводом сплошных закатов. Не очутится в немом городке живых улиц, и наконец, не увидеть старика, хоть мне и жаль. О том, что не могу остаться на месте, я знал так же отчетливо, как видел этот фонарь. Вернее, чем самый настоящий фонарь. Вот только бы обратно.
Открыв глаза, передо мной была самая унылая картина, какую я помню. Сплошь белый цвет. Словно поволокой окутало глаза, и я даже боялся обернуться, но после почувствовал, что всего лишь лежу и, наверное, не все так уж страшно. Я ожидал всего на свете, когда открою глаза, а их придется открывать снова. Повернув голову чуть на бок, мне стало легче. Это было всего лишь облако. Я поднялся на ноги и взревел от счастья. Боже мой, я снова дома. И теперь события снова идут как попало, а мне так хочется увидеть друзей.
Мне жутко от своих снов, особенно когда я не сплю, а здесь такое бывает. Сами видели. Хорошо, что это случается лишь на время. Я снова их вижу, прижавшись спиной к огромному дубу, сидит Боб, а на его руках мистер Вульф. Бедняги мои, как же вы со мной живете.
– Без тебя стало бы скучно. – крикнул Боб от своего дуба.
– Я все это вслух, что ли… – прервавшись, произнес я.
– Ты просто очень долго спал.
– Простите меня, я не хотел…
– Ну, Бог с ним. Чего нам теперь делать?
Я долго глядел на них, пытаясь вымучить в себе выбор. Должен ли я рассказать им, сказать правду о том мире, в котором только что побывал. Молчи я, мы и дальше останемся вместе, идущими неизвестно куда. Путь этот теперь уже наверняка потерян, размыт, будто акварель под дождем. Но есть еще правда и тогда как знать, что случится. Самое главное в этом выборе то, что я так и не понял тот мир, но раз уж он есть – это что-то да значит. Если я расскажу Бобу о другом мире, он может уйти, исчезнуть как придуманный в моем подсознании. Если только он не настоящий, так непременно случится. Можно обманывать себя долго, но теперь от выбора уже не деться. Это ведь мой мир, стоит это признать. Я ведь никогда не прощу себе сделанного Боба. Он почти такой, но если это не он, с ним нельзя так. Нельзя просто взять и назвать нового плюшевого мишку именем старого медведя, пусть даже он и похож. Пусть даже и купил ты его только поэтому. Пусть тот останется в памяти, но с ним так нельзя. Странно может так думать о друге, сравнивая его с медведем, но думаю, он бы понял, если б слышал.
– Пройдемся немного. Решишь позже, – предложил Боб.
А я признаться уже и забыл вопрос. Вскоре я вспомнил или логика навела меня, но с начала моей прежней мысли как будто прошла ни одна минута.
Потихоньку мы тронулись в путь, самым подрывным оказался, как всегда, мистер Вульф. Он побежал очень быстро, вернулся, когда мы отстали и высоко подпрыгнул. Так что мы оба сначала даже испугались, а после долго смеялись и просили повторить фокус.
Вернувшись в город, нас, как и прежде, ожидало нечто новое. Выбирая новый путь, мне в голову приютилась мысль. Сейчас нужно решить, иначе любой выбор уже будет не верным. Мы проходили витрины и лавки. Я видел их все, наверное, прежде, какие-нибудь маленькие тараканы уносили их по дальним углам, прятали подальше, чтобы сейчас показать.
– Шарлатаны, – тихонько буркнул я.
–Кто? – спросил Боб.
–Не знаю. Но должно быть они правы.
Мы остановились. Боб бросил недоуменный взгляд в мою сторону. Затем он сказал:
– Ладно.
Мы пошли дальше. Шли, болтая о всякой чепухе. Например, зачем тут столько машин, если на них ни кто не ездит, зачем стоят банкоматы, если все бесплатно. Когда речь зашла о том, не войти ли нам куда-нибудь из любопытства, я начал свой рассказ.
–Эта ночь неспроста была долгой. Я был в одном совершенно невероятном месте, вовсе не рядом когда вы спали. То место я бы, наверное, не смог бы описать так, чтобы ты понял. Если б не одно «но», ты и сам его видел, лишь только не глазами. Это мир, которым ты грезишь, свобода, которую ты всегда хотел. Но может тем оно и ужасно, что мы так любим эти прозрачные грани. Никогда не знаешь, когда он кончится. Как на стеклянной доске, что висит над пропастью. Всегда хочется дойти до конца. Если ты захочешь, я расскажу больше, и ты сам отправишься туда. Свой выбор я уже сделал. Я рассказал. Я делаю это явно не из эгоизма, но и не ради дружбы, а просто для тебя. Теперь выбирать тебе, и единственное что я хочу, не делать тебя заложником моего существования.
