Жорж Сименон
Мегрэ в меблированных комнатах
Инспектор захлопал веками.
– Ты ходил туда-сюда?
Веки раненого снова опустились.
– Ты кого-нибудь ждал?
Отрицание.
– Возможно, в течение часов, предшествующих выстрелу, ты видел кого-нибудь, кто следил за тобой?
И снова отрицательный ответ.
– Ты зажег сигарету?
В глазах Жанвье сначала мелькнуло удивление, но затем он тут же слабо улыбнулся. Он понял логику Мегрэ.
– Да, – ответили веки.
Если верить врачу, то выстрел был произведен с расстояния около десяти метров. Если считать, что рядом с домом мадемуазель Клеман не было ни единого уличного фонаря, значит, фигура Жанвье почти сливалась с окружающим мраком.
Но в ту секунду, когда инспектор зажег сигарету, он стал отличной мишенью.
– Ты не слышал звук открывающегося окна?
Раненый напряженно вспоминал, затем отрицательно качнул головой, хотя в его движении не было твердой уверенности.
– Ты хочешь сказать, что ты слышал звук открывающегося окна, но не в момент выстрела?
Все так и было.
– Я полагаю, что в течение того вечера открывались и закрывались многие окна?
Вполне естественно, ведь тот день выдался теплым. Жанвье подтвердил догадку комиссара.
– В доме мадемуазель Клеман тоже?
Еще одно «да».
– Но не в момент выстрела?
«Нет».
– Ты никого не видел и не слышал?
«Нет».
– Ты можешь вспомнить, куда ты смотрел, когда тебя настигла пуля?
Положение тела на асфальте не могло помочь полицейским, потому что случалось, что человек, сраженный пулей, падая, мог сделать полуоборот или оборот вокруг собственной оси.
Жанвье напряженно вспоминал, от усилия на его лице появилась болезненная гримаса. Мадам Жанвье их больше не слушала. И не только из скромности. Она подошла к медсестре и теперь тихо беседовала с ней, без сомнения, задавая вопросы, а также давая робкие рекомендации.
Нет, Жанвье не мог вспомнить. И это было естественно: в тот вечер он так много ходил взад и вперед по тротуару…
– Возможно, ты обнаружил какие-то сведения о Паулюсе или его сообщнике, которые не фигурируют в твоих отчетах?
Это могло стать единственным правдоподобным объяснением случившегося, но Жанвье в очередной раз ответил отрицательно.
– У тебя не появилось каких-то новых данных, касающихся других текущих или даже давно законченных дел?
Жанвье опять улыбнулся, разгадав ход мысли комиссара.
И на сей раз «нет». Все предположения оказывались ложными и отпадали одно за другим.
– Подведем итог: ты зажег сигарету и раздался выстрел. Шагов ты не слышал. Ты вообще не слышал никакого шума, просто упал и потерял сознание.
– Месье комиссар, – вмешалась медицинская сестра, – я сожалею, но вынуждена вас прервать; доктор дал строгие инструкции.
– Не беспокойся, Малыш Жанвье. А главное, больше не думай об этом деле.
Губы инспектора чуть шевельнулись, и Мегрэ, достаточно хорошо знавший своего подчиненного, угадал вопрос.
– Начиная с сегодняшнего дня, я обоснуюсь на улице Ломон, в доме мадемуазель Клеман, и в конце концов я раскопаю правду. Ты мне веришь?
Бедняга Жанвье! Он уже представил себе комиссара в меблированных комнатах толстой мадемуазель, и теперь инспектор мечтал отправиться туда вместе с патроном!
– Я должна проститься с тобой, Альбер. Мадам Дамбуа была так любезна, что согласилась присмотреть за детьми в мое отсутствие. Я буду навещать тебя каждый день. Возможно, завтра мне разрешат побыть с тобой дольше.
Мадам Жанвье бодрилась, но, оказавшись в коридоре наедине с Мегрэ, она не смогла сдержать рыданий. Комиссар тактично поддерживал женщину под руку и молчал, не пытаясь ее успокоить.
Он предпочел звонить из своей квартиры, которая внезапно показалась ему почти чужой. Мегрэ не только не привык находиться дома в одиночестве, но ему также было непривычно оставаться там в рабочие часы, если, конечно, это было не воскресенье.
Полицейский распахнул окна настежь, налил себе рюмочку сливовицы и принялся засовывать в старый кожаный чемодан белье и туалетные принадлежности.
Телефонный звонок комиссара застал мадам Мегрэ в больнице, где она ухаживала за выздоравливающей сестрой.
По всей видимости, из-за того что она была так далеко, мадам Мегрэ боялась, что муж ее не услышит, и говорила резким, даже визгливым голосом, который показался комиссару совершенно незнакомым и от которого подрагивала телефонная трубка.
– Нет, со мной ничего не случилось… Я звоню тебе, чтобы сказать, что меня не будет дома сегодня вечером. А также объяснить, почему я не подходил к телефону вчера вечером…
Супруги условились, что мадам Мегрэ будет звонить мужу каждый вечер ровно в одиннадцать часов.
– Жанвье ранен. Да, Жанвье… Нет… Он вне опасности… Алло! Но в интересах следствия я вынужден переселиться на улицу Ломон… Буду жить в меблированных комнатах… Мне там будет хорошо… Да, конечно!.. Я тебя уверяю… Хозяйка дома прелестна.
Комиссар совершенно неожиданно использовал это слово, и оно вызвало у него улыбку.
– У тебя есть карандаш и бумага? Запиши номер. И звони мне немного пораньше, между девятью и десятью часами вечера, чтобы не будить всех жильцов, потому что аппарат находится в коридоре, на первом этаже… Нет, я ничего не забыл… Очень тепло, почти жарко… Я уверяю тебя, что пальто мне ни к чему…
Мегрэ еще раз заглянул в буфет, где находился графинчик с золотой каймой по горлышку, и наконец вышел из квартиры с тяжелым чемоданом в руке. Закрывая дверь на ключ, комиссару почудилось, что он совершает предательство.
Он решил поселиться на улице Ломон исключительно в интересах следствия или же потому, что боялся возвращаться в пустую квартиру?
Радостная мадемуазель Клеман устремилась навстречу полицейскому, ее крупная грудь, словно желе, колыхалась при каждом движении.
– Я не стала ничего трогать в комнате, так как вы мне велели, лишь сменила белье и положила новые покрывала.
Воклен, сидящий в кресле возле окна с чашкой кофе в руке, поднялся и настоял на том, чтобы лично отнести чемодан комиссара наверх.
Действительно, забавный дом, совершенно не похожий на обычные дома с меблированными комнатами. Старый, но сияющий чистотой, а главное, дышащий удивительным весельем. Повсюду, и даже на лестнице, обои светлых тонов, в основном бледно-желтые в цветочек. Но ничего старомодного или безвкусного. Деревянные перила, отполированные временем, ступеньки, приятно пахнущие воском, и никаких ковров.
Комнаты в основном просторные, больше, чем в обычных гостиницах. Они вызывали воспоминания о старых добрых провинциальных тавернах. Вся мебель была старинной: высокие и глубокие шкафы, пузатые комоды…
Мадемуазель Клеман проявила заботу, которой комиссар никак не ожидал, и поставила в центр круглого стола вазу с цветами, милыми и скромными, купленными у столь же скромной цветочницы.
Хозяйка дома поднялась в комнату вслед за Мегрэ.
– Быть может, вы пожелаете, чтобы я разобрала ваш чемодан? Мне кажется, что вы не привыкли делать это самостоятельно.
И она добавила, залившись очаровательным грудным смехом, заставившим задрожать ее грудь:
– Если, конечно, в вашем чемодане не хранится нечто, чего я не должна видеть.
Мегрэ подозревал, что мадемуазель Клеман точно так же обращается со всеми своими постояльцами, и движет ей отнюдь не подобострастие или профессиональный долг. Просто она искренне хотела помочь. Комиссар даже подумал, что домовладелица во многом схожа с мадам Мегрэ, только с той мадам Мегрэ, у которой нет мужа и которая изливает свою нежность и заботу на жильцов.
– Как давно вы держите меблированные комнаты, мадемуазель Клеман?
– Десять лет, месье Мегрэ.
– Вы родились в Париже?
– В Лилле. Точнее, в Рубе. Вы когда-нибудь бывали во «Фламандской пивной» в Рубе? Мой отец работал там официантом целых сорок лет, и его все знали и уважали. Мне еще и двадцати не исполнилось, когда я начала работать кассиршей в этом же заведении.
Слушая болтовню хозяйки, можно было себе представить, как маленькой девочкой она играла в куклы, затем стала играть в кассиршу и наконец – в хозяйку меблированных комнат.
– Я всегда мечтала обосноваться в Париже, и вот, когда мой отец скончался, оставив мне небольшое наследство, я купила этот дом. Но я не могла бы жить в одиночестве. Мне необходимо видеть вокруг себя людей, ощущать жизнь.
– Вам не приходила в голову мысль выйти замуж?
– Тогда бы я уже не была хозяйкой самой себе. А теперь вы не будете столь милы и не оставите меня ненадолго? Мне неловко распаковывать ваш чемодан прямо у вас на глазах. Я предпочла бы остаться в одиночестве.
Мегрэ знаком велел Воклену следовать за ним. Спускаясь по лестнице, полицейские услышали звуки фортепьяно и женский голос, выводящий рулады. Все это доносилось с первого этажа.
– Кто это?
И Воклен, уже познакомившийся со всеми постояльцами, объяснил:
– Месье Валантен. Полное имя – Валантен Декерр. Тридцать лет тому назад он был довольно известным опереточным певцом и взял псевдоним «Валантен».
– Если я ничего не путаю, комната слева.
– Да. Но только не комната, а скорее апартаменты. В его распоряжении находятся небольшая гостиная (именно там он дает уроки вокала), спальня, ванная комната и даже кухня. Он сам себе стряпает. Заниматься к нему приходят главным образом совсем юные девицы…
