Жюль Верн
Таинственный остров
Пенкроф с Гербертом, согнувшись, стали осторожно подкрадываться к дереву, на нижних ветвях которого расположилось множество маленьких птичек, на лету ловивших насекомых, служащих им пищей. Снизу было видно, как их покрытые перьями лапки крепко охватывали веточки, на которых они сидели.
Охотники приподнялись и, размахивая дубинками, начали сбивать с веток трегонов, которые и не думали улетать. Почти сотня птиц лежала на земле, когда остальные сообразили, что им пора спасаться, и улетели.
– Ух! – с довольным тоном проговорил Пенкроф. – Вот дичь, вполне подходящая для таких охотников, как мы! Ее можно ловить голыми руками!
Он нанизал трегонов, как полевых жаворонков, на гибкий прутик, и исследователи отправились дальше. В этом месте река слегка закруглялась и поворачивала к югу, но потом опять изменяла свое направление, потому что она должна была брать начало в горах, питаясь растаявшим снегом, покрывавшим склоны средней вершины.
Главной целью экскурсии было, как известно, желание раздобыть для обитателей Гротов как можно больше дичи. Нельзя сказать, что цель эта была достигнута. Поэтому Пенкроф упорно продолжал поиски добычи и сердито ругался, когда какое-нибудь животное, которое он даже не успевал рассмотреть, быстро убегало, скрываясь в высокой густой траве. Если бы еще с ними была собака! Но Топ исчез вместе со своим хозяином и, вероятно, погиб вместе с ним.
Около трех часов дня охотники заметили стаю других птиц среди кустов можжевельника, где они склевывали душистые ягоды. Вдруг в лесу раздались громкие звуки трубы. Эти странные звучные рулады издавались птицами семейства куриных, которых называют глухарями. Через несколько минут они увидели несколько пар этих птиц, отличавшихся желтовато-коричневым оперением и коричневыми хвостами. Герберт опознал самцов по приподнятым перьям на шейке. Пенкроф, как только увидел этих крупных птиц, сразу решил во что бы то ни стало завладеть хоть одной из них, величиной с хорошую курицу, а по вкусу напоминавшей рябчика. Однако глухари держались очень осторожно и не позволяли им к себе приблизиться. После нескольких бесплодных попыток, которые только распугали птиц, Пенкроф сказал своему спутнику:
– Нечего и думать достать их дубинкой, придется попытать счастья и поймать хоть одного из них на удочку.
– Как ловят карпов? – спросил Герберт, очень удивленный таким планом.
– Да, как ловят карпов! – серьезно ответил Пенкроф.
Моряк отыскал в траве с полдюжины гнезд глухарей, в каждом гнезде было по два-три яйца. Но он не взял ни одного и даже не дотронулся до яиц, так как был уверен, что скоро на гнезда вернутся их хозяева. У него в голове в это время уже сложился план, как завладеть не только яйцами, но и птицами. Вот почему он сказал Герберту, что хочет попытаться поймать глухарей на удочку. Отойдя на некоторое расстояние, Пенкроф начал мастерить рыболовные снаряды с такой тщательностью, которой позавидовал бы даже ученик Исаака Уолтона[8]. Герберт очень заинтересовался этим процессом и внимательно следил за работой, хотя и не надеялся на успех. Лески были сделаны из тонких лиан, связанных одна с другой, длиной от пятнадцати до двадцати футов. Толстые, очень крепкие шипы с загнутыми концами, добытые на кусте малорослой акации, были привязаны к концам лиан вместо крючков. Что касается приманки, то для этой цели прекрасно подошли жирные красные черви, копошившиеся в земле.
Приготовив удочки, Пенкроф пригнулся, осторожно пополз по траве и разложил концы лесок с крючками у самых гнезд. Затем он все так же осторожно отполз назад и спрятался с Гербертом за большое дерево, крепко держа в руках концы лиан. Теперь оставалось только терпеливо ждать, пока клюнет рыба, то есть пока птица схватит приманку.
Прошло не меньше получаса, пока наконец глухари, как это и предвидел Пенкроф, стали парами возвращаться к своим гнездам. Они прыгали по земле, что-то клевали и, видимо, вовсе не подозревали, что близко от них сидят в засаде охотники, которые, впрочем, приняли меры на этот счет и уселись с подветренной стороны.
Герберт хотя и не верил в успех, но тем не менее с большим интересом следил за птицами. Он даже затаил дыхание, а Пенкроф – тот и вовсе не дышал и неподвижно сидел, вытаращив глаза, открыв рот и оттопырив губы, словно собирался проглотить глухаря живьем.
Между тем глухари спокойно расхаживали вокруг удочек, не обращая на них никакого внимания. Пенкроф начал слегка подергивать леску, и червяки зашевелились как живые.
Наверное, в эту минуту моряк волновался гораздо больше, чем обычно волнуется даже самый страстный любитель рыбной ловли, который к тому же не видит своей добычи в воде.
Движения червячков заинтересовали птиц, и они подскочили к приманке, широко раскрыв клювы. Три глухаря, наверное самые прожорливые, вместе с приманкой, то есть с червяком, проглотили и крючок. Пенкроф резким движением дернул за лески и «подсек» добычу. Сильное хлопанье крыльев и громкие тревожные крики глухарей послужили доказательством, что птицы пойманы.
– Ура! – закричал Пенкроф, бросаясь вперед, в ту же минуту у него в руках бились три пойманных глухаря.
Герберт громко захлопал в ладоши. Он в первый раз видел, как ловили птиц на удочку, но Пенкроф, как человек очень скромный, объяснил, что он уже и раньше проделывал такое, хотя заслуга этого изобретения принадлежит не ему.
– В нашем положении, – добавил он, – нам придется пускаться и не на такие хитрости, если только не выберемся отсюда!
Пенкроф, очень довольный, что они вернутся не с пустыми руками, связал глухарей за лапки и сказал Герберту, что пора двигаться в обратный путь, потому что солнце уже клонилось к закату.
Обратный путь они совершили, следуя по течению реки, и часов около шести усталые, но очень удовлетворенные результатами своей экскурсии Герберт и Пенкроф стояли уже у входа в Гроты.
Глава седьмая
Наб еще не вернулся. – Размышления журналиста. – Ужин. – Тревожная ночь. – Буря. – Ночные поиски. – Борьба с дождем и ветром. – В восьми милях от Гротов.
Гедеон Спилет, скрестив руки на груди, неподвижно стоял на песчаном побережье и смотрел на море, которое на восточной стороне горизонта сливалось с огромной черной тучей, быстро продвигавшейся по небу. Ветер, уже довольно сильный, усиливался к ночи. По всем признакам собиралась буря, которая должна была разразиться в самом скором времени.
Герберт вошел в грот, а Пенкроф направился к журналисту. Полностью погруженный в свои мысли, Спилет даже не заметил их возвращения.
– А ночь будет скверная, мистер Спилет! – сказал моряк. – Дождя и ветра будет столько, что даже буревестники[9] останутся довольны!
Журналист обернулся и, увидев Пенкрофа, сразу спросил:
– На каком расстоянии от берега, по вашему мнению, наш шар подхватило ветром, когда сорвался мистер Смит?
Пенкроф не ожидал такого вопроса. Он немного подумал и сказал:
– Не больше чем в двух кабельтовых.
– А кабельтов – это сколько? – спросил Гедеон Спилет.
– Это около шестисот футов.
– Значит, – продолжал допытываться Спилет, – Сайрес Смит исчез в тысяче двухстах футах от берега?
– Около того, – ответил Пенкроф.
– А вместе с ним и собака?
– Да.
– Что меня всего больше удивляет, дружище Пенкроф, так это исчезновение Топа. Неужели он не мог проплыть такое небольшое расстояние и тоже погиб вместе со своим хозяином? Наконец, если оба они утонули, почему до сих пор море не выбросило на берег их трупы?
– В этом нет ничего удивительного. Вспомните только, какие тогда были волны, – ответил моряк. – Возможно, что течением отнесло их куда-нибудь в сторону.
– Значит, по вашему мнению, Сайрес Смит погиб в волнах вместе со своей собакой? – еще раз спросил Спилет.
– Да, я так думаю.
– А я с вами не согласен, – возразил Гедеон Спилет. – Я очень ценю ваш опыт, Пенкроф, но думаю, что на этот раз вы ошибаетесь. Мне это двойное исчезновение Сайреса Смита и его собаки представляется невозможным и неправдоподобным.
– Хотел бы я и сам думать по-вашему, да не могу, мистер Спилет, – ответил Пенкроф. – К сожалению, я уверен, что они погибли!
С этими словами он направился к Гротам. В очаге весело трещал огонь. Герберт только что подложил охапку хвороста, и высокое красноватое пламя освещало все углы пещеры.
Пенкроф сразу занялся приготовлением обеда. Ему казалось необходимым угостить всех куском жареного мяса, потому что все они нуждались в подкреплении сил. Связку трегонов он отложил на завтра, ощипал двух глухарей и, насадив их на вертел, начал поджаривать на огне.
На часах Спилета было семь часов, а Наб все еще не вернулся. Его долгое отсутствие беспокоило Пенкрофа. Ему казалось, что с беднягой или случилось какое-нибудь несчастье на незнакомой земле, или он в припадке отчаяния покончил с собой. Герберт, однако, совсем иначе относился к продолжительному отсутствию Наба. По его мнению, это означало, что он сделал какое-нибудь новое открытие и теперь деятельно продолжает поиски пропавших. А любое новое открытие давало новую надежду найти Сайреса Смита.
– Почему Наб до сих пор не вернулся? Да просто потому, что он не хочет зря терять время. Может быть, он нашел какой-нибудь знак, следы ног, какую-нибудь вещь, которая послужила для него путеводной нитью? Может быть, в эту минуту он идет по верному следу? Может быть, он даже уже нашел своего хозяина и теперь находится вместе с ним?..
Так рассуждал юноша вслух, не скрывая своих мыслей. Двое его товарищей внимательно, не перебивая, слушали Герберта, хотя только один Гедеон Спилет соглашался с доводами юноши. Что касается Пенкрофа, то он уже составил себе определенное мнение на этот счет, но все же допускал, что Наб просто зашел в своих поисках дальше, чем накануне, потому и не успел до сих пор вернуться.
Тем не менее Герберт, очень взволнованный какими-то неясными предчувствиями, много раз порывался пойти Набу навстречу. Но Пенкроф всеми силами старался отговорить его, доказывая, что он только напрасно будет утомлять себя и, кроме того, ночью, в такую ужасную погоду, он не увидит следов Наба. Надо подождать, и если Наб не вернется до утра, то он первый пойдет его искать и, конечно, возьмет с собой Герберта. А идти сейчас было бы чистейшим безумием.
Гедеон Спилет был того же мнения на этот счет и, кроме того, советовал по возможности держаться всем вместе. Герберту поневоле пришлось отказаться от своего плана, хотя на глазах у него показались слезы. Спилет не мог удержаться, чтобы не поцеловать великодушного мальчика.
Между тем начинала разыгрываться буря. Юго-восточный ветер свирепствовал на берегу со страшной силой. Слышен был рев морских волн, которые, несмотря на отлив, разбивались о кромку скал на той стороне побережья, которая выступала в открытый океан. Дождь, распыляемый ураганом на мелкие брызги, наполнял воздух, словно жидкий туман. Казалось, что клочья облаков висели над берегом. Мелкая галька с грохотом перекатывалась по побережью, и, ударяясь один о другой, камни стучали так, как стучит град, падая на железную крышу. Тучи песка, поднятого ветром, смешивались с дождем. В воздухе было столько же минеральной пыли, сколько и водяной. Между устьем реки и утесами кипели водовороты. Ветер, яростно завывая, врывался в ущелье, по которому текла река, и гнал воду назад. Даже дым от очага и тот ветром загоняло внутрь, и он распространялся по всем узким проходам пещеры, затрудняя дыхание. Поэтому, как только глухари изжарились, Пенкроф потушил огонь, оставив только тлеющие угли под пеплом.
В восемь часов Наб еще не появился, но теперь можно было предположить, что ему помешала вернуться ненастная погода. Вероятно, он нашел себе какое-нибудь убежище и там будет ждать окончания шторма или, по крайней мере, рассвета. Идти к нему на помощь, разыскивать его в такую ужасную погоду нечего было и думать. Смельчаки, которые решились бы на это, могли дорого поплатиться за свою отвагу.
Обед или, вернее, ужин состоял только из одного блюда – жареных глухарей. Впрочем, все с удовольствием полакомились мясом, которое было превосходно. Пенкроф и Герберт, особенно проголодавшиеся после долгой прогулки, ели с большим аппетитом.
Поужинав, они улеглись спать на тех же местах, где провели прошлую ночь. Герберт быстро заснул возле Пенкрофа, который растянулся перед очагом.
С наступлением ночи буря становилась все сильнее. По силе она не уступала урагану, который перенес воздухоплавателей от Ричмонда до этой земли на Тихом океане. Период равноденствия вообще отличается частыми бурями, особенно жестоко свирепствующими в этом поясе, где они не встречают на своем разрушительном пути никаких преград и часто становятся причиной ужасных катастроф. Ураган особенно сильно свирепствовал именно на этом ничем не защищенном побережье, обращенном на восток, то есть прямо к разбушевавшейся водной стихии.
К счастью, гранитные скалы, под защитой которых ютились люди, стойко сопротивлялись урагану, хотя некоторые глыбы, казалось, вздрагивали и даже шатались при особенно сильных порывах ветра. Пенкроф, приложив руку к стене, почувствовал, что она слегка дрожит. Но он надеялся, и не без основания, что тревожиться нечего и что их каменное убежище с честью выйдет из этой борьбы. Временами вой бури перекрывался грохотом камней, сброшенных ветром с вершины плато вниз на плоское песчаное побережье. Некоторые из этих камней подкатывались даже к верхней стене Гротов и, ударившись об нее, разбивались на мелкие кусочки, брызгами падающие вниз. Два раза Пенкроф подползал к выходу, чтобы взглянуть, что делается снаружи. Результаты исследования были утешительны: обвалы, видимо, были незначительными, и ни один из них не причинил никакого вреда их убежищу. Успокоившись, Пенкроф снова ложился у очага, в котором слабо потрескивали угли, прикрытые золой.
Несмотря на вой урагана и грохот падавших камней, Герберт продолжал спать как младенец. Скоро его примеру последовал и Пенкроф, который за свою долгую жизнь на море привык хладнокровно смотреть в глаза опасности и не бояться самых страшных ураганов. Только Гедеон Спилет не мог справиться со своим тревожным состоянием и заснуть. События последних дней одно за другим вставали перед ним. Он упрекал себя за то, что не пошел вместе с Набом. Ведь он и сам не терял надежды и даже был уверен, что Сайрес Смит жив. Его волновали и предчувствия Герберта, и непонятное отсутствие Наба. Почему не вернулся Наб? Где он сейчас? И Гедеон Спилет ворочался на своем песчаном ложе, не обращая внимания на бушующий ураган. Иногда усталость брала свое, глаза его смыкались, но через минуту он снова просыпался и снова отдавался своим невеселым мыслям.
Время шло. Около двух часов ночи Пенкроф, который крепко спал, вдруг почувствовал, что его кто-то сильно толкает.
– Что случилось? – спросил он, моментально просыпаясь и приходя в себя, как все моряки.
Склонившись над ним, Гедеон Спилет сказал:
– Слушайте, Пенкроф, слушайте!..
Моряк стал прислушиваться, но не услышал ничего, кроме рева бури.
– Это ветер, – проговорил он.
– Нет, – возразил Гедеон Спилет, снова прислушиваясь. – Мне послышался…
– Что?
– Лай собаки!
– Собаки! – воскликнул Пенкроф и в ту же минуту вскочил на ноги.
– Да… лай собаки…
– Этого не может быть, – сказал моряк. – Как вы могли в такую бурю…
– Тихо… Слушайте!..
Пенкроф снова стал прислушиваться, и в минуту затишья ему действительно показалось, что он слышит отдаленный лай.
– Ну что?.. – спросил Спилет, крепко сжимая его руку.
– Да… да… – волнуясь, ответил Пенкроф.
– Это Топ! Это Топ! – воскликнул Герберт, который тоже проснулся.
И все трое бросились к выходу. Однако выбраться наружу оказалось нелегко. Ветер валил их с ног и толкал назад. Наконец им это удалось, но для того, чтобы удержаться на ногах, приходилось прижиматься к скале. Буря ревела так, что не слышно было ни одного слова соседа, и они молча смотрели вперед. Кругом было совершенно темно. Вода, небо, земля – все сливалось в одну непроницаемую туманную массу, и ничего нельзя было рассмотреть во мраке.
Несколько минут все трое стояли на месте, точно приплюснутые ветром к скале, они еле держались на ногах, их поливало дождем, песок слепил глаза и набивался в рот. Но вот наступила минута затишья, и до них снова донесся лай. Лаять мог только Топ. Но если это Топ, то интересно знать, один он или с кем-нибудь? Скорее всего, один, потому что если бы Наб нашел его, то, конечно, не блуждал бы так долго по берегу, а давным-давно был бы в пещере…
Не рассчитывая, что Спилет его услышит, Пенкроф сжал его руку, как бы желая сказать: «Подождите!», и побежал назад в грот. Через минуту он уже вышел оттуда, держа в руках несколько горящих веток, которыми он размахивал, как бы подавая сигналы и издавая резкий пронзительный свист.
Как бы в ответ на этот сигнал лай послышался уже гораздо ближе, и вскоре мимо изумленных людей в грот проскочила собака. Пенкроф, Герберт и Гедеон Спилет поспешили следом за ней. В очаг подбросили свежую охапку хвороста, и грот осветился ярким пламенем.
– Это Топ! – радостно закричал Герберт.
И в самом деле, это был Топ, великолепная собака смешанной англо-нормандской породы. От своих предков она унаследовала резвые ноги и тонкое чутье – два отличительных качества хорошей охотничьей собаки.
Это была собака инженера Сайреса Смита. Но она была одна. Ни ее хозяин, ни Наб не вернулись вместе с ней.
А между тем, каким бы чутьем ни обладала эта собака, она не могла одна найти это убежище, о существовании которого даже не знала. Это казалось более чем странным, особенно в такую ночь и в такую бурю. Но что было совершенно необъяснимо, так это внешний вид Топа: он не выглядел ни измученным, ни истощенным, он даже не был грязным.
Герберт подозвал к себе собаку и, обняв ее голову, начал ласкать животное. Топ не остался в долгу и в ответ на ласки юноши лизал ему руки.
– Если нашлась собака, значит, найдется и хозяин! – сказал журналист.
– Идем! – воскликнул Герберт. – Идем! Топ нас поведет.
Пенкроф не возражал. Он сам отлично понимал, что появление Топа до некоторой степени опровергало его мрачные предположения, и поэтому ничего не имел против того, чтобы идти на поиски.
– Пошли! – сказал он.
Перед уходом Пенкроф сгреб угли в очаге, тщательно прикрыл их сверху золой и, кроме того, положил в золу несколько сухих веток, чтобы можно было моментально развести огонь, когда они вернутся. Потом, захватив с собой на всякий случай остатки ужина, он бросился вслед за Топом, который отрывистым лаем звал их за собой. Спилет и Герберт поспешили за ними.
К этому времени буря свирепствовала так, что, казалось, достигла своего максимума. Было полнолуние, но бледный диск ночного светила полностью закрывали свинцовые тучи. Идти, выбирая дорогу, было невозможно. Оставалось только одно – положиться на инстинкт Топа. Гедеон Спилет и Герберт шли следом за собакой, а Пенкроф замыкал шествие. Разговаривать было невозможно. Дождь уже не был таким сильным, но ветер бушевал по-прежнему.
Но в этом путешествии была и хорошая сторона. Ветер с юго-востока дул им не в лицо, а в спину и не только не мешал идти, а, напротив, даже подгонял их, и они не шли, а летели на крыльях урагана. Песок, который поднимал ветер, не слепил им глаза, не набивался в рот, и они даже не обращали теперь на него внимания. Вообще они двигались вперед гораздо быстрее, чем если бы шли в хорошую тихую погоду среди дня. По временам им приходилось даже бежать под напором ветра, который грозил сбить их с ног. Но теперь горячая надежда удваивала их силы, и они неутомимо стремились вперед. Все, даже скептик Пенкроф, были уверены, что Наб нашел Сайреса Смита и послал за ними верную собаку. Не знали они только одного, жив инженер или лежит где-нибудь на берегу мертвый, и Наб послал Топа за остальными только для того, чтобы отдать последний долг несчастному Сайресу Смиту.
Обойдя вокруг горы с усеченной вершиной, переходить которую было крайне рискованно в такую темную ночь, Герберт, Гедеон Спилет и Пенкроф остановились на минуту перевести дух. Гора защищала их от ветра, и после пятнадцати минут почти непрерывного бега они могли наконец отдохнуть. Здесь они могли даже говорить и слышать друг друга, и, когда Пенкроф произнес имя Сайреса Смита, Топ отрывисто залаял, точно желая сказать этим, что его хозяин жив.
– Он жив? Да?.. – повторял Герберт. – Ну, говори же, Топ!.. Он жив?
Собака еще раз залаяла в ответ.
Отдохнув немного, снова тронулись в путь. Было уже около половины третьего утра. Начинался прилив, который благодаря ветру, гнавшему массы воды к берегу, обещал быть очень сильным, как всегда в новолуние. Громадные валы с шумом разбивались о скалы и, вероятно, уже затопили маленький островок, невидимый во мраке. А если островок залит, значит, и берег, где они устроили себе временное убежище, также будет затоплен, потому что защищавшая его широкая плотина из скал не сможет уже выполнять свое назначение: прикрывать берег, который принимал на себя удары яростного прибоя.
Как только Пенкроф с товарищами вышли на открытое место, ветер набросился на них с прежней яростью и погнал вперед. Согнувшись, они побежали за Топом, который, не останавливаясь ни на минуту, уверенно держался все время впереди, показывая дорогу. Они двигались к северу. С правой стороны от них волны с оглушительным ревом разбивались о скалы, а с левой – неизвестная местность, которую они, к несчастью, не могли рассмотреть из-за темноты. Впрочем, они все-таки заметили, что это равнина, потому что ветер, пролетая над ними, не возвращался назад, как было, когда он на своем пути встречал гранитную стену.
К четырем часам утра они прошли около пяти миль. Тучи стали рассеиваться и уже не висели так низко над землей. Дождь почти перестал, зато резкий холодный ветер пронизывал до костей. Все трое, не исключая и привыкшего ко всяким невзгодам Пенкрофа, очень мерзли в своих легких одеждах, но эти мужественные люди умели страдать молча, и ни одного слова жалобы не сорвалось с их уст. Раз они решили идти на поиски, доверившись инстинкту Топа, то пойдут за ним, куда бы их ни повело умное животное.
Часов около пяти начало светать. На небе появились первые светлые полоски, и вскоре, резко очерчивая края темных облаков, на горизонте возникла более светлая граница моря. Белая пена волн снова приобрела свой обычный цвет. Справа начал смутно вырисовываться гористый берег, но пока путники видели все это как будто в тумане.
В шесть часов утра совсем рассвело. Облака, поднявшиеся довольно высоко, плотной массой быстро проносились по небу. Пенкроф и его товарищи были в это время милях в шести от Гротов. Они шли по очень плоскому берегу, окаймленному со стороны океана грядой скал, но сейчас из воды торчали только их верхушки, потому что прилив достигал своей полноты. Равнинная местность слева была покрыта песчаными дюнами, на которых росли дикая трава и колючий кустарник. Цепь невысоких холмов отделяла и в то же время защищала это пространство со стороны океана. То тут, то там, словно часовые, виднелись искривленные деревья. Но это были ненадежные часовые: юго-восточный ветер жестоко трепал их, и они пригнулись к земле. Далеко позади, на юго-западе, зеленела опушка леса.
Неожиданно Топ, до сих пор довольно спокойный, начал проявлять явные признаки волнения. Он то убегал вперед, то возвращался к Пенкрофу, точно обращаясь с просьбой ускорить шаги. Затем Топ свернул с дороги и, ведомый своим удивительным инстинктом, уверенно направился к дюнам. Герберт, а за ним Спилет и Пенкроф чуть не бегом последовали за собакой. Вся местность казалась совершенно пустынной. Не было видно ни одного живого существа.
Дюны были отделены от берега широкой полосой земли с прихотливо разбросанными пригорками и холмами. По первому впечатлению эта местность казалась маленькой песчаной Швейцарией, и только один Топ со своим безошибочным чутьем не мог здесь заблудиться.
Через пять минут после того, как они повернули в сторону, Спилет, Герберт и Пенкроф оказались перед небольшой пещерой на противоположной стороне высокого холма. Здесь Топ остановился и громко залаял. Все трое бросились в пещеру. Посреди нее они увидели Наба. Он стоял на коленях, наклонившись над телом человека, лежавшего на травяной подстилке…
Это было тело инженера Сайреса Смита.
