Жюль Верн
Таинственный остров
Оба терпеливо ожидали.
Чем далее, тем все более и более сомневался Герберт в успехе остроумной выдумки моряка.
Прошло добрых полчаса.
Наконец глухари, как и предвидел Пенкроф, возвратились к своим гнездам.
Бедные птицы беззаботно прыгали, что-то поклевывали на земле и нисколько не подозревали о присутствии охотников.
Герберт все еще не верил в успех, но начал, однако, волноваться. Он сдерживал дыхание и боялся шевельнуться.
Пенкроф, вытаращив глаза и разинув рот, словно собирался проглотить глухаря живьем, тоже не без волнения следил за прыжками будущей добычи.
Глухари прогуливались между роковыми крючками и не обращали на них ни малейшего внимания.
Пенкроф начал легонько пошевеливать лианами, и насаженные на шипы черви задвигались, как живые.
Это движение тотчас же было замечено глухарями, и они устремились на приманку.
Три глухаря, отличавшиеся особой жадностью, не замедлили проглотить и червей, и крючки.
Пенкроф быстро дернул лианы. Хлопанье крыльями показало ему, что птицы попались на удочки.
– Ура! – воскликнул моряк, кидаясь к добыче. Он без труда схватил глухарей. – Ура!
Герберт захлопал в ладоши.
– В первый раз вижу, как ловят птиц на удочку! – воскликнул мальчик. – Молодец, Пенкроф! Отлично придумал! Вот выдумка так выдумка!
– Это выдумка не моя, дружище, – отвечал скромный моряк, – это выдумано прежде меня. Погоди, придет еще и наш черед изобретать!
Глухари были связаны попарно за лапки, и Пенкроф, очень довольный тем, что возвращается не с пустыми руками, отправился с Гербертом в обратный путь.
Следуя вдоль берега реки, они достигли своего приюта около шести часов вечера.
VII. Инженер найден
Спилетт, неподвижно стоя на берегу моря, смотрел на надвигавшиеся с востока тучи. Ветер уже был очень силен и с наступлением вечера все более и более крепчал. Небо имело весьма зловещий вид.
Герберт вошел в «Трубы», а Пенкроф приблизился к Спилетту, который так задумался, что не заметил его приближения.
– Ночь будет бурная, – сказал моряк, – настоящий праздник для буревестников!
Спилетт обернулся, увидел Пенкрофа и спросил:
– Как вы думаете, на каком расстоянии от берега маленького островка волна унесла нашего товарища?
Моряк не ожидал этого вопроса. Он с минуту подумал и ответил:
– Самое большее – в двух кабельтовых.
– Если мы предположим, что товарищ наш погиб, то трудно допустить, чтобы та же участь постигла и Топа. Наконец, если оба они утонули, так почему же не выбросило на берег ни тело Смита, ни труп его собаки?
– Тут удивляться нечего, господин Спилетт, – отвечал моряк. – Море ведь очень бурлило тогда. К тому же заметьте, что течением их могло отнести очень далеко.
– Так вы полагаете, что товарищ наш утонул? – снова спросил Спилетт.
– Да, я полагаю.
– А я другого мнения, – сказал Спилетт. – Я знаю, что вы опытнее меня, Пенкроф, но это исчезновение Смита и Топа представляется мне весьма загадочным!
– Я желал бы усомниться в их гибели, – отвечал моряк, – но, к несчастью, я в ней уверен, твердо уверен!
С этими словами Пенкроф направился к «Трубам».
Очаг пылал; Герберт подкинул охапку сухих сучьев, и яркое пламя осветило темные изгибы коридора.
Пенкроф занялся приготовлением обеда.
Принимая во внимание, до какой степени все утомились и изнурены, моряк отложил в сторону куруку и ощипал двух глухарей, которых насадил на вертел и начал жарить.
Было уже семь часов вечера, а Наб все еще не вернулся.
Это продолжительное отсутствие несколько тревожило Пенкрофа. Он опасался, не постигло ли негра какое-нибудь несчастье на незнакомой земле.
– Край неизвестный, – проговорил моряк, – всего можно ожидать… Кроме того, бедняга в такой кручине, что, пожалуй, еще наложит на себя руки!
Герберт совершенно иначе смотрел на дело. По его мнению, долгое отсутствие негра предвещало только хорошее. Он, вероятно, нашел след пропавшего и с новым усердием продолжал поиски.
– Разве Наб не возвратился бы, если бы потерял всякую надежду? – говорил мальчик. – Он, верно, нашел какой-нибудь след! И пошел по этому следу! Кто знает, может, он уже отыскал Смита и теперь они вместе пробираются к нам!
Спилетт и Пенкроф молча слушали рассуждения Герберта.
Спилетт несколько раз кивнул, как бы в знак согласия. Бравый моряк не шевельнулся. Он был убежден, что Смита найти нельзя, но негр действительно мог далеко зайти и потому запоздать с возвращением.
Герберт, рассуждая о возможности встречи Наба со Смитом, не был, однако, спокоен. Его начало одолевать какое-то тяжелое предчувствие. Он несколько раз вставал со своего места и говорил:
– Не пойти ли мне навстречу Набу?
На что Пенкроф отвечал:
– Это бесполезно, дружище. В такую темь и непогоду ты и в двух шагах не заметишь Наба. Лучше подождать. Если завтра Наб не возвратится, мы вместе отправимся его разыскивать.
Спилетт согласился с мнением моряка. Он еще заметил при этом, что им следует держаться, насколько позволят обстоятельства, вместе, и Герберту пришлось отказаться от своего намерения.
Это так огорчило подростка, что по щекам его скатились две крупные слезы.
Спилетт не мог удержаться, чтобы не поцеловать великодушного мальчика.
Непогода разыгралась. Юго-восточный ветер яростно свирепствовал. Слышно было, как морские волны бились о прибрежные скалы. Дождь лил стеной. Мелкие камни, усеивавшие берег, с громом перекатывались; песок, вздымаемый порывами урагана, смешивался с ливнем. Воздух был наполнен водяной и минеральной пылью. Между устьем реки и отвесом утеса кипел прибой. Дым, вгоняемый бурей обратно в узкое отверстие остроконечной скалы, распространялся по коридору и едва позволял дышать.
Поэтому Пенкроф, как только изжарились глухари, поспешил погасить огонь, сохранив только несколько тлеющих угольев под пеплом.
Дождались и восьми часов, а Наба все еще не было.
Впрочем, теперь можно было предполагать, что разыгравшаяся буря застала его в дороге и он вынужден был искать убежища где-нибудь в расселине скалы или в пещере и там ожидать, когда утихнет непогода или, по крайней мере, настанет рассвет.
Ужин состоял из одних глухарей, но мясо их было превосходного вкуса, и все охотно его ели. Пенкроф и Герберт, изнуренные долгой ходьбой, отличались волчьим аппетитом.
После ужина каждый удалился в уголок, где ночевал в предыдущую ночь, и расположился на покой.
Буря все более и более свирепела.
– Каково гудёт! – проговорил Пенкроф.
– По счастью, наши «Трубы» прочны! – заметил Герберт.
«Трубы» действительно были прочны. То были громадные глыбы гранита.
Однако некоторые из этих громад, казалось, сотрясались. Пенкроф это чувствовал, приложив руку к стене.
«Авось выдержит и не завалится! – думал моряк. – У страха глаза велики, и потому мы теперь всего боимся…»
Утешая себя таким размышлением, моряк прислушивался к раскатам камней, обрывавшихся с вершины плато и падавших на берег.
Несколько каменных обломков с грохотом свалились на «Трубы», разбились о них, и осколки запрыгали по стенам утесов.
Два раза Пенкроф тихонько поднимался со своего места и вскарабкивался к отверстию коридора для наблюдений.
Он убедился, что их убежищу не угрожают обвалы, и, успокоившись, снова улегся.
Герберт давно уснул и, невзирая на вой урагана, спал глубоким сном.
Уснул наконец и Пенкроф, который привык во время своих морских странствий ко всяким бурям и с ними освоился.
Один Спилетт никак не мог успокоиться и сомкнуть глаз.
Его мучили угрызения совести. Он не мог простить себе, что не отправился вместе с Набом на поиски. Он не верил, что Смит утонул, но тот мог подвергнуться опасностям на берегу… Что могло задержать так долго Наба?
Волнуемый этими вопросами, Спилетт вертелся с боку на бок и почти не обращал внимания на ярость урагана. По временам его утомленные веки смыкались, но неотступная тревога тотчас же заставляла его очнуться.
Время шло. Было уже два часа ночи, когда Пенкроф вдруг почувствовал, что его кто-то сильно теребит.
– Что такое? – воскликнул моряк, просыпаясь.
Спилетт, наклонившись над ним, говорил:
– Слушайте, Пенкроф, слушайте!
Моряк прислушался, но ничего не услыхал, кроме шума волн и воя ветра.
– Ветер шумит, – сказал он.
– Нет, – отвечал Спилетт, снова прислушиваясь, – нет… мне послышалось…
– Что?
– Собачий лай!
– Собачий лай? – воскликнул моряк, быстро вскакивая со своего места.
– Да, да… лай…
– Невозможно, господин Спилетт, невозможно! – проговорил Пенкроф. – В такую бурю трудно расслышать собачий лай… Вам просто почудилось…
– Не почудилось, Пенкроф! Погодите, погодите!.. Слушайте!.. Слышите?..
Пенкроф начал вслушиваться, и ему показалось, что действительно в минуту затишья донесся отдаленный собачий лай.
– Ну что, слышите? – спросил Спилетт, схватив руку моряка и крепко ее сжав.
– Да… да… – отвечал Пенкроф с величайшим волнением.
– Это Топ! Это лает Топ! – воскликнул Герберт, просыпаясь и вскакивая со своего ложа. – Скорее! Скорее!
Все кинулись к выходу.
Им чрезвычайно трудно было выйти из своего убежища, потому что ветер с силой отбрасывал их назад. Наконец кое-как они выбрались и, ухватившись за выступы утеса, огляделись.
Кругом царствовала совершенная темнота. Море, небо, земля – все сливалось в один непроницаемый мрак.
В продолжение нескольких минут Спилетт и его товарищи не могли двинуться с места; дождь поливал их немилосердно, песок ослеплял, ветер чуть не срывал с утеса. Затем, когда снова наступило короткое затишье, они опять услыхали отдаленный собачий лай.
– Лай доносится издалека, – проговорил моряк.
– Это Топ! – воскликнул Герберт. – Кому ж тут лаять, кроме Топа, в этом пустынном и необитаемом краю?
– Это так, – сказал Пенкроф, – но чего он лает словно на одном месте? Если бы Наб был с ним, он бы поспешил к нам…
– Может быть, Наб где-нибудь спрятался, пока не утихнет ураган? – заметил Спилетт.
– Погодите! – сказал Пенкроф и юркнул в отверстие, служившее дверью в «Трубы».
Менее чем через минуту моряк возвратился с зажженным сосновым суком в руках.
– Подадим сигнал! – сказал он.
И, подняв зажженный сук, начал махать им в воздухе, испуская громкий, пронзительный свист.
Лаявший пес словно ожидал этого сигнала: лай усилился, заметно начал приближаться, и скоро большая собака очутилась около Спилетта и его товарищей, которые поспешили войти в коридор.
Пенкроф кинул охапку сухих сучьев на тлеющие угли, и тотчас же вспыхнул яркий огонь.
– Это Топ! – воскликнул Герберт.
Да, это действительно был Топ, превосходный экземпляр породы англо-нормандских гончих, отличавшийся изумительным чутьем, удивительной быстротой бега и необычайной неутомимостью.
Но собака прибежала одна. Ее не сопровождал ни хозяин, ни Наб!
Каким же образом Топ очутился на дороге к их убежищу?
– Каким бы чутьем его ни наделила природа, он не мог почуять нас за сто миль, например, или даже за двадцать, – сказал Спилетт.
– В самом деле, почему он направился именно к «Трубам»? – ответил Пенкроф. – Чутье, да еще в такую темь и бурю, не могло тут помочь!
– И заметьте, что Топ на вид вовсе не изнурен и даже не испачкан тиной… На нем нет ни песчинки, ни пятнышка! – заметил Герберт.
Он привлек собаку к себе и взял ее голову в обе руки.
Топ благосклонно позволил эту вольность и ласково потерся мордой о колени мальчика.
– Если собака нашлась, то найдется и ее хозяин! – сказал Спилетт.
– О, если бы он нашелся! – воскликнул Герберт. – Пойдемте же искать! Скорее! Скорее! Топ нас проводит!
Пенкроф не стал выдвигать возражений. Он понимал, что предположения о гибели Смита могли оказаться ошибочными.
– В путь! – скомандовал моряк.
Перед отправлением на поиски он погасил огонь и тщательно присыпал горячие угли пеплом.
Топ, издавая отрывистый тихий лай, как бы торопивший в дорогу, прежде всех кинулся к выходу. За Топом последовали Герберт и остальные.
– Я на всякий случай захватил с собой, что осталось от ужина, – сказал моряк, с величайшим трудом пробираясь по утесу.
Ярость урагана достигла высочайшей степени. Ни малейшего просвета не было на темном небе.
– Экая темь! – проговорил Пенкроф. – Поди-ка найди тут дорогу!
– Мне кажется, самое лучшее будет следовать за Топом, – сказал Спилетт.
Так и сделали. Вперед побежала собака, за ней последовали Спилетт и Герберт, а позади всех моряк.
По пути разговаривать не было возможности. Дождь уже утих, но ураган свирепствовал с прежней яростью.
К счастью для наших путников, ветер дул в спину и песок, вздымаемый вихрем, не забивал им глаза. Они шли даже быстрее, чем желали, потому что их подгоняло ветром.
Надежда найти пропавшего товарища удваивала их силы. Они были уверены, что Наб ожидает где-нибудь поблизости и прислал за ними Топа, что Наб около своего господина и зовет их…
Но зачем зовет?
Жив ли еще Сайрес Смит, или требуется только отдать последний долг его останкам?
Обойдя крутой склон, по которому небезопасно было спускаться в темноте, Герберт, Спилетт и Пенкроф остановились, чтобы перевести дух.
Навес утеса защищал их от дождя и ветра, и здесь они могли несколько минут отдохнуть от мучительной ходьбы или, говоря точнее, пятнадцатиминутного бега.
Тут они могли снова разговаривать. Когда Герберт произнес имя Смита, Топ тотчас же потихоньку залаял и завизжал, как бы желая дать понять, что его хозяин был спасен.
– Он жив, Топ, а? – воскликнул Герберт, наклоняясь к верной собаке. – Спасся?
Топ снова залаял, будто подтверждая.
– Пойдем! Пойдем скорее! – воскликнул Герберт. – Они нас ждут!
Снова пустились в путь.
Было уже около половины третьего ночи.
Начинался утренний прилив.
– Теперь новолуние, – сказал моряк, – прилив будет очень сильный, особенно при этаком ветре.
Громадные валы с ревом бились о подводные камни и перекатывались через островок. Плоская часть мыса совершенно скрылась под водой.
Как только моряк и его спутники вышли из-за скал, ветер снова погнал их с ужасной силой. Они не шли, а почти бежали, следуя за Топом, который бодро устремился вперед.
Они поднимались к северу; с правой стороны с оглушительным шумом разбивались волны, а с левой лежала незнакомая земля, окутанная непроницаемым мраком.
К четырем часам утра они прошли, по их расчету, около пяти миль.
Тучи несколько рассеялись, дождь перестал, но порывы ветра стали холоднее.
Пенкроф, Герберт и Спилетт, плохо защищаемые от холода промокшим легким платьем, дрожали, как в лихорадке, но ни у кого из них не вырвалось ни единой жалобы.
Они решили во что бы то ни стало следовать за Топом и достигнуть места, куда вело их умное животное.
Около пяти начало светать. На востоке в вышине, где тучи сгрудились не так плотно, обозначилась светлая полоса. Пенистые гребни волн окрасились желтоватым цветом. Края облаков стали жемчужно-серыми, а вскоре ниже, под темной плотной полосой тумана, высветился морской горизонт. По воде пробежали тусклые блики, и гребни волн опять стали белыми. Слева начали проступать очертания береговой линии.
В шесть часов рассвело.
Тучи с необычайной быстротой неслись по небу.
Моряк и его спутники в это время находились уже милях в шести от своего убежища.
Они пробирались теперь по очень плоскому берегу, защищенному от моря рядом скал, которые прилив покрыл до самых вершин. Земля, видневшаяся слева, усеянная песчаными холмами, поросшими волчецом, представляла дикую пустошь. Там и сям возвышались редкие деревья. Далеко позади, на юго-западе, виднелась опушка леса.
– Топ чего-то вдруг начал волноваться! – сказал Герберт.
Действительно, собака бросалась то вперед, то назад, подбегала то к Герберту, то к Спилетту, то к моряку, словно приглашая их ускорить шаг.
– Топ поворачивает! – снова вскричал Герберт.
В самом деле, Топ повернул от берега и пустился бежать между песчаных холмов.
– За ним! За ним! – воскликнул Герберт, спеша за псом.
Местность казалась совершенно необитаемой.
Песчаные холмы, окруженные бесчисленным множеством прихотливо разбросанных холмиков, представляли собой нечто вроде песчаного лабиринта, по которому можно было пробираться только с чутьем Топа.
Пройдя еще минут пять, Спилетт и его товарищи очутились против углубления, вырытого в песчаном холме.
Топ остановился и громко залаял…
– Сюда! Сюда! – воскликнул Герберт, бросаясь в пещеру.
Спилетт и Пенкроф последовали за мальчиком.
В пещере был Наб. Он стоял на коленях около тела, распростертого на ложе из сухой травы! То был Сайрес Смит…
VIII. Возвращение домой
Наб не шевельнулся.
Моряк крикнул ему:
– Жив?
Наб не отвечал.
Спилетт и Пенкроф побледнели. Герберт в ужасе стиснул руки, не смея двинуться с места.
Бедный негр, поглощенный горем, не видал, как вошли товарищи, и не слыхал вопроса моряка.
Спилетт стал на колени около безжизненного тела, приложил ухо к груди инженера и стал прислушиваться, бьется ли у него сердце.
Наб приподнял голову и посмотрел на всех невидящим взглядом.
Отчаяние не могло больше изменить лицо человека. Наб был неузнаваем.
Он думал, что господин его умер.
Спилетт поднялся и крикнул:
– Он жив!
Пенкроф, в свою очередь, опустился на колени около Смита и тоже приложил ухо к его груди.
– Что? – прошептал Герберт.
– Дышит, – ответил моряк.
– Где бы достать воды? – спросил Спилетт.
Герберт кинулся на поиски.
В сотне шагов он нашел прозрачный ручей.
Но чем зачерпнуть воды? Мальчик намочил свой носовой платок и бегом возвратился в пещеру.
Спилетт приложил смоченный платок к лицу инженера, и это тотчас же произвело благодетельное действие; глубокий вздох вырвался из груди Смита, и губы его пошевелились, словно он хотел что-то сказать.
– Мы его спасем! – проговорил Спилетт.
Эти слова словно воскресили Наба. Он вскочил и быстро, но бережно раздел своего господина, чтобы осмотреть, нет ли где раны.
Не только раны – не было даже ушиба, даже на руках не было ни единой царапины. Было просто невероятно, что на теле утопавшего не осталось никаких следов борьбы со стихией, когда Смиту пришлось преодолеть линию рифов.
– Это удивительно! – сказал Спилетт. – Хоть бы одна ссадинка! А ведь он должен был перебираться вплавь через подводные камни.
– Через целую каменную гряду! – прибавил моряк.
– Это выяснится после, – сказал Спилетт. – Когда Смит поправится, он нам расскажет все свои приключения. Теперь надо постараться привести его в чувство. Давайте его растирать.
– Чем? – спросил Герберт.
– А вот моей курткой, – сказал моряк.
Растирание очень скоро оказало воздействие. Инженер пошевелил руками и начал дышать ровнее.
Смит лишился чувств от потери сил и истощения, и, не явись вовремя Спилетт с Пенкрофом и Гербертом, он бы, наверное, погиб.
– Вы вообразили, что господин ваш мертв? – спросил у Наба моряк.
– Да! Я был уверен, что он мертв! Если бы Топ вас не нашел, если бы вы сюда не пришли, я похоронил бы его, а потом сам бы умер на его могиле!
– Вот уж действительно можно сказать, что жизнь вашего господина висела на волоске! Наб, расскажите-ка теперь, как вы его нашли.
Тогда Наб рассказал все подробно и по порядку.
Накануне, покинув «Трубы», он двинулся по берегу в северо-западном направлении и достиг участка, который уже обследовал прежде.
– У меня, признаюсь, не было уже никакой надежды, – говорил негр, – но я все еще не мог уйти и бродил между скал, все искал следы на песке. Я знал, что прилив стирает все следы, и потому искал выше, куда волны не доходят. Я не думал, что господин мой жив. Я хотел только найти его тело и своими руками предать его земле.
Я долго искал, но все поиски остались безуспешны. Берег был такой пустынный и дикий, что сюда отроду, казалось, не заходил человек. Миллионы ракушек, которыми был усеян берег, все до одной были целехоньки. На всем пространстве, куда ни глянь, не было видно никаких признаков, что когда-нибудь кто-либо приставал в этих местах.
Я решил подняться на несколько миль выше; я думал, что, может, течением тело занесло куда-нибудь дальше. Когда труп плавает на небольшом расстоянии от пологого берега, то волны почти всегда рано или поздно выбрасывают его на берег… Я это знал и хотел увидеть в последний раз своего господина.
Я прошел еще мили две вдоль берега, осмотрел во время отлива всю цепь подводных скал, а когда начался прилив – всю высокую часть, ничего не нашел и уж совсем отчаялся… Было уже около пяти часов вечера. Вдруг я заметил следы на песке…
– Следы? – воскликнул Пенкроф.
– Да, – отвечал Наб.
– И эти следы начинались у самых подводных скал? – спросил Спилетт.
– Нет, они начинались с того места, куда прилив не доходит, а около подводных скал их, верно, смыло волнами. Когда я увидел эти следы, – продолжал Наб, – я чуть не сошел с ума! Они были очень отчетливы и вели прямо к песчаным холмам. Я кинулся в этом направлении. Я то бежал, то двигался едва не на цыпочках… боялся как-нибудь сбиться со следа или стереть эти отпечатки. Не прошло и пяти минут, как наступила темнота, но я услыхал лай собаки. Это был Топ, и он привел меня в эту пещеру, где лежал мой господин!
Я бросился к телу, прислушивался, бьется ли еще сердце… Мне показалось, что уж все кончено! Я думал, что мне остается только похоронить его и самому умереть на его могиле.
И тут мне пришло в голову, что, может, и вы все пожелаете с ним в последний раз проститься. Я подумал: вдруг Топ сможет вас отыскать и привести сюда. Я подозвал его, несколько раз повторил ему имя Спилетта, которого он знает лучше других наших спутников, указал ему на юг, и Топ кинулся в ту сторону.
Я недаром положился на собаку: она отыскала вас и привела сюда.
Все выслушали рассказ Наба с величайшим вниманием.
– Одно удивительно… – сказал Спилетт.
– Что? – спросил Герберт.
– Ведь Смит должен был бороться с волнами, пока перебирался через подводные камни, а между тем на его теле нет ни единой царапинки! – отвечал Спилетт.
– Удивительно еще и то, – заметил Пенкроф, – как мог он попасть в эту пещеру. Ведь от берега будет добрая миля, а то и больше!
– Я сначала думал, что Наб перенес его сюда, – сказал Спилетт. – Ведь ты не переносил?
– Нет, не переносил, – отвечал негр.
– Ты, может, забыл?
– Нет, я хорошо помню все как было.
– Значит, Смит сам сюда добрался, – сказал Пенкроф.
– Очевидно, – отвечал Спилетт, – но невероятно!
– Когда он поправится, он нам все это объяснит, – сказал Герберт. – Он скоро очнется; растирание очень помогло! Смотрите! Смотрите! Он опять пошевелил руками!
– Дыхание почти ровное, – сказал Спилетт. – Тсс! Он что-то проговорил…
– У него вырвался стон!
Наб наклонился над своим господином и назвал его несколько раз по имени.
Но Смит не слышал верного слуги. Глаза его были еще закрыты. Жизнь возвратилась, но он еще не пришел в сознание.
– Экая досада, что нет огня и негде его достать! – сказал Пенкроф. – Я совсем упустил из виду, что огонь может нам понадобиться, не то бы захватил с собой жженую тряпку. Здесь вдоволь кремней – сейчас можно было бы развести какой угодно костер! У вас в карманах ничего не найдется, господин Спилетт?
– Ничего, – отвечал тот, обшаривая свои карманы, – ничего, кроме часов. Надо, значит, как можно скорее перенести Смита в «Трубы».
Все с этим согласились.
Смит приходил в чувство быстрее, чем ожидали. Вода, которой смачивали ему губы, заметно его оживляла. Пенкрофу пришла мысль вместе с водой вливать ему в рот сок, выжатый из мяса глухарей, которых он с собой захватил на всякий случай. Герберт сбегал на берег и принес две большие двустворчатые раковины.
– Давай сюда, мы составим ему микстуру! – сказал бравый моряк.
Он действительно составил нечто вроде микстуры, которую начал осторожно, по капле, вливать в рот инженера.
– Смотрите! Смотрите! – вскричал Герберт. – Он глотает!
Смит открыл глаза.
Наб и Спилетт наклонились над ним.
– Господин! Господин! – воскликнул Наб.
Смит его услыхал. Он узнал Наба и Спилетта, потом Герберта и Пенкрофа и слабой рукой пожал их руки.
Из его уст вырвалось несколько слов – несколько слов, которые прежде он уже произносил невнятно и которые показывали, какие мысли его заботили. На этот раз эти слова были поняты.
– Остров или материк? – проговорил он.
– Есть о чем заботиться! – воскликнул моряк. – Лишь бы вы были живы, господин Смит, а остальное нам все нипочем! Кто его знает, остров это или континент? Потом увидим!
Смит сделал утвердительный знак и уснул.
– Пусть он спит, это отлично! – сказал Спилетт. – А мы пока придумаем, как его перенести отсюда в наши «Трубы».
– А вот мы пойдем посмотрим, не найдется ли чего, чтобы соорудить носилки, – сказал моряк.
С этими словами он вышел из пещеры в сопровождении Наба и Герберта, и все вместе отправились к высокому песчаному холму, увенчанному несколькими чахлыми, низкими деревцами.
По дороге Пенкроф не переставал повторять:
– Остров или материк! Заботиться об этом, когда душа чуть держится в теле… Что за человек!
Достигнув вершины песчаного холма, Пенкроф осмотрелся и сказал:
– Вот это деревцо годится нам на носилки. Не жалейте рук, молодцы, на инструменты надеяться нечего!
Все ревностно принялись за дело.
Они быстро обломали ветви с сосны, побитой ветром, сплели из ветвей носилки и устлали их листьями и травой.
– Кажется, годится? – сказал Пенкроф.
– Отлично перенесем! – воскликнул Герберт.
Работа была окончена в сорок минут, и к десяти часам моряк, Герберт и Наб возвратились к Смиту, от которого не отходил Спилетт.
Смит пробудился от сна или, скорее, от забытья. На щеках его, которые до сих пор были бледны как смерть, появилась легкая краска. Он немного приподнялся, поглядел вокруг и глазами, казалось, спрашивал, где он очутился.
– В состоянии ли вы выслушать меня, Смит? – спросил Спилетт.
– Нет, – отвечал инженер.
– Я полагаю, – сказал бравый моряк, – что прежде разговоров господину Смиту следовало бы снова подкрепиться. Это глухари, господин Смит, – прибавил он, подавая ему бульон, к которому примешал на этот раз крошки мяса.
Сайрес Смит подкрепился предложенной пищей, а то, чего не мог съесть больной, истребили его лекари, которые страшно проголодались.
– Завтрак скудный! – сказал Пенкроф. – Но не унывайте: дома нас ожидают припасы. Знайте, господин Смит, – прибавил он, обращаясь к инженеру, – что там, к югу, у нас есть дом и комнаты, постели и очаг… А в кладовой запасено несколько дюжин птиц, которых Герберт называет какими-то куруку. Ваши носилки готовы, и, как только вы почувствуете себя лучше, мы вас на них уложим и перенесем домой.
– Благодарю, дружище, – ответил Смит. – Еще час или два, и я в состоянии буду идти… Говорите, Спилетт! Рассказывайте!
Спилетт рассказал все, что с ними случилось: как они упали, как пристали к незнакомой земле, которая казалась совершенной пустыней, как нашли «Трубы» и устроились там, как разыскивали его; он, разумеется, не забыл упомянуть о преданности Наба и о сметливости Топа.
– Так разве не вы подняли меня на берегу? – слабым голосом спросил Смит.
– Нет, – отвечал Спилетт.
– Как далеко эта пещера от подводных скал?
– По крайней мере полмили, – ответил Пенкроф, – и если вы удивляетесь, что очутились здесь, то мы удивлены этим не меньше вас.
– Это действительно очень странно! – проговорил Смит, который постепенно все более и более оживлялся.
– Вы можете рассказать, что с вами было, когда вас унесло волнами? – спросил моряк.
Смит с минуту молчал, как бы стараясь собраться с мыслями и что-то припомнить, потом ответил:
– Я знаю, что меня выкинуло из сетки шара и я погрузился в воду на несколько саженей глубины. Когда я вынырнул на поверхность, кругом было темно, и во мраке я почувствовал около себя какое-то живое существо. Это был Топ, явившийся мне на помощь. Я поднял глаза. Воздушный шар уже исчез. Я очутился среди разъяренных волн, на расстоянии полумили от берега. Я пытался бороться с бушующим морем и поплыл. Топ вцепился зубами в мою одежду и поддерживал меня на поверхности. Вдруг быстрое течение подхватило и понесло меня на север. Напрасно я боролся со стихией, я чувствовал, что иду ко дну и увлекаю за собой Топа… С этой минуты я ничего более не помню.
– Однако вас, очевидно, выкинуло на берег, и у вас достало сил добраться до этой пещеры, потому что Наб отыскал вас здесь по вашим следам, – сказал Пенкроф.
– Да… очевидно… – проговорил задумчиво Смит. – Вы не встречали человеческих следов на этом берегу?
– Ни единого, – отвечал Спилетт. – К тому же если бы какой-нибудь местный избавитель и явился вам на помощь, он не бросил бы вас на произвол судьбы в этой пещере.
– Вы совершенно правы, дорогой Спилетт, – сказал Смит. Затем он обратился к негру: – Скажи мне, Наб, не ты меня принес сюда? Ты, может, забыл это? Ты ведь был тогда очень расстроен… Ты, может, не помнишь?.. Но нет, это немыслимо!.. Сохранились эти следы?
– Сохранились, – отвечал Наб. – Да вот тут, у входа в пещеру, вот в этом месте… Другие смыло дождем.
– Пенкроф, – сказал Смит, – сделайте одолжение, возьмите мои башмаки и посмотрите, совпадут ли они с этими следами.
Моряк поспешил исполнить просьбу инженера.
Герберт и он, сопровождаемые Набом, направились к тому месту, где сохранились следы.
Смит сказал Спилетту:
– Произошли какие-то необъяснимые вещи!
– Действительно необъяснимые! – отвечал Спилетт.
– Не будем теперь ломать над ними голову, дорогой Спилетт. Потолкуем об этом после.
Минуту спустя Герберт, Наб и моряк возвратились.
– Сомневаться невозможно, господин Смит, – сказал Пенкроф, – ваши башмаки как нельзя лучше соответствуют отпечаткам. Следы, значит, ваши!
– Вероятно, я все перепутал и перезабыл! – отвечал Смит. – Я, видимо, добрался сюда бессознательно, как лунатик. Или, еще вернее, меня привел сюда Топ… Да, Топ вытащил меня из воды и привел сюда… Поди ко мне, Топ, поди, мой верный, добрый пес!
Великолепное животное с лаем кинулось к своему хозяину, который не поскупился на ласки.
– Значит, вся честь принадлежит Топу? – сказал моряк. – Молодец, Топ!
Около полудня Пенкроф спросил у Смита, как он себя чувствует – можно ли его перенести.
В ответ на это Смит сделал энергичное движение и встал.
Но он тотчас же должен был опереться на моряка, иначе не удержался бы на ногах и упал.
– Отлично! Отлично! – проговорил Пенкроф. – Ну, носилки для господина инженера!
Носилки, покрытые мягким мхом и травой, были доставлены, товарищи уложили Смита и направились к «Трубам».
Пенкроф шел впереди, Наб позади.
До «Труб» было восемь миль, но так как идти быстро было нельзя и к тому же надо было делать частые остановки для отдыха, то моряк рассчитывал добраться до дому не раньше чем через шесть часов.
Ветер все еще дул с ужасной силой, но, по счастью, дождь уже перестал.
Лежа на носилках, Смит безмолвно, но внимательно осматривал места, по которым проходили, особенно верхнюю террасу. Несомненно, очертания этого побережья, пески, скалистые утесы и лес – все это запечатлелось в памяти инженера. Однако часа через два усталость взяла свое, он вытянулся на носилках и заснул.
