Жюль Верн
Таинственный остров
В половине шестого караван достиг места, откуда уже виднелись «Трубы».
Смит спал глубоким сном и не проснулся.
Пенкроф, к величайшему своему изумлению, увидел, что страшная буря, свирепствовавшая накануне, почти совершенно изменила вид этой местности. Произошли значительные обвалы; огромные обломки утесов громоздились на берегу; густой ковер морских трав и водорослей покрывал песок.
Перед самым отверстием «Труб» почва была в глубоких рытвинах, где еще оставалась морская вода.
Пенкроф вдруг кинулся со всех ног в коридор, словно его поразила какая-то тревожная мысль.
Он почти в ту же минуту возвратился назад и, остановившись перед товарищами, смотрел на них, как бы не решаясь объявить о новой беде.
– Что такое, Пенкроф? – спросил Спилетт.
– Огонь погас!
Да, огонь погас, пепел превратился в грязь; жженая тряпка, заменявшая трут, исчезла…
Море проникло в глубину коридоров и все перевернуло, все разрушило в «Трубах»!
IX. Где же мы?
Печальное известие, сообщенное Пенкрофом, по-разному подействовало на его товарищей.
Наб, совершенно поглощенный радостью свидания со своим дорогим господином, едва его выслушал и нисколько им не озаботился.
Герберт очень встревожился и смутился.
Что касается Спилетта, то он преспокойно ответил:
– Ей-ей, Пенкроф, мне это решительно все равно!
– Все равно, господин Спилетт? Повторяю вам, что у нас нет огня!
– Экая беда!
– Нет и средства его добыть!
– Ну так что ж?
– Однако…
– Да разве Смит не с нами? – прервал Спилетт. – Разве у нас нет инженера Смита? Он найдет средство добыть огонь.
– Из чего?
– Из ничего!
Что было отвечать на это Пенкрофу?
Он сам разделял веру товарищей в Смита и его могущество.
Инженер был для всех идеалом, кладезем всех человеческих познаний, ума и находчивости. Они были убеждены, что лучше очутиться на необитаемом острове со Смитом, чем в самом оживленном городе без него. Они были уверены, что кто имеет счастье находиться со Смитом, тот ни в чем не будет терпеть нужды, что кто с ним, тому нечего ни унывать, ни отчаиваться. Если бы этим людям вдруг объявили, что вулканическое извержение сейчас разрушит землю, что земля сейчас провалится в бездну Тихого океана, они бы безмятежно ответили:
– Здесь Смит! Поговорите об этом с ним.
Но пока инженер еще лежал в забытьи, прибегнуть к его изобретательности было невозможно, а потому приходилось довольствоваться весьма скудным ужином.
– Глухари съедены? – спросил Герберт.
– До последней косточки! – отвечал Пенкроф.
– У нас ведь есть другая дичь в запасе.
– Как же будем ее жарить без огня? Да и дичи этой уж нет: ее, верно, унесло волнами. Надо что-нибудь придумать…
– Прежде всего уложим удобнее Смита, – сказал Спилетт.
– Куда его лучше перенести?
– Лучше всего в средний коридор.
Смит был перенесен и уложен там на водорослях.
Инженер погрузился в глубокий сон.
– Отлично, что он уснул, – сказал Спилетт. – Это скорее всего восстановит его силы, лучше всякой пищи подкрепит.
Наступила ночь, ветер теперь дул с северо-востока; сделалось очень холодно.
– Ну, теперь у нас прохладно! – сказал Пенкроф.
Действительно, было прохладно. Море унесло перегородки, устроенные Пенкрофом в некоторых частях коридоров, и теперь везде дул сквозной ветер.
– Надо непременно чем-нибудь укрыть Сайреса, – сказал Спилетт.
Все, словно сговорившись, сняли с себя кто куртку, кто китель и тщательно укутали товарища.
В этот вечер ужин состоял из одних ракушек, собранных Гербертом и Набом в весьма изрядном количестве на берегу. Мальчик, впрочем, присоединил к этим моллюскам съедобные водоросли, которые нашел на высоких скалах, куда морские воды захлестывали только во время самых высоких приливов.
– Это что за трава? – спросил Пенкроф.
– Это водоросли, – отвечал Герберт.
– И что, ими будешь сыт?
– Да, Пенкроф. Это саргассы, водоросли из семейства фукусовых.
– А!
– Саргассы, если их подсушить, представляют собой очень питательное студенистое вещество вроде желе…
– Попробуем! – сказал Пенкроф.
Истребив значительное количество литодом, он принялся сосать саргассы.
– Право, недурно! – сказал Пенкроф.
Все остальные были того же мнения.
– Я читал, что на азиатских берегах туземцы охотно ими питаются, – сказал Герберт.
– Ну и на здоровье им! – сказал Пенкроф.
– Скажи по правде, – засмеялся Герберт, – тебе не нравятся эти саргассы?
– Отчего не нравятся?! Очень нравятся, только все-таки я бы желал, чтобы господин Смит поскорее поправился и выручил нас… Экий холодище!
Действительно, холод сделался очень сильным, и не было никаких средств помочь этому горю.
– Надо что-нибудь придумать! – повторял моряк. – Непременно надо что-нибудь придумать!
И он начал «придумывать».
Он нашел немного сухого мха и два камешка.
– Попытаемся!
Он усердно принялся ударять камнем о камень; скоро полетели искры, но мох был недостаточно сухой и никак не хотел воспламеняться, и, кроме того, эти искры были вовсе не похожи на те, какие выбиваются из куска стали.
– Нет, из этого ничего не выйдет! – сказал огорченный Пенкроф. – Попробуем теперь тереть кусочки дерева, как делают дикари. Помоги-ка, Наб! Не очень-то я верю в это средство, а все-таки попытаться не мешает…
Бравый моряк и Наб выбрали две сухие деревяшки и принялись за дело.
Но как они ни старались, все понапрасну. Они только разогрели куски дерева и еще больше разогрелись сами.
После часовой работы с Пенкрофа полил градом пот, и он с горькой досадой отшвырнул от себя куски дерева.
– Я тогда поверю, что дикари этим способом добывают огонь, когда зимой будет жарче, чем летом! – сказал он. – Скорее загорятся мои руки, если их тереть, чем эти деревяшки!
– Ты напрасно сомневаешься, Пенкроф, – сказал Герберт. – Достоверно известно, что дикари именно этим способом добывают огонь…
– Ладно! Ладно!
– Но может быть, они используют для этого какое-нибудь особое дерево… А потом, нужна еще и сноровка. У нас, может, нет сноровки?..
– Ладно! Ладно!
Досада бравого моряка продолжалась недолго. Когда Герберт, подняв брошенные им деревяшки, в свою очередь принялся усердно тереть, Пенкроф не мог удержаться от смеха.
– Хочет нас с тобой перещеголять, Наб, да не перещеголяет! – сказал он. – Три, дружище, три!
– Я тру, – отвечал, смеясь, Герберт, – но я вовсе не имею претензии вас перещеголять. Я просто хочу согреться, потому что мне тоже надоело дрожать от холода. Ты увидишь, Пенкроф, что скоро мне будет так же жарко, как и тебе!
– На здоровье, на здоровье, дружище! – отвечал моряк. Затем он обратился к Спилетту: – Приходится сидеть без огня, господин Спилетт!
– Да, Пенкроф, – отвечал Спилетт, – но погодите, проснется Смит – и огонь тотчас же запылает!
В ожидании будущих благ Спилетт спокойно улегся в коридоре на песке и уснул.
Герберт, Наб и Пенкроф последовали его примеру, а Топ свернулся у ног своего господина.
На следующее утро, 28 марта, Смит проснулся около восьми часов.
Остальные уже были на ногах и ожидали, когда он откроет глаза.
Первые слова Смита были те же, что и накануне:
– Остров или материк?
Очевидно, эта мысль не покидала его ни на минуту.
– Мы сами не знаем, господин Смит, – ответил ему Пенкроф.
– Вы еще не знаете?
– Но мы узнаем, – прибавил Пенкроф, – когда вы нас поводите повсюду…
– Я надеюсь, что могу начать исследования, – отвечал Смит.
Он без особенных усилий поднялся.
– Вот это по-молодецки! – радостно воскликнул моряк.
– Я умирал от истощения, – сказал Смит. – Дайте чего-нибудь поесть, друзья, я сейчас же поправлюсь! Есть у вас огонь?
На последний вопрос ответ последовал не сразу.
– Ах, господин Смит! – сказал моряк после минутного молчания. – У нас нет огня, или, точнее говоря, у нас пропал огонь…
И Пенкроф подробно рассказал инженеру все, что случилось накануне.
Он развеселил Смита повествованием об одной-единственной спичке и о своих тщетных попытках добыть огонь по способу дикарей.
– Мы об этом подумаем, – сказал инженер. – Может быть, мы найдем что-нибудь похожее на трут. А если не найдем…
– Тогда что? – спросил моряк.
– Тогда мы попробуем сделать спички.
– Химические?
– Химические.
– Да! Дело, как видите, нетрудное, – сказал Спилетт, ударяя моряка по плечу.
Пенкроф не считал это дело легким, но не возражал.
Все вышли на воздух.
День распогодился. Яркое солнце всходило над морем, и его лучи рассыпали золото по граням огромной скалы.
Быстро оглядевшись, Смит сел на обломок каменной глыбы.
– Хотите? – спросил его Герберт, подавая ему пригоршню ракушек и водорослей. – Больше у нас ничего нет…
– Спасибо, дружок, – отвечал Смит, – этого совершенно довольно; по крайней мере, довольно на сегодняшнее утро.
И он с большим аппетитом принялся за эту скудную пищу, запивая ее свежей водой, зачерпнутой в реке в большую раковину.
Товарищи молча смотрели на него, пока он подкреплял силы.
Утолив кое-как голод, Смит скрестил на груди руки и сказал:
– Итак, друзья, вы еще не знаете, куда забросила вас судьба, на материк или на остров?
– Не знаем, – отвечал Герберт.
– Завтра узнаем, – сказал Сайрес. – До тех пор ничего нельзя сделать.
– Но у нас есть чем заняться! – вмешался Пенкроф.
– Что такое?
– Надо добыть огонь, – отвечал моряк, которого тоже преследовала неотвязная мысль.
– Добудем, Пенкроф! Я не знаю, показалось ли мне, или я точно видел вчера, когда вы меня несли сюда, гору, которая возвышается над окрестностью?
– Да, – отвечал Спилетт, – по дороге мы точно видели гору, и гора эта, по-видимому, довольно высока…
– Отлично, – сказал Смит. – Завтра мы взберемся на ее вершину и увидим, где мы очутились – на материке или на острове. А до тех пор, повторяю, делать нечего…
– А про огонь забыли? – снова напомнил моряк.
– Да будет вам огонь! – отвечал Спилетт. – Имейте немножко терпения, Пенкроф!
Бравый моряк посмотрел на Спилетта с таким видом, словно хотел сказать: «Если вы будете добывать этот огонь, то нам еще долго не доведется отведать жаркого!»
Он, впрочем, ничего не сказал.
Смит хранил молчание. Его, казалось, очень мало занимал вопрос об огне. В продолжение нескольких минут он о чем-то раздумывал, а затем сказал:
– Друзья мои, положение наше, быть может, бедственное, но во всяком случае чрезвычайно несложное и простое. Или мы на материке, или на острове. Если на материке, то ценой более или менее тяжелых трудов и лишений мы достигнем какого-нибудь обитаемого места. Если мы на острове и остров этот обитаем, мы попробуем выпутаться из беды с помощью местных жителей, а если этот остров необитаем, мы попытаемся выпутаться из беды сами.
– Вы справедливо заметили, господин Смит, дело простое и несложное! – ответил Пенкроф.
– Остров это или материк, мы узнаем, – заметил Спилетт, – а пока не можете ли вы сказать, Смит, куда, вы полагаете, закинул нас ураган? То есть в какую часть света?
– Трудно утверждать наверняка, – отвечал инженер, – но, по моим соображениям, мы, должно быть, где-нибудь в Тихом океане или очень от него близко. Вспомните, когда мы вылетели из Ричмонда, ветер дул с северо-востока, и сила родившего его урагана заставляет предполагать, что направление его не изменялось. А если направление ветра не изменялось и он дул с северо-востока на юго-запад, то мы должны были перелететь Северную Каролину, Южную Каролину, Джорджию, Мексиканский залив, Мексику и затем часть Тихого океана. По моим соображениям, наш шар пролетел не менее шести или даже семи тысяч миль, и, если бы ветер хоть немного изменил свое направление, он занес бы нас или на Маркизские острова, или на Туамоту, или даже – если бы ярость его была сильнее, чем я думаю, – к Новой Зеландии. Если последняя догадка оправдается, то нам легко будет добраться до своих мест. Если придется обратиться к англичанам или к маори, мы сговоримся и с теми и с другими. Если же, напротив, мы попали на какой-нибудь необитаемый остров Микронезии, то мы прежде всего осмотрим его с вершины горы и тогда решим, как и где здесь окончательно обосноваться.
– Окончательно обосноваться? – переспросил Пенкроф.
– Да. И обосноваться как людям, которым никогда отсюда не выбраться, – отвечал Смит.
– Никогда? – воскликнул Спилетт. – Вы говорите «никогда», любезнейший Сайрес?
– Я убежден, Спилетт, – отвечал инженер, – что гораздо разумнее предполагать самое худшее и, таким образом, не ожидать никаких сюрпризов, кроме приятных.
– Хорошо сказано! – воскликнул Пенкроф. – Я, однако, надеюсь, что мимо этого острова – если это остров – проходят какие-нибудь суда… Неужто нас забросило в самую пустынную часть океана? Уж это было бы, как нарочно, устроено на нашу беду!
– Пока мы не взберемся на гору, мы ничего не можем решить, – сказал Смит.
– Но разве вы так уже поправились, господин Смит, что завтра будете в состоянии взбираться на гору? – спросил Герберт. – Не будет ли это для вас слишком утомительно?
– Надеюсь, что нет, – отвечал инженер, – но с условием, что вы с Пенкрофом отличитесь на охоте и доставите мне сытное жаркое.
– Так как вы упомянули о жарком, господин Смит, то и я напомню вам об огне… Будь я уверен, что будет на чем жарить, я бы пошел за дичью и принес ее…
– Так несите, Пенкроф, – отвечал Смит, – а об остальном не беспокойтесь.
Итак, на общем совете было решено, что Смит и Спилетт останутся дома и проведут день в исследованиях берега и прибрежных утесов, а Наб, Герберт и моряк отправятся в лес, где запасутся топливом и постараются раздобыть всякой дичи, и пернатой и четвероногой, какая попадется.
– Счастливой охоты! – сказал на прощание Смит.
Охотники отправились около десяти утра. Герберт верил в свою удачу и весело шел вперед. Наб был рад выздоровлению инженера. Пенкроф шел бодро, но ворчал себе под нос:
– Думаю, по возвращении я найду тут огонь лишь в том случае, если его зажжет молния!
Они поднялись по берегу. Достигнув излучины реки, моряк спросил:
– С чего ж мы начнем? Поохотимся или будем заготавливать дрова?
– Сначала охота, – отвечал Герберт. – Вон Топ уж ищет!
– Охота так охота! – согласился Пенкроф. – А после мы сюда вернемся и сплавим топливо.
Герберт, Наб и Пенкроф, сделав себе по дубинке из молодых сосен, последовали за Топом, который резво рыскал среди кустов и высокой травы.
– Что, мы опять пойдем по течению реки или прямо в лес? – спросил Герберт. – Не лучше ли в лес?
– Пожалуй что и лучше, – отвечал моряк.
Мальчик поспешил вперед.
– А деревья все одинаковые, Пенкроф, – крикнул он, – все те же сосны!
Лес действительно не представлял разнообразия. В некоторых местах сосны были не так скучены, росли отдельными группами и достигали значительных размеров. Это последнее обстоятельство заставляло думать, что остров находился на более высокой широте, чем предполагал Смит. Попадались пролески и лужайки, загроможденные сухостоем, сучьями и поваленными деревьями, между которыми торчали почерневшие пни. За пролесками снова начиналась почти непроходимая чаща.
– Смотри-ка, какой тут запас топлива! – крикнул Герберт, кивая на сухой валежник и стараясь продраться сквозь чащу.
– Хоть бы на смех какая-нибудь тропка! – сказал Пенкроф, пробираясь следом за мальчиком. – Не спеши так, Герберт, надо помечать дорогу, а то как раз заблудимся на обратном пути.
Говоря это, моряк усердно начал работать руками и ногами, то обламывая верхушки молоденьких сосенок и нижние сучья, то разбивая сухие пни.
– Не знаю, много ли мы выиграли, что пошли не по течению реки, как в первый раз, а пустились прямо в лес, – сказал Пенкроф. – Вот мы уже больше часа шагаем, а еще не видали никакой дичи.
Солнце хотя еще не достигло своей высшей точки над горизонтом, но было уже довольно высоко. Исследователи начинали подумывать, не воротиться ли назад, когда раздалось восклицание Герберта:
– Пенкроф! Наб! Поглядите-ка, что я нашел!
– Что такое?
– Шишки! Съедобные орешки!
– Какие плоды? Давай сюда! Что за дерево?
– Это кедровая сосна, Пенкроф. Она дает шишки, а в них отличные плоды вроде миндаля. Попробуй! Они уже спелые!
– Хороши, очень хороши! – сказал Пенкроф, попробовав. – Подходи, Наб, и угощайся! – крикнул он негру.
– У нас водоросли вместо хлеба, – продолжал моряк, – ракушки вместо мяса и кедровые шишки на десерт! Что ж, какого ж вам еще обеда для людей, у которых нет ни единой спички?
– Жаловаться не следует, Пенкроф, – отвечал Герберт.
– Я не жалуюсь, дружище, а говорю, как оно есть на самом деле. Я только хочу сказать, что с такого обеда сыт не будешь, а впрочем…
– Топ что-то нашел! – крикнул Наб и кинулся в густую чащу, где с лаем скрылся пес. Если попалась добыча, надо ее поймать, а не спорить, на чем ее зажарить.
К лаю Топа скоро присоединилось какое-то странное не то ворчанье, не то хрюканье.
– Скорее, скорее, Пенкроф! – крикнул Герберт.
– Иду, иду! – отвечал моряк, спеша изо всех сил.
Продравшись сквозь чащу, охотники увидели, что Топ напал на какого-то зверя и крепко вцепился ему в ухо. Это четвероногое, похожее на поросенка, имело около двух с половиной футов в длину, шерсть на нем была коричневого цвета, негустая и чрезвычайно жесткая. Лапы, которыми оно крепко упиралось в землю, были перепончатые.
– Посмотри-ка, Герберт, у него на ногах словно перепонки! – снова воскликнул моряк.
– Да, вижу, это, кажется, кабан или водосвинка… Самый крупный грызун из семейства полукопытных, до метра в длину…
Зверь не отбивался от собаки. Он тупо вращал глазами, заплывшими жиром.
– Может, этот зверь впервые видит людей? Ишь как одурел! – заметил Пенкроф.
Наб, прицелившись своей дубиной, хотел поразить животное, как вдруг оно неожиданно вырвалось из зубов Топа, оставив ему кончик уха, испустило громкое хрюканье, ринулось на Герберта, опрокинуло его и исчезло в лесу.
– Ах ты, скверная тварь! – воскликнул Пенкроф.
– Догоним! Догоним! – кричал Герберт.
Все трое бросились по следам Топа, но в ту самую минуту, как они настигли собаку, зверь скрылся в озере, окруженном громадными соснами.
Наб, Герберт и Пенкроф остановились.
Топ кинулся в воду, но зверь притаился в глубине и не показывался на поверхность.
– Подождем, – сказал Герберт, – он непременно покажется… он выплывет подышать…
– А не утонет? – спросил Наб.
– Нет, – отвечал Герберт. – У него на ногах перепонки. Подождем, он сейчас выплывет!
Топ держался на воде и тоже, очевидно, поджидал добычу.
– Нам лучше разделиться, – сказал Герберт. – Пусть каждый займет место на берегу этой лужи… Мы таким образом отрежем дорогу… Смотрите, как Топ плавает и разыскивает его!
Герберт не ошибся.
Спустя несколько минут зверь всплыл.
Одним скачком Топ очутился около него и помешал снова скрыться под водой.
Еще минуту спустя зверь был вытащен на берег, и Наб тут же прикончил его.
– Ура! – воскликнул Пенкроф. – Ура! Теперь, если добудем хоть один горящий уголек, этот грызун будет сгрызен до последней косточки.
Пенкроф взвалил зверя на плечи и сказал:
– Пора домой. Поглядите-ка, где солнце! Уж теперь часа два, надо полагать, или около того. Как-то мы теперь разыщем дорогу.
– Ты ведь помечал путь? – сказал Герберт.
– Помечать-то помечал, а заблудиться нетрудно.
– Топ нам поможет!
Топ действительно помог; благодаря умному, чуткому псу они ни разу не сбились с пути и через полчаса благополучно достигли излучины реки.
– Ну, теперь займемся дровами! – сказал Пенкроф. – Хоть без огня оно и ни к чему, а все-таки лучше запастись на всякий случай…
Они принялись за работу, живо ее окончили и отправились дальше.
Не доходя шагов пятидесяти до «Труб», Пенкроф вдруг остановился, снова испустил оглушительное «ура» и, протягивая руку, воскликнул:
– Герберт! Наб! Смотрите!
Из-за скал вырывались клубы дыма…
X. На острове…
Несколько минут спустя охотники уже находились перед ярко пылавшим костром.
Около него сидели Смит и Спилетт.
Пенкроф стоял с добычей на плече, глядел на обоих и не говорил ни слова.
– Что, любезнейший Пенкроф?! – воскликнул Спилетт. – Огонь, как видите, разведен к вашему возвращению – настоящий, как следует, на котором вы отлично можете изжарить эту превосходную дичину и угостить нас на славу.
– Но кто же его зажег?.. – спросил Пенкроф.
– Солнце.
– Солнце?
– Да!
Спилетт говорил правду.
Пенкроф не верил собственным глазам. Он до того был изумлен, что не рассуждал, не соображал и не расспрашивал.
– У вас, значит, было зажигательное стекло, господин Смит? – спросил Герберт.
– Нет, дружок, но я себе смастерил нечто подобное.
И он показал прибор, которым заменил настоящее зажигательное стекло.
То были просто-напросто два круглых стеклышка, которые он снял со своих часов и с часов Гедеона Спилетта. Наполнив их водой и склеив края жирной глиной, он таким образом получил двояковыпуклое стекло. Поймав солнечные лучи, он направил луч на сухой мох и зажег его.
Пенкроф осмотрел прибор, затем, не говоря ни слова, поглядел на инженера.
Если он в эту минуту не считал Смита божеством, то уже, конечно, не считал его и обыкновенным смертным.
Наконец моряк обрел дар речи и воскликнул:
– Занесите это в вашу памятную книжку, господин Спилетт! Занесите непременно!
– Занесено! – ответил Спилетт.
Оправившись от изумления, моряк обратился к Набу:
– Надо приниматься за стряпню, Наб! Я подкину дров и приготовлю вертел, а вы пока потрошите дичину.
– А как ты будешь жарить ее? – спросил Герберт.
– Как обычного поросенка, – отвечал Пенкроф.
Скоро огонь весело затрещал, и от жаркого начал распространяться аппетитный запах.
Снесенные и разрушенные водой перегородки были снова поставлены, коридоры мало-помалу нагревались, и в «Трубах» сделалось уютнее и теплее.
Инженер и его товарищ, остававшиеся дома, как видит читатель, не сидели сложа руки.
Смит почти совершенно поправился и пробовал свои силы, взобравшись на верхнюю площадку утеса.
Отсюда глаза, привыкшие верно определять видимые пространства и возвышенности, устремились на конус, который он намеревался на следующий день исследовать, и он долго рассматривал четко очерченную вершину.
– Мне кажется, – сказал он Спилетту, – что эта гора находится отсюда милях в шести к северо-западу и возвышается на три тысячи или на три тысячи пятьсот футов над уровнем моря. Следовательно, с ее вершины можно обозреть окрестности по крайней мере миль на пятьдесят. Я надеюсь, что завтра мы окончательно решим вопрос, где мы – на материке или на острове.
– Сегодня ужин на славу! – говорил Пенкроф, приглашая товарищей подкрепиться.
Жаркое было очень вкусно, особенно для голодных. Водоросли и найденные в лесу орехи заменили десерт.
Во время ужина инженер говорил мало. Он был занят мыслями, как лучше устроить на следующее утро исследование горы.
Раз или два Пенкроф начинал разговор об этих исследованиях и высказывал, как, по его мнению, всего лучше приняться за дело, но Смит, как человек методичный, не пускался по этому поводу в длинные рассуждения и в ответ на все речи моряка ограничивался только легким наклоном головы.
– Завтра, – говорил он, – мы узнаем что-нибудь положительное, и тогда видно будет, что нам делать.
Когда ужин был окончен, в костер подкинули несколько охапок сучьев, и обитатели «Труб», в том числе верный Топ, уснули глубоким сном.
Ничто не нарушило мирного спокойствия этой ночи, и на следующее утро, 29 марта, все проснулись бодрые, готовые предпринять экспедицию, которая должна была определенным образом решить их участь.
Все были готовы отправиться в путь.
– Я захватил с собой остатки дичи; хватит еще на целые сутки, – сказал Пенкроф.
– Да я надеюсь, что по дороге нам удастся пополнить свои припасы, – сказал Герберт.
– Оно, конечно, надеяться можно, а все-таки лучше запастись готовым, – отвечал моряк.
Так как стекла, с помощью которых Смит зажигал мох, были снова вставлены в часы, то Пенкроф решил воспользоваться жженой тряпкой.
– Вот и трут готов! – сказал он.
Что же касается кремня, то в почве в нем не было недостатка.
Было семь часов утра, когда исследователи, вооруженные дубинами, покинули «Трубы».
Следуя совету Пенкрофа, решили отправиться уже знакомой дорогой, через лес, а вернуться по другому маршруту.
Они обогнули южный выступ утеса и пошли по левому берегу реки.
Дойдя до того места, где река круто заворачивала к юго-западу, Пенкроф остановился и сказал:
– Теперь надо поискать тропинку, которую мы проложили.
Тропинка, извивавшаяся чуть заметной нитью среди густой зелени, была найдена, и в девять часов утра Смит и его спутники достигли западной опушки леса.
Сначала шли по болотистой низине, потом почва стала сухой, песчаной: начался пологий подъем, который вел от берега вглубь этих незнакомых мест. В лесу, между высокими деревьями, промелькнуло несколько животных. Топ усердно их выгонял, но его хозяин тотчас же звал его к себе, так как еще не наступило время заниматься охотой. Инженер был из тех людей, которые, поставив задачу, ни на что не отвлекаются, пока не достигнут своей цели. Сейчас Сайрес Смит не обращал внимания ни на характер местности, по которой проходил, ни на ее природные богатства. Он думал только о том, как бы поскорее достигнуть вершины горы, на которую решил подняться, и прямо туда стремился.
В десять часов остановились немного отдохнуть.
При выходе из леса открылись очертания горы. Она состояла из двух конусов. Первый, усеченный на высоте около двух тысяч пятисот футов, поддерживался передними горами причудливой формы, которые разветвлялись, как когти громадной лапы, вцепившейся в почву. Между этими передними горами перекрещивалось множество глубоких, узких долин, покрытых деревьями; несколько зеленых групп росло у самого усечения конуса, что представляло издали подобие раскинутых букетов. Растительность была беднее на северо-восточном склоне горы, и тут виднелись довольно глубокие борозды – вероятно, застывшие потоки лавы.
Возле первого конуса стоял второй, слегка закругленный на вершине и несколько склонившийся набок. Вид его напоминал круглую шапку, надетую набекрень. Он, казалось, состоял из обнаженной земли, сквозь которую во многих местах прорезались красноватые скалы.
Смит хотел достигнуть вершины второго конуса и по гребням горных отрогов надеялся туда подняться без особых затруднений.
– Мы на вулканической почве, – сказал Смит. – Следуйте за мной. Мы начнем взбираться по склону вот этой передней горы. Склон состоит из уступов, и, следовательно, по нему легче достигнуть первой площадки.
Почва была изрытая и неровная. Там и сям виднелись перекатные валуны, многочисленные базальтовые[12] обломки, пемза, обсидиан[13]. Хвойные деревья возвышались здесь отдельными группами, а на несколько сотен футов ниже, в глубине узких ущелий, они сливались в густые рощи, почти непроницаемые для солнечных лучей.
Пока исследователи пробирались по нижним отрогам, Герберт, зорко осматривавшийся, указал на свежие следы, ясно обозначавшие, что тут недавно проходило немало крупных животных.
– Хищных? – спросил Пенкроф.
– И хищных, и нехищных, – ответил Герберт.
– Что ж, может, эти звери неохотно уступят нам свои владения? – сказал Пенкроф.
– Тогда мы с ними потолкуем, – ответил Спилетт, которому уже случалось охотиться на тигров в Индии и на львов в Африке. – С ними не так трудно справиться, как обычно полагают. Но до охоты еще далеко, а пока следует быть настороже.
Между тем они мало-помалу поднимались вверх. Дорога очень удлинялась поворотами и преградами, которые надо было обходить. Случалось, что под ногами почва вдруг обрывалась, и путники неожиданно оказывались на краю глубоких провалов. Надо было возвращаться назад, искать какую-нибудь тропинку или по крайней мере место, где можно было ее проложить. Таким образом, напрасно тратилось много времени и сил.
В полдень маленький караван остановился позавтракать под тенью высоких елей, около ручейка, каскадом струившегося по камням наподобие водопада.
– Мы прошли полдороги до первой площадки и на площадке будем, вероятно, не раньше вечера, – сказал инженер. – Уже и отсюда можно кое-что разглядеть. Открывается широкий вид на море. Вот только справа острый мыс мешает определить, соединяется ли берег с землей…
Налево местность также просматривалась на несколько миль к северу, но от северо-запада и до того пункта, где находились исследователи, вид закрывала гора. На северо-западе панораму замыкал горный отрог причудливых очертаний, он казался застывшим потоком лавы, некогда извергнутой вулканом. Отсюда еще нельзя было разрешить вопроса, который так живо интересовал Смита.
В час они возобновили подъем.
Приходилось идти наискосок, держа курс на юго-запад, и снова углубляться в довольно густые заросли.
Выйдя из чащи, спутники попали на очень крутой подъем, по которому пришлось карабкаться. Хорошо, что он тянулся всего саженей пятнадцать. Наконец они достигли верхнего отрога, где было очень мало деревьев.
– Теперь нам надо повернуть к востоку, – сказал инженер. – Придется немало покружить, пока обойдем все обрывы. Смотрите хорошенько под ноги, а то можно сорваться.
Наб и Герберт шли впереди, Пенкроф позади, Смит и Спилетт между ними, в середине.
Здесь встретилось несколько пар птиц, похожих на фазанов. Герберт их назвал трагопанами и обратил внимание на красные мясистые наросты под горлом, как у индюков, и на крохотные цилиндрические выступы позади глаз. Самки, величиной с большую курицу, были коричневого цвета, а самцы имели великолепное красное оперение, усеянное беленькими пятнами, точно слезками. Спилетт так ловко подбил одного самца камнем, что уложил его на месте. Пенкроф, который успел уже проголодаться, то и дело посматривал на этого трагопана, представляя себе его отменный вкус.
Попадалось немало следов животных, и животные, посещавшие эти высоты, очевидно, должны были принадлежать к породам, отличающимся верной поступью и крепким сложением.
– Эти следы похожи на следы верблюдов или пиренейских серн, – сказал Герберт. – Смотрите, смотрите! Видите?
– Это не верблюды и не серны, – воскликнул Пенкроф. – Это бараны!
Все остановились шагах в пятидесяти от пяти или шести крупных животных.
– Смотрите, какие крепкие рога, – сказал Герберт, – как они загнуты назад и сплюснуты на концах… И какая славная бурая шерсть…
– Да ведь это бараны? – настаивал Пенкроф.
– Только не простые, не обыкновенные, – отвечал Герберт. – Это муфлоны.
– А годятся они на котлеты и жаркое? – спросил Пенкроф.
– Разумеется, – отвечал Герберт.
– Ну так я тебе говорю, что это бараны! – решил Пенкроф.
Животные, стоя неподвижно, смотрели удивленными глазами, словно впервые видели людей. Затем на них вдруг напал страх, они запрыгали по скалам и исчезли.
– До свидания! – крикнул им вслед Пенкроф.
При этом бравый моряк скорчил такую смешную мину, что Смит, Спилетт, Герберт и Наб не могли удержаться от смеха.
