Александр Кашенцев
Волки и шакалы
– Эй, ты чего, Сашка, а кто все это будет считать?! – возмущенно крикнул, увидев его разгрузку грузовика, начальник склада.
– Товарищ сержант, – ответил тот, – нам ведь еще рейс надо сделать на другие склады за день успеть, да мы ведь никогда тебя не обманывали.
– Ладно, выгружай, – пробурчал кладовщик, доставая с полок ящики с сухим пайком.
– А куда вы сейчас поедете? – спросил Кравцов.
– Так с Будапешта все возим, там только восстановили железнодорожную станцию, – ответил сверху солдат. – А ты вон спроси у дяди Пети.
Хлопнула дверь водителя, и, обойдя машину, пиная ногой колеса, появился крепкий, лет сорока мужчина в потрепанной гимнастерке, с непокрытой головой, в звании старшины, на груди орден Красной Звезды, медаль «За отвагу», нашивки за ранения, в черных петлицах знаки танкиста. Опершись плечом о борт, старшина окинул взглядом десантника, остановился на прислонённой к ящику трости.
– Это тебе ехать в Будапешт? – спросил он.
Павел отложил шитье, попытался встать, представляясь:
– Сержант Кравцов, направляюсь к дальнейшему месту службы.
– Сиди, сержант, вижу, после ранения, закурить не найдется?
Кравцов развязал свой вещмешок, достал кисет с табаком, протянул водителю.
– Я сам не курю, но табак всем выдают.
Старшина взял мешочек, развязал его, достал нарезанную квадратиками газетную бумагу, насыпал на неё табак и ловко свернул, заклеив края слюной, положил свернутую цигарку за ухо, при этом Павел заметил, что у солдата нет двух пальцев на левой руке.
– Как зовут тебя, сержант? – спросил он сиплым прокуренным голосом.
– Павлом родители назвали.
– Ладно, садись в кабину, сейчас разгрузимся и поедем.
Кравцов собрал с ящиков выданные вещи и продукты, аккуратно сложил в вещмешок, завязал горловину, поднявшись, подошел к машине.
– Сашка! Прими у сержанта вещи, поедешь в кузове. А ты, Павел, положи шинель под задницу на сиденье, а то, пока доедем, она квадратная будет у тебя без привычки, – посоветовал танкист.
Солдаты быстро справились с разгрузкой тюков с одеждой и нескольких тяжелых ящиков с продуктами. Десантник, попрощавшись с работниками склада, кинул на сиденье шинель, залез в кабину. Здесь пахло горелым табаком, бензином, маслом. Приборная доска блестела чистотой, пружинные сидения обшиты брезентом. В левом углу под резинкой, удерживающей стекло, фотография Сталина. Вот шум в кузове затих, и водитель занял свое место за баранкой.
– Все, сдал товар под роспись, – сказал он, нажимая на рычаг стартера. – Вижу, ты с последнего призыва?
– Сорок четвертого года, три месяца учебного полка – и на фронт.
Автомобиль миновал последние постройки города и попылил по разбитой дороге. Дядя Петя достал из-за уха самокрутку, из нагрудного кармана – немецкую бензиновую зажигалку, прикурил, открыв окно, положил зажигалку на место.
– Я с сорок первого на фронте, сначала на танке механиком, потом, когда потерял пальцы, перевели в водители, – рассказывал водитель. – А тебя где приложило?
– Под Веной.
– Говорят, много ваших там положили?
– Да, из полка осталось меньше половины.
– На войне так, тебе ещё повезло, хоть раненый, но живой, а я многих в землю положил. На войне с сорок первого года, сначала танкистом, потом, после ранения на Курской дуге, перевели в водители.
Вдоль дороги на сопках рос невысокий смешанный лес. Раскрывшиеся почки испускали свежий запах зелени, птицы со щебетом затевали свои брачные игры. Автомобиль то, натужено ревя, поднимался вверх, то резво опускался вниз. Полк Кравцова в целях безопасности передвигался к позиции только ночью, поэтому сейчас он с удовольствием смотрел на деревья, ясное голубое небо, вдыхал чистый лесной воздух. Местами солдаты строительных батальонов засыпали гравием воронки от бомб, тогда водитель осторожно объезжал такие участки.
– Сейчас ехать безопасно, самолеты почти не летают, наши быстро отгоняют, а раньше невозможно было проехать днем. Да и наши уже обложили Берлин, союзники прижали к Эльбе, аэродромов у них почти не осталось. Скоро и войне конец, – сквозь шум мотора говорил дядя Петя.
Под вечер, поднявшись на очередную возвышенность, увидели развалины Будапешта. В городе ощущался тошнотворный запах разлагающихся под развалинами тел. Пленные солдаты и местные жители лениво разбирали разбитые дома. У переправы через Дунай Павел распрощался с водителем, который досадовал, что не может подвести десантника к вокзалу, так как очереди для проезда через реку нужно было ждать часа четыре и столько же обратно, а им после погрузки нужно было снова возвращаться в части. Пешком пройти до вокзала было гораздо быстрей. Переправу охраняли вкопанные в землю зенитные орудия, у которых дежурили расчеты солдат. Предъявив документы на пропускном пункте, Павел по шатающимся понтонам прошел на другую сторону облицованной в бетон реки. Водная преграда разделила город на две части – одну называли Буда, а другую – Пешт. Редкие оставшиеся целыми дома поражали своей величественностью и красотой. Над рекой нависали остатки одного из многих мостов города.
На вокзале, как всегда, пахло машинным маслом, сгоревшим топливом и углем. По восстановленным путям, пыхтя паром, сновали маневровые паровозы, составляя составы, у зенитных орудий лениво курили солдаты обслуги. Черный репродуктор хрипло выдавал песни популярных исполнителей. Некогда красивое здание вокзала полуразрушено, в уцелевшей части окна заделаны фанерой, черепичная крыша залатана ржавыми листами железа. На перроне рядом с входом местный седой мужик разложил на черной бархатной тряпице разный хлам: спички по одной, махорку в мешочках, бумагу, нарезанную из немецких газет, нитки, ржавые иголки, гнутые гвозди. Внимание Павла привлекла стопка фотографических открыток с видами города; острые шпили костелов, красивые арки мостов, чистые, мощенные камнем улицы. Молодой человек, достав из вещмешка коробку спичек, положил их на то место, где лежали фотографии, вопросительно взглянул на продавца, тот в ответ отрицательно покачал головой, показав три пальца. Павел достал ещё один коробок, положил рядом, мужчина вновь отрицательно покачал головой, забрав спички и положив на место фотографии, он уже собрался уходить, когда торгаш, окликнув его, протянул стопку открыток. Отдав спички и положив покупки в карман вещмешка, кивком поблагодарив мужика, солдат через красивую дверь, удерживаемую в закрытом состоянии прибитой гвоздями пружиной, вошел в длинный коридор, оканчивающийся дверью с надписью краской «Комендант». Открыв её, Кравцов оказался в небольшой комнате, освещенной электролампочкой. За грубо сбитым столом на красивом стуле сидел капитан с петлицами железнодорожника, облокотившись на стол, он спал. Рядом стояли телефоны, консервная банка была полна окурков. Капитан поднял голову на звук открываемой двери, посмотрел на вошедшего красными от недосыпа глазами.
– Сержант Кравцов, направляюсь в Грозный для несения дальнейшей службы, – доложил десантник.
Комендант взял из лежащей здесь же пачки папиросу, смял мундштук, прикурил от спички и, щурясь от дыма, сказал:
– На третьем пути формируется состав на Львов, скажешь сержанту охраны, что от меня. Свободен.
Четко развернувшись, Павел вышел из здания вокзала. На третьем пути стоял пыхтящий, с прицепленными пустыми вагонами паровоз. В специальном тамбуре для охраны последнего вагона сидел с винтовкой между ног молодой солдат и сплевывал шелуху от семечек себе под ноги.
– Эй, солдат! – окликнул его Кравцов.
– Чего тебе? – лениво ответил тот.
– Где старший?
– Обходит вагоны, чтобы лишние не ехали.
– Скажешь ему, чтобы дал тебе три наряда вне очереди.
– Напугал чем, я и так каждый день в наряде.
«Такого охранника можно брать голыми руками», – подумал Павел и направился вдоль состава. Из открытой двери одного из вагонов на насыпь выпрыгнул сержант в выцветшей гимнастерке и пилотке, держась за кобуру пистолета, по виду азиат, вслед за ним, передавая друг другу винтовки, выпрыгнули два молодых солдата. Командир цепким взглядом карих глаз всмотрелся в крепкую фигуру десантника, шмыгнув носом, строго спросил:
– Кто таков?
– Сержант Кравцов, направляюсь к месту дальнейшего прохождению службы, – козырнув, ответил он. – Комендант приказал, чтобы вы посадили меня в состав на Львов.
– Ну, если комендант разрешил, то быстрей запрыгивай в вагон. В нем, правда, грязно, коней перевозили, зато есть чистое сено. Мы сейчас окончим обход, и состав тронется. Только особо не высовывайся, немецкие недобитки в лесах шалят, могут и обстрелять состав.
Павел не заставил себя ждать, опираясь на здоровую ногу, поднялся в вагон. Здесь действительно пахло навозом, прелым сеном, хотя вагон и был относительно чистым. В углу желтела оставленная кем-то куча сена, туда и положил свои вещи молодой человек. Здесь были две сдвигающиеся в стороны, одна напротив другой, двери. Одна была закрыта, другая открыта в сторону вокзала. Павел со скрипом задвинул ее, оставив небольшую щель для обзора. В просвет, играя пылинками, проникало вечернее солнце. Гудок паровоза, потом рывок, лязг сцепок, и состав, постукивая колесами на стыках рельс, покатил из города. Мимо проплыло здание вокзала, станция с оттащенными в сторону разбитыми вагонами, небольшое кладбище со свежевыструганными крестами, разбитые и разрушенные дома, воронки от бомб, сгоревшие танки и автомобили, искореженные деревья, истекающие соком, и, несмотря ни на что, распустившие клейкие листья. В одном месте пленные под охраной красноармейцев разбирали завалы, освобождая дорогу.
Кравцов бросил у двери охапку сена и сел на неё, глядя в проем. Вот проплыли пригороды с покорёженными войной виноградниками и садами, потянулась холмистая, покрытая мелким лиственным лесом местность. Часто встречались ухоженные села – прямые улицы, каменные, под черепицей дома. Состав подолгу стоял на станциях, пропуская груженные военной техникой поезда. Закатное солнце коснулось верхушек деревьев. Павел развязал вещмешок, достал флягу с водой, банку тушенки, сахар, хлеб. Ножом открыл банку, стал есть, накалывая им же розовые ломти мяса, заедая кусочками черного хлеба, которые отламывал от плотной буханки. Покончив с консервами и вытерев банку кусочком хлеба, закинул в рот кусок сахара, стал его сосать, запивая холодной водой из горлышка алюминиевой фляги. Быстро начало темнеть. Убрав остатки завтрака, он расстелил на сене шинель и лег на нее, подложив под голову руки. Под стук колес, глядя в звездное небо, он заснул.
Проснулся утром от скрипа открываемой двери, приподнял голову, увидел, как на фоне сереющего проема в вагон проникла человеческая фигура. Человек сдвинулся в сторону, следом появился еще один, потом ещё. Кравцов бесшумно поднялся.
– Я же сказал вам: вагоны пустые, завтра ночью будем во Львове, а там знакомые кореша укроют, – прошептал первый на украинском языке. – Сейчас сидим тихо, пока проедем станцию, потом осмотримся.
Паровоз дернул состав, и вагоны побежали по рельсам, мимо проплыли огни станции. Второй зажег спичку, осмотрел вагон, увидел солдата.
– О, да здесь уже есть пассажир, солдатик, он как раз и поделится с нами едой, а чтобы не возражал, подрежем его – и под откос, – увидев десантника, удивился старший, в его руке блеснула сталь, и со щелчком выскочило лезвие выкидного ножа. Спичка погасла, Кравцов шагнул навстречу бандиту, нанес резкий удар ребром ладони ему в шею. Тело со стуком упало на деревянный пол.
– Шо такое, Мыкола?! – панически крикнул напарник, зажигая вторую спичку. Огонь осветил весь вагон, и солдат увидел обеих нападавших. Тот, что со спичкой, со страхом пятился назад, третий держал в руке пистолет, направляя его на Кравцова. Десантник ударил второго в солнечное сплетение, спичка вновь погасла, и солдат резко ушел с линии выстрела. Короткий ствол с громким звуком выплюнул столб пламени, в темноте обозначив нахождение стрелка, второй раз он не успел выстрелить – также получил удар в шею и узнал жесткость пола. В тусклом свете рассвета Павел увидел два лежащих тела, третий, согнувшись пополам, раскрытым ртом хватал воздух. Солдат, сцепив руки в замок, ударом по затылку отправил его на пол, потом быстро обшарил бесчувственные тела, у каждого нашел по пистолету немецкого производства, обоймы с патронами, ножи, зажигалки, деньги, табак в кисетах, все сложил в дальний угол вагона. Хотел связать бандитов их поясами, но нашел только один у старшего, поэтому не стал утруждать себя лишней работой, просто вырубал очнувшихся ударом ноги в голову.
Восходное солнце разогнало темень, осветив верхушки густого соснового леса, сквозь гарь паровозного угля чувствовался густой запах хвои. Затеявшие возню и шум птицы затихали при приближении черного чудовища. Машинист нажал на рычаг, и гудок, выпустив клуб пара, просвистел, извещая о приближении станции. Состав стал замедляться, вагоны закачались на рельсах, колеса стали со скрипом тормозить, и наконец вагоны остановились. Кравцов выглянул из вагона, перед ним располагалась небольшая двухпутная станция, на путях горели красным светофоры, предупреждая о движении встречного состава. Из первого вагона, где ехала охрана, выскакивали, передавая друг другу винтовки, солдаты, шли вдоль состава, проверяя вагоны. Когда один из них поравнялся с вагоном Павла, он, открыв дверь пошире, подозвал его, показал бандитов и попросил позвать начальника караула, того как ветром сдуло. Вскоре прибежал знакомый сержант с солдатами, быстро забрали тела и унесли к себе, при этом благодари десантника. Старший из бандитов тем временем вновь очнулся, поднял голову, мутным взглядом посмотрел на Кравцова, произнес:
– Ну, солдат, мы ещё с тобой встретимся, – на что получил вновь удар ногой в голову.
На подъезде ко Львову вечером на одной из станций к нему подсел начальник караула, протянул руку.
– Давай знакомиться, меня зовут Зурбаев Зураб.
– Кравцов Павел, – в ответ пожимая руку, ответил десантник.
– Давай выпьем за знакомство, – предложил сержант, отстегивая от пояса флягу.
– Давай, присаживайся, – показал Павел на расстеленную шинель.
Азиат сел, сложив ноги калачиком. Кравцов достал консервы, хлеб, ножом, отобранным у бандитов, открыл банку, порезал черную буханку. Зураб достал из сапога алюминиевую ложку, открыл флягу, налил в объемную крышку остро пахнущей жидкости.
– Спирт чистый, – предупредил он.
Павел достал флягу с водой, ложку, ранее принадлежавшую бандитам, открутил крышку, положил её на импровизированный стол, взял протянутую емкость.
– Ну, за знакомство, – выпил, выдохнул, запил водой, стал закусывать мясом с хлебом. Зураб налил себе, выпил, также стал закусывать. Выпили второй раз, доели тушенку, хлеб. Зурбаев закрыл флягу, повесил её на пояс.
– Мы прозевали, когда бандиты сели в вагон, нас за это накажут, не мог бы ты не говорить никому, что сам их задержал? А мы за это тебя отблагодарим, – попросил он.
– Да ради бога, Зураб, скажешь, что сами задержали, глядишь, ещё и медаль дадут, – добродушно сказал Кравцов, а сам подумал: «Не нужны мне ваши проблемы, замучишься отчитываться в комендатуре Львова».
– Здесь их вещи, забери, я себе оставлю нож и ложку, – показал он на кучу сваленного в углу добра.
После этого Зурбаев вновь открыл флягу, выпили, вспомнили родные места, родственников. Начальник охраны пригласил к себе в гости в Оренбург, на очередной станции он сошел. Павел стряхнул шинель, служившую им столом, вновь расстелил её, лег на спину и задремал.
Проснулся он, уже когда состав въехал, гудками предупреждал проезд переездов в пригороде Львова. По сравнению с европейскими городами и селами, город выглядел большой деревней: подслеповатые, вросшие в землю, глинобитные, беленные известкой мазанки утопали во фруктовых садах, гуляющие по улицам куры, лежащие в лужах свиньи, пастух, гонящий стадо коров на вечернюю дойку. Всюду следы войны: перекопанные окопами сады со следами разрывов снарядов, сожженные хаты, свежие кладбища, как с немецкими прямыми крестами, так и с православными. Ближе к центру стали попадаться кирпичные, крытые жестью дома, улицы мощены камнем, множество каштановых деревьев. Здание вокзала восстановлено, блестело новенькой оцинкованной крышей. После остановки, когда Кравцов сошел на перрон, к нему подбежал солдатик из охраны и сунул в руки увесистый холщовый мешок. Здесь Павел пересел в состав, идущий до Ростова-на-Дону. Зурбаев договорился с начальником охраны этого поезда, и ему предоставили вагон, ранее перевозивший солдат на фронт, оборудованный двухъярусными нарами, столом и буржуйкой, правда, печку топить запретили, благо почти на каждой станции в здании вокзала можно было набрать кипятка для чаю.
Десантник положил свои вещи на нары, мешок, врученный солдатом на вокзале, – на стол, развязал горловину. Здесь обнаружилось целое богатство: буханка белого хлеба, головка сыра брынзы, колбаса, пачка чаю, несколько плиток шоколада, бруски солёного сала, куски сахара, папиросы, немецкая нержавеющая кружка, фляга со спиртом и даже книга Горького «Детство». Пока поезд стоял, он сбегал на станцию и набрал в кружку кипятку, заварил чаю, порезал колбасу, сыр, хлеб, разломил плитку шоколада, получился шикарный завтрак. Пока Павел насыщался, наступил вечер, затем ночь. Расстелив шинель, он заснул под стук колес.
До Ростова ехали два дня. Город встретил краткотечной грозой. Старые дома города в основном кирпичные, на окраинах тоже дома, но глинобитные, дороги мощены щебенкой, а в центре камнем, работали различные лавки и магазины, шумел стихийный рынок, многие дома восстановлены. Свежая кладка резко выделялась на старом камне, улицы чистые, ровные. Молодой человек хотел посмотреть город, но ему сказали, что пассажирский состав до Грозного отправится только через неделю, а сейчас отправлялся товарняк, составленный из цистерн, перевозящих нефть. Кравцов не хотел опаздывать к месту службы и согласился ехать. Ему досталось место в одном из тамбуров для охраны. Подаренная книга была прочитана. Кравцов закутался в шинель от пронизывающего ветра, хотя весна была в полном разгаре, но погода ещё не баловала теплом. Оперся спиной о деревянный простенок, осматривал проплывающий мимо пейзаж: сразу за городом начались распаханные поля, на которых зеленела пшеница. Босоногие мальчишки сидели с удочками на многочисленных речках. Встречались брошенные поля, перечерченные окопами, перепаханные воронками, заросшие бурьяном, многочисленные рощицы акациевых деревьев и терновника. Села отстроены, хаты из обмазанного глиной и побеленного известью самана, дворы огорожены плетьми, по прямым улицам бегала различная живность: куры, гуси, свиньи. Ближе к горам в Краснодарском крае стало встречаться множество садов и виноградников. Спать пришлось, закутавшись в шинель, на узкой лавке, подложив под голову вещмешок. Утро встретило далекими синеющими вершинами гор, которые к обеду придвинулись, обозначились серыми громадами со снежными шапками и поросшими лесом склонами. Железная дорога тянулась между невысоких гор. В большой лощине между гор раскинулся крупный город: в центре на прямых широких проспектах большие каменные здания в три-четыре этажа, на окраинах белые дома с дворами, много деревьев, широкая речка делит город на две части, вокруг на склонах гор горящие факелы нефтяных вышек. Состав остановился на пропахшей нефтью станции. Кравцов спрыгнул на щебеночную насыпь, и паровоз, взвизгнув гудком, потянул цистерны дальше на нефтехранилище с большими блестящими баками, огороженными лесом высоких громоотводов.
Осмотревшись, солдат увидел напротив, через три пути, высокий бетонный перрон с кирпичным длинным зданием, со стрельчатыми окнами и дверьми, над которыми были надписи: «Магазин», «Буфет», «Почта», «Комендант», «Касса». Павел в расстегнутой шинели и с полегчавшим вещмешком на плече, опираясь на трость, пересек железнодорожное полотно, поднявшись на площадку перрона, поставил мешок на одну из обшарпанных деревянных скамеек, стоявших вдоль вокзала, снял шинель, свернул ее в скатку, кинул её вместе с вещами на плечо. Здесь же расположились с чемоданами пассажиры, ожидающие своего поезда.
Глава 7
Ведь это наши горы, они помогут нам.
Владимир Высоцкий
Кравцов открыл дверь с надписью «Комендант». За дверью он увидел небольшой коридор с дверьми по обе стороны и в конце. Скрипучие деревянные полы не видели тряпки, видимо, с самого строительства, под слоем грязи с трудом угадывалось дерево. Дверь слева открыта, из неё доносились голоса и выплывали клубы табачного дыма. Заглянув туда, Павел увидел за грубо сбитым деревянным столом пятерых солдат, четверо азартно играли в домино, сидя на деревянных табуретках, один, прикрыв глаза, курил самокрутку, расстегнутые гимнастерки, черные погоны с эмблемами железнодорожных войск. Кравцов вскинул руку к пилотке.
– Здравствуйте, товарищи солдаты, – приветствовал он.
Вместо приветствия тот, что курил, не вынимая цигарки изо рта, спросил с грузинским акцентом:
– Курить есть?
– Нет, не курю, – ответил десантник, прошел дальше, вошел в захватанную грязными руками дверь с надписью красной краской «Комендант».
За ней открылась комната с одним большим окном, открытой форточкой, столом, накрытым грязной красной материей, стульями, обтянутыми дерматином. Слева прямо в стену вбиты гвозди, на которых висела фуражка и шинель, на стене большой портрет Сталина. За столом сидел грузный капитан в расстегнутом кителе, лет тридцати, лысеющий, усы, трехдневная щетина на круглом лоснящемся лице, облик выдавал в нем грузина.
Капитан обедал, перед ним в тарелках стоял шашлык, черная икра, открыта банка тушенки, нарезан белый хлеб, в прозрачном графине налита коричневая жидкость, видимо, коньяк.
– Здравия желаю, – приветствовал его Кравцов.
– Здравствуй, дорогой, – ответил тот, выпивая коньяк из граненого стакана и закусывая икрой. – Что хотел?
– Сержант Кравцов, направляюсь для прохождения дальнейшей службы в десантный полк. Хотел узнать, где находится штаб.
– Прямо с фронта, да? Из Европы? А меня направили сюда, – притворно вздохнул грузин. – Где штаб, не знаю, иди в центр, там комендант города, он знает, – капитан нагнулся, зачерпнул ложкой тушенку и, прикрыв глаза, с удовольствием начал жевать.
Павел повернулся и вышел. Проходя мимо комнаты с солдатами, спросил:
– Эй, рядовые, где здесь туалет?
Солдаты продолжали увлеченно стучать костяшками, только куривший вновь спросил:
– Курить дай, да?
Эта наглость вывела из себя десантника.
– Встать, – сквозь зубы процедил он. Игроки не двинулись, только заинтересованно посмотрели. Кравцов обошёл стол, взял за шею грузина и резко ударил его о стол.
– Я сказал встать! – вновь приказал он, вздергивая поверженного за шиворот на ноги, он молча всхлипывал, из разбитого носа на грязную майку текла кровь. Его друзья вскочили с намерением наказать обидчика. В руке десантника щелкнул выкидной нож.
– Не дергайтесь, сволочи, порежу, – сквозь зубы процедил он. – Я спросил, где туалет.
– Сразу за вокзалом, как выйдешь, сразу налево, – ответил ближайший к нему солдат.
Кравцов опустил на стул скулящего солдата, взял оставленную у двери трость, вышел на перрон, услышал вслед:
– Псих, с фронта, видимо, контуженый.
Обойдя здание, Павел увидел кирпичный, крытый доской домик, его назначение выдавал резкий запах и лужа, вытекающая из открытого проема дверей, которых было две с надписями черными буквами «МУЖ» и «ЖЕН». Войдя в мужской туалет, молодой человек увидел у побеленной кирпичной стены деревянное возвышение с загаженными круглыми отверстиями. Осторожно, чтобы не испачкать начищенные сапоги, он поднялся на настил, справил малую нужду, вышел, глубоко вдохнул, пытаясь побыстрей избавиться от мерзкого запаха, пошел по узкой, мощенной щебнем улице в центр. Идти оказалось недалеко. В тени деревьев на скамейках сидели старики, с которыми молодой человек здоровался, женщины с сумками шли из магазина, стайки босоногих пацанов играли в войну. По пути встретился патруль – сержант и два солдата, вооруженных винтовками. После проверки документов они показали, как пройти в комендатуру города. Вскоре он вышел на Проспект Революции, где увидел двух-трехэтажные дома, высокие застекленные окна. Проспект мощен камнем, вдоль тротуаров высокие, выше домов деревья, на первых этажах различные вывески: «Почта», «Магазин», «Парикмахерская». У одного из зданий Павел увидел несколько легковых автомобилей, на нем висели вывески: «Горком партии», «Горком ВЛКСМ», «Комендатура». Кравцов открыл высокую деревянную дверь и оказался в вестибюле. Сразу за дверью стоял небольшой столик, за ним пожилой милиционер в очках, читающий газету, подняв на вошедшего глаза, спросил:
– Здравствуйте, вы к кому, товарищ?
– Мне нужен комендант города, – ответил Павел.
– Здесь, на первом этаже, вон дверь.
Десантник увидел несколько дверей, каменная, с круглыми балясинами лестница вела на второй этаж. Под лестницей обтянутый дерматином потертый диван, рядом в кадке пыльный фикус. Кравцов вошел в дверь с надписью «Комендант». За дверью в небольшом коридорчике стол, за ним стучала на пишущей машинке миловидная девушка в форме рядового с черными погонами с эмблемами связи и с комсомольским значком на высокой груди. У противоположной стены стулья для посетителей, напротив ещё одна дверь закрыта. При виде посетителя девушка прервала своё занятие, спросила:
– Вы к кому?
– Красавица, здесь, похоже, кроме вас и коменданта, никого нет. Если бы я знал, что здесь работает такая красивая девушка, то я бы пришел к вам, а мне надо к коменданту, узнать, где мне найти штаб десантного полка.
– Сергей Владимирович занят, – фыркнув, ответила девушка.
Кравцов поставил вещмешок на стул, развязал его, достал блестящую оберткой шоколадку.
– Вас как зовут?
– Лена, – ответила девушка, не сводя глаз с угощения.
– Леночка, это вам, подарок из Европы. Мне срочно надо поговорить с Сергеем Владимировичем.
– Сейчас спрошу, может он вас принять, – улыбнулась красавица, пряча подарок в ящик стола, поднялась и, стуча каблучками, открыла дверь, спросила:
– Тут к вам десантник, ищет свою часть.
– Пусть заходит, – послышался густой бас.
– Заходите, – улыбнувшись, пригласила секретарша.
В кабинете коменданта обстановка соответствовала времени: накрытый красной скатертью т-образный стол, вокруг стулья, на стене портрет Сталина, карта Грозненской области, большое окно с тяжелыми шторами открыто, слабый ветерок колышет темную материю, в углу вешалка для одежды, шкаф с трудами классиков марксизма-ленинизма и с папками для бумаг. На столе чернильный прибор, стопка бумаг, телефоны, газеты. Хозяин кабинета, пожилой полноватый майор, с гладко выбритой головой, надев очки, просматривал газеты.
– Сержант Кравцов прибыл для дальнейшего прохождения службы, ищу расположение своей части, – доложил Павел. Подняв глаза от газеты, майор встал из-за стола, протянул пришедшему руку.
– Присаживайся, солдат, давай свои документы.
Начищенные сапоги, китель без единой складки, слабый запах одеколона выдавали бывалого служаку старой закалки.
Кравцов пожал протянутую руку, сел, расстегнул клапан гимнастерки, достал документы, протянул коменданту.
– Ты располагайся, сержант, шинель и мешок поставь в угол, сейчас чайку сообразим, мне его привозят из самой Грузии. Кстати, как ты уговорил Леночку пропустить тебя? – Сергей Владимирович взял протянутые документы, развернул, стал читать.
Сержант поставил вещи в угол, снял пилотку, сел, положил её на колени.
– Хорошим словом и шоколадкой можно уговорить любую женщину, – с улыбкой ответил он.
– Леночка! – крикнул комендант и, когда в открывшуюся дверь заглянула секретарша, попросил: – Принеси-ка нам с сержантом чаю, – потом обратился к Павлу: – Я воевал ещё в Первую мировую офицером артиллерии, окончил институт в Москве, получил контузию. После революции преподавал в артиллерийском училище, потом пять лет лагерей. Пошел добровольцем в армию, но по здоровью направили сюда. Вначале было тяжело: местные сопротивлялись становлению новой власти, но сейчас в городе спокойно, вокруг части НКВД, думаю и семью сюда привести. Как там, на фронте, тяжело? Хотя в четырнадцатом было нелегко.
В дверь вошла Лена, неся в руках деревянный поднос, на котором стояли две большие парящие чашки с алюминиевыми ложками, блюдце с колотым сахаром. Блюдце поставила на стол, кружки – перед майором и Павлом, повернулась, вышла, по комнате разнесся приятный аромат чая.
– Люблю красивых девушек, эх, где мои двадцать лет, ведь она вам тоже понравилась?
– Я на службе, сегодня здесь, а завтра сам не знаю, да у меня дома есть невеста.
– Сюда хотят переселить грузин, но пасти овец никто из них не хочет, в основном идут на нефтепромыслы или на руководящие должности. Вот и привозят сюда чай. Кстати, его лучше пить вприкуску, тогда лучше чувствуешь вкус, – с этими словами комендант кинул себе в рот кусочек сахара и, прищурив глаза, отхлебнул небольшой глоток. Кравцов последовал его примеру. Действительно, у напитка был необыкновенный приятный вкус, такого он никогда еще не пил. Поставил кружку, рассказал:
– Призвали меня в 44-м из Кизлярского района, потом учебная часть в Рязани, кинули под Будапешт, пока ехали, город взяли. Направили дальше под Вену, в первом бою ранили, потом госпиталь, оттуда направили сюда. Из нашего батальона остались только два человека.
– Конечно, жалко молодых парней, война забирает лучших, слова богу, уже наши в Берлине. Допивай чай, помянем тех, кто не вернулся.
Когда кружки опустели, Сергей Владимирович достал из шкафа зеленую литровую бутылку, закрытую плотно свернутой бумагой, открыл, разлил красное вино, закрыл, поставил бутылку назад. Молча выпили.
– Вино тоже грузинское? – спросил Павел.
– Угадал. Ну да, ты же из Кизляра, у вас там тоже виноградники, неплохой коньяк делают. А своих найдешь на улице 28 бакинских комиссаров, сразу за почтой свернешь налево, там всегда ворота открыты, во дворе полуторка, – с этими словами он отдал Кравцову его документы, которые он, бережно свернув, сунул в карман. На этом они и расстались, довольные друг другом. Сердечно попрощавшись с Леночкой, Кравцов вышел на освещенную солнцем улицу и тут же столкнулся с патрулем. Впереди лейтенант в выцветшей гимнастерке, с пистолетом на боку, с ним два солдата с винтовками, с эмблемами НКВД, с комсомольскими значками на груди.
– Кто таков? – строго спросил офицер, поднимая руку к виску.
– Сержант Кравцов прибыл для дальнейшего прохождения службы, – ответил Павел, отдавая честь и протягивая документы. Лейтенант взял бумаги, развернул, прочитал, свернул, недовольно осмотрел десантника с ног до головы, вернул.