Александр Кашенцев
Волки и шакалы
– Как здесь оказался? – вновь спросил Семеныч.
– В наше дежурство сбежали трое преступников.
– Ясно, пойдешь ко мне в бригаду?
«Мужики хваткие, план делают легко, почему не пойти?» – подумал Кравцов.
– Хорошо, – согласился он. – Но у меня есть друг, – он посмотрел на Мышкина.
– Ну что, мужики, возьмём солдат в бригаду? – спросил Семеныч окруживших их лесорубов.
– Пусть поработают, там видно будет, – ответил похожий на татарина черноволосый мужчина.
– Ладно, на том и порешим, – вынес окончательное решение бригадир. – Меня зовут Лютый Василий Семенович, из донских казаков, на лесоповале с 36 года, на войну не взяли – ногу повредило упавшим деревом. Детинушка, который отдыхает, – Борис Петров, по слабоумию украл у соседки курицу.
Стали подходить и знакомиться остальные члены бригады, всех оказалось около двадцати пяти человек. Татарин представился как Нарсудин Акбаев, из депортированных. Вторую половину барака занимала бригада из мусульман.
– Давайте теперь попробуем, чем кормят солдат, – предложил Лютый. – Эй, Боря, ты там, случайно, не уснул? Принеси-ка нам кипятку из кухни.
Темнело, на территории затарахтел двигатель электростанции, загорелась лампочка над потолком. Петров принес ведро горячей воды, заварили крепкий чай.
К Павлу подошел молодой чеченец и на плохом русском позвал с собой. Бригадир напрягся, глядя вслед ушедшим.
– Не беспокойся, Павел может находить общий язык с чеченами, – успокоил Мышкин.
Кравцов подошел к группе горцев, в центре которой сидели старики.
– Ты правда знал Ахмеда Азагоева? – спросил позвавший его мужчина.
– Если тебе тяжело, можешь говорить по-чеченски, – предложил бывший десантник.
– Мне нужно говорить по-русски – хочу знать язык врагов.
– Ну-ну, – усмехнулся Павел. – Ахмед держал отару у нас у села. Призвали вместе с моим отцом в начале войны, попал в плен, бежал, ушел в горы, – он решил ничего не скрывать.
Молодой чеченец переводил.
– Откуда знаешь? – спросил он.
– Иса, его сын, рассказал.
– Тебя ведь осудили в Грозном, много наших убил?
– По ранению я организовал караульную службу, в рейдах в горы не участвовал.
– Ты сказал, что у вас сбежали трое задержанных, это были чеченцы, ты знал их?
– Да, это были чеченцы, – ответил на очередной вопрос Кравцов, оглядел барак, давая понять, что дальнейший разговор при свидетелях нежелателен. – Никого не знал.
– Хорошо, поговорим потом, у нас есть связь с горами, – сказал по-чеченски старик.
На том разговор окончился. Прозвенел звонок отбоя, лампочка так и осталась гореть, лесорубы устраивались спать. Перед сном Павел решил посетить туалет. Выйдя из барака, он увидел, что территория освещена лампочками, все было видно как на ладони. Из одного здания слышался приглушенный звук работающего двигателя генератора, рядом стояли бочки с горючим, огромное черно-синее небо сияло миллионами звезд, Млечный Путь густым туманом прочертил небосвод. Молодой человек нашел знакомые созвездия и подумал о том, что надо написать письмо домой.
Наутро их разбудил татарин, прошептал:
– Просыпайтесь, скоро подъем, к туалету и умывальникам не пробьёшься.
Несмотря на раннее утро, у туалета уже образовалась небольшая очередь. Лагерь был разделен на три отряда по баракам: первый – политические, второй – полицейские и пособники фашистов, третий – остальные. Для переклички отряды построили полуквадратом: по трем сторонам – отряды, в центре – руководство – майор Иванов с офицерами. Перекличку проводил молодой лейтенант в фуражке с красным околышем. Во втором отряде Павел увидел знакомые лица – украинские националисты, которых он задержал на железной дороге под Львовом. Здесь же распределяли вновь прибывших по отрядам, Кравцов с Мышкиным попали в отряд к Лютому. После сытного завтрака получили инструмент – топоры и двуручные пилы – и строем под охраной пяти солдат с автоматами пошли к месту работы. Вырубка оказалась недалеко: прошли километра три по просеке и уперлись в сосновый строевой лес. Высокие вершины качались в высоте, толстый слой хвои скрывал следы. По ветвям с большими иголками прыгали белки, лущили шишки, бросали их на землю. На небольшой поляне стояла наполненная водой бочка. Лесорубы приступили к работе: двое выпиливали в стволе клин, татарин ловко, почти по голому стволу взбирался как можно выше, привязывал длинную веревку, потом двое тянули за неё в ту сторону, куда должно упасть дерево. Лесорубы подпиливали ствол с другой стороны, и огромное дерево падало, ломая подлесок. Тянувшие за веревку как мыши разбегались от упавшей сосны. Потом обрубали ветви и оттаскивали хлыст в сторону. Вскоре приехал вольнонаемный мужик на телеге, срубленные деревья по три штуки привязывали к задку телеги, и мужик утаскивал их к речке, где хлысты связывали в плоты и сплавляли в Красноярск. Павел с Григорием обрубали ветви, привычная работа ладилась, лапник оттаскивали в сторону, скидывали в кучу. В полдень привезли пищу: наваристый борщ, кашу из сухой картошки с кусочками сала, чай, черный хлеб. Бригадир подгадал выполнение плана как раз к пяти часам, чтобы вернуться к ужину. Во время одного из перекуров, когда солдат охраны оказался далеко, татарин спросил:
– Вы ведь могли справиться с солдатами?
– Это не составляет труда, – ответил Мышкин.
– Ты уже один раз бежал, дали десять лет, сейчас расстреляют, – сказал Семеныч.
– Тайга большая, не найдут.
– Большая, только до Красноярска двести километров, а до твоего Горького – тыщи две. Сюда ехал сколько, три недели? А пешком идти будешь полгода, если волки не съедят.
В первый день с непривычки у них болели все мышцы, но потом втянулись и даже находили в работе удовольствие. Вскоре узнали и наличие мяса в пище: начальник отрядил в тайгу четверых охотников, двоих охранников и двоих проверенных заключенных, которые всегда приходили с добычей. В тайге в изобилии водились олени, лоси, кабаны, тетерева и другая живность, на мелких речушках строили свои плотины бобры. Медведи часто подходили к вырубке, но, напуганные шумом, удалялись. Сам майор тоже увлекался охотой, стены его жилища украшали головы кабанов, оленей, волков, висели разные образцы оружия от кремневых, с дульной зарядкой до современных карабинов.
Через два месяца в один из выходных начальник лагеря вызвал к себе Кравцова. Его кабинет был образцом кабинетов тех времен: красный стол с чернильницами, ручками, карандашами, газетами, массивным телефоном, в шкафах сочинения В. И. Ленина, И. В. Сталина, на стене портрет вождя. Широкое застекленное окно освещало комнату.
– Гражданин майор, осужденный Кравцов по вашему приказанию прибыл, – доложил Павел.
– Садись, – показал майор вошедшему на прибитую к полу табуретку. – Ты из рыбаков?
– Ловили рыбу на Каспии в колхозе «Путь к коммунизму».
– Здесь в речках водится много рыбы, бойцы балуются с удочками, ловят для себя щуку, сома, сазана. Но удочкой лагерь не накормишь. Можешь организовать рыбную ловлю снастями?
– Почему нет, за неделю можно изготовить и поставить вентеря.
– Хорошо, что для этого надо?
Кравцов немного подумал.
– Сетка с ячеёй 50×50, ивовые прутья, веревка капроновая, метров пятьдесят, толщина – сантиметр, нить капроновая толстая – одна катушка, смола.
– Хорошо, завтра позвоню в Красноярск, через неделю все привезут, – записав требуемое, сказал майор.
– Ивовые прутья нужно сразу заготовить, связать из них кольца и просушить.
– На завтра освобождаешься от работ, пойдешь с солдатом на речку, нарежешь, какие надо, покажешь бойцам, что делать, – закончил начальник лагеря, потом спросил: – Как тебе в лагере, нормально?
– Сравнивать не с чем, но ожидал, что будет намного хуже.
– Так вот, чтобы не было намного хуже, прошу докладывать обо всем, что происходит в бараке, лагере, бригаде.
Немного подумав, бывший десантник ответил:
– Сергей Иванович, вы боевой офицер, имеете представление о чести, воевали в финскую, беспокоитесь за вверенное вам подразделение, бригадам уже больше года не поднимают план, в лагере образцовый порядок. Неужели у вас нет осведомителей?
– Так ты отказываешься? – спросил Иванов.
– Да, – твердо ответил Павел.
– Хорошо, можешь идти.
После Кравцова начальник вызвал к себе Мышкина. Вернулся он злой.
– Что случилось? – спросил Павел.
– Предложил стучать на осужденных.
– А ты?
– Послал его.
– А он?
– Перевел в бригаду к чеченцам, сказал, что, когда они узнают, что я участвовал в рейде в горы, мне не жить.
– Не надо было быть таким грубым, мне тоже предлагал сотрудничество, но я вежливо отказался. Отпустил, ничего не сказал.
– Он припомнит это ещё тебе, – сплюнул на землю Григорий.
– Я ему нужен, он предложил мне наладить рыбную ловлю. А с горцами я переговорю.
В этот же вечер Кравцов подошел к чеченцам в бараке. Он уже знал, как звали стариков: старшего – Хасан, младшего – Джохар.
– Салам алейкум, уважаемые, здоровья вам, вашим детям и внукам.
– Что хотел? – тут же подошел молодой Хусейн.
– Сядь, с тобой не разговаривают, – осадил Джохар и обратился к Павлу: – Алейкум салам, мы тебя слушаем.
– К вам в бригаду перевели моего друга Мышкина.
Хусейн переводил.
– Мы знаем, он отказался сотрудничать, мы уважаем его решение, начальник всем это предлагает. Мы также знаем, что он участвовал в рейде в горы и привез троих пленных, среди них был Иса Азагоев, и ты помог им бежать. Поэтому мы решили, – продолжил Хасан, – за то, что ты отпустил наших, мы должны тебе три жизни, одна жизнь – твоего друга, но пусть не думает, что у нас ему будет легко, будет жить, если не сорвется и не затеет драку. У нас не любят русских. И ты будь осторожен, тебя узнали украинцы, которых ты сдал НКВД во Львове, но эту проблему мы постараемся решить, это будет второй долг.
После отбоя Мышкин спросил, о чем Павел разговаривал с чеченцами. Тот ответил, что его убивать не будут, только если он сам не полезет в драку.
– Ясно, – прошептал бывший десантник. – Нужно сразу вырубить палку, чтобы было чем отбиваться от двадцати человек.
На следующий день Кравцов остался в лагере, с выделенным ему бойцом охраны пошел на речку, которую местные звали Буйной за то, что весной поток проносился с ревом, ворочая крупные валуны. У берегов он нарезал ивовых прутьев, в лагере очистил их от коры, связал мягкой проволокой в кольца, положил на солнце сушить. Вечером возвращались бригады с лесоповала. Павел в бараке читал газеты, которые раз в неделю привозили из Красноярска, когда вошел Мышкин, правая скула у него припухла и оцарапана.
– Что-то случилось? – спросил молодой человек у друга, когда тот сел рядом.
– Я заранее вырубил хороший шест, положил его среди срубленных ветвей. Они вначале пытались помыкать мной: подай то, принеси то, – и иначе как «донгус» не называли, наверное, думали, что я не знаю, что это свинья. Сначала я терпел, но когда один плюнул на ботинок, вырубил его. На меня кинулись все сразу, кроме бригадира, который сел на бревно и закурил. Я встал так, чтобы со спины ко мне никто не мог подойти, сзади куча срубленного лапника, под ногами шест. Они мешали друг другу, я пропустил один лишь удар, специально, он был не опасен. Когда под ногами лежало человек семь, чеченцы решили сменить тактику, отошли, атаковали трое с топорами. Я ногой подкинул палку, поймал её на лету. Сначала крутил солнышко, лесорубы не подходили, ждали, когда устану, но совершили ошибку, встали в пределе досягаемости шеста. Вскоре кто лежал, а кто со стоном корчился на земле. Когда вторая тройка не добилась успеха, бригадир что-то крикнул по-своему, и меня оставили в покое, потом подозвал меня к себе и предложил научить и их так драться.
– И ты согласился?
– А куда деться? Жить хочется. Зато теперь меня уважают.
– А куда смотрела охрана?
– Сделали вид, что ничего не происходит, а если бы убили, списали бы на несчастный случай.
Через неделю привезли требуемое для изготовления снасти. Павел обтянул кольца сетью, просмолил, поставил просушиться, на другой день с солдатами охраны нашли тихую заводь, соорудили мостки, поставили вентеря, и рацион лесорубов пополнился рыбными блюдами.
По воскресеньям приезжала передвижная кинобудка. Вечером на стене одного из бараков вывешивали экран из белой простыни. Осужденные кто приносил табуретки, кто садился прямо на траву, и на белом полотне разыгрывалось увлекательное действо. В этот раз привезли фильм «Веселые ребята». Павел сел на табуретку в первых рядах, рядом – Григорий, сзади неожиданно устроился один из украинцев, задержанных им во Львове. Он подозрительно держал руки в карманах.
– Сзади, – шепотом предупредил друга бывший десантник.
Показ, как всегда, начался с политической вставки, показывали достижения советской власти, передовиков производства, потом начался сам фильм. Когда окончательно стемнело, Кравцов почувствовал движение за спиной. Мышкин выкинул руку, раздался шум падающего тела и крик. Бывший десантник оглянулся: украинец лежал на траве, рука его была неестественно выгнута, он держался за нее и выл, рядом лежала ложка с остро заточенной ручкой. Тут же подошел фельдшер, и пострадавшего увели в медпункт, ложка непостижимым образом исчезла. Посуда для еды выдавалась индивидуально, под роспись, и потеря какого-нибудь инструмента влекла за собой наказание – заключение в карцер в виде подвала, вырытого в земле, откуда редко кто выходил здоровым, так что об одном враге можно было забыть. На другой день, когда бригады вернулись с лесоповала, начальник лагеря произвел всеобщий допрос, из которого выяснилось, что украинец сломал руку, упав с табурета. Одновременно произвели всеобщий обыск, искали недозволенные вещи, но, естественно, ничего не нашли. Вскоре произошло еще два несчастных случая: одного осужденного придавило упавшим деревом, а второго задрал ворвавшийся на вырубку медведь, которого застрелили солдаты охраны. Когда окончательно потеплело, налетела мошкара, от которой не было спасения: назойливые насекомые лезли в нос, рот, глаза. Всем выдали шляпы как у пасечников, с мелкой сеткой, спускающейся с широких полей, жгли костры, в бараках нары накрыли пологами из марли, окна и двери тоже завесили марлей.
Осенью занялись заготовкой продуктов на зиму: сушили и коптили рыбу, мясо, в тайге собирали грибы, ягоды, сушили впрок, подвалы забили овощами. Зима наступила рано, сначала ударили сильные морозы, потом выпал глубокий снег, лагерь занесло по самые крыши. Двери в бараках открывались внутрь, и пытавшиеся утром выйти на улицу осужденные наткнулись на сплошную стену снега. Целый день ушел на расчистку лагеря, ни о каких работах не было и речи, через день из города пробил дорогу трактор. Охотники встали на лыжи, били медведей, кабанов, тетерева, волка. Стаи хищников бродили вокруг поселения, волки выли по ночам. Мышкина, как сибиряка, тоже причислили к охотникам, выдали лыжи, дробовик.
С родины часто приходили письма, брат писал, что мужиков в колхозе не хватает, рыбу ловят бабы, отправляют на рыбзавод. Мать с утра до ночи работает, за малыми приходится присматривать ему.
На следующий год у охотников кончился срок, и их освободили, на их место назначили Григория с Павлом. Теперь пришлось целыми днями находиться в тайге, выслеживая дичь. Раненые ноги почти не беспокоили, осталась небольшая хромота.
Настало время освобождения. В тот день начальник вызвал к себе, торжественно зачитал распоряжение, вручил вещи, взятые на хранение пять лет назад, ордена, медали, немного заработанных денег, справки об освобождении, с сожалением на прощанье пожал руки. Об освобождении лагерь знал заранее, и друзья попрощались с лесорубами еще вечером, сейчас же в бараках остались одни дежурные. Молодые люди переоделись в свою старую форму, робу же и постель сдали на склад. На кухне получили сухари, сушеную рыбу, копченое мясо, налили во фляги компот из диких ягод. К обеду из Красноярска пришла машина, на которой привезли продукты, почту, на ней и уехали освобожденные. В областном центре расстались, Мышкину надо было ехать дальше за Байкал, он приглашал к себе, но Павел отказался – дома без мужиков было тяжело. Друзья обменялись часами: у Григория были командорские, врученные ему за храбрость, а у Кравцова – привезенные из Австрии. Поезд на Иркутск шел утром, а в центр страны, на Сталинград, – через два часа. Перед расставанием Павел признался:
– Ведь я действительно помог бежать чеченцам из плена, а теперь можешь убить меня.
– Я подозревал это, и, ты знаешь, на твоем месте я, наверное, поступил бы так же.
У Кравцова как будто гора свалилась с плеч. Друзья простились, и Павел отправился домой.
Через месяц бывший десантник был в Кизляре и на попутной машине добрался в Крайновку, потом пешком пришел в Бирюзяк. На родине его восстановили в Комсомоле, потом приняли в партию, выбрали председателем сельского совета.
В 1954 году вышел указ об амнистии депортированных народов. В Грозненской области возникли конфликты: чеченцы возвращались в свои аулы и находили там новых жителей – переселённых грузин, русских, дагестанцев.
Многие из чеченцев в Великую Отечественную войну награждены орденами и медалями СССР, из них шестеро представлены к званию «Герой Советского Союза».
Часть 2
Его звали Шарик
Стая жила на окраине г. Грозного – две суки и два кобеля, охраняли маленький молочный завод, при котором находилась небольшая столовая, где собаки и кормились. Сук звали Рыжая и Черная, кобелей – Мухтар и Вайнах. Рыжая – помесь сенбернара и беспородного пса, с длинной шерстью и большими ушами, которые, когда она ела, доставали до земли. Черная – высокая, жилистая, с гладкой, блестящей, отливающей нефтью шерстью и злобным нравом. Мухтар – самый сильный в стае, помесь немецкой овчарки, гладкая с рыжими подпалинами шкура, настороженные уши торчком, высокий, с умными глазами. Вайнах – крупная болонка с густой черной шерстью, с добрым нравом. Стая знала всех работников завода, собаки лаяли только на незнакомых. Заводилой была Рыжая, за ней подавал голос Вайнах. Черная могла молча подойти и укусить, поэтому сторожа строго следили за ней и часто днем сажали на цепь, тогда она равнодушно лежала на лапах у своей будки. Когда остальные собаки надрывались, Мухтар внимательно следил за незнакомцем и вступал в схватку лишь при явной агрессии со стороны человека. Когда начиналась течка у одной из сук, ситуацией владел самый сильный Мухтар, отгонял потенциальных соперников, которых, несмотря на высокий забор и бдительных сторожей, собиралось множество. Вайнах редко спаривался с Рыжей, часто получая за это раны от крепких зубов соперника. Помет забирали сторожа, оставляя по одному щенку, которых, когда они подрастали, разбирали рабочие комбината.
Но все хорошее когда-нибудь кончается. Сначала рабочим перестали платить зарплату, перестали давать бесплатные обеды в столовой, кормили в счет будущих выплат, давали муку, сухое молоко, получали готовой продукцией. Потом начались перебои с поставками сырья. Завод лихорадило – выходили на работу четыре раза в неделю, затем молоко совсем перестало поступать. Столовая перестала работать, собак кормили сторожа, которые по привычке ходили на работу. Сами охранники от безденежья стали разбирать оборудование, сдавая ценные металлы.
Однажды приехали на тяжелом грузовике вооружённые автоматами бородатые люди. Рыжая, как всегда, кинулась лаять, предупреждая о появлении чужих, вслед вскинулись и остальные. Один из бородатых крикнул, пытаясь отогнать собак, замахнулся прикладом автомата. Рыжая отскочила, потом с ещё большей злобой начала лаять. Раздался выстрел, и она, скуля, покатилась под колеса автомобиля, там и затихла. Остальные, почуяв запах крови, смерти, попрятались. Мужчины стали деловито демонтировать оборудование, увозить в неизвестном направлении. Сторожить стало нечего, и охранники перестали приходить на объект.
Приходил только один старик – чеченец Иса Азагоев, приносил кашу, заправленную бараньим жиром, кормил животных, рассказывал, как стало тяжело жить, пенсию, заработанную на нефтепромыслах, выплачивали с задержкой, в магазинах продукты по карточкам, работают только нефтяные скважины, но и там платят мизерную зарплату. Он живет с семьей на окраине в собственном доме, в центре часто ночью раздаются выстрелы, милиция не работает, занимаются только поборами. Русские за бесценок продают квартиры, дома, уезжают. Многочисленные банды грабят город, выбранный президент не владеет ситуацией. Сыновья купили автоматы, уезжают на стареньком автомобиле в город, привозят продукты, одежду.
Регулировать рождение щенков стало некому, и хотя сука осталась одна, стая стала расти. Приносимой каши не хватало. Сначала к миске подходил Мухтар с Черной и маленькими, потом Вайнах и остальные. Вожак строго соблюдал очередность, пуская в ход клыки. Собаки научились охотиться, сначала съели всех кошек, потом отлавливали крыс, которых здесь было великое множество, в поле ловили мышей, ящериц, змей. У молодых втянулись животы, потускнела, свалялась шерсть, сквозь шкуру выступали ребра. Зимой пришла ещё одна беда – замерзла вся вода. Когда работал завод, воду подавали по трубам, потом пили из луж, бегали к речке. В морозные дни старик стал приносить воду в пластмассовых бутылках, но она быстро замерзала. Благо морозы держались недолго, даже речка не успела как следует замерзнуть.
Однажды на случку пришел крупный, желто-белый, лохматый, с обрезанными ушами пес. Мухтар уполз, зализывая раны, уступив первенство.
Он появился на свет поздней осенью – желтый комочек шерсти, своим черным носом улавливающий запах матери, молока, старого дерева, из которой сбита будка, гнилых тряпок. Запах матери часто пропадал, когда щенки спали. Тогда, проснувшись, малыши ползали, ища заветный сосок. В помете было трое маленьких, из них только один желтый, два пса и одна сука. Однажды он проснулся, не учуяв рядом теплый бок, но увидел на фоне темной будки белое пятно проема выхода. Качаясь на слабых лапках, он устремился к свету, но высокий порожек стал непреодолимым препятствием. С улицы дунул холодный ветер, принеся с собой запахи деревьев, травы, кирпичных зданий и еще множество других, которые ещё надо было познавать. Вот проем закрыла тень, и почуялся запах молока. Он радостно заскулил, мать осторожно переступила через щенка, легла, подставляя соски. Молока всем хватало с избытком, и он высасывал молоко из двух, а бывало, и из трех, рос самым крупным и уже вскоре выходил на шатающихся лапах наружу. Мир представал все более красочно: голубое, с белыми барашками небо, высокие, шумящие голыми ветками деревья, ветер, гоняющий мусор, приносящий запахи прелой травы, крупного города, речки, протекающей недалеко. Рядом лежали собаки, каждая со своим запахом. Их можно было покусать за ногу или хвост, и тогда они трусливо убегали. Вот стая вскинулась, вдали показался сгорбленный старик, в руках он нес бутыль воды и что-то в пакете, собаки радостно прыгали вокруг. Человек подошел к будке, налил в стоящую здесь посуду воды, положил каши. Щенки подошли, из миски вкусно пахло вареным зерном, бараньим жиром. Он ткнулся носом в густое варево, несмело лизнул – вкусно, стал хватать ртом, пытаясь быстрее насытиться.
– Ешьте спокойно, маленькие, всем хватит, – сказал по-чеченски старик.
Щенки быстро насытились, ели впрок и отвалились от миски небольшими шариками. Мужчина взял самого крупного на руки, осмотрел лапы, густую шерсть. От него пахло человеком, немного жиром, землей, домом, водой, другими людьми, по запаху можно было определить, чем он занимался в последнее время, чем болел. Собаки понимают язык запахов, они очень наблюдательны, каждый жест, движение тела, выражение глаз могут предупредить животное об опасности. Шершавые ладони держали его спокойно, от них шло тепло, глаза лучились добром. Мать сначала недовольно ворчала, потом успокоилась, только с тревогой смотрела, готовая в любую минуту заступиться.
– Хороший будет пес, крупный, вон какие большие лапы, видимо, помесь пастуха-волкодава, – ворчал старик, осматривая щенка со всех сторон. – Взял бы тебя к себе, да у меня уже есть собаки, костей вам надо принести, точить зубы.
Он положил его у миски с водой, маленький лизнул несколько раз прохладную, пахнувшую землей, металлом и хлоркой воду.
– Я знаю, вам не нравится вода из-под крана, но мне тяжело ходить на речку.
Подойдя к матери, лег ей под бок, соснул несколько раз и уснул. С тех пор она перестала вылизывать свой приплод, прикусывая, выгоняла подальше от будки справлять нужду.
Однажды в городе раздались взрывы, потом автоматные очереди, щенки жались к матери, поджав в страхе хвостики. Вечером пришёл старик, которого все считали хозяином, лицо его стало ещё более хмурым. Кормил их и ворчал:
– Война, настоящая война. Наши разбили колонну танков прямо в центре города, сколько людей побили, домов порушили. Конечно, русские это так не оставят, введут войска. Трудно воевать с огромным государством, хотя и ослабленным. Все говорят о независимости. Какая независимость, вокруг Россия. Если она не будет покупать нефть, что мы будем есть? Молодёжь работать не хочет, хочет убивать за доллары.
Вскоре он привел девочку лет десяти в потертых джинсах, красной курточке, поношенных кроссовках, с головкой, покрытой белым платком, из-под которого выбивались белые кудри. Красивое детское личико светилось добром, карие глаза с любопытством смотрели на прыгающих вокруг собак.
– Дедушка Иса, а они меня не покусают? – спросила она тонким голоском.
– Нет, Надюшка, не покусают, ведь я их всех выкормил из своих рук. Сейчас маленьких покормим, остальное отдадим взрослым.
Подросшие щенки вышли из будки и терпеливо ждали. Мужчина положил в миску каши, и они торопливо стали хватать ещё теплую массу.
– Какие они хорошенькие, а этот круглый и желтый как шарик, можно я его буду звать Шарик?
– Можно. Надюшка пока поживет здесь, её нашли в развалинах, сыновья хотят её продать, я не дал, привел сюда.
Старик разместил девочку в сторожке, в которой был топчан, накрытый шкурами стол, несколько стульев, даже печка-буржуйка. Сходили с ведром на речку, принесли воды. Иса показал, где находится туалет, затопил заготовленными заранее дровами печку.
Мать вновь загуляла и не приходила к щенкам в будку, ночью они жались друг к другу, чтобы согреться. С появлением Нади она стала брать Шарика ночью к себе, и он спал у кровати на коврике. Дедушка приносил девочке не только кашу, но и мясо курицы, сыр, плов и другую вкусную еду, и тогда она украдкой угощала своего пса остатками пищи. Щенок сразу признал в ней хозяйку и старался охранять всеми силами. Днем Шарик с братом и сестрой затевали игры: гонялись друг за другом, в шутку боролись, учились охотиться. Однажды он откопал в старом мусоре гнездо мышей, одна убежала, а двоих прижал лапами. Они противно воняли, но есть хотелось сильней, поэтому он проглотил их, почти не жуя. Весной Черная окончательно выгнала старый приплод из будки, натаскала туда еще тряпок и принесла четырех щенков. С тех пор Иса перестал повзрослевших щенков кормить, отдавая еду сначала маленьким, затем взрослым. Те сильно кусались, отгоняли младших, ещё не набравших силу, от корма. Стая уже насчитывала более десяти особей, и им не доставалось ничего. Наступили голодные времена, пришлось целыми днями бегать по полям, хорошо, что уже проснулись ящерицы и змеи. Шарика подкармливала Надюшка под ворчание дедушки Исы. Девочка учила пса командам: «лежать», «рядом», «фас». Он сразу понял, что надо делать. Она угощала его вкусной лепешкой. Ростом он уже догнал Мухтара, только ещё в мышцах не хватало силы и подсознательно остался страх оказаться покусанными. Однажды, играя, собаки забежали на чужую территорию. Незнакомая свора поднялась, Шарик легко ушел от погони, суку не тронули, а псу досталось, он прибежал сильно покусанный и вскоре издох. Надя плакала, а дедушка похоронил тело под старым грабом.
– Аллах примет его безгрешную душу, он будет охранять ангелов, его будут кормить лепешками с медом и молоком, – утешал он девочку.
В одно весеннее утро вдали раздался звук мотоцикла, и во двор вкатила, дымя выхлопной трубой, трехколесная развалина, воняющая бензином, за рулем и на заднем сидении сидели заросшие недельной щетиной мужики в засаленном камуфляже. Тот, что сидел сзади, держал в руках одноствольное ружье. От них густо пахло потом и опасностью, спиртом, от второго несло жареным луком. Мужик заглушил двигатель. Стая с лаем кинулась навстречу, из будки настороженно выглядывала Черная. Сторожка находилась рядом с воротами, и Надя с Шариком вышли на звук.
– Ты глянь, Коля, сколько мяса бегает! – восторженно крикнул сидящий сзади, поднимая ружье.
– Стреляй в самого большого!
Мухтар стоял в стороне, готовый в случае опасности вступиться за собак. Раздался выстрел, и вожак, заскулив, упал. Свора бросилась врассыпную. Раздался ещё выстрел – ещё один пес, поймав заряд дроби, скуля, упал. Выскочила из будки Черная, защищая свой приплод, молча кинулась на охотников, мужчина почти в упор разрядил свое ружьё.
Надя с криком кинулась на стрелявшего, повисла на ружье.
– А-а-а! Дяденьки, не надо убивать собачек!
Шарик вцепился зубами в штанину сидящего впереди человека. Мужчина толкнул девочку, и она упала в пыль дороги, тут же ударил прикладом защитника в голову. Щенок, потеряв сознание, упал.
– Гриша, оставь девчонку в покое, хватит нам троих, – сказал Николай, слезая с сиденья мотоцикла.
– Может, заберем, продадим кому-нибудь?
– Старик чеченец за ней ухаживает, тебе мало неприятностей?
– Тогда, может, заберем и этого?
– Ещё молодой и худой, пускай подрастет, наберется жирка.
Мужчины покидали трупы в люльку и, громыхая двигателем, уехали. Надюшка, плача, встала, подошла к Шарику. Подняв голову, он открыл глаза, посмотрел на неё мутным взглядом, слизнул с лица соленые слезы.
– Маленький, – сквозь слёзы улыбнулась девочка, – сам лежишь, а меня жалеешь.
Она пыталась поднять его, но он встал сам, пошел, шатаясь, рядом с ней в сторожку.
В обед, как всегда, пришел Иса, увидел заплаканную девочку.
– Что случилось, моя хорошая?
– Они убили Мухтара, Черную, – вновь заплакала Наденька.
– Кто такие? – спросил возмущенно старик.
– Два дядьки, русские, с бородами, с ружьем, на мотоцикле. Они их забрали.
– Съедят. Шакалы, храбрые воевать с детьми и собаками.
– У Черной остались щенки, что с ними будет? Ведь они ещё слепые.
– Не беспокойся, отдам хорошим людям, их выкормят, – успокоил старик.
Пошел кормить собак, старшего не было, один, самый крупный, пытался отогнать соперников, но Шарик зарычал. Претендент на главаря нагнулся, готовясь к прыжку, но встретил беспощадный взгляд желтых глаз. Два соперника смотрели друг на друга глаза в глаза, слабый не выдержал, пятясь, уступил место у миски.