Александр Кашенцев
Волки и шакалы
– Надо встретить их, – хлопнул по шее свою лошадь Ахмед.
– Ты хочешь сказать, их нужно свести? – уточнил охотник.
– Да, – подтвердил горец.
– Тогда первый жеребенок мой.
– Нэт, – возмутился Азагоев, – он с мамой будет год, кормить, поить надо, смотреть за шакал, чтобы не съел.
– Но ведь жеребец мой, без него не будет потомства.
– А моя кобыла, – вновь возразил горец.
– Хорошо, рано ещё делить неубитого медведя, потом бросим монету, но нужно свести как можно быстрей, – согласился Кравцов, – если дальше не поедешь.
– Разве здесь ходит медведь?
– Нет, это пословица такая.
– А что дальше?
– Дальше сплошной солончак, а потом море, Крайновка, там власть, милиция.
– Нэт, дальше нэ поеду, надо овец чик-чик, помочь?
– А много?
– Два по десять, – показал Ахмед на пальцах.
– Двадцать штук не много, на день работы, отчего не помочь, – согласился охотник. – Шерсть всем нужна, поменяешь потом на муку, рыбу. Завтра еду в Крайновку, привезу что надо.
– Когда поедешь, твоя деньга дам, товар принесешь?
– Почему не купить? Всем товар беру, кто просит.
Немного помолчали, потом Азагоев вновь спросил:
– Старик нэ будет против?
– Земли у нас скудные – дно моря, в основном солончаки, сено для коров далеко косим, но овец пасти старики разрешат – шерсть-то нужна, да и шкуры. Вот только волков много зимой лютует.
– На волк винтовка. А казак ворует?
– Я сказал, казаков у нас нет, никто не ворует, хаты не запираем.
Между тем местность понизилась и путникам открылся вид на село: ровные квадраты огороженных плетнями дворов расположились на берегу широкой реки, которая когда-то была границей между казачьими станицами и горцами, белые крытые камышом хаты весело блестят округлыми глазами окон, аккуратные хозяйственные постройки, хлева для свиней, скота, зеленеющие молодой листвой сады, виноградники. В огородах копаются бабы, мужчины возле речки чинят вентеря – снасть для ловли рыбы, по улице носится стайка мальчишек, гоняясь друг за другом.
– Вот и мое село, – показал рукой Александр.
– А много мужчин? – спросил Ахмед.
– Ты хочешь спросить, сколько дворов?
– Да.
– Двадцать пять хозяйств. К морю двадцать километров, но и в Кардонке хватает рыбы: и судак, и осетр, сом, в сети попадается даже белуга, вобла идет на нерест.
– Мечеть где?
– О, о мечети здесь даже и не слышали, может, в Кизляре есть. Да и людей твоей веры здесь нет, горцы здесь не живут.
Всадники достигли первого двора – здесь ещё деревья не поднялись, да и отростки винограда были совсем маленькие.
– Вот и мой двор, – показав на хату, Кравцов крикнул: – Даша, я скоро буду, готовь обед! Вон старики сидят, как всегда, под деревом, греются на первом солнышке, а мне надо добычу раздать, ведь ружье здесь только у меня, – пояснил он Азагоеву.
Под тем же деревом сидели старики, одеты они были так же, как и год назад. Подъехав к ним, горец спешился, а Александр сказал прямо из седла:
– Здравствуйте, дедушка, к вам человек, хочет здесь жить, – и поехал дальше.
Старики с любопытством смотрели на непривычно одетого, похожего на жителя гор мужчину.
– Ну, здравствуй, – приветствовал самый старый – дед Матвей. – Кто таков, откуда к нам?
Почтение к старикам с молоком матери было впитано горцем, и поэтому он, протянув руку, поздоровался с каждым.
– Салам алейкум, Ахмед Азагоев, хотел тут овца пасти моя с гор, – ответил Ахмед.
– Вижу, что с гор, там что, пастбищ не осталось?
– Гора хорошо, много дерева, трава, холодный чистый вода.
– Так что ж ты не сидел в своих горах? – спросил самый маленький и самый младший.
На этот вопрос Азагоев решил было промолчать, но вновь заговорил дед Матвей:
– Ты бы промолчал, Прошка, когда старшие говорят. Я знал тебя, когда ты ещё на горшок ходил. А ты, Ахмед, не смотри на этого болтуна, здесь все свои, и если хочешь жить в селе, то должен все о себе рассказать. И поверь: все, что ты здесь расскажешь, дальше села никуда не уйдет.
На эти слова Прошка отвернулся и обиженно засопел. Подошел Александр, раздав убитую дичь и поставив жеребца дома в стойло.
– У нас все беглые: кто от царя, кто от суда, а кто и от советской власти, – между тем продолжил дед Матвей.
– Моя невеста украл, – признался горец.
– Сам-то кто по нации?
– Нохча.
– Значит, чеченец. Мы хоть в глухом селе, но обычаи ваши знаем: если тебя найдут родственники женщины, то и нам не поздоровится.
– Моя пасть овец там большое озеро, – успокаивал горец.
– Он хочет поселиться у Бешеного озера, – пояснил Кравцов.
– Хорошо, живи, только если овец будет немного, – разрешил дед Мирон.
– Десять по два, – обрадовался Азагоев. – Ещё хата, кошара, сад, лодка, деньга есть.
– Насчет строительства – поможем, только жердей сухих из акации нет, в понедельник мужики нарубят – через месяц высохнут. Камыш мы косим зимой по льду, если сам сумеешь накосить, поставим тебе хату и кошару, денег не надо – мы всегда помогаем друг другу, но и ты не откажи, когда попросим помочь. Рыбу мы ловим вентерями, редко ставим сети. Кстати, у Александра есть лишние вентеря, он даст тебе на первое время, научит пользоваться. Соль берем на озере.
На этом, как понял Азагоев, разговор был окончен. Вежливо попрощавшись, ведя лошадь в поводу, мужчины направились ко двору Кравцова.
– Можешь привязать ее к забору, – сказал охотник, снимая с колышка веревочную петлю, которая держала ворота закрытыми. На хозяйственном дворе Александр вошел в один из сараев и вынес оттуда два вентеря – несколько кругов, затянутых сеткой и пропитанных черной смолой.
– Пусть они пока постоят здесь у стены, а мы пойдем на речку, посмотришь, как ими пользоваться, – с этими словами хозяин повел гостя через молодой сад и виноградник к Кардонке.
Здесь прямо над водой на деревянных сваях были забиты мостки, метрах в четырех от них виднелись круги вентерей, у самого деревянного настила из воды торчали колья, ещё две палки были воткнуты дальше видневшейся снасти для ловли рыбы. Берега мутной речки поросли камышом, в котором суетились мелкие пташки, желтая змея на противоположном берегу, свернувшись в клубок, грелась на солнце.
– Для того чтобы их установить, необходимо сначала войти в воду не глубже первого большого кольца снасти, втыкаешь первый кол, потом растягиваешь вентерь на всю длину, но так чтобы узкий конец можно было легко вытащить из воды, втыкаешь второй кол, – пояснял охотник. – В вентере на каждом кольце есть узкие отверстия: рыба заходит в снасть, а назад выйти не может – мозгов не хватает развернуться и уйти в узкое горло.
С этими словами Кравцов выдернул один из кольев, поднял его и перекинул на другую сторону мостка. Палка оказалась привязанной к концу снасти, который и поднялся поверх воды. В его последнем кармане плескалось несколько рыбин, среди них два крупных сазана и небольшой, килограммов на пять, осетр. Александр развязал горловину вентеря, ловко выловил за жабры крупную рыбу, покидал ее на берег, а попавшуюся мелочь – несколько судачков, сомика, пару подлещиков – выпустил в воду, потом снова завязал вентерь и, опустив его в воду, закрепил при помощи кола.
– Утром проверял – сейчас зашло еще мало рыбы, проверяем два раза в день, иначе рыба может порвать снасть, еще досаждает ондатра – грызет снасть и ест рыбу, – пояснял хозяин. – Бери осетра – и пойдём.
Змея, испуганная шумом, скользнула в воду и поплыла прочь, оставляя быстро исчезающий след.
– Змея не кусает? – спросил горец.
– Ядовитых – не было случая, если не схватишь или не наступишь, сама уйдет, а это желтобрюх, он не ядовит.
Сложив выловленную рыбу в мешок, мужчины поспешили через сад и виноградник, видно было, что семья здесь живет недавно: из земли торчали только что высаженные чубуки винограда, под саженцами деревьев еще не слежалась земля. Вышли на хозяйственный двор, здесь, положив трепыхающихся сазанов и осетра на сено, копной сваленное у коровника, Александр из сарая принес ещё один мешок и положил их туда.
– Это тебе, – протянул мешок Кравцов гостю. – Может, зайдёшь, пообедаем? Жена уху сварила из осетра.
– Нэт, – ответил горец, – моя шурпа варили с утка.
– Тогда конечно, если ждет, надо ехать.
– Вот деньга, привезёшь моя надо мука мешок, – протянул охотнику Азагоев золотой царский червонец.
– Хорошо, завтра после обеда привезу, тогда и коней сведем, – пообещал Александр, пряча деньги в карман.
На том и порешили. Хозяин помог Ахмеду погрузить на лошадь вентерь и рыбу, и довольный горец под лай собак поскакал к своей стоянке.
Подъезжая, он увидел над верхушками кустарника сначала дымок от костра, а потом донесся запах похлебки, густо приправленной травами. Вот открылась поляна, на которой белые овцы, не реагируя ни на что, щипали траву и обрывали молодые ветки кустарника, только хозяин стада – старый баран – настороженно вскинулся навстречу, но, увидев горца, вновь принялся за еду. Собаки же, давно учуяв своего хозяина, бежали навстречу, виляя пушистыми хвостами. Подбежав, припустили рядом, подпрыгивая, игриво норовя прикусить за одежду. Патимат хлопотала у подвешенного над костром котла, откуда шел пар и кипела похлебка. Перья уток женщина разложила на солнце, чтобы просыхали, потроха скормила собакам. Спешившись, Ахмед снял с лошади вентерь, мешок с рыбой, расседлал и пустил её пастись, обнял жену, сел у костра на расстеленную бурку, поблагодарив Аллаха. Патимат налила в глиняную миску суп с половиной утки, достала лепешки, молодую черемшу, села напротив, с любовью глядя на мужа. Утолив первый голод, Ахмед рассказал:
– Село небольшое, называется Бирюзяк, дворов двадцать пять, живут беглые русские, казаков нет, веруют в Христа, относятся доброжелательно, все решают старики, нам разрешили здесь жить, обещали помочь построить хату, кошару, за это мы им должны продавать шерсть. Александр, охотник, который убил уток, дал вентерь для ловли рыбы, двух сазанов, осетра.
– Это хорошо, мне здесь нравится, хотя в горах лучше, – загрустив, ответила жена.
– Не грусти, все образуется. Ты знаешь, отец однажды, съев утку, рассказал такую притчу: в одной большой семье жена сварила утку, хозяин задумался, как ее разделить, чтобы никому не было обидно. Мимо проходил Ходжа Насреддин, вот он и попросил старика разделить птицу по справедливости. Насреддин был голоден и с радостью согласился помочь семье. Голову он отдал старшему в семье – отцу, шею – жене, крылья – дочерям, а ноги – сыновьям, себе же оставил туловище. «Что же ты, старик, так разделил утку?» – возмущенно спросил хозяин. «Ты же сам просил разделить по справедливости: вот тебе, как самому старшему, голова, жене – шея, ведь куда шея повернет, туда голова и смотрит, дочерям – крылья, когда они вырастут, улетят из дома, а сыновьям – ноги, чтобы они неустанно приносили в дом богатство, а мне – туловище за то, что я так справедливо разделил тушку», – ответил довольный старик и пошел дальше, оставив хозяина с носом. Послушав рассказ, Патимат разразилась звонким смехом, Ахмед же, пообедав, встал, поставил руки под струю воды, льющейся из медного кувшина, который держала жена. Умывшись, Азагоев сказал жене:
– Ты разделай рыбу – сазанов посоли, а из осетра вечером сваришь уху, а я пойду на речку, поставлю снасть, а потом надо построить хотя бы шалаш, – с этими словами горец взвалил на спину вентеря и пошел к шумевшей недалеко речке. Кардонка, убежав от Терека, вобрала и его горные воды, она была мутная как кисель, с мелким мусором, щепками, навозом. Местами речка широко растекалась на мелководье, вот туда и заходила рыба на нерест. К такому заливу и пришел Ахмед. Чтобы поставить снасть, нужно было зайти в воду хотя бы по пояс. Горец разделся, хотя солнце уже сильно пригревало, но вода ещё была холодная, но он с детства привык купаться в ледяной воде горных речек, поэтому смело вошел в залив, распугав многочисленную стаю птиц. Зайдя на нужную глубину, воткнул колья и растянул вентерь, как учил Кравцов. Закончив с этой работой, Азагоев вышел на берег, оделся и пошел назад. Подойдя к стоянке, где жена уже разделала рыбу, посолила ее, проложив листьями лопуха, он вновь нарубил гребенчука для костра, отойдя чуть дальше, нашел несколько деревьев лоховника, срубил кинжалом наиболее ровные жерди, притащил к месту будущего двора, обрубил лишние ветки и собрал каркас шалаша, потом оседлал лошадь и поехал к ближайшему озеру. Здесь Ахмед стал рубить прошлогодний камыш, складывая в сноп, затем связал его и, привязав веревкой к седлу, волоком притащил к месту стройки, где накрыл им одну из стен шалаша. Для того чтобы обставить его со всех сторон, пришлось ещё два раза ездить к озеру. К тому времени Патимат уже сварила уху, напекла лепешек и сидела вязала носки, наблюдая за мужем.
Закончив со строительством временного жилья, горец расседлал и пустил пастись коня, попону же расстелил в шалаше на застланном камышом полу. Солнце уже коснулось горизонта, и наступило время вечернего намаза. Расстелив коврики и обратившись к светилу, мусульмане вознесли молитву Аллаху, затем поужинали рыбой, лепешками и неизменной черемшой.
– У нас скоро кончится черемша и мука, – сказала жена.
– Я дал денег Александру, он должен завтра купить муки, а черемши здесь нет. Местные сеют кинзу, петрушку, укроп, выращивают капусту, помидоры, огурцы, тыкву, арбузы, виноград, будем менять на шерсть, – успокоил Ахмед.
– Александр не обманет? – спросила Патимат.
– Надеюсь, нет. Он, похоже, честный человек, офицер, – ответил муж.
Сумерки густо накрыли землю, вышли на охоту ночные звери: где-то в кустарнике заухала сова, летучие мыши с писком проносились в небе, на лету ловя насекомых, в камыше на озере свинья вывела свой выводок на выпас. Маленькие поросята весело визжали и хрюкали. Вот подал голос один шакал, потом другой. Огромная круглая желтая луна осветила своим тусклым светом все вокруг, затмив собой Млечный Путь. Вдали тоскливо завыл волк – шакалы сразу замолкли, услышав сильного соперника. Молодая женщина в испуге прижалась к мужу.
– Не бойся, родная, волк сейчас сыт, побоится сильных собак, он ведь тоже не глуп – никогда не будет зря рисковать, можно спать спокойно, – успокоил горец.
Легли спать, укрывшись буркой. Ахмед положил рядом с собой заряженный обрез. Ночью собаки два раза вскидывались, громким рыком отпугивая зверя.
Туманное утро разбудило молодых криком птиц, зашевелились, просыпаясь, овцы. Молодой человек вылез из-под бурки, потянулся, растягивая залежавшиеся мышцы, провел ладонями по мокрой от росы траве, омыл лицо. За ним вышла из шалаша Патимат и также умылась росой. После намаза позавтракали вчерашней ухой, рыбой.
– Сейчас у нас мама приносит брынзу с лепешками с маслом, – вновь взгрустнула жена.
– Ничего, у нас скоро окотятся овцы – будет и брынза, и масло, – сказал Ахмед. – Я сейчас пойду проверю вентеря, наверное, там уже зашла рыба, потом буду охотиться.
Молодой человек обтер мокрую лошадь сухой тряпкой, оседлал и, взяв мешок, поехал к заливу.
Для того чтобы достать рыбу, нужно было вновь зайти в воду. Раздевшись и вспугнув птиц, горец вошел в разлившуюся речку. В снасть попалось три крупных сазана, несколько лещей и мелочь в виде красноперки и окуня. Азагоев сложил в мешок наиболее крупную рыбу, остальную выпустил. Одевшись и погрузив улов на лошадь, он вернулся назад. Патимат уже хлопотала у висевшего над костром котелка.
– Я сварила тебе чай, у нас есть сушеный урюк.
– Хорошо, я доставал рыбу из холодной воды, замерз, так что чай кстати, – и довольный горец высыпал из мешка еще живую рыбу.
– Так много рыбы, – удивилась женщина.
– Это не вся, много самой маленькой, я её выпустил.
Жена налила в чашку парящего чая, развернула тряпицу с желтыми янтарными ягодами. Попив и взяв ружье, Ахмед поехал к другому озеру на охоту. Поднявшись над низкими деревьями, солнце разогнало туман, прогрело землю. Лодка лежала на месте, но длинноствольное ружье горца било далеко. Озеро чернело от плавающей птицы, но, увидев человека, утки прыснули в стороны и, пробегая по воде, поднимались в небо. Молодой человек срубил кинжалом небольшое деревце, сделал длинную рогатину и воткнул ее в илистый берег, потом зарядил ружье мелкой дробью, положил его на рогатину, взвел курок и стал ждать, пока водоплавающие успокоятся. Прошло немного времени, и на воду упал красивый селезень, проплыл немного и, не видя опасности, призывно прокрякал. За ним села стая уток, и озеро зажило своей обычной жизнью. Ахмед стоял не шевелясь, боясь движением выдать свое присутствие, но, выбрав момент, плавно потянул курок. Сильный резкий звук выстрела и отдача в плечо – и стая вновь взмыла вверх, оставив на водной глади несколько тушек. Утки, когда живые, постоянно смазывают свои перья жиром, и все их тело пропитано воздухом, поэтому они не тонут, а из мертвых воздух постепенно выходит, перья намокают, и они опускаются на дно, поэтому Ахмед постарался как можно быстрее собрать дичь с поверхности воды. Он столкнул лодку в воду и запрыгнул в неё, но узкий плоскодонный каюк, предназначенный для плавания по зарослям камыша, перевернулся, сбросив лодочника в воду. Ругаясь и вспоминая всех шайтанов и того, кто сделал такую верткую лодку, Азагоев по колено в мягком иле перевернул ее, наклонил, вылил воду из неё и по пояс в воде пошел собирать убитую дичь. Четырнадцать тушек – таков был результат одного выстрела. Покидав их в лодку, горец вышел на берег, с него текла вода пополам с илом. К сожалению, илистый берег не давал возможности сполоснуть одежду, а развести костер было нечем, поэтому охотнику пришлось идти домой как есть мокрым. Сложив добычу в мешок, он сел на лошадь и поскакал к месту стоянки.
Подъезжая к шалашу, услышал, как невдалеке заржал конь, его лошадь заржала в ответ. Здесь уже сидел Александр прямо на траве и, сложив ноги по-турецки, пил парящий чай, закусывая его лепешкой с сыром. Спешившись, Ахмед протянул руку для пожатия. Увидев его мокрого, охотник понимающе усмехнулся, ответил рукопожатием.
– Что же ты не покормила нормально гостя? – с укором обращаясь к жене, произнес он по-чеченски.
– Он не захотел, сказал, что уже поел дома, – ответила Патимат.
– Люди подумают, что мы бедные и жадные, – и по-русски уже обратился к Кравцову: – Александер, сейчас я переоденусь, сделаю намаз, и мы покушаем.
– Ты не беспокойся, я только что пообедал.
– Твоя меня обиди, у нас все есть: и утка, и мясо, и суп, и рыба, и черемша.
– Ну, хорошо, я пообедаю с тобой, и я привез все, что ты заказывал, только твоя жена без тебя не стала разбирать мешок, – и охотник кивком показал на стоящий у шалаша баул.
– Хорошо, моя у тебя должен, – поблагодарил, снимая мокрую одежду, Ахмед.
– Ничего ты мне не должен, вместе живем, будет возможность – и ты мне поможешь, это осталось, – достал из кармана Александр несколько советских монет. Горец взял протянутые деньги, отдал их жене, разделся. Патимат принесла из шалаша чистую одежду. Кравцов подкинул в костер дров, но правоверный мусульманин сначала совершил намаз, а потом подсел к накрытому у огня столу, где жена наставила всего, что у них было из еды. Собрав одежду мужа, горянка побежала к речке простирать ее. Расседланные кони пошли в кустарник для спаривания.
– А ты уже молодец, успел даже шалаш построить, да и жена у тебя хорошая, работящая, – сказал охотник.
– Нохча все женщина такие, – с гордостью, улыбнувшись, ответил Ахмед.
– Перья, если будут лишние, отдавай мне – Даша шьет подушки, перины, продаем, и ты будешь иметь свою копейку.
– Твоя женщина шьет для моя подушка, перина? – заинтересованно спросил Азагоев.
– У нас уже есть готовые, возьмёшь завтра, потом отдашь утиным пухом, – ответил Александр и еще спросил: – Ты где поставил вентеря?
– На заливе, у речки большой берег, – ответил горец.
– И тебе постоянно приходиться заходить в холодную воду.
– Моя не боится холодной воды, мы всегда ходим в свою речку, она течет с гор.
– В заливе ты не возьмёшь осетра, надо сделать мостик в Кардонку, и тогда ты сможешь не входить в воду, один раз поставишь снасть. Ещё можно ставить закидушки – нанизывать на крючок обжаренную мелкую птицу.
– Моя знает, закидушку в гора так ловили рыба.
– Только надо ставить на ночь, тогда обязательно поймаешь сома.
Закончив обед, мужчины пошли на речку сооружать мостки. Сначала нарубили при помощи топора, принесенного Александром, кольев из лоховника и вбили их в дно реки, потом закрепили поперечины и застелили сверху камышом, принесли с залива и установили вентеря, предварительно выбрав пойманную рыбу.
– Нужно каждый день выбирать рыбу, – учил Александр, – иначе она сдохнет, и тогда ондатра погрызет сетку.
– А если рыба уже не надо?
– Лишнюю выпускай. Соли и суши. Соль мы берем недалеко из озера, я покажу где.
Потом Кравцов показал, как надо вязать снопы для хаты, попрощавшись, направился пешком домой, так как загулявшего коня было ловить бесполезно. Обычно хорошего кавалерийского коня кастрировали, иначе при виде лошади он бежал за ней, но Александр пожалел своего четвероного друга. Азагоев же по совету гостя вечером закинул закидушку, нанизав на самодельный крючок целую утиную тушку. Другой конец привязал к дереву, но наутро верёвка оказалась оборвана, видимо, попалась очень большая рыба. Упрямый горец на другой вечер привязал веревку потолще – на этот раз сом не сорвался, веревка была натянута как струна – рыба была такая большая, что Азагоев не смог ее вытащить на берег, пришлось оставить эти безуспешные попытки и обрезать веревку. Намного позже селяне поймали в сети огромного, пудов на десять сома, во рту которого нашли крючки, изготовленные Ахмедом.
Постепенно и в этой семье жизнь стала налаживаться: построили хату, кошару. Посадили сад: айву, сливу, яблони, вишни, груши, персики, огородили плотным плетнем и загатой, два раза в год стригли овец, шерсть меняли на муку, лук, чеснок, овощи, солили на зиму рыбу и утиное мясо, зимой Ахмед с Александром охотились на оленя.