Кира Иствуд
Искупление злодейки
Пролог
*** Элиза
Храм разрушен. Захвачен.
В залах царит запустение.
Воздух пропитан гнетущим запахом смерти. Он пробирается в лёгкие и оставляет во рту привкус металла.
Пустынные залы завалены окоченевшими телами. Ветер гуляет под унылыми сводами высокого потолка… Из разбитых окон уже налетел снег и скрыл под белым полотном посиневшие мёртвые лица.
Мне не нужно смотреть, чтобы знать – среди этих груд – изломанное тело моей соседки. Её улыбка, полная надежд, теперь погасла. Где-то рядом с ней лежит её возлюбленный. Он дрался до конца, но погиб, как и все.
Если оглянуться, можно встретиться взглядом со стеклянными глазами старшей смотрительницы храма. Больше она ни на кого не крикнет и не ударит хворостиной. Но как бы жестока она ни была, я никогда не желала ей смерти.
Там – среди мёртвых – солдаты, что защищали обитель от ледяных монстров. А ещё – пациенты, которые так и не успели залечить раны. И много-много лиц, чьи имена крутятся на языке.
Над головой раздаётся грубый мужской смех.
Скаля звериные зубы, вражеские солдаты тащат меня по холодному полу и обсуждают, как вечером будут праздновать победу. Сколько запасов провизии нашлось на складах обители. И как много бочек с вином, они намерены сегодня опустошить.
На меня они обращают не больше внимания, чем на снег под ногами.
Им плевать, что мои колени разбиты в кровь, что зелёная мантия младшей служительницы порвана, а со ступней давно свалились туфли.
А ещё – они совсем не замечают странностей.
Например, того, что хотя слабой молодой служительнице полагается кричать от страха – я молчу и не сопротивляюсь. Вместо этого сдуваю с глаз золотистые локоны и устало вздыхаю, с некоторой скукой поглядывая кругом. Мой сердце стучит так спокойно, словно меня мало волнует то ужасное, что происходит.
…так и есть.
Ведь всё это случалось со мной уже сотни раз.
И уж на сто первый я привыкла – и больше не кричу, не рвусь и не умоляю пощадить. И даже мёртвые тела теперь не вызывают тошноты. Окружающая разруха действует на меня не более, чем картонные декорации на сцене уличного театра. Повиснув на руках солдат, я просто жду, когда всё закончится, и я смогу спокойно доспать остаток ночи без дурацких кровавых видений.
Хоть бы на одну ночь оставили меня в покое.
Но эти бездновы сны приходят каждый день!
Стоит положить голову на подушку и погрузиться в сон – попадаю сюда – в разрушенную обитель. В грубые руки солдат, которые тащат меня по коридору, продуваемому всеми ветрами. Вот и сейчас сквозняк холодом кусает шею.
Спрашивается, обязательно ли было бить все окна?
И неужели, когда кругом столько трупов, нужно говорить о еде и вине? Хоть бы сначала освободили коридоры. Воняет же! Одним словом – оборотни! Неотёсанные, грубые, помешанные на войне существа! А тем временем сон переходит в финальную стадию – к которой привыкнуть уже куда сложнее.
Распахнув дверь, солдаты затаскивают меня в главный зал и швыряют на холодный пол.
Хотя это сон, но удар отдаётся тупой болью в коленях. Я упираюсь ладонями в каменные плиты. Делаю глубокий вдох.
Я ещё не осмотрелась кругом, но уже знаю, что там.
Разрушенная святыня. Разбитые чаши. Перевёрнутый алтарь. А над всем этим хаосом возвышается трон, на котором по приданию позволено сидеть лишь многоликому богу.
Но будто издеваясь над всем светом, сейчас на нём восседает захватчик нашей обители. Ледяной монстр пустоши.
Сколько бы раз ни оказывалась перед ним, тело всегда леденеет, а сердце ускоряет бег, как если бы всё происходило по-настоящему. Лишь он – тот, к кому я не могу привыкнуть. Может, дело в подавляющей ауре силы, которая исходит от чудовища? Или в том, что именно он – тот, кто во сне обрывает мою жизнь?
Я не смотрю на него, но образ сам всплывает в памяти.
Зверь этого оборотня – снежный барс. И хищные черты зверя проступают в движениях мужчины, в его чертах, в его голосе. Он выше меня почти на две головы, а рукой запросто переломит спину взрослой лошади. Его глаза – насыщено-синие – зловеще светятся в сумраке зала. Взгляд холоднее самой беспощадной стужи. Чёрные волнистые волосы достают до плеч, в них виднеются редкие белые пряди, будто мужчину благословила сама вьюга. Рваный шрам пересекает скулу, придавая жестокой красоты его лицу.
– Арх Дейвар! Цурам! – по-военному здоровается солдат. В его голосе уважение и даже обожание. Ни следа недавнего издевательского смеха. – Вот, нашли беглянку.
Тишина.
Тишина.
Тишина.
А потом – чудовище пустоши встаёт. Спускается ко мне. Его шаги едва слышны – потому что оборотни всегда двигаются тихо, будто звери на охоте. Но его выдаёт скрип снега, налетевшего через разбитые окна.
Сердце у меня стучит барабаном. Отдаётся в ушах нескончаемым гулом.
И когда я распахиваю глаза – то тяжёлые военные сапоги чудовища уже перед моим лицом. Я знаю всё, что он скажет дальше. Знаю и готовлюсь сопротивляться!
Может, получится хотя бы сегодня?
– Посмотри на меня, – приказывает чудовище.
“Нет! Не буду подчиняться! Не подниму головы!” – думаю я. Но его голос – глубокий, рычащий – лишает воли, подчиняет. Он будто забирается в самую душу – царапает, стискивает, шарит в ней и находит тайные верёвочки. Резко дёргает за них, превращая меня в послушную куклу.
Против собственной воли я мучительно поднимаю взгляд. И вздрагиваю, когда встречаюсь с ледяными глазами арх-Дейвара.
Чудовище смотрит на меня сверху вниз. Чёрный зрачок стянулся в крохотную точку, в радужке бушует дикая синева. Во взгляде читается презрение, словно он смотрит на гадкое насекомое.
Я и правда выгляжу жалко. Худая, замызганная, босая, в порванном одеянии служительницы. Испачканная в саже так, что даже золото волос потускнело до уродливо-серого.
– А, это ты, – его слова режут меня, будто клинок палача. – Как там тебя… Элиза? Крыса, что кормила меня гнилью. Если вылижешь мои сапоги, то сможешь прожить до рассвета.
Его слова как ядовитая насмешка.
И так каждый раз!
Я никогда не носила ему никакой гнили. Я вообще его не знаю! Но он в этом сне, очевидно, знает меня.
Холодный пот стекает по спине. Сердце мечется, как птица, попавшая в силки. Тело сковывает инстинктивный страх – древний, как сам мир – такой испытывает кролик, которого настиг голодный волк.
Дрожа, я смотрю на красивое жестокое лицо. Его черты лишены жалости. Глаза не знают сострадания. Эхо равнодушия к моей судьбе царит в каждом хищном жесте мужчины.
– Что ж, – холодно говорит он. – Как хочешь. – И поднимает меч.
Его движением управляет жестокая неизбежность.
Я зажмуриваюсь. Липкий смоляной страх накрывает сознание.
Раздаётся свист. Холодная сталь рассекает мою шею сверху вниз… Сердце захлёбывается стуком. И внезапно всё исчезает.
Я вскрикиваю, сажусь в кровати, хватаюсь за шею с задней стороны. Сердце дико бьётся о грудную клетку. Я судорожно перевожу дыхание. Прячу лицо в дрожащих ладонях.
Это был сон. Лишь сон. Снова и снова. Каждый день…
Святая бездна…
Глава 1
*** Тем временем где-то в храме
На границе волчьей империи Руанд, неподалёку от морозной пустоши между непроходимыми ледяными скалами, стоит неприступный замок – это храм святой целительницы Ньяры – обитель чистоты. Последний оплот для раненых солдат, несущих службу на неспокойной границе. Пристанище тех, кто ищет искупления для грешной души.
Острые серые зубцы башен тянутся вверх, задевая облака. Стены покрыты толстыми наростами льда, напоминающими чешую древних драконов.
Ещё раннее утро, но у ворот обители уже царит суета.
Мелькают зелёные, чёрные, белые мантии – это служительницы таскают воду, кто-то помогает раненым солдатам слезть с высокой телеги, а кто-то чистит от снега подъезд во внутренний двор, чтобы лошади не увязали в сугробах.
Зимнее солнце ныряет за облака, а потом выскальзывает вновь. Проникает в обитель через окна. Наполняет мрачные коридоры светом, выхватывая из сумрака две фигуры, прижавшиеся друг к другу в тесной нише.
– Тише-тише, ах… Ян… – шепчет служительница Фаира, вздрагивая от ласки сильных мужских рук, одна из которых ритмично двигается под её юбкой, а вторая сжимает девичью грудь прямо поверх блузки.
Тёмные локоны девушки бесстыдно выбились из строгого пучка и налипли на взмокший от страсти лоб. Зелёные глаза подёрнуты пеленой удовольствия.
– Ты такая сладкая, – жарко выдыхает темноволосый мужчина, увлечённо целуя девичью шею. Сам он одет только по пояс, рельефный торс перехватывают свежие бинты. Он оборотень-волк и выше девушки на целую голову, и она выглядит совсем хрупкой на его фоне.
– Янтар… – тревожно бормочет молодая служительница Ньяры, ярко откликаясь на поцелуи. Закусив губу, она выглядывает из-за широкого плеча мужчины и обеспокоенно осматривает коридор.
– Не волнуйся, – рычит оборотень, касаясь её мочки удлинившимися звериными клыками, – здесь никого нет… Кроме одной хорошенькой и очень развратной служительницы, конечно.
– И голодного волка, – хихикает Фаира, а потом вздыхает, когда мужчина начинает страстно и безумно приятно прикусывать её покрытую мурашками шею. – Ах… м-м… П-пойдём лучше на склад, Ян. Если кто-то заметит…
– То ему не поздоровится. Все знают, что отбирать добычу волка – себе дороже.
– Ну да, как же, – её слова дрожат от смеха, который она плохо скрывает. Янтар хитро сверкает золотистыми глазами и вдруг опускается на колени, ныряя под длинный подол строгой синей юбки.
– Ахах, не надо! – взвизгивает благочестивая служительница, а потом запрокидывает голову так, что ударяется затылком о стену, и тяжело выдыхает протяжный стон, полный удовольствия. – Ян… Ты сумасшедший.
Фаира прикрывает глаза, но какое-то странное беспокойство царапает её душу, не давая расслабиться. На всякий случай она снова оглядывается по сторонам.
И вздрагивает от вспышки страха.
В нескольких шагах от неё в коридоре стоит призрак!
У призрака тонкая, почти прозрачная фигура, одеяние спускается до самого пола, в руке зажат меч. На белом лице зияют тёмные провалы глаз… которые будто вытягивают душу.
У Фаиры холодеют пальцы рук, она судорожно хватается ими за плечи Яна, будто желая ощутить что-то реальное. И лишь спустя миг девушка с облегчением понимает – никакое это не приведение, а местная безумица по имени Элиза. И глаза у неё не чёрные, а вполне себе голубые, просто тени так легли. А в руках Элиза держит обыкновенную швабру… а вовсе не меч, как померещилось вначале.
– Ян! – шипит Фаира, толкая рукой наугад.
– Что случилось? – Ян выныривает из-под юбки и утирая влажные губы.
– Она случилась! – раздражённо и чуточку капризно жалуется Фаира, показывая на девушку, застывшую в коридоре.
– Что вы делаете? – голос безумицы-Элизы прокатывается неожиданно гулким эхом под сводчатыми потолками.
Она делает шаг, и поток белого света из окна освещает её молодое лицо с большими голубыми глазами в обрамлении пушистых ресниц. Золотые локоны убраны в строгий пучок, но несколько прядей вдоль лица придают ей вид невинного ангелочка. Ореол света окружает её голову. Пухлые яркие губы довершают образ.
“Какая красивая”, – ошарашенно думает Янтар, рассматривая незнакомку с нарастающим интересом. Заметив это, Файра уязвлённо щурится и смотрит на оборотня так яростно, будто хочет ударить его по свежим бинтам, которые скрывают рану.
– Нашёл на кого засматриваться, – злым шёпотом говорит она на ухо оборотню. – Это местная сумасшедшая. Служит младшей сестрой в Обители в качестве наказания за преступления. Искупает вину честным трудом.
Оборотень кивает и по волчьей привычке с силой втягивает воздух принюхиваясь. До его обоняния долетает запах дешёвого мыла, печёной картошки и немного – жжёной карамели. Ничего опасного. Но звериный инстинкт дёргает ниточка напряжения. Зверя что-то беспокоит.
Но это лишь усиливает интерес.
– А что она сделала? – спрашивает Ян.
– Много чего! Убивала. Мучила невинных. Занималась кровавой магией. А ещё ела на завтрак слишком любопытных волков! – недовольно бурчит Фаира.
– Это правда? – громко спрашивает у Элизы волк. – Ты преступница? Ведьма?
– Да, – отвечает странная девушка, глядя на него очень прямо. На её гладком юном лице нет ни вины, ни сожаления. Голос звучит глубоко и ровно: – Но я встала на путь исправления, господин. Постепенно искуплю свою вину, и моя душа очистится.
– А что именно ты совершила?
– Ужасные вещи…
– Какие? – не отстаёт волк.
– Самые кошмарные. Я очень плохой человек. Злодейка и подлая преступница. Здесь это знает каждый.
– И всё же, что конкретно ты сделала?
– Что ты её спрашиваешь? – фыркает Фаира, расправляя свою синюю юбку. – Нет у неё памяти! Перед отправкой должны быть частично стереть воспоминания, а стёрли начисто, мы даже говорить её учили заново и вилку держать. Важные для жизни навыки вернулись быстро и даже всплыли остаточные знания о разном, но вместо прошлого – дыра. Якобы чистый лист она. Готова для новой судьбы. Да только сколько чёрную собаку не мой, белой не станет. Так что осталась с придурью, с гнильцой. И взгляд у неё нехороший. Почуял ведь?
– Не уверен…
– А ты чего вылупилась, Элиза?! – взвивается Фаира. – Иди куда шла!
Но девушка не двигается с места. Склонив голову, она тихо произносит:
– Сестра, я просто хотела знать, что вы делали. Вы двое выглядели… счастливыми.
Фаиры раздражённо цыкает:
– Любовь у нас. Любовь! Хотя тебе этого не понять, юродивая. Только не вздумай кому-то болтать!
Элиза шире распахивает глаза. В их голубой глади зажигает живой огонёк интереса.
– Любовь… – едва слышно повторяет она одними губами, словно пробуя на вкус. Будто ей сказали не обычное совершенно нормальное слово, а показали дорогу к чуду. – Так вот она какая…
– Да-да, – отмахивается от неё Фаира. – А теперь иди! …хотя, стой! Вот, прихвати-ка это, – и служительница толкает Элизе ведро с грязными бинтами, что стояло в тени колонны: – Постирай их.
– Но ведь старшая тебе поручила…
– А кто только что утверждал, что хочет искупить грехи? Любая работа зачтётся! Так что бери и не ной!
Элиза на секунду задумывается, а потом серьёзно кивает, будто в грубых словах служительницы есть смысл. Шагнув, обхватывает стальную изогнутую ручку бледными пальцами. С натугой поднимает ведро, качнувшись под его весом. И уходит прочь, оставляя пару в тишине коридора.
Янтар смотрит вслед необычной девушке, пока тонкий силуэт не исчезает за поворотом.
"Красивая", – снова думает он.
Глава 2
*** Элиза
В небольшой деревянной пристройке к храму было холодно, пусто и довольно темно. Жёлтый огонёк магической лампы не справлялся с густым сумраком. Но здесь хотя бы ветер не кусал щёки и не застывал льдинками на ресницах. А ещё – никто не пялился и не шептался за моей спиной.
Снаружи были слышны голоса и завывания вьюги, но сюда никто не заглядывал.
Сидя на лавке перед корытом, я уже второй час мучилась с заданием, которое дала Фаира. Моя зелёная накидка младшей служительницы насквозь пропахла едким мылом. А проклятые бинты отстирывались с трудом. Ни чистящий порошок, ни тёрка не помогали. Пальцы онемели от холода и гнулись плохо, сделавшись как замёрзшая на морозе проволока.
Но я не жаловалась.
Мне было приятно помочь хоть с чем-то действительно важным.
Эти бинты послужат для солдат, которые каждый день прибывают с беспокойной границы, где войска сдерживают монстров пустоши, мечтающих прорваться на мирную территорию.
Отряхнув пальцы от воды, я выдохнула на красные ладони облачко пара. Яростно растёрла до жгучей боли, а потом снова погрузила в ледяную воду. Натаскать её тоже было задачей не из лёгких – будь я магом, то и вскипятить и принести – не было бы проблемой. Или даже не магом, а просто оборотнем, которых тут большинство – то физической силы и жара в крови мне хватило бы, чтобы без труда выстирать хоть пять таких вёдер.
Впрочем, говорят в столице, вообще не нужно ничего стирать вручную.
Я слышала от Фаиры, что в больших городах Руанда, Аштарии и Лимерии есть мастера, способные очистить одежду одним щелчком пальцев. А ещё на улицах никогда не гаснут фонари, и там бывает то, что называют “лето”… Мне не хватало фантазии представить – как это, когда нет снега. Я видела на картинах в библиотеке зелёные луга… Но правда ли так бывает? А может, это тоже сказка?
Увижу ли я подобное своими глазами?
Для меня жизнь начиналась и заканчивалась в холодных стенах обители. Ничего кроме неё я не знала. Как очнулась здесь два года назад – так и оставалась тут по сей день. Я была обычным человеком – не оборотнем, не магом, не воином. Но преступницей, отбывающей наказание.
Ко мне проявили высшую милость.
Меня должны были казнить.
Но дали второй шанс… Я искренне желала использовать его, чтобы искупить вину. А до этого времени, я буду стараться изо всех сил. И это правильно, что пока я носила воду, никто дёрнулся помочь. А служительницы прошли мимо, брезгливо отворачиваясь и осеняя себя священным кругом Ньяры, который должен был отгонять зло.
Злом здесь была я.
Я это знала. Я это хорошо выучила.
И ни на кого не обижалась и не злилась.
Я была благодарна, что мне оставили жизнь.
И в душе, глубоко-глубоко, я ждала что однажды все заметят как я стараюсь. Увидят, что я уже изменилась. И тогда… тогда они примут меня.
…полюбят.
Я вспомнила утреннюю встречу с Фаирой. И сердце кольнула зависть.
Но я тут же тряхнула головой. Нельзя! Нельзя желать такого же! Я пока не заслужила. Может, когда-нибудь, но не сейчас.
Чтобы больше не думать о запретном, я, как могла сильно, выжала один из чистых бинтов и, встряхнув, повесила на растянутую в помещении верёвку. Потом добавила в корыто чистой воды из ведра, взяла очередной испачканный в бурой крови кусок ткани и стала полоскать.
Вода шумно плескалась, в её беспокойной глади отражалось моё лицо. Из-за плохого освещения оно казалось почти чёрным, особенно в области рта и глаз. А ещё, оно улыбалось, хотя мои губы были неподвижны.
Отражение вглядывалось в меня с выражением недоумения.
– Как ты можешь это терпеть, Элиза? – спросило оно, шевельнув чёрным ртом.
– …
– Фаира просто свалила на тебя свою работу! А этот мерзкий волк разве что не облизывал взглядом!
– …
– И почему никто не помог натаскать тебе воду? А от горячего источника, попросту отогнали, как надоедливую муху!
– ….
– Чванливые, мелочные, недостойные существа! Ещё называют себя “святыми сёстрами”! Они не лучше тараканов!
– …
– Разве ты не желаешь справедливости? В чём смысл второго шанса, если ты не живёшь?! Ты ведь хотела попробовать ту сладкую конфету, что видела на кухне? Почему не украла? Никто бы не узнал! А тёплое одеяло – почему его до сих пор тебе не выдали?! Возьми одно, пока никто не ви…
– Хватит! – раздражённо шикнула я на своё отражение, а когда оно не пожелало замолкать, ударила по нему ладонью. Брызги полетели в стороны, ошпаривая холодом щёки. – Из-за тебя меня все считают странной! Хватит говорить со мной!
– Я и есть ты, — засмеялось чёрное лицо с провалами глаз. Оно искажалось от раскачивающейся воды, и было похоже на чернильную кляксу. – Я лишь желаю счастья для тебя. Для нас. Твой метод не работает. Ты здесь уже два года – лишённая памяти и смысла жизни. Два года делаешь, что велят. Стираешь, моешь полы, прислуживаешь без единого возражения. Разве хоть на шаг ты приблизилась к искуплению? Разве услышала хоть одно доброе слово? Если ты дашь право мне решать, то…
– Нет. Нет! – Крикнула я, отбрасывая бинт в воду и закрывая уши. – Демон! Уйди! Не хочу тебя слышать!
– Ты как ребёнок, честное слово. Думаешь, закрыла глаза и никто тебя не видит? Я внутри твоей головы. Я твой разум. Твоя душа. Твоё сердце. Ты не можешь закрыться от меня.
– Просто замолчи! – выпалила я, чувствуя отчаяние, что перехватывает горло. – И хватит посылать мне эти странные сны!
– Я не при чём. Это отголосок твоей силы, памяти о которой нас лишили. Ты видишь будущее – каким оно будет, если не изменишься прямо сейчас.
– У меня всё идёт хорошо! Скоро я искуплю вину.
– Как скоро?
– Через год!
– Или через два?
– Или через два!
– Или через десять? – издевалось отражение, кривя чёрный рот.
– Да пусть бы и десять!
– Скорее ты просто помрёшь от очередной лихорадки. Прошлая тебя едва не скосила.
– Значит так тому и быть!
– Ну а как же твой список?
– … список? – пискнула я, сжав бинт.
– Да, тот самый список, – издевательски протянуло отражение. — Список тайных глупых желаний. Ты ещё старательно пополняешь его каждый день и прячешь в щель в стене. Там есть и про конфету, и про лето, и даже про любовь. Сегодня ты ведь кое-что туда вписала после встречи с Фаирой. Дайка вспомню… а! Что-то про поцелуи, объятия, стоны и…
– Хватит! – завопила я, чувствуя, как щёки полыхнули стыдом. – Замолчи! Этот список на будущее! Не на сейчас! Сначала я заслужу прощение и…
– Элиза! – раздался вдруг в пристройке женский окрик.
Я подскочила как ужаленная, испуганно уставившись на высокую фигуру в белой мантии, которая разъярённо шла ко мне от дверей.
Белое в обители носила только старшая смотрительница Морелла. И хуже не было беды, чем попасться ей на глаза в момент “греховности”. Например… в момент, когда дурацкое отражение выводило меня на очередной бессмысленный спор.
Сейчас довольное – оно растворялось в воде. Зато Морелла уже нависла сверху, заслоняя собою тусклый свет магической лампы, горящей под потолком.
Морелла была оборотнем-росомахой. Высокой – выше любой женщины, какую я только знала. И свирепее самого голодного пса. Её чёрные блестящие волосы были гладко прилизаны и стянуты на затылке в тугой пучок.
Иногда я думала, что именно поэтому Морелла такая злая – из-за этого пучка. Он, должно быть, болезненно тянет кожу. И возможно, из-за него же она никогда не прячет звериные клыки, отчего выражение её острого лица всегда выглядит хищно, будто смотрительница готова вцепиться в чью-нибудь глотку.
Чаще всего – в мою.
– Элиза! – рявкнула она, стиснув моё плечо. Её ногти чуть удлинились и укололи кожу сквозь мантию. Голос женщины зазвучал натянуто-ласково: – С кем ты сейчас разговаривала?
– Ни с кем, – пролепетала я, не в силах справиться с удушающим страхом.
Ветер закачал створку приоткрытой двери. Пронзительно заскрипели петли.
Смотрительницу я боялась. И тем страшнее мне было, чем тише и медленнее она говорила.
– Ложь – это грех, – протянула женщина, заглянув в мои глаза. Её пристальное внимание невозможно было выдержать. И когда я отвела взгляд, она цепко взяла меня за подбородок. – Знаешь, как многоликий бог наказывает лжецов?
– …заставляет их языки гнить.
– Верно, – растянула губы смотрительница. – Так зачем ты испытываешь судьбу? Зачем грешишь, Элиза?
– Нет, я…
– Какую грязную ворожбу ты здесь наводила? Отвечай!
– Я никогда не…
– Ложь! – её ладонь хлёстко ударила меня по лицу, сбивая с ног. Я упала на колени, едва не перевернув корыто с водой. Рука у Мореллы тяжёлая, она всё-таки оборотень.
Щека у меня горела, тело дрожало. “Я заслужила, заслужила”, – повторяла я в уме, вздрагивая от обиды и боли. К глазам подкатила влага, а в горле встал удушливый ком.
Но плакать нельзя. Иначе будет хуже.
– Что ты здесь делала, мерзавка?! О чём говорила с демоном?! Или пыталась связаться со своими дружками-культистами?
Я отрицательно помотала головой, не рискуя подняться на ноги. На коленях безопаснее, особенно если опустить подбородок пониже, признавая вину.
В таком положении смотрительница не сможет ударить меня слишком уж сильно…
Развернувшись, Морелла начала бешено сдирать с верёвки настиранные мною бинты. Швырнула их на пол. Вдавила каблуком ботинка, превращая мои труды в грязь. Она так яростно топтала бинты, будто они отравлены.
– Теперь всё это придётся сжечь, – глухо, по-звериному рычала она. – Этого ты добивалась? Или взялась за эту работу, потому что на бинтах кровь? С кровью нравится играться? Что ты задумала, ведьма? Неужто пробудить свою проклятую магию? Ззззнаю я таких, как ты. Хорошо ззззнаю. Ну-ка пойдём!
Схватив меня за руку, она резко потянула вверх, так, что плечо пронзила боль. Я едва успела встать на ноги, как Морелла уже вытащила меня на улицу. Потащила через людный двор, шипя будто змея:
– Ты греховна! Ангельское личико и чёрное нутро. Я насквозь тебя вижу. Вижу, но всё равно хочу помочь. Даю шанс снова и снова. Просто трудись со смирением. Отрабатывай долг с благодарностью и молитвой в сердце. Исполняй несложную работу и забудь демонскую грязь. Но что делаешь ты? Плюёшь в протянутую руку! Тянешься к скверне!
Снег забивается в ботинки, щиплет холодом щекотки. Я как могу быстро перебираю ногами, чтобы не упасть. Потому что, если упаду, смотрительница не остановится – просто потащит по снегу волоком. Я стараюсь не смотреть по сторонам, чтобы не видеть царапающие взгляды, полные презрения. Кроме служительниц, во дворе есть и солдаты – те, кто прибыл от границы и теперь проходит лечение.
Они тоже всё видят. Всё знают.
Каждый здесь знает, кто я.
Я не слышу, о чём они говорят, но мне мерещится, будто могу различить витающие кругом мысли:
Ведьма.
Зло во плоти.
Преступница. Убийца.
Почему её не казнили? Почему мы вынуждены её терпеть?! Хуже неё никого нет.
Слёзы снова подкатывают к глазам. “Отражение говорило правду, – с горечью понимаю я. – Что бы я ни сделала, никто и никогда не посмотрит на меня иначе, чем с презрением”.
Даже я сама не чувствую к себе ничего иного. Мои мысли греховные. Я говорю с демоном. Я желаю любви. Испытываю зависть.
И эти бинты – я стирала их без смирения, а с мыслями, что меня полюбят. Что так я что-то получу взамен. Почему я не смогла промолчать, когда отражение заговорило со мной? Почему я ответила ему, хотя знала, что нельзя?
Снова я всё сделала неправильно. Потому что я сама – неправильная. Сломанная, искорёженная, будто глиняная статуэтка, которая разбилась, а её склеили как придётся, перепутали местами руки и ноги, и голову посадили криво, не той стороной.
Из-за этой неправильности изуродованную статуэтку начала пожирать гниль и плесень.
Как ни чисти – она появляется вновь и вновь.
Морелла это чует.
Она видит меня насквозь.
Знает, что хотя я опускаюсь на колени, всё равно думаю о запретном – о сладкой конфете, о чужой недоступной мне любви.
Сейчас Морелла тащит меня в одиночную каморку, где я буду зажата в тисках четырёх глухих стен. Там, окружённая кромешной голодной тьмой, я должна буду молиться – без еды и воды, до самого утра, чтобы глубже осознать свою греховность.
Но прежде чем она заводит меня в замок, позади раздаётся протяжный стройный гул военных труб.
– Старшая, – спешит уже к нам от ворот помощница смотрительницы. – Прибыли высокие командиры от границы. Требуют открыть врата!
– Так что ты медлишь! – срывая голос, кричит ей Морелла. – Делай, как велят!
Отпустив мою руку, она торопливо разглаживает ладонями своё белое одеяние, на котором из-за меня теперь есть несколько мокрых пятен.
– Иди работай. Что б я тебя не видела, – цедит смотрительница в мою сторону, и, повернувшись, идёт встречать гостей.
И хотя она сказала мне уйти, мои ноги почему-то прирастают к земле.
Странное чувство зарождается в груди:я должна остаться. Это важно.
Я вытягиваю шею, чтобы рассмотреть, что происходит.
Ворота уже открывает привратница.
Тяжёлые створки разводят в стороны солдаты обители, и внутрь въезжает конный отряд. Это оборотни-волки – мощные тела закованы в магические кожаные доспехи, которые мерцают в свете зимнего солнца. К поясным ремням крепятся тяжёлые мечи, такими можно запросто отрубить чью-то голову. Под сёдлами алые вальтрапы с изображением скалящегося волка – символа королевства Руанд.
Заехав во двор, солдаты затягивают следом повозку с железной клеткой. В ней лежит истекающий кровью крупный зверь.
“Снежный барс”, – шепчутся кругом.
Я тоже смотрю во все глаза.
Шерсть зверя слиплась от крови, из оскаленной клыкастой пасти паром вырывается частое болезненное дыхание. Но и в таком плачевном состоянии он выглядит величественным… и весьма опасным.
Даже на расстоянии я чувствую его клокочущую яростью ауру… и у меня волоски на затылке встают дыбом. Это не просто зверь – это оборотень. И оборотень огромный – размером ближе к медведю! Если бы его широкие лапы и тело не были стянуты толстой антимагической цепью, он бы наверняка разломал прутья, будто хрупкие ветки.
Клетку протаскивают на середину двора. Следом за ней – красными пятнами по белому снегу – тянется алый след. Раны у зверя серьёзные, если ничего не сделать, он попросту истечёт кровью.
Заворожённая, я скольжу взглядом по чёрно-белой шкуре, по широкой спине, мощной звериной шее… а потом смотрю в его глаза…
И тело будто пронзает молния. Из моих лёгких на миг выбивает воздух
Его глаза яркие, пронзительные, с бурлящей синевой, с кипящей ледяной ненавистью. Жуткие, но… красивые… они мне что-то напоминают. Кого-то. Но память, как нарочно, укрывает знание тьмой. Точно кошмар, что не можешь вспомнить с первыми лучами рассвета.
Служительница разговаривает с капитаном отряда – суровым желтоглазым оборотнем. По поджатым губам я понимаю – Морелле не нравятся новости. Ветер доносит до меня слова:
– …важный военнопленный, остального вам знать не нужно. Через пару недель прибудут из столицы. До этого времени ваша задача проследить, чтобы ирбис не помер – но эта сволочь на редкость живучая. Просто держите служительниц подальше от него. Ради их же блага.
– Зверь пустоши в стенах обители – к беде, – проворчала Морелла. – Неужели это необходимо? Не лучше сразу казнить отродье? Я думаю…
– Ваша задача – не думать, а выполнить приказ! – процедил мужчина, и его жёлтые волчьи глаза вспыхнули.
– …конечно, – смотрительница покорно склонила голову. – Прошу прощения. Да благословит вас свет Ньяры.
Но не только она считает, что оставить здесь пленённого – дурная затея. До меня доносятся голоса других сестёр обители:
– Это ирбис… Зверь пустоши… Они все убийцы! Воплощённое зло! Мой брат погиб, защищая границы от налётов этих дикарей. Почему мы должны держать его здесь? Кормить! Нам самим едва хватает еды!
“Они называют его злом…” – мысленно подмечаю я. И странное чувство зарождается в груди – смесь удивления и сопричастности.
Он чудовище… Они все это твердят. Кто-то смотрит с настороженным недоверием, кто-то – со злостью и обвинением. И абсолютно все – с ужасом…
Ах, вот как это выглядит со стороны! Я привыкла, что здесь только меня называли злом. Только в меня тыкали пальцем. А теперь про меня забыли, потому что я – “на исправлении”, а здесь – “чудовище во плоти”.
Чудовище, которому, очевидно, плевать, что его считают злом. Судя по взгляду, он желает подтвердить и укрепить это звание, растерзав всех на кровавые ошмётки. И на меня он смотрит так же, как на всех, не зная, что я тоже маленькое зло.
