Кирилл Клеванский
Сердце Дракона. Книга 12
Глава 1035
Пролог второй половины цикла
Огромный тронный зал был пуст и чист. Это сочетание внушало одновременно и трепет перед его величием, и тоску перед тем, как безлюдно оказалось место, где некогда гремели пиры и балы, прославившие дворец столицы Ласкана на все семь империй.
Теперь же единственным звуком, раздающимся среди высоких стен, мраморных плит зеркально гладкого пола, колонн, фонтанов и даже маленьких садов в этом прекрасном зале, был звон шпор капитана кавалерийского корпуса.
В черных, покрытых сажей и копотью доспехах, он не просто выглядел грязным пятном в белоснежном помещении, залитом дневным светом, сочащимся через высокие разноцветные витражи. Он им, по сути, и являлся.
Чеканя шаг, капитан шел к белоснежному трону из благородных пород волшебного мрамора. Слева и справа от кавалериста возвышались ряды фонтанов, в которых уже давно не журчала вода. Их не использовали так долго, что многие из придворных начали задаваться вопросом, а включали ли их вообще хоть когда-нибудь.
Сады, по сути клумбы, огороженные от зала таким же белым металлическим забором, некогда изобилующие плодами, теперь были осыпаны лишь прекрасными, но пустыми цветками.
Собственно, как и весь дворец.
После смерти императора Гридида дворец императорского рода выглядел лишь жалким подобием того, чем он был прежде.
Что, впрочем, не умаляло всей его славы, изящества, монументальности и красоты. Сад сатиров, в центре которого находился дворец, ничем не уступал “Запретному городу” Даанатана.
Хотя повтори это кавалерист вслух, не сносить ему головы.
Регент-мать слишком болезненно относилась к любым сравнениям двух империй. Она ведь помнила те времена, когда Дарнас вообще находился на грани исчезновения. Когда для того, чтобы его разорвали остальные шесть стран, не хватило лишь немного усилий.
И по какой-то насмешке судьбы именно в момент наибольшей слабости восточного соседа появился Морган Бесстрашный.
– Проклятый выродок! – часто повторяла регент-мать. – Его отец принял только два умных решения за все свое правление. Засунуть свой отросток в лоно матери этого выродка, а потом спрятать его от нас в секте Лунного Света! Будь неладны эти пацифисты! Будь неладен весь демонов Дарнас!
И это была чистая правда.
В детстве, когда Моргану не было и шести зим, его отца и мать отправили к праотцам нанятые Ласканом убийцы. Ведь случись война за территории восточного соседа, большая часть их отошла бы именно Ласкану, как обладателю не только самой могущественной армии тех времен и тому, у кого с Дарнасом наибольшая протяженность общей границы.
Империи Чавери и Газаргас (императорский род, которой неустанно повторял, что ведет свой род от великого короля древности Газрангана), также имевшие общую границу с Дарнасом, просто не имели хоть сколько-то соотносительной военной мощи.
Что же до оставшихся трех империй, то они были слишком удалены от Дарнаса, чтобы интересоваться им на тот момент.
Теперь же все, кроме Ласкана, поджимали хвосты и испуганно скулили, видя то, какими безудержными темпами растет сила их северного соседа.
– Регент-мать, – глубоко поклонился кавалерист. – Донесение с фронта.
Женщина с белыми как снег волосами сидела на белоснежном троне и гладила точно такого же белокурого мальчишку.
Флаг Ласкана издревле считался одним из самых противоречивых и необычных. Белое полотно, на котором серебристыми нитями было вышито лишь несколько узоров, складывающихся в символ весеннего равноденствия.
Мальчик, игравший оловянными солдатиками у подножия трона, не обращал ровно никакого внимания на происходящее. Трехлетнее дитя было слишком поглощено своей забавой, чтобы отвлекаться на такие незначительные изменения в белоснежном зале, как появление еще пахнущего порохом капитана кавалерии.
“Трехлетний принц, который даже говорить не умеет. – Кавалерист смотрел на мальчишку, сталкивающего двух солдатиков и что-то бормотавшего себе под нос. – Ходят слухи, что Безумный Генерал в этом возрасте уже тренировался так, что оторопь брала даже бывалых вояк баронства Лидус… Ох, мой император, на кого вы нас оставили”.
– Поднимитесь, капитан Секия, – властно взмахнула рукой императрица.
Она была красива.
Пусть все трудности и перипетии последних веков проложили на ее узком, резко очерченном, как у скульптуры, лице глубокие морщины. Пусть в белых волосах появились серые пряди. Пусть пальцы стали узловаты, а узкая талия слегка оплыла. Но она все еще была одной из самых прекрасных женщин семи империй.
– Регент-мать, – повторила она, продолжая трепать волосы сыну. – Когда-то ко мне обращались “моя императрица” или “ваше императорское величество”. Теперь же я просто регент. Которая вскоре отдаст бразды правления своему сыну.
Капитан Секия, будучи не только поверенным правительницы, но и связующим звеном между регентом и начальником службы внешних дел (читай, гнезда шпионов и убийц, состоящих на службе у короны), прекрасно умел сохранять выдержку и каменное лицо в любых ситуациях.
Но в душе, видя беспомощного мальчишку, которому еще даже оружия в руки не дали, он сомневался в пользе такого воспитания.
Это смертные считали, что ребенок в три года может играть с игрушками, неразборчиво мямлить несколько слов, с трудом соединяя их в предложения, и что лишь к семи годам с него можно хоть что-то спросить.
У адептов все обстояло иначе.
Что же до императорского рода…
– Донесение, – Секия протянул запечатанный пергаментный свиток.
Бывшая императрица, ныне регент, взмахнула кистью – и свиток, вылетев из рук кавалериста, оказался в ее собственных ладонях. Она развернула его и вчиталась.
Узкая, бритвенно-острая улыбка исказила ее лицо, сделав и без того глубокие морщины еще отвратнее.
– Морган… мстительный мальчишка… когда ты еще грудь матери лобзал, я уже таких, как ты, водила вокруг каждого из своих пальцев. – Регент убрала свиток в пространственный артефакт. – Отправь донесение, капитан, принц Дарнаса должен войти в Долину Дельфи. Он обязан закрепиться на нашей мануфактуре, после чего… – улыбка регента, что казалось невозможным, стала еще острее, превратившись почти в оскал хищной птицы, – действуем по плану, капитан Секия. Вскоре мы получим такой рычаг воздействия на Моргана, что все его мелкие интриги перестанут нас волновать.
– Конечно, моя императрица, – поклонился кавалерист.
Регент отвлеклась от созерцания росписи далекого свода. Изогнув правую бровь, она окинула Секию оценивающим взглядом.
– Знаешь, почему спустя столько веков работы тайным агентом короны ты все еще жив, Секия?
– Не могу знать, моя императрица, – не разгибая спины, ответил капитан.
Он знал.
Видят боги и демоны, он знал это лучше, чем кто-либо другой.
– Ты умеешь льстить, Секия… Может, это даже лучшее, что ты научился делать в своей жизни.
И это тоже…
– А теперь, – регент указала в сторону выхода, – отправляйся. Доставь донесение приграничным службам. Флот уже собран, големы тоже. Пусть они не оставят от орочьего отродья ни следа. Я терпела их на границе, но теперь эти звери выполнили свою миссию и позволили Моргану думать, что это он обвел меня вокруг пальца, а не иначе… Больше я в них не нуждаюсь, но… пусть все выглядит так, словно мы не ожидали нападения. И ступай уже – мне надо кормить ребенка.
– Да, регент-мать. – Кавалерист вновь поклонился и, так и находясь в полусогнутом положении, попятился.
Затем, резко развернувшись, он, ускорив шаг, постарался как можно скорее покинуть помещение. Как мужчине, как воину, как человеку, прошедшему многие войны, ему было противно видеть, как мать кормила трехлетнего мальчика – будущего воина – своей грудью.
Секия прекрасно понимал, что, как бы ни закончилась война с Дарнасом, у Ласкана нет будущего…
Что ж, значит, он будет сражаться хотя бы за то настоящее, что осталось у некогда великой империи.
Глава 1036
В деревянной лачуге, пропахшей застарелой мокрой древесиной, собачьей шерстью и чем-то мускусно-приторным, на маленькой софе, заменявшей кровать, лежал мальчик, свернувшись комком под прохудившимся одеялом, сшитым из старого тулупа и каких-то лоскутов.
Губы мальчишки дрожали, он что-то бормотал и морщился. Между бровями пролегала глубокая складка.
Было видно, что ребенку страшно. Страшно настолько сильно, что он, наверное, больше всего в жизни хотел проснуться. Пусть на улице стояла темная полночь, а небо затянули тяжелые зимние тучи. Вьюга заметала снежные лавины, а холод стоял такой, что ставни, заменявшие в доме стекла, промораживало насквозь.
Но, даже несмотря на все это, мальчик хотел бы проснуться. Выбежать на улицу и рухнуть в снег, чтобы мороз и холод заставили его понять, что все, что он увидел, не более чем ночной кошмар.
Но он не мог.
Лишь дрожал, почти скулил, оставаясь в гуще самых жутких видений, которые только может вообразить разум.
– Давай я тебе помогу, маленький храбрец, – прозвучал тихий мягкий голос.
В дальнем конце комнатки, в которой лежал мальчик, еще горела лучина. И свет тлеющего кончика отсеченной щепки вдруг разлился в пространстве ореолом золотого блеска. Он закружился не хуже вьюги, только состоял не изо льда и снега, а из света и пламени.
Огонь вскоре стал простым серым плащом со множеством разноцветных заплаток. Свет – лаптями, а потом и холщовыми штанами с льняной рубахой.
Крепкие, но суховатые руки держали такой же простой саморезный посох. Сначала могло показаться, что его сжимал в руках юноша, но затем становилось видно, как на лбу его пролегают морщины. Как, пусть и немного, впали щеки. Как слегка посерела кожа.
И несмотря на то что прекраснейший лик, которым природа могла одарить мужчину, выглядел так, будто человеку не исполнилось и двадцати пяти весен, он нес на себе все признаки приближающейся старости.
В волосах пепельного цвета уже даже появились белые пряди. А в разноцветных глазах – один голубой, а другой карий – что-то помутнело.
Юноша… мужчина… старец – все в одном. Он слегка ударил посохом о пол, и тут же прямо изнутри досок, как по волшебству, пророс стул.
Волшебник, а таковым он и был, как же иначе, сел рядом с завернутым в одеяло комком.
Он провел руками по волосам ребенка, а затем потянулся и поднял лучину. Лишь недавно та пылала ярче факела, но сейчас вновь едва-едва разгоняла мрак вокруг тлеющим угольком чадящей щепки.
Волшебник с разноцветными глазами двумя пальцами сжал алую, дымящую точку. Движение, которым обычно тушат свечу, должно было погрузить комнату во мрак, но этого не произошло.
Вместо того чтобы потушить огонек, волшебник приподнял его над лучиной. Та еще дымила, но больше уже не тлела. Алая искра, покинув кусочек древесины, зависла на кончиках пальцев волшебника.
– Ну, дружище, как-то ты захирел, – улыбнулся странный визитер.
Будто услышав его слова, огонек несколько раз мигнул. И почему-то это выглядело так, словно он понуро опустил голову и даже попятился. С той лишь разницей, что у искры не было ни головы, ни ног, ни эмоций…
Но волшебника это не волновало.
– Будет тебе, – чуть строже произнес он. – Видишь, какое дело, – он указал на мальчика. И огонек, вновь демонстрируя невозможное, словно слегка повернулся к дрожащему от кошмара. – Поможем ему?
И искра засияла чуть ярче. Как надувший грудь кабацкий задира, уже засучивший рукава перед жаркой дракой.
– Ну ладно, – засмеялся волшебник. – Я тебя понял.
Он поднялся и поставил посох рядом с собой. Тот должен был упасть, но… так и остался в вертикальном положении.
– За работу.
Волшебник вытянул перед собой руку с искрой и произнес несколько слов. Огонек, который был не больше иголочной головки, вдруг вспыхнул ярким пламенем.
Разом осветив всю комнату, не оставив ни единого клочка для тени, сумрака и уж тем более тьмы, он поднялся до самого потолка. Но не обжег ни досок, ни льняных занавесок, ни руки волшебника.
А тот произнес еще несколько слов. И пламя закрутилось, завертелось, пока не превратилось в синюю реку. Та лентой девушки-танцовщицы взвилась в пространство между полом, потолком и дрожащим от страха ребенком.
Волшебник опустил руку в эту реку. Будь она из воды, он немедленно бы начал тонуть. Даже несмотря на то, что ноги его стояли на полу комнаты, а сама река не превышала шириной трех пальцев, он бы в ней утонул, таково было проклятье, которое ограничивало его суть.
Но река, тоньше лезвия бритвы, но глубиной во многие метры, не имела в себе ни капли воды. Лишь горячее синее пламя. Жидкое, но все такое же ярко пылающее.
Изнутри реки огня волшебник достал еще один маленький клочок света. На этот раз не синего или оранжевого, а белого. Совсем как снег, который, почувствовав жар, испуганно убрался подальше за ставни.
Положив белый огонек на руку, волшебник поднес его к губам и прошептал еще несколько слов. Он сложил ладони колодцем, прикрыл разноцветные глаза – перед ним на ладони появился маленький человечек.
Точная копия дрожащего от страха ребенка, только уменьшенная во сто крат.
– Сердцем твоим будет пламя свечи, – прошептал волшебник. – Маленькое и беззащитное, но способное дарить тепло и уют, а при необходимости сжечь все, чего коснется.
Волшебник взмахнул рукой, и река синего огня сжалась до маленькой иголки. В ней вдруг зазвенел детский смех, сопряженный с журчанием материнского и громом отцовского.
– Кто, как не свеча, знает обо всем, что происходит внутри дома. Мечом твоим будет радость родителя и покой дитяти.
Синяя иголка легла в руки маленького белого человечка.
Затем волшебник, все так же держа лилипута на ладони, наклонился над софой. Он провел свободной ладонью над старым самодельным одеялом.
– Какие хорошие люди, – протянул он.
Одеяло еще помнило прикосновение рук отца, который чинил его каждый раз, когда то, окончательно прохудившееся, рвалось от малейшего прикосновения. Тепло материнских пальцев, заботливо подтыкавших его под дитя, еще не покинуло его краев.
Волшебник взял твердые прикосновения отца и сделал из них доспехи для маленького воина, а из теплоты матери – узор из солнечных лучей, сиявших лучиной во вновь начавшей сгущаться тьме.
– Помоги ему, – прошептал напоследок волшебник и опустил ладонь.
Лилипут, комично отсалютовав, спрыгнул на плечо дрожащему мальчику, а потом нырнул в него, словно в реку.
Сначала ничего не происходило, но потом складка между бровями ребенка выровнялась, губа перестали дергаться, а сам он слегка расслабился и даже перевернулся на другой бок.
Дыхание ребенка выровнялось, и он погрузился в спокойный, сладкий сон.
– Запомни, маленький храбрец, – шептал волшебник, гладя ребенка по волосам. – Все, что тебе нужно, чтобы победить свои страхи, уже есть в тебе самом.
С этими словами он взял в руки посох и безо всякой магии, осторожно открыв дверь горницы, направился на улицу. Туда, в холод и мрак, где его уже ждал тот, кому в такой обстановке жилось лучше всего.
Глава 1037
Они стояли друг напротив друга. Высокий, плечистый демон, завернутый в серый хищный плащ. И в данном случае это вовсе не метафора или игра слов – в прорезях накидки действительно виднелись клыки и глаза.
Демон, принявший человеческий облик, носил широкополую шляпу, скрывавшую его лицо. Видно было лишь алый глаз, сверкавший через разрез. В руках он держал кровоточащую алую сферу, а вокруг ног роились черные комки – чьи-то ночные кошмары.
Сейчас они выглядели злыми и даже расстроенными. Но оно и понятно, этой ночью они не дождались появления своего очередного брата.
– Здравствуй, старый враг, – слегка поклонился демон. – Ты выбрал слишком… неприятный способ, чтобы позвать меня на встречу.
Волшебник, который, несмотря на жуткий холод и вьюгу, все так же стоял в своих простых одеждах, лишь прикрыл пепельные волосы с белыми прядями своеобразной седины конусовидной соломенной шляпой.
Развевался за спиной его заплатанный плащ, а к поясу (простой тесемке, подвязавшей штаны) был прикреплен маленький холщовый мешок.
– Эта ночь страшна и без твоих кошмаров, Хельмер. – В голосе волшебника, несмотря на то, что он говорил с самим Хельмером, повелителем ночных кошмаров, древним демоном, эмиссаром самого князя демонов, не было ни тени страха. – Так что я взял на себя смелость немого помочь этому ребенку.
– Никто не вправе мешать моим кошмарам, Эш, – с легким нажимом произнес демон. Алая сфера в его руках вспыхнула кровавым светом, а прорези в плаще хищно зарычали. – Это мое право!
Тени потянулись к ногам волшебника. Холод и мрак сгущались, превращаясь в нечто чужеродное, пугающее и смертельно опасное.
Волшебник, которого назвали Эшем, сохраняя спокойствие, лишь легонько ударил посохом о снег. И в ту же секунду тучи, закрывшие небо, лопнули мыльными пузырями.
И вновь это не было ни метафорой, ни игрой слов – тучи, закрывшие звездный свет, действительно лопнули. И их осколки в виде переливающимися всеми цветами радуги мыльных пузырей понеслись по ветру.
Ночное небо тут же засияло россыпью разбитых драгоценных камней. Но звезды на этот раз не мерцали холодно и безучастно. Они вдруг закружились в хороводах, заплясали жаркими танцами. И свет их вытягивался длинными спицами, потоками дождя, потянувшимися к поляне.
Хельмер поднял взгляд и, запахнувшись в плащ, отошел к единственной тени, которая уцелела под натиском звездного света. Кружок тьмы на белом снегу, который создавала его алая сфера, расширился достаточно, чтобы на нем мог уместиться демон.
– Прошу прощения, мудрец, – нехотя поклонился Хельмер. – Я забылся.
Волшебник вновь ударил посохом о снег, и все исчезло. Замерли звезды. Свет втянулся обратно в бездонную Вселенную, а сама она оказалась скрыта тяжелыми облаками.
– Зачем ты позвал меня, Пепел, мастер почти всех Слов? – тоном, полным официоза, произнес демон.
Волшебник, которого назвали Пеплом, поднял голову к небу.
– Помнишь, однажды ты явился ко мне. Тогда, у реки, которая уже давно пересохла.
– Пересохла из-за того, что ты убил ее духа, – перебил Хельмер. – Чтобы спасти мальчишку… Мне всегда казалось, Эш, что ты питаешь какую-то слабость к маленьким детям мужского пола… И если бы не тот факт, что ты любил Рейку, я бы подумал, что с тобой что-то не так.
Волшебник промолчал.
Хельмер же, вздохнув и покачав головой, уселся на трон из роя своих ночных кошмаров.
– Не понимаю тебя, мудрец. Тогда, десятки эпох назад, когда я встретил тебя, ты был молод и слаб. Ученик Ху’Чина Синего Пламеня, мастер тысячи Слов… первый убийца Ана’Бри… одержимый грехами прошлого, Кровавый Генерал… Ты победил Реккера, спас принцессу, украл ее первый поцелуй и отправился вместе с Рейкой за Великое море, чтобы понять, что лишь приплыл в то место, где сейчас находится Ласкан.
– Я знаю свою историю, Хельмер, – прошептал Пепел. – Так же, как знаю и твою.
– И что с того, что ты ее знаешь? – развел руками демон, при этом алая сфера все так же зависала напротив его груди. – Ты знаешь многое, Пепел. Ты пережил всех, кто еще помнил твое время… Одолел того мага, который умел превращать иллюзии в реальность… Ты сильнейший и старейший из бессмертных. С легкостью, стоит лишь пожелать, ты бы мог стать богом и подняться на Седьмое Небо, но… все так же живешь в мире смертных. Я одного не понимаю – зачем?
Волшебник пожал плечами.
– Я люблю, когда звезды светят над моей головой, а не под моими ногами, – уклончиво ответил он, а затем добавил каким-то придурковатым, насмешливым тоном: – К тому же смертные девушки более сговорчивы, чем богини.
– Опомнись, ирод, ты затащил в постель богиню любви вместе с ее дочерью… Одновременно!
– Чести ради, я не знал, что они родственницы.
Спустя мгновение оба – и демон, и волшебник – засмеялись. А потом на поляне вновь повисла тишина.
– Сколько эпох мы уже сражаемся с тобой, Хельмер?
– Много, старый враг. Может, даже слишком много… Иногда я уже сам не понимаю, враждуем мы или дружим.
– Не всех…
– Что? – дернулся Хельмер.
– Ты сказал, что я пережил всех, – повторил волшебник. – Но это не так… Может, я не покидаю мира смертных, потому что единственный, кто остался из моего прошлого, – это ты, Хельмер, повелитель ночных кошмаров. Ты единственный, кто помнит времена, когда я путешествовал с отрядом “Бродячих пней”. Когда мы остановили ваш Парад Демонов.
Хельмер замолчал.
– Мне нравилась Мери, – наконец произнес он. – Единственная из всей вашей братии. Мери Березка, она была горячей дамой. Жаль, я так и не смог ее совратить.
– Ты ее убил.
– Не своими руками, но не буду этого отрицать. Кровь каждого из “Бродячих пней”, так или иначе, на моих руках… кроме твоей, мудрец. Полукровка союза человеческой ведьмы и принца ифритов, огненных фейри. Ты оказался мне не по зубам. Старая Гвелл хорошо тебя спрятала, когда ты был маленьким, а потом…
И вновь повисла тишина. Тяжелая и гнетущая. Завывал ветер, он гнал снег и осыпал плечи говорящих острыми льдинками. Человек, который помнил столь древние времена, что император драконов казался ему несчастным ребенком. И демон, который существовал еще до того, как появился на свет мудрец, узнавший почти все Слова.
– Давай сразимся, Хельмер, – неожиданно произнес волшебник. – Сразимся в последний раз. Без хитростей и уловок. Без трюков и обманов. Сразимся так, как сразились бы, если бы встретились вновь – десятки эпох назад на берегу реки, ночью, когда я убил ее духа.
Хельмер ответил не сразу.
– И зачем мне это? Я знаю, что ты победишь меня, мудрец. Проклятье, ты победишь любого, кроме разве что моего мастера, королевы фейри и Яшмового Императора. Так что зачем мне соглашаться на заведомый проигрыш и смерть?
– Потому что если нет, то я вновь, как и прежде, как сотни раз прежде, остановлю Парад Демонов. И ты вновь останешься ни с чем.
– Сколько твоей душе, мудрец, угодно, – пожал плечами Хельмер. – Посмотри на себя, Эш, ты стареешь. Ты отказываешься стать богом, и потому твоя смертная оболочка постепенно умирает. Твоя душа крепнет. Твоя сила лишь растет. Но, даже если бессмертный не подвластен времени, все мы подчиняемся костлявой леди. Твое тело умирает. Я же вечен. И однажды ты либо станешь богом и больше не сможешь вмешиваться в мои планы, либо умрешь.
– Разве в этом есть честь? Разве есть честь в том, чтобы выждать, пока твой враг умрет?
– Честь, – едва ли не сплюнул Хельмер. – Байка для юных глупцов. Когда ты умрешь, Пепел, я одержу победу. Мне нет смысла сражаться с тобой сейчас, чтобы умереть.
– Если захочу, я проживу еще сотни эпох.
– Хоть тысячи, – пожал плечами Хельмер. – Я проживу дольше. Я проживу вечность… Хотя мы оба знаем, что твои дни сочтены, мудрец. Твоя смерть куда ближе, чем сотни эпох. Она куда ближе, чем жалкая тысяча лет.
Волшебник промолчал…
– Так что я спрошу еще раз – зачем ты позвал меня, мудрец? Зачем нарушил мое право и убил мой кошмар?
И Пепел, что неожиданно, вдруг просто вздохнул и тяжело оперся на свой посох.
– Кто знает… – протянул он. – Может, я просто хотел поговорить со старым врагом… или старым другом… В конце концов, в эту ночь погибнет твой протеже, и, может, я и не доживу до Парада Демонов, но хотя бы в этот раз ты вновь останешься ни с чем.
Хельмер сначала засмеялся, а затем, резко опомнившись, протянул ладонь. На нее запрыгнул комочек ночного кошмара и что-то пропищал на ухо своему хозяину.
– Что ты сделал?! – резко подскочил на ноги Хельмер. – Что ты сделал, маг?!
Демон попытался было нырнуть в тень, но не смог. Снег, на котором он стоял, вдруг вспыхнул белым пламенем.
Исчезла поляна, пропали тучи.
Волшебник и демон стояли посреди бескрайнего мрака, который ударами меча прореживал свет разноцветных звезд.
– Эта темница, Хельмер, – произнес волшебник. – Она простоит неразрушимой всего одну ночь. Ты пришел в нее по своей воле. Но уйти сможешь лишь тогда, когда падут ее стены. И даже со всей твоей силой тебе ее не разрушить.
– Что ты сделал, проклятый полукровка?!
– Свел двух вестников вместе, – ответил Пепел. – И наверное, подписал собственный смертный приговор.
После этого волшебник шагнул в свет одной из звезд. Разъяренный демон, рыча и сыпля проклятьями, остался стоять в одиночестве посреди темницы, созданной величайшим волшебником из когда-либо живущих.
Тем, кто знал ровно столько же волшебных, истинных Слов, сколько знали королевы фейри, князь демонов и Яшмовый Император.
Он знал их все.
Вернее, почти все.
Лишь одно все так же оставалось сокрытым.
