Кирилл Шапкин
Отель
Из окружающего меня липкого тумана возникли крепкие руки, обхватили мое тело и с такой силой встряхнули, что обруч на голове с треском лопнул. Удушающая пелена развеялась потоками свежего воздуха.
Сторож тяжело дышал, склонившись надо мной. Я в полубреду объяснил ему причину беспокойства – тот странно на меня посмотрел, смерил взглядом и молча направился к сараю. Я как во сне, не задумываясь, последовал за ним.
Сторож дернул замок. Из-под осипший двери выскочил заяц, который помчался наутек прямиком к отелю. Крепкий, полноватый мужчина зашел внутрь, вытащил из сарая керосиновую лампу и начал заливать туда топливо, нечленораздельно бормоча и охая. Я остался стоять снаружи.
На черных квадратных окнах играли призрачные блики. Особняк, затаив дыхание, наблюдал за двумя приближающимися фигурками. Глухой рыжий огонек в правой руке сторожа молчаливо освещал нам путь. Небо затянулось странной пурпурной дымкой, луна словно ощерилась и вскоре приобрела багровый оттенок. Присущий мне страх исчез наподобие того, как умолкает ветер перед грядущей бурей. Тьма сомкнулось над нами полукольцом, указывая единственную дорогу. Посторонние звуки пропали, и теперь я отчетливо слышал лязг болтающейся ручки светильника, шелест собственной одежды и скрип сапог сторожа. Всем звукам в унисон вторило далекое мутное эхо. В свете лампы сторож казался старше: его щеки обвисли, глаза глубже запали в глазницы, нос потерял свой пунцовый окрас.
Мы поднялись по ступенькам и вступили на террасу. Гладкий каменный пол был вымощен мозаикой. Сторож был ничуть не удивлен огромным сугробам, окаймляющим балюстраду. Я решил, что он знает о происходящих странностях в этом отеле, но заговорить об этом вслух я не отважился: что-то в выражении его лица меня насторожило.
Мы толкнули тяжелую дверь и вошли внутрь. На лестничной площадке всюду горел неестественно яркий и резкий свет. Сторож опустил светильник и посмотрел на кучу разбросанных осколков в огромной блеклой луже посреди этажа. Мы одновременно подняли головы. На лоб приземлилась капля, и я часто заморгал. Сторож стал подниматься вверх по отвесным ступеням (и ведь раньше они не были настолько неестественно высокими). Его лицо было озабочено стекающей по стенам воде. Должно быть, он решил, что я именно поэтому его позвал, – из-за лопнувших водоносных труб.
Хлюпающие сапоги сторожа издавали странные звуки, словно кто-то кашлял. Обо мне он, казалось, забыл и теперь шел далеко впереди, шмыгая вновь порозовевшим носом.
Где-то наверху скрипнула дверь, и все погрузилось в тягучую, густую тишину. Только стук капель воды об поручни плотным эхом разносился по бездушному отелю. Этажи погрузились в кроваво-алый мрак. Частички пыли мерно парили в рассекающих темноту огненно-красных полосах лунного света. Стены необычно сверкали и словно ожили. Я приблизил руку и прикоснулся к склизкой, вязкой эссенции – она со всех сторон стекала по стенам к моим ногам. Леденящий холод пробежал по спине. Я вдруг почувствовал, как воля стремительно покидала мое тело. Ноги подогнулись в коленях, и я упал в промозглую серую жижу. Вновь появившийся обруч сомкнулся на моей голове и начал давить на череп, приручая мой рассудок. Обхватив голову, я стал рвать на себе волосы в попытке сорвать с себя непрошеного паразита.
По дому прокатилась вибрация устрашающей мощности. Стекла окон потрескались и лопнули, разлетевшись в щепки. Искрящиеся в алых лучах осколки зависли в воздухе. Кругом опускался липкий черный туман. Мое тело ослабло и обмякло, я припал к железным прутьям перил. Мрак вокруг меня словно забурлил и запенился. Теперь сами стены начали сползать, обнажая свою истинную личину. Я ощущал, как плавилось мое лицо, я начал задыхаться в удушливой багровой тьме. Откуда-то издалека, словно из спрятанного от меня мира «живых», до моего слуха донесся чей-то, будто режущий воздух ножом, пронзительный крик (неужели это был голос сторожа?). Я прирос к каменному полу, безотчетно начал становиться частью этого жуткого особняка.
Мне показалось, что я на мгновение перестал существовать. Обруч настолько крепко сдавливал череп, что я физически ощущал хруст собственных костей. В ушах стоял гулкий звон. Воля меня бросила, оставив после себя зияющую бездну. В освободившееся пространство незамедлительно вторгся мертвый туман. В момент, когда он ко мне резко прикоснулся, я узнал правду о себе. Я понял, что всегда стремился избежать распростертых лап смерти, но теперь, очутившись в этих цепких когтях, мне было страшно возвращаться к горькой жизни, ибо мой отказ от нее избавлял и освобождал меня от всей боли, от всех предрассудков.
Теперь я – часть мертвого. Я слился со стенами, с темнотой, с кровавой луной, став частью беспроглядного, но такого опьяняющего и сладкого тумана, прощающего мне все те глупости, что я успел натворить за жизнь.
Теплый предрассветный солнечный луч коснулся моего влажного лба – за мной гнался день, обгоняющий ночь. Нет, не бывать этому! Не надо погонь, не надо преследования! Это было мое добровольное решение – потушить себя в этом холодном тумане.
Склизкая субстанция наполнила всего меня изнутри, и теперь начала густыми серыми комками выползать изо рта. Влажная лестница зашевелилась, затрещала и начала уносить меня далеко в глубокую черную пропасть, в самые недра земли. Теперь и все предметы вслед за мной отказались от своего примитивного и жалкого существования и приобрели свое абсолютное бессмысленное значения – у них пропали присущие им цвета, формы, запахи. Молекулы рассыпались на атомы, а те, ярко вспыхнув, оставили после себя лишь тьму. Вместе с ними начал исчезать и я, так как сам состоял из безжизненных кусков материи. И я, следуя их примеру, потерял свою форму, я прогнал из себя жизнь. Теперь все стало проще, я сам – тупой, безмозглый слизняк, одноклеточный организм. Однако не все оказалось таким волшебным, каким прикидывалось на первый взгляд, ибо я вновь ощутил накатывающий, как снежный ком, и пожирающий мою иссохшую душу страх. Перед моим взором стоит в своем величии неподвластная ничему и никому вечная заледенелая чернота, дует в лицо равнодушный вакуум. Я отказался от мыслей, желаний и тревог, чтобы увидеть НИЧТО.
