Кирилл Шапкин
Отель
НИЧТО беспечно и легкомысленно отобрало мою волю, но не освободило от страха, не укрыло меня от стылого дыхания пустоты. Нет, я больше не хотел идти сюда. Здесь холодно и зябко, мне нечем здесь дышать! Я был не готов бесцельно слоняться по пустотам без надежды. Я лишь хотел спрятаться тут, переждать жизнь, но не желал бояться того, что могу навечно потерять собственные мысли, ведь в этой пустоте, в этом неподвластном разуму НИЧТО не существовало даже понятия «мыслить». Здесь навсегда пропадали в бездонной пропасти душа и разум, тут стирался сам человек. Здесь ничто больше не теряло смысла, и ничто больше его не приобретало.
Тьму вдруг вновь начали прорезать тонкие солнечные лучи. В однородном мраке они освещали кривую, ухабистую дорогу. На коленях, весь содрогаясь и плача, я двинулся по ней. Не понимаю, откуда у меня появились силы ползти. Казалось, что сердце обратилось неукротимым пламенем, которое ЖЕЛАЛО гореть. Новое чувство озарило мое сознание и начало неумолимо возвращать мне волю и тело. Я больше не ощущал собственного лица. Его буквально расплавило до такой степени, что я не мог нащупать выпуклости на месте носа. На глаза опустились тяжелые веки, которые мешали видеть путь. Я прикоснулся к горячей груди, и там под ребрами неумолимо выстукивала марш жизнь. Обруч сполз с расплавленной кожи на плечо и свалился во мрак позади.
Вдруг белый заяц вынырнул из черного пространства и побежал по дороге. Его мех сверкал золотом в нежных солнечных лучах, и мне было проще ориентироваться. Я понял, что ползу вверх по спирали. Колени сильно кровоточили. Пальцы рук были стерты до такой степени, что проступали кости.
Впереди показалась высокая дверь, ведущая в мой номер. Тут я заметил, что очутился на песчаном берегу моря. Вода ласково захлестывала меня пенистыми волнами, розоватые гребни обрушивались на расцарапанную спину. Теплая пена бурлила и залечивала раны. Я, наконец, выпрямился и побежал прямиком на дверь. На мраморном небе ярко сияли одновременно рыжее солнце и алая луна. Дверь неустанно приближалась. Зайца больше нигде не было видно. Я бежал и чувствовал свободу в душе. Легкий бриз обдувал некое подобие моего лица. Горячий песок приятно обжигал пятки. Высоко в небе пронеслась стая пестрых птиц.
Жизнь вновь наполнила себя смыслом и образами. Каждый камешек под моими ногами, каждая песчинка вновь обрели свою роль в этом мире. Но именно в этот момент я осознал всю свою ничтожность и глупость. Именно я придавал смысл всем окружающим меня объектам. Только я ощущал лучи ослепительного солнца, легкое прикосновение ветра, лишь я различал звуки разбивающихся о берег волн.
Песок начал затягивать ноги. Я остановился рядом с дверью. Пальцы чуть не дотягивалась до выступающей ручки. Мне не хотелось возвращаться обратно в жуткую пустоту, но и здесь я не чувствовал себя целостным и законченным. Я вновь падал куда-то в глубокий колодец, мысли окутывало голубой дымкой.
Всюду кипела жизнь, обливаясь соком свободы. Моя личность распалась на два независимых обломка, которые стремились перетянуть на свою сторону принадлежащий мне разум. Я не хотел принимать выдуманную для меня шаблонную реальность. Мне захотелось крушить и ломать, я впал в слепое отчаяние. Появилась ненависть ко всему. Я хотел освободиться от всего и перестать быть поневоле частью не значащих для меня вещей. Я желал обрести личное понимание происходящих процессов, по-своему чувствовать и видеть.
Возникло желание вырваться из вязкого желе собственной придуманной реальности. Вены на руках вздыбились, жуткой вопль вырвался из груди. По животу текла бежевая жижа. Я плавился и вскоре должен был исчезнуть, но мне больше не хотелось возвращаться обратно в НИЧТО. Теперь я навсегда решил, что буду бороться со всем тем, что диктует мне правила, что отбирает мою независимость и захватывает мои мысли. Я, как змея в пустыне, отчаянно выкручивался и изворачивался под знойным солнцем и призрачной луной. Зыбучий песок затягивал меня в свое мертвое царство, однако мои ноги тут же налились необычайной силой. Кулаком правой руки я образовал дыру в двери. Сердце бешено стучало. Я с силой дернул ручку, но та не поддалась. Я с трудом выполз из золотистого омута, весь украшенный сверкающими белоснежными песчинками, взял разбег и, как можно быстрее переставляя ноги, побежал. Песок больше не обжигал мне ноги, ибо я парил над ним, рассекая раскаленный добела воздух.
Наконец дверь слетела с петель и с грохотом упала на грубый зеленый ковер, – а вместе с ней повалился плашмя на пол и я. Подняв тяжелую голову и всматриваясь сквозь поднявшуюся пыль, я понял, что нахожусь в своей комнате. Солнце давно сияло высоко над горизонтом и теперь слепило мне глаза. Черное пальто, надетое на мне, было мокро и разодрано в клочья. В камине лежали холодные, обуглившиеся черные угольки. Издали на меня смотрел своим единственным глазом белый циферблат с часовой стрелкой на девяти. На плечи навалилась невыносимая усталость. Мои ослабленные руки сотрясались от судорог, перед глазами кружилась и плыла кровать. Я дополз до ее высоких ножек и облокотился на край, положив голову на мягкое одеяло. Приятная, сладкая слабость неуклюже расползалась по телу.
