Кирилл Шатилов
Многоликий странник
– Вита Олак.
– Да.
– Вы не знаете точно, сколько сейчас в Пограничье наших застав?
Олак глянул вниз на неловко скакавшего чуть позади юношу и ответил не сразу.
– Десяток.
Похоже, собеседника такой ответ не удовлетворил.
– Это значит десять или двенадцать? Или больше? Я потому и спрашиваю, что мне хотелось бы знать наверняка.
– Девять. Если не считать той, откуда ты бежал.
Он заметил, как лихорадочно вспыхнули щеки Хейзита, и скрыл усмешку.
С одной стороны, ему совершенно не нравилась ситуация, в которой он оказался, будучи приставленным к желторотому мальчишке, все заслуги которого сводились к тому, что он придумал вместо горшков печь из глины камни. С другой же, Олак всегда питал невольную симпатию к самостоятельным и настойчивым ребятам возраста этого подмастерья. Ему всегда хотелось, чтобы таким же самостоятельным в принятии решений и настойчивым в их осуществлении был его собственный не рожденный сын. Который сейчас мог бы быть приблизительно того же возраста, что и этот парень, неумело дергающий за узду своего низкорослого конягу и обиженно отворачивающий взгляд.
Что ж, девять застав да еще одна, думал между тем Хейзит, это не так страшно, как он предполагал. Почему-то он раньше считал, что застав не один, а по меньшей мере два десятка. Правда, это означало и то, что на самом деле и вабонов там служит в два раза меньше, чем ему бы хотелось. Но зато превратить их из поленниц дров в настоящие крепости, неподвластные свирепому огню, будет в два раза проще. И быстрее. Он потрогал рукой притороченный к седлу мешок. Увы, построить из таких мелких камней замок со стенами и главной башней – работа далеко не одного дня. Может, попробовать сделать их больше по размеру? С какой стати он должен привязываться к какому-то старому ящику только потому, что тот послужил ему первой формой? Почему бы не слепить лиг’бурн раза в четыре больше? Отвлекшись на Олака, который в это время поздоровался с несколькими прохожими, Хейзит вернулся к своим прикидкам и понял, что ошибается. Большие камни гораздо менее удобны при строительстве, а кроме того, их обжиг в печи займет значительно больше времени, чем обжиг в четыре раза меньших. Время! Хорошо бы знать наперед, сколько его у них осталось.
Тут он увидел ту, о которой уже забыл и мечтать. Шагах в тридцати впереди из-под сени раскидистого дуба навстречу им гордой поступью вышел статный конь, заботливо укрытый серой попоной, изрезанной перекрестиями желтых полос. Верхом на нем, изящно уворачиваясь от веток, покачивалась кареглазая незнакомка с каштановыми волосами, собранными на затылке в хвост ниже плеч и длинными голыми ногами, загар которых подчеркивали светлые ско из мягкой кожи и расшитые бисером. Сегодня на ней была тонкая кожаная безрукавка, затянутая впереди крест-накрест тесьмой так туго, что сквозь нее проступали упругие очертания груди, и такая же кожаная юбка, в которой едва ли какая наездница осмелилась взобраться на лошадь вообще, а тем более сесть без седла верхом. Кроме красоты и уверенности во взгляде, у девушки не было ни седла, ни оружия, ни провожатых.
Хейзит, как зачарованный, смотрел на приближающуюся незнакомку и в очередной раз понятия не имел, что же ему делать. Он так давно ждал этой встречи, так часто ее себе представлял, что сейчас совершенно растерялся, не зная, как привлечь внимание девушки. В мечтах он с легкостью рисовал улыбку на ее прекрасном лице в ответ на его учтивое, но сдержанное приветствие, и заинтересованный взгляд вполоборота, когда они поравняются друг с другом, и ей захочется остановить его каким-нибудь ласковым словом. Мечты сбылись слишком быстро. Настолько быстро, что он не успел даже обзавестись достойным конем. Нет, чего греха таить, если бы не щедрый подарок Локлана, могло бы получиться еще хуже, но уж в больно невыгодном свете предстает он сейчас на фоне стройного рысака этого слуги. На которого она, кстати, точнее, совсем не кстати, смотрит во все глаза. Совершенно не обращая внимания на него, на Хейзита. Что она в нем такого нашла? Ведь он же ей, пожалуй, разве что в отцы годится. Она даже натянула уздечку и ждет, пока они ни подъедут. Да что, собственно, происходит?
– Что ты здесь делаешь, Орелия?
Орелия! Чудо зовут Орелия! Откуда только этот Олак, который и из замка-то не выходит, знает ее имя? И почему позволяет себе говорить с ней в таком тоне?
– Извини. – Девушка чуть жеманно наклонила голову к плечу и вздохнула. – Я устала сидеть одна взаперти, вот и решила прогуляться. Ты ведь хотел вернуться еще вчера. Почему не пришел?
– Не смог. – У Олака на лице застыло такое выражение, будто у него заныл зуб. – Давай лучше поговорим об этом дома. Сегодня я постараюсь быть к ужину. Обещаю.
В голове Хейзита на протяжении их короткой словесной перепалки происходила бешеная чехарда мыслей. Ему казалось, что он стал невольным свидетелем семейной ссоры. При этом он никак не мог себе представить, чтобы у такой неприступной красавицы в таком юном возрасте уже была своя семья, и уж тем более – чтобы семьей этой оказался Олак, совершенно невзрачный да к тому же весьма пожилой для этой роли. Орелия жила не за стенами замка. Значит, у них дом где-то здесь, в Вайла’туне. Но если до сих пор Олак был все время при Локлане, когда же им удается видеться? Тэвил! Неужто она ему еще и ужин готовит?
– А могу я спросить, куда направляетесь вы? – Девушка впервые перевела взгляд на Хейзита и едва заметно кивнула.
– Я не представил тебе моего спутника, – неохотно спохватился Олак. – Познакомься, его зовут Хейзит. Он строитель. Хейзит – это, как я уже сказал, Орелия, моя дочь.
Он явно хотел что-то добавить, но передумал и тронул поводья. Еще только не хватало, чтобы посторонние люди видели его смущение. Пусть думают, что он, как и большинство отцов, строг к своему чаду и не делает поблажек на юный возраст. Тем более девушке не престало разгуливать одной где ни попадя. Давно бы уж обзавелась подругами и коротала время с ними вместо того, чтобы развеивать скуку, наводя своим видом смущение на чтящих приличия вабонов. Кто только научил ее так одеваться? И чему вообще учили ее в этой дурацкой Обители?
– Мне кажется, я уже вас где-то встречала, – говорила тем временем Орелия, обращаясь к замешкавшемуся от изумления Хейзиту. – Вы случайно не были давеча вечером на эфен’моте у Аноры, дочери Скирлоха?
– Нет. – Хейзит отказывался что-либо понимать.
Зато Олак понял ее даже слишком хорошо.
Скирлох слыл самым богатым торговцем, владевшим чуть ли не половиной лавок на рыночной площади. Поговаривали, что он имеет долю не только в продаже многих товаров, но и в их непосредственном производстве, поскольку в свое время удачно суживал силфуры и виноделам, и пекарям, и прядильщикам. Последнее обстоятельство связывало его некоторым образом с Обителью Матерей, однако о подробностях можно было лишь догадываться. Легче сказать, чем Скирлох не промышлял: воровством и продажей оружия. Во всем остальном, он, скорее всего, имел свой интерес. Дочь Скирлоха, Анора, не отличалась, насколько помнил Олак, внешней привлекательностью, однако ее юный возраст и толстый кошель отца способствовали тому, что от женихов самых разных мастей не было отбоя. А где женихи, там и скандалы. Не проходило дня, чтобы до замка не долетали слухи об очередном избраннике Аноры, который к вечеру уже отвергался и заменялся другим, причем не всегда таким же богатым или знатным. Больше остальных Анору любили сплетницы, любили, разумеется, за то, что она без конца давала им почву для споров и пересуд. Нет смысла упоминать, что, несмотря на сугубо мирное занятие и незатейливую родословную, Скирлох вот уже несколько зим как был причислен росчерком пера Ракли к сонму эделей со всеми причитающимися правами и регалиями.
– Хейзит – строитель, как я уже сказал, и занят важным делом, а не шляется по всяким эфен’мотам, – неожиданно резко повысил голос Олак. – Я рад, что у тебя появляются знакомые, Орелия, но хорошо бы их количество переходило в качество.
– Анора – моя единственная подруга, отец, – обиделась девушка, вмиг забыв о Хейзите. – Что плохого в том, что я бываю у нее дома? Ее отца знают в Обители Матерей, так что у нас с ней есть общие знакомые, и нам есть, о чем поговорить. Разве не ты был против, чтобы я целыми днями сидела дома? Тем более, что ты сам не приходишь. Даже когда обещаешь.
– Хорошо, не будем сейчас спорить. Отправляйся домой и жди меня там. Сегодня я наверняка приду. Договорились?
– Договорились, – улыбнулась девушка, ударяя пятками в бока лошади. – До свиданья, строитель Хейзит. Но-о-о, Эрнан, трогай!
Вежливые слова застряли у Хейзита в горле. Будучи не в силах оторвать взгляда от сильных ног наездницы, он до слез закашлялся, а когда успокоился и протер глаза, ее гордый хвостик покачивался в такт лошадиному уже в недосягаемом отдалении. Когда он нагнал Олака, тот что-то невразумительно бубнил себе под нос. Слов Хейзит не разобрал, однако приставать с распиравшими его расспросами не решился.
Даже когда ему приходилось спасаться бегством по подземному тоннелю из горящей от вражеских стрел заставы, Хейзит не чувствовал себя настолько растерянным, если не сказать ошарашенным. Тогда он хоть понимал, что происходит. Сейчас же он не понимал ровным счетом ничего. Эта встреча, эти загорелые ноги, этот взгляд из-под длинных ресниц, эта наклоненная к плечу головка, этот конь, судьбе которого мог позавидовать любой мало-мальски взрослый юноша, необъяснимая строгость отца, да и кого, этого вечно замкнутого Олака, о котором подумаешь последним, что у него вообще может быть семья, а тем более такая удивительная дочь, внешне неприступная и гордая, а в действительности самая обыкновенная, нет, конечно, не обыкновенная, но умеющая улыбаться, разговаривать и смотреть, и как смотреть! Неужели она запомнит его имя? Тэвил, она даже его уже один раз произнесла! Кто бы мог подумать, что все так обернется! Что же теперь будет? Что делать? Орелия!
– Что такое эфен’мот? – поинтересовался он, заметив, что Олак снова замолчал.
– А? Эфен’мот? Рад, что ты не знаешь, парень. – Олак привстал на стременах, что-то выглядывая по сторонам. – Трата времени. Совершенно впустую. Но очень любимая нынче молодыми эделями затея. Тебе, надеюсь, этого не понять.
– Судя по названию, это что-то вроде вечеринки?
– Что-то вроде. Музыка, вино, ветреные знакомства, опять вино – и так с вечера до утра. Некоторые дураки считают, что это замечательный способ для молодежи встречаться и находить себе пару. Эдели должны дружить с эделями. Чушь! Как будто тот же Скирлох всегда им был! Ну да хватить об этом, – оборвал он себя на полуслове. – Разболтался я с тобой. Ты не видишь башни этого Томлина? Сдается мне, что мы ее проехали.
Вскоре выяснилось, что страхи его были напрасны. Дом доверенного ростовщика Локлана невозможно было не заметить. Напротив его сада дубы расступались, и прямо с дороги открывался вид на деревянные, кованые железом высокие ворота, перед которыми – чего только ни увидишь в этой части Малого Вайла’туна – чинно прохаживался самый настоящий эльгяр в доспехах и полном вооружении. Завидев гостей, он остановился, на всякий случай опустил руку на шишак длинного меча и приготовился задавать вопросы. Однако, узнав в одном из новоприбывших Олака, молча поклонился, постучал условным стуком в ворота и отступил в сторону. Ворота лязгнули и стали неторопливо открываться. Хейзит смекнул, что стражами Томлин обзавелся в достатке: было кому и на часах стоять, и ворота отпирать, и неизвестно что еще делать.
Они проехали прямо во двор, который представлял собой словно перенесенный сюда участок Пограничья – вековые деревья, кусты диких орехов и ягод, пение невидимых птиц в густых кронах – только отдаленное журчание обводного канала возвращало из лесной чащи к реальности Вайла’туна. Через лес вилась узкая тропа, выложенная речной галькой, приветливо шуршащей под копытами лошадей.
Хейзит справедливо заметил, что сегодня выдался день сплошных чудес и приятных неожиданностей, и решил ничему не удивляться.
Преодолев оказавшуюся не слишком широкой полосу леса, они вышли к подножью пологого, поросшего полевыми цветами холма, на вершине которого и возвышалась заветная башня, вернее, бревенчатый дом скругленной формы, поднимающийся аж на три высоких этажа. К дому примыкало несколько пристроек, образовывавших нечто вроде подковы, в середине которой располагалась маленькая площадь, заставленная красивыми клумбами и увенчанная луковицей домашней беоры.
Не успел Хейзит спешиться, как поводья его коня уже подхватили руки расторопного конюха, встретившего Олака поклонами и пожеланиями доброго здравия.
Появившаяся на пороге башни женщина в длинном красном платье и желтом платке на плечах, дождалась, пока они подойдут и сдержанно предложила располагаться в глубоких креслах, которыми была уставлена просторная зала первого этажа.
Несмотря на довольно теплый день, в камине, украшенном старинной резьбой, потрескивал огонь.
Хейзит послушно сел, тогда как Олак остался прохаживаться вдоль стен, изучая развешанные повсюду охотничьи трофеи. Женщина тихо удалилась вверх по винтовой лестнице докладывать о приезде гостей.
– Вероятно, тут бывает немало посетителей, – предположил Хейзит, имея в виду неоправданно большое количество кресел. – Можно было бы целую харчевню открыть.
Олак готов был ответить, но находился слишком далеко от собеседника, чтобы не повышать голоса. А поскольку он не хотел, чтобы кто-то из хозяев услышал его мнение по этому поводу, промолчал и осторожно погладил пушистую шерстку на морде равнодушно взиравшей со стены остроухой рыси.
– Надеюсь, я не заставил вас слишком долго ждать?
Вопреки ожиданиям, Томлин появился не на лестнице, а вышел из-за неприметной двери сбоку от камина. Хейзит отметил, что он довольно высок ростом, но при этом узкоплеч и сутул. Единственной отличительной особенностью на его невзрачном лице был длинный нос с горбинкой, делавшей Томлина похожим сразу на несколько развешенных здесь же чучел птиц с острыми клювами. В глаза бросалась надетая прямо поверх дорогого зеленого камзола блестящая серебряная кольчуга, красноречиво свидетельствовавшая о том, что хозяин даже дома не позволяет себе пренебрегать безопасностью и забывать о бдительности. Если только он недавно не вернулся с охоты или, напротив, не собирался отправиться в путь. Это было тем более вероятно, что вместе с ним в залу вышел низкорослый, почти как карлик, но широкоплечий виггер одетый по-походному и с увесистой дубинкой за поясом. Хейзит подумал, что это, должно быть, кто-нибудь из внутренней охраны, однако бравый карлик, дружески кивнув новым гостям, пожал Томлину руку, сунул за пазуху многозначительно позвякивающий мешочек и широким шагом направился к выходу.
Звали его Тэрл, и был он аолом, то есть старейшиной в одной из деревень Большого Вайла’туна. Несмотря на жизнь в далеком, по меркам здешней публики, захолустье, он сразу же узнал оруженосца Локлана, хотя и не смог вспомнить его имени. Второго гостя он видел впервые и потому специально замешкался в дверях, чтобы услышать как его представят.
– Уже покидаете нас? – махнул ему с противоположной стороны двора улыбчивый конюх.
Делать было нечего. Не стоять же на пороге до скончания века. Имена есть у каждого, но это отнюдь не означает, что он, Тэрл, обязан знать их все. Правда, может, Рикер подскажет.
Оглянувшись в последний раз на хозяина дома, который уже завел беседу с новыми посетителями, Тэрл зашагал через двор к конюшне. Заветный мешочек приятно оттягивал шею.
– Вот ваша коняга, в целости и сохранности, – приговаривал Рикер, выводя из стойла грозно фыркающего большими ноздрями каурого красавца по кличке Стервец. – Я ему, с вашего позволения, чуток подпругу ослабил, а то так и до крови натереть недолго.
Тэрл изловчился и, прежде чем забрать поводья, заглянул за спину конюху, чтобы увидеть хотя бы лошадей, на которых пожаловали сюда эти люди из замка. Пегий явно принадлежал Олаку. Да, ну конечно же, оруженосца Локлана звали Олаком! Рядом с ним бил копытом землю и опасливо обнюхивал сено гнедой тяжеловоз, каких особенно ценили в деревнях. Интересно, какого рожна люди Локлана пересаживаются на подобных, с позволения сказать, рысаков?
– Благодарствую, Рикер. Ты ведь знаешь, что я всегда готов следовать твоим советам по части женщин и лошадей.
Конюх показал желтые зубы и самодовольно хрюкнул.
– Ты, случаем, не знаешь, кто это там к твоему пожаловал?
– Ясное дело – Олак. За деньгами, небось. Давненько он к нам не захаживал. Как и вы, вита Тэрл.
– А с ним кто? – Тэрл поймал стремя, с трудом задрал ногу, уцепился обеими руками за седло, крякнул от натуги, но в конце концов подтянулся и сел верхом, поправляя чуть не вывалившуюся из-за пояса дубинку.
– Да кто их там разберет! – отмахнулся Рикер. – Первый раз у нас вижу. Должно быть, из новых работников. Народ как про шеважа заслышал, так о денежках своих вспомнил, укрепляться да отстраиваться поспешает. Вы-то часом их не встречали?
– Это кого, дикарей что ли? – С высоты Стервеца Тэрл взирал на окружающий мир самоуверенно, представляясь самому себе огромным и могучим. – Если когда и встречу, обещаю, что ты об этом первым узнаешь. Так значит, как мальца того зовут, не имеешь понятия?
– Не-а. Мне-то это к чему? По мне так один тын, кому сена накладывать, – признался Рикер, не подумав о том, что может уязвить самолюбие собеседника.
Но Тэрл не принимал подобные обидные словеса конюха на свой счет. Манеры Рикера были слишком хорошо ему известны. Зря что ли они оба были родом из одной деревни и до поры до времени чуть ни каждый день видели друг друга идущими за плугом на соседних полях? Пока Рикер ни устроился на службу к Томлину, они не раз сиживали на общей поленнице за кружками ржаного пива и нелицеприятно обсуждали кого ни лень. Подумать только, какое панибратство! И это притом, что Рикер был моложе Тэрла зим на десять.
– Рад был тебя повидать, – сказал Тэрл на прощание. – Дома-то что передать кому?
Рикер поморщился. Встречаться иногда со своим бывшим аолом и соседом ему даже нравилось, но вот вспоминать про жизнь, которую он на протяжении стольких зим влачил в деревне на самом краю Большого Вайла’туна, не хотелось ну просто совершенно. Что с того, если там остались могилы родителей и несколько человек, которые, как и Тэрл, всегда были готовы помянуть его добрым словом? Зато мысли об остальных, пахарях да пастухах, забитых и недалеких, готовых с утра до ночи вкалывать под палящим солнцем летом и в лютую стужу зимой, наводили такую тоску, что Рикер со временем научился думать, будто жил здесь, в роскошном поместье Томлина, с самого детства.
– А кому чего передавать-то? – ответил он вопросом на вопрос и поправил луку седла. – У меня там никого и знакомых-то, кроме вас, поди, не осталось. Счастливого пути и приезжайте еще, когда надумаете.
Тэрл понимающе подмигнул Рикеру и звонко зацокал языком, давая условный сигнал Стервецу трогать прочь. Тэрл любил своего коня настолько, что изобрел этот способ, чтобы лишний раз не бить его даже пятками, не говоря уж о шпорах, которых он отродясь не надевал. Даже если бы они у него были.
Как и все вабоны, Тэрл наслаждался ездой верхом. При его смехотворном росте это было не только удобно, но и крайне важно для поддержания на должном уровне самомнения. Точнее, уверенности в себе как аола пусть и не слишком большой, но бесспорно важной со стратегической точки зрения деревеньки. Несмотря на стратегическую важность своего местоположения, иначе говоря, на непосредственную близость к опушке леса, издавна называемого Пограничьем, деревня не могла похвастаться богатством ее малочисленных обитателей. А потому лошадь была у одного только аола, то есть у Тэрла, да еще какая – огонь! Не чета тому тяжеловозу, что остался нюхать сено в стойле Рикера.
Стервец горделиво гарцевал по гальке вниз с холма. Удовольствие хозяина от неспешной езды передавалось и ему. Впереди их ждала долгая дорога через весь Вайла’тун, но до вечера было еще далеко, а погода, похоже, не собиралась портиться.
Однако, стоило им миновать узкую полоску леса, отделявшую холм от проезжей дороги, Тэрл, оглядевшись по сторонам и удостоверившись в том, что за ним никто не наблюдает, попросил у Стервеца прощенья и как следует поддал ему пятками. Стервец от удивления привстал на дыбы, но Тэрл успокаивающе похлопал его по загривку, как бы говоря, что так нужно. Мотнув головой, конь припустил галопом в сторону каменного моста через канал.
Мчать по Вайла’туну, тем более Малому, во весь опор было небезопасно, особенно для тех, кто мог оказаться у них на пути, но Тэрл хорошо знал эту дорогу под вековыми дубами. Сюда мало кто сворачивал без нужды. Взметая копытами тучи желтых листьев, Стервец жадно вдыхал ноздрями встречный ветер и косился одни глазом на хозяина, будто проверяя, доволен ли тот его ретивостью.
Когда из-за поворота показался мост, Тэрл потянул уздечку на себя, переводя коня на спокойный шаг. Так, шагом, им теперь предстояло преодолеть остаток пути. Во всяком случае до выхода с территории, огороженной Стреляными Стенами. За ними все зависело от состояния дороги и ее освещенности, но чаще всего Тэрл отказывался рисковать без особой нужды: достаточно было коню на полном скаку угодить копытом в одну из многочисленных рытвин, оставленных другими лошадьми и колесами телег – и прощай радость от верховой езды, а заодно и нелишнее уважение односельчан. Тем более, так с ним уже случилось однажды, когда Тэрлу со слезами на глазах пришлось добивать несчастную Зорьку, мать Стервеца, дубиной, чтобы та больше не мучилась, лежа на боку в грязной жиже. Хорошо еще, что она к тому моменту успела произвести Стервеца на свет, и статус аола в глазах все тех же односельчан не сильно пострадал. Не то что совесть Тэрла, донимавшая его до сих пор всякий раз, когда он проезжал то злосчастное место.
Хотя Тэрл не мог похвастаться тем, что был в Малом Вайла’туне частым гостем, кратчайшую дорогу от деревни до башни Томлина он знал, как свои четыре пальца. Однако сегодня, то ли вспомнив про давно потерянный в схватке с шеважа пятый палец, мизинец на правой руке, то ли по какой иной причине, Тэрл заставил Стервеца пропустить обычный поворот, выводивший прямиком на центральную, если так можно выразиться, улицу, уходившую к воротам через Стреляные Стены, и вместо этого свернул за угол громкой кузницы, на открытом дворе которой он заметил скопление повозок и людей, загружавших в них вязанки мечей и копий. Готовимся к нешуточной войне, безрадостно подумал он, на всякий случай поправляя на бедре любимую дубинку.
Когда-то давным-давно мысль о предстоящей битве радовала его, вселяя надежду лишний раз доказать окружающим, что он, Тэрл-карлик, как называли его за глаза, кое на что способен. В свое время он и правда искусно владел коротким мечом, настолько, что даже состоял несколько зим на службе у Ракли в качестве наставника новобранцев. Славная была работенка! Тэрл как будто стал выше ростом, научился смотреть на подопечных сверху вниз и неоднократно сражался плечом к плечу с достойнейшими виггерами Вайла’туна против наиболее дерзких племен лесных дикарей. В Пограничье его малый рост был только преимуществом, и ему то и дело приходилось выполнять опаснейшие задания в качестве лазутчика. А потом произошло непоправимое: в одну из вылазок он попал в западню, лишился в поединке сразу с пятерыми шеважа мизинца и был бы наверняка разрублен на кусочки, если бы на подмогу ему ни подоспел один из его юных учеников. Вдвоем они сумели отбиться от наседавших врагов, но, как заявил потом во всеуслышанье Ракли, повели себя малодушно, обратились в бегство и привели севших им на хвост шеважа прямо в стан вабонов. В действительности все произошло не совсем так, но нельзя же было в ответ обвинять Ракли в явных просчетах с расположением лагеря и недостаточной бдительности. Одним словом, чудом уцелев в бою, Тэрл поплатился за свое спасение не только пальцем, но и местом в рядах виггеров. Ракли, как водится, отправил его с глаз долой, подальше от замка, в родную деревню, где Тэрлу снова несказанно повезло. Правда, и здесь, как говорится, было бы счастье, да несчастье помогло. Как раз накануне возвращения умер его старый дядя, брат матери, до последнего дня занимавший самый почетный в деревне пост аола. И хотя должность эта не передавалась по наследству, а была строго выборной, так получилось, что приезд местного героя, пусть даже четырехпалого, да еще близкого родственника покойного, оказал на односельчан достаточно сильное воздействие, чтобы повилять на их почти единогласное решение, в результате которого Тэрл сделался новым аолом.
Вспоминая сейчас былое и оглядываясь на скрывающуюся за домами кузницу, Тэрл грустно вздохнул. Кузница принадлежала мастеру Хоуэну, отцу Хида, недавно погибшему на спаленной шеважа заставе. Тэрл знавал Хида еще маленьким рыжеволосым мальчиком, таскавшим в тяжеленных мешках уголь для топки, а впоследствии ставшим одним из его, Тэрла, лучших учеников. Кстати, меч Тэрлу выковал не кто иной как Хоуэн. Именно тогда они и подружились. Хоуэн и сам неплохо владел тем оружием, которое выковывал на своей наковальне, однако Тэрл, по словам любившего шумные пивные застолья кузнеца, был не только отменным бойцом, но и прирожденным учителем. Эх, Хоуэн, Хоуэн… Страшная судьба! Уж лучше потерять жизнь, чем потерять сына. У самого Тэрла детей никогда не было, как, собственно, и жены, но он почему-то очень остро переживал родительские чувства, которыми прежде одаривал желторотых новобранцев на ристалищном поле у подножья замка, а теперь – по-своему наивных односельчан. Вот и сегодня Тэрл хотел было, да не отважился заглянуть к давнему приятелю, чтобы высказать ему свои соболезнования. Хоуэна на дворе он не приметил, однако отчетливо представлял себе, как тот трудится в жаре и поту у горна, бросая на израненную наковальню красные полоски раскаленного металла и остервенело плюща их тяжеленным молотом – лишь бы не думать о произошедшем. Тем более что подробностей гибели заставы никто толком не знал, вестей от посланных туда отрядов до сих пор вроде бы не поступало, а потому родственники погибших, но никем не погребенных эльгяр были вправе надеяться на несбыточное чудо, на ошибку Квалу, на их скорое возвращение целыми и невредимыми.
Стервец беспрекословно слушался хозяина, однако маршрут, выбранный им сегодня, не мог его не удивлять. Едва они наконец выбрались через лабиринт узких улочек на широкую проезжую дорогу домой, как Тэрл заставил коня просто-напросто пересечь ее и снова углубиться в занудную круговерть палисадов, заборов и тупиков. Стервец непонимающе фыркал и косился на седока, а тот трепал его по холке и гнал дальше.
На самом деле Тэрл не очень хорошо представлял себе, как правильно добраться до дома, вернее, бывшего дома еще одного своего давнего знакомого, с которым они сдружились в бытность службы Тэрла при замке. Они долго не виделись, поскольку его знакомый также был изгнан Ракли, правда, гораздо раньше упомянутого происшествия с Тэрлом, но не зря же говорится, что мир тесен, а когда кто-то попадает в беду, становится еще теснее. Но когда этой ночью он проснулся от приглушенного стука в окно и, по привычке смело распахнув дверь, впустил в дом трех измазанных с головы до ног в саже и грязи путников, которых можно было узнать разве что по крепкой ругани и не менее крепким рукопожатиям, Тэрл с наслаждением окунулся в забытое, как казалось ему до сих пор, прошлое. Именно в память об этом прошлом он и отправился на рассвете в гости к Томлину, а сейчас делал изрядный крюк, чтобы выполнить еще одно важное поручение.
То ли в прямом, то ли в переносном смысле этого слова, но справиться с ним Тэрлу помогло чутье. То есть запах. Запах гари. Ненавистный любому вабону запах пожара. Он уловил его сразу, как только свернул на улочку, на другом конце которой виднелся колодец. Да и Стервец, фыркнув, возбужденно заржал.
– Тихо, тихо, проказник, – погладил Тэрл мягкую гриву коня. – Нам еще только не хватало привлекать к себе внимание. Приспешники Ракли наверняка здесь повсюду, а я что-то не слышал, чтобы они симпатизировали карликам.
Стервец понимающе опустил голову и неторопливо пошел дальше, отмахиваясь хвостом от надоедливых мух, словно позабывших про то, что их пора давно прошла.
Возле колодца стоял на посту скучающий стражник. Заметив приближение всадника, он подтянулся, покрепче сжал в руках копье и напустил на себя серьезный вид. Тэрл отечески кивнул ему, проследовав мимо.
Так, запомним, у колодца выставили пост. Интересно, для порядка, потому что охранять колодцы вообще-то положено, или уже пронюхали о подземном ходе? Харлина это обстоятельство должно расстроить. Ну да что-нибудь придумаем. Плохо, что остается мало времени.
За соседними домами открывалась маленькая площадь. Раньше на этом месте никакой площади не было, а стоял еще один дом, но вчерашний ночной пожар превратил его в кучу пепла, по которой теперь понуро расхаживали какие-то люди с топорами и крюками. Растаскивали в стороны обугленные балки, копались в золе, что-то искали. Несколько вооруженных мергов загораживали своими лошадьми выходы в ближайшие проулки.
Не успел Тэрл решить, стоит ли привлекать к себе внимание расспросами или того, что он увидел, будет вполне достаточно, как один из работавших на расчистке завала людей – со старческой проплешиной на макушке и плаксивым выражением лица – окликнул его и нетерпеливым жестом послал одного из мергов выяснить, кто это здесь шатается без дела.
Тэрл благоразумно остановился и дал всаднику приблизиться, не выказывая ни малейшего волнения. Ничего предосудительного он не совершал, просто проезжал мимо.
– Что тут у вас приключилось? – первым начал он, но сразу же наткнулся на ледяной взгляд из-под испачканного сажей шлема и ответил на него улыбкой. – Пожар был?
– Пожар не пожар, а посторонним тут делать нечего. – Мерг явно хотел высказаться еще грубее, однако наличие у собеседника коня в последний момент заставило его выбирать выражения. – Здесь закрыто.
– Впервые слышу, чтобы меня называли «посторонним», – хмыкнул Тэрл, продолжая удерживать на лице улыбку и судорожно соображая, стоит ли переть на рожон или ретироваться, не вызывая лишних подозрений. – С кем имею честь, брегон? – добавил он, обращая внимания на нашивку в виде двух желтых лепестков.
