Клавдия Баженова
Из тени Храма Света
– Да, я… да, но, – зашептала та испуганно.
– Пожалуйста, госпожа, – обратилась трактирщица к девушке явно не по чину, но с такой мольбой в голосе, что на её глазах выступили слёзы, – моя младшая дочка, она… Пожалуйста, я сама знаю целебные травы, но мои настои не помогают, пожалуйста…
– Хорошо, хорошо, тише, – забормотала девушка, настороженно осматриваясь. Но в таверне было шумно, и сцена не привлекла особого внимания. Она поднялась, выходя из-за стола. – Ведите.
Уходя след за трактирщицей, послушница обернулась к своему спасителю, выхватила взгляд и пожала плечами, мол, ничего не могу поделать. И это даже не было ложью. Она торопилась за женщиной, которая увела её в неприметную дверь, что вела не в кухню, а в жилые комнаты. Здесь было гораздо тише, чем в зале таверны, воздух был тяжелым и пропитанным запахом целебных трав. Девушка потянула носом, определяя настои и растения.
– Бузина? – пробормотала она, – какая хворь у дочери?
– Не знаю, – качнула головой женщина, – температура держится четвёртый день, рвёт, плохо дышит, почти не пьёт. Сюда, пожалуйста.
Послушница вошла в комнатку, отгороженную не дверью, но плотной тканью. В комнатке стояло несколько тусклых свечей, создающих полумрак, в котором угадывалась низкая грубо сколоченная кровать, на которой виднелся закрытый одеялом ребёнок. Присутствие болезни ощущалось кожей, девушка морщилась, опускаясь на колени перед малышкой, на вид лет трёх.
– Как её зовут?
– Тенни, госпожа.
– Я не госпожа, – нахмурилась девушка, а затем обратилась к девчушке. – Тенни, здравствуй…
Та заворочалась, просыпаясь, повернулась на голос, распахнула болезненно блестящие глаза. Послушница пощупала кончиками пальцев лоб, на который налипли светло-рыжие прядки волосы, чувствуя, как горяча кожа малышки. Её учили лечить разные болезни, и сейчас она чувствовала, что может помочь Тенни. Ей не нужно даже разбираться, что это за хворь, потому что это не особо важно. Дело к весне, дети часто болеют. И если не вмешаться, то эта девочка станет одной из тех, кто в этом возрасте не переживает очередную зиму.
– Хорошо, – закивала послушница, выдыхая, а затем посмотрела на мать ребёнка, повторив, – хорошо, я помогу. Тенни, ложись на спинку. – Она помогла девочке перевернуться, а затем задрала её тонкую влажную рубашку. – Вот так, молодец.
Девушка прикрыла глаза, положив на грудь ребёнка ладонь, что в полумраке комнаты казалась серебристо-белой. И через мгновение очертание тонких пальцев стёрлись разливающимся из-под ладони светом. Свет освещал тело ребёнка, кроватку, комнатку, затапливал всё пространство, а, самое главное, выжигал из девочки всю хворь. Та, сначала испуганно захныкав, через мгновение начала ровнее дышать, а жар начал спадать. Чувствуя, как болезнь отступила, девушка отняла ладонь от тела малышки и свет погас, оставляя перед глазами плясать яркие пятна.
– Мама?.. – зашептала девчушка, испуганно рыская глазами по полумраку.
– О, я здесь! – всхлипнула женщина, падая перед кроваткой на колени, – я здесь!
Девушка поднялась, отступая от них, улыбаясь тому, что смогла помочь.
– Спасибо, спасибо, госпожа, – отпустив дочь, кинулась в ноги послушницы трактирщица. – Спасибо!
– Я не госпожа, – мягко коснулась волос женщины она. – Меня зовут Кира, я простая послушница.
И когда, чуть успокоившись, жена трактирщика отвела девушку обратно в зал, та мельком взглянула на посетителей таверны, надеясь, что её магия осталась никем не замеченной. Но интерес людей был сосредоточен на новом лице в таверне: рядом с полуросликом сидела женщина, явно не из местных, они тихо, но с жаром спорили. Женщина подняла голову, поймав направленный взгляд Киры, но та отвела глаза, поторопившись к себе и надеясь, что ей удастся спокойно поспать.
***
Жар всё никак не уходил. Мать убрала ставший тёплым компресс, приложила ладонь ко лбу мальчишки, чувствуя какую-то опустошающую безнадёжность. Курносый, усыпанный веснушками нос ребёнка с присвистом часто-часто тянул воздух, глаза беспокойно дёргались, а на пухлых маленьких губах образовалась белёсая корочка. Женщина прикрыла глаза, сжимая в руках мокрую тряпицу компресса. Капли воды просочились меж пальцев, упали на пол, впитываясь в сухой деревянный пол. Она поднялась на ноги, одёрнула юбку, замерла на несколько секунд, прежде чем отойти от кроватки сына, будто боялась, что пока она будет отсутствовать что-то может случиться. Но всё же отошла, дёрнув скрипнувшую дверь, резко и глубоко вдыхая прохладный вечерний воздух. С улиц городка доносились редкие звуки, голоса, скрип колёс, лошадиное фырканье. Женщина мельком глянула в сторону хлева, прислушавшись. Со дня на день должна опороситься молодая свиноматка, но хозяйка надеялась, что это не произойдёт сегодня ночью, ей и без того хватало забот. Она прошла чуть дальше от входа, ступив в ещё не потревоженный весной и солнечным светом снежный покров. И принялась собирать почти вслепую снег в тряпицу, чтобы сделать очередной компресс. Жар никак не уходил. Третий, или уже четвёртый день. Ни отвары, ни зелье, на которое пришлось раскошелиться. Ничего. Ей стало очень холодно и страшно, руки заломило болью, и женщина заспешила вернуться, сминая окоченевшие пальцы в кулак, чтобы хоть как-то согреть. Споткнулась, падая в снежную застывшую жижу, едва ли удержав на весу кулёк со снегом. Не поддалась эмоциям лишь от того, что в доме на кровати сопел ребёнок, которому она могла помочь только этим треклятым компрессом. А поэтому поднялась, вваливаясь обратно в дом, отряхивая юбку от грязи и снега, подошла снова к сыну, опускаясь на пол и прикладывая завёрнутый в тряпицу снег к горячему лбу. Ничем больше она помочь не могла.
Муж женщины, вечер проведший в таверне, спешил домой изо всех сил, чтобы рассказать той, о чём узнал от трактирщика, дочь которого третий день жрала похожая неведомая хворь. Гаст-трактирщик, по его же словам, сказанным шепотом и украдкой, сначала сам не поверил жене, но как увидел малютку Тенни в бодрости и здравии, убедился. И был не согласен с супругой на счёт того, что сначала нужно спросить у белокурой госпожи разрешения, а потом уже все трепать. Но как тут не трепать, когда у стольких семей болеют младшие, а то и единственные дети? Поэтому рассказал сначала Стерсу, с чьим сыном Тенни родилась в один день. Тот не поверил другу на слово, но потом увидел девчушку, с аппетитом уплетающую лепешку с молоком, и поспешил домой. Нужно собрать ценности, всё, что они могут дать жрице. Брехня, что говорят, что им ничего не нужно. Всем что-то нужно.
Когда друг убежал из таверны, Гаст осмотрел зал: белобрысая девчонка ушла наверх, ей ещё ранее жена подготовила комнату. Полуорк Гинз вряд ли вернётся, меж посетителями прошёлся шепот, что стражи скинули того в реку. Таверна чуть опустела. Разошлись завсегдатаи, кто по домам, кто по комнатам. Ушёл отряд солдат в компании двух остроухих, которым явно не по нраву была здешняя погодка. Мужчина кривовато улыбнулся, вытирая трактирную стойку мокрой тряпкой. Он не имел ничего против эльфов, тем более, учитывая близость к столице, а также к горным проходам, и прочие-прочие факторы, но всё же…
– Па? – раздалось со спины, заставив мужчину повернуться, заткнув тряпку за пояс видавшего вида фартука.
– Да? – Он улыбнулся, посмотрев на сына. Тот с месяц назад отметил десятилетие и только начал помогать в таверне и мог ещё уставать. – Утомился? Поди спать.
– Нет, я ещё…я ещё нормально, – мальчишка насупил брови, – тот господин-полурослик, что закидал камешками Гинза, он просит для себя и спутницы комнату. Одну из свободных заняла светлая леди, но в дальней сегодня никто не останавливается. Я могу подготовить, я ещё не устал.
– Ты лучше останься тут, я комнату сам гляну. Если что, позови мать, она с Тенни.
– Хорошо, – чуть огорчённо согласился паренёк. Он забрал у отца тряпку, принявшись вытирать стойку, а сам Гаст отправился наверх. На втором этаже был крошечный зал около лестницы, куда выходили две двери комнат и коридор, в котором скрывались ещё три двери. Четыре комнат были заняты, но в конце коридора оставалась одна, туда-то трактирщик и пошёл, чтобы проверить её состояние после последних гостей. У двери висел фонарь, который мужчина зажёг и взял с собой, заходя в комнату. Под низким потолком виднелось окошко, что было закрыто ставнями. В комнате было тепло так как здесь проходил дымоход из очага на кухне. Гаст потрогал кирпичную кладку у одной стены, в очередной раз убеждаясь в том, что его прадед был прав, проектируя трактир подобным образом. Получалось сэкономить на обогреве, и никаких дополнительных каминов в комнатах не требовалось. Нет, конечно, в суровые зимы они выдавали постояльцам грелки на ночь, но сейчас, когда весна всё же постепенно, но наступала, этого уже не требовалось. Мужчина проверил шкаф, а также небольшой, закрывающийся сундук, и что немаловажно, замок на нём. Гаст дорожил репутацией, не хватало ещё, чтобы его гостей кто-то обворовывал. Благо, оконца в комнатах небольшие, вряд ли даже обычный мужчина пролезет, не говоря уже о здоровяках, как он сам, например. Также в комнате была крепкая кровать с довольно мягким тюфяком, и стол, на котором стояли свечи и лампы, если потребуется больше света. Удовлетворённо хмыкнув, он вышел обратно, вернув уже зажжёный фонарь на крючок на стене, и двинулся к лестнице, прислушиваясь к происходящему в комнатах. Не любопытства ради, а порядка для. Но вроде как всё было спокойно. Он подумал было о том, что нужно зайти к девчонке, что вылечила его дочь, но он был уверен, что успеется.
***
Стерс нашёл жену в том же положении, в котором её оставил несколько часов: на коленях у кровати сына.
– Мирида, – шёпотом позвал мужчина, подходя к ней. – Мирида, дочка трактирщиков выздоровела.
Женщина вздрогнула, поднимая на мужа невидящий взгляд, а после поднялась сама, хмурясь.
– В трактир жрица наведалась. Хинес её распознала, и попросила помочь. Та руки наложила и всё. Отошла хворь.
– Приведи её, – женщина кинулась к мужу на грудь. – Приведи её немедленно!
– Я попробую. Но нужно что-то дать, нельзя ж просто так, нужно как-то…
– Всё забирай. Стерс, всё, что считаешь нужным забирай.