Коллектив авторов
Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век
Почтительность русских
1709 г. 3-го Октября… Мне рассказывали, что очень многие генералы в Русской армии уполномочены Царем назначать в подведомственные им части обер-офицеров, капитанов, майоров и подполковников. Последствием такого порядка вещей является большое послушание и покорность со стороны офицеров к генералам, в руках которых сосредоточена вся их судьба. Поэтому, когда офицеры приходят к генералу, то кланяются ему в землю, наливают ему вина и вообще служат ему, как лакеи. Относительно здешних поклонов наблюдается следующее. Когда Русский хочет выказать какому-либо важному лицу наибольшую степень почтения, то падает перед ним ниц, т. е. становится на правое колено, упирается руками в землю и так сильно стукается лбом об пол, что можно явственно слышать удары. О таких поклонах часто упоминается в Священном Писании: «молиться, падая на лице свое». При менее почтительном поклоне Русские становятся на правое колено и кладут на пол правую ладонь. Вообще же, приветствуя какого-либо боярина, они кланяются так низко, что правою рукою дотрагиваются до земли…
1-го Ноября. Я заметил, что генерал-адмирал и другие Русские сановники всегда неровны в соблюдении своей чести и достоинства. В то самое время, как их офицеры, до бригадиров включительно, ухаживают за ними, даже наливают им вина и служат, как лакеи, они вдруг, ни с того, ни с сего, становятся с ними запанибрата, как с товарищами. Удивительнее всего, что генерал-адмирал и другие сановники могут от обеда до полуночи курить, пить и играть на деньги в карты с самыми младшими своими подчиненными – поведение, которое у нас считалось бы неприличным и для простого капрала. Таким образом, хотя в настоящее время в своем обращении Русские и стараются подражать, как обезьяны, другим нациям, хотя они и одеваются во Французские платья, хотя по наружному виду они немного и отесаны, тем не менее внутри их по-прежнему сидит мужик.
Юст Юль
Чинопочитание
К начальству они питают такое глубокое уважение, что считают одним из членов Символа своей Веры, что воля их Царя есть воля Божия, так что в тех случаях, когда они в чем сомневаются, они говорят: «Бог знает да наш Царь», которого они также называют ключеносцем и слугой Бога, и что он исполнитель Божьего слова; также что все, что он одобряет в делах Веры, то верно и тому должно следовать. Князья и Бояре, самые богатые, знатные и влиятельные, должны перед самым малым из Царских чиновников, присланных от Царя с повелением, бросаться на землю и в этом положении выслушивать, без малейшего противления, самые строгие приказания, даже если бы они касались собственной их жизни, или дела, сопряженного с опасностью жизни. Если Царь взглянет на кого-нибудь немилостиво, или покажет малейший знак гнева, или неблаговоления, то сейчас восклицает: «Да здравствует Его Царское Величество!.. Вот моя голова – делай, что хочешь!» Но если прием был милостив, то они хвалятся тем, что видели Царские очи улыбающимися.
Г. Седерберг
Обеды в нарве
(1709 г.) 5-го Сентября я был зван на обед к коменданту. Обед происходил, согласно Русскому обычаю, следующим образом. Прежде чем сесть за стол, Русские много раз перекрестились и поклонились на образа, висевшие на стене. Стол, накрытый человек на 12, был уставлен кругом блюдами; но блюда стояли возле самых тарелок, так что середина стола оставалась свободною; на этом свободном месте находились уксус, соль, перец и большой жбан (Romer) с крепким пивом. На блюдах находились лишь холодные яства, ветчина, копченый язык, солонина, колбаса, селедка, соленья; все это было очень солоно и сильно приправлено перцем и чесноком. За сею переменою последовала другая – из различных жарких. Третья перемена состояла исключительно из супов. Таким образом порядок блюд за Русским обедом совершенно обратен принятому в Дании. Заздравные чаши пились так. Сначала комендант предложил мне выпить здоровье Царя. Чашу эту, по Русскому обычаю, я пил лишь после того, как она обошла кругом всех и была пита всеми. To же произошло вслед за тем при чаше моего государя. Я рассказал коменданту, что в чужих краях за посольскими обедами, на которых пьют чаши королей и государей, первую чашу называют patronanza, что означает, что чаша пьется вообще за здоровье всех царствующих государей, вторую – matronanza, т. е. чашею королев и принцесс; третья – filionanza, т. е. чашею принцев; и что когда таким образом здоровье королей, королев и принцев пьется зараз, никто из них не умален в чести. Впрочем, я прибавил, что рассказываю это лишь в шутку, а не с тем, чтоб осуждать заведенный у них порядок. Комендант принял это очень хорошо, сказав, что очень желал бы учиться и что несчастлив тем, что не видал света и чужих краев, как то удалось иным его землякам. После того как мы встали из-за стола и Русские снова перекрестились и поклонились на образа, прислуга внесла дессерт, состоявший из фиников, имбирного варения, каких-то Персидских плодов, соленых огурцов, сырого зеленого гороха в стручках и сырой моркови. Когда я уходил, комендант пошел впереди меня: у Русских принято, что гости, приходя, вступают первыми в дверь; при уходе же их впереди должен идти хозяин, дабы безопасно проводить их из дому. Комендант приказал отвезти меня домой в своем крытом возке, в котором перед тем меня привезли к нему…
1-го Декабря. По приказанию Царя я обедал вместе с ним у обер-коменданта, где, в ответ на мой запрос, мне велено было спрятать мою верительную грамоту с тем, чтобы вручить ее только в Москве. Там Царь обещал дать мне аудиенцию и выслушать мое посольство, здесь же он не имел при себе никого из министров. По распоряжению Царя я должен был также приготовиться следовать за ним с двумя слугами в Петербург; прочие мои люди и вещи имели направиться другим путем на Новгород и там ждать моего приезда для дальнейшего следования в Москву. День мы провели в попойке; отговорки от питья помогали мало; попойка шла под оранье, крик, свист и пение шутов, которых называли на смех патриархами. В числе их были два шута-заики, которых Царь возил с собою для развлечения; они были весьма забавны, когда заикались, путались в словах и никак не могли высказать друг другу своих мыслей. В числе прочих шутов был один, по имени князь Шаховской (Jacobskoy); звали его кавалером ордена Иуды, потому что он носил иногда на груди изображение Иуды на большой серебряной цепи, надевавшейся кругом шеи и весившей 14 фунтов. Царь рассказывал мне, что шут этот один из умнейших людей в России, но обуян мятежным духом: когда однажды Царь заговорил с ним о том, как Иуда-предатель продал Спасителя за 30 сребренников, Шаховской возразил, что этого мало, что за Христа Иуда должен был взять больше. Тогда в насмешку Шаховскому и в наказание за то, что он тоже, как усматривалось из его слов, был бы не прочь продать Спасителя, только за большую цену, Царь тотчас же приказал изготовить вышеупомянутый орден с изображением Иуды, который собирается вешаться. Все шуты сидели и ели за одним столом с Царем. После обеда случилось между прочим следующее происшествие. Co стола еще не было убрано. Царь, стоя, болтал с кем-то. Вдруг к нему подошел один из шутов и намеренно высморкался мимо самого лица Царя в лице другому шуту. Однако Царь не обратил на это внимания. А другой шут, не долго думая, вытер себе лице, захватил с блюда на столе целую горсть миног и бросил ими в первого шута, впрочем, не попал – тот извернулся… Читателю, конечно, покажется удивительным, что подобные вещи происходят в присутствии такого великого государя, как Царь, и остаются без наказания, и даже без выговора. Но удивление пройдет, если примешь в соображение, что Русские, будучи народом грубым и неотесанным, не всегда умеют отличать приличное от неприличного, и что поэтому Царю приходится быть с ними терпеливым в ожидании того времени, когда, подобно прочим народам, они научатся известной выдержке. Царь охотно допускает в свое общество разных лиц, и на обязанности шутов лежит напаивать в его присутствии офицеров и других служащих с тем, чтобы из их пьяных речей и перебранки он мог незаметно узнавать об их воровстве и потом отымать у них возможность воровать или наказывать их.
Юст Юль
Баня, лечение и обычаи
1709 г. 13-го Ноября… За городом мне случилось видеть, как Русские пользуются своими банями. Несмотря на сильный мороз, они выбегали из бани на двор совершенно голые, красные, как вареные раки, и прыгали в протекавшую по близости реку. Затем, прохладившись вдоволь, вбегали обратно в баню, но прежде чем одеться, выскакивали еще и долго, играя, бегали нагишом по морозу и ветру. В баню Русские приносят березовые веники в листах, скребут и царапают себе тело, чтобы в него лучше проникала теплота и шире отворялись бы поры. В России ото всех болезней лечат три доктора, пользуя всех, как больных, так и здоровых: первый доктор – это Русская баня, о которой только что сказано, второй – водка, которую пьют, как воду или пиво все те, кому позволяют средства, и третий – чеснок, который Русские не только употребляют, как приправу ко всем яствам, но и едят сырой среди дня. Вследствие этого от них всегда дурно пахнет, и иностранец, приезжающий в Россию в первый раз и не привыкший к вони, решительно не в состоянии сидеть у них в комнате, особенно в многочисленном обществе.
В России в простонародье девицы или желающие слыть за таковых заплетают себе волосы в одну косу и на конце ее носят красную шелковую кисть, вроде тех, что у нас вешают на голову лошадям. Это служит отличием девушек от замужних женщин. При выходе замуж девушка остригает волосы. В случае смерти кого-либо из родственников или близких, она расплетает косу и в течение известного времени ходит с распущенными волосами, что служит знаком печали.
Юст Юль
Слон в Москве
(Из повести риторической о срете в Москве слона персидского).
Послание Андреево с Москвы в общебратство.
Понеже любопотщательни есте, яко пчелы, по различным цветником повестей облетаете, от многодейственных цветов пресладкий мудролюбия плод обсыпаете: откуду желательно и нам ленивым повествовати вам, что новонародное и удивляемо услышим надеющи и отсюда возмощи вам татьствовати душепитательный мед, аще-ли же что и младенчески речем, уповаем, яко отцелюбно не грубость осудите, но усердие и любовь восприимите.
Бысть убо нынешнего (года) в третий день октября, персидского посла со зверьми и птицами приезд в Москву, ему же и честно славная стреча и многонародное зрение, еже как бысть, в кратце ниже услышите.
К выше помянутому же дню обнощева посол близь Воробьевых гор, на загородном Долгорукова дворе (тамо преведен с Володимерского пути); заутра же в день той внезапу, яко вода воскипеша московитии народи: улицы востопташася, слободы пролияшася, переулки протекоша. Мужи и старцы с юнотами текуще, жены спешащеся, мнози детей на руку носяще, конники, колесничники ретящеся, вкупе налияся людьми путь той, во граде и по каменному мосту, огусте народами калужский путь, все поле до самога дворца на шесть верст многочеловечно возблесне, лавки и дворы утеснишася и кровы их от многолюдства востужиша, на тынех, на стенах, на углах (и аще бы мощно внести на воздухе)… поставлены же во граде по пути тому полцы пеших солдат… С таковым высокоявлением проидоша, приемше посла с товарищи его на златосияющие колесницы прежде же отпущены быша запасы посольские к Москве на ямских подводах. По сем с вышеявленною славою двигнушася с послом, предшествующим и последующим конники с военоначальники, воинам окружающим златоупестренным юношам, по осыпану полю безчисленными народы, идущим с ними прекрасным с краснейшими провожатаи колесницам, между колесницами же лев и львица на особых койждо телегах и жар некая небывалая птица, и бобр, многопестрый зверь и попугай различными цветы… Понеже узреся иже николиже в Москве видеся, и увидеся чудо не во океанском, но в Московском народном мори, не бывалое зрителище – превелий слон зверь, всадника правяща его на шеи имея, при нем на нем узрети его, аки врабия; высоту бо зверя сего глаголют и видится быти аршина с полпята, имея нози длиною с человека, толсты яко бревно, толстотелесен, недолог по высоте, безшерстен, великоглав, черновиден, горбоспинен, задопокляп, ступанием медведоподобен, от верхния губы имея (нарещи) нос или губа или хобот, яко рукав платна висящ до земли, им же яко рукою брашно и питье приимет, и согнув в уста своя отдает. От верхних зубов два зуба велики вне торчат сюду и сюду, уши имея велики, яко заслоны печные, рожки малы, подобны агнчим, хвост подобен воловьему; седчи арап имеет в руце не узду, но железное орудие согбенное, его же остротою за главу емля, удерживает и управляет, не от ремения же и побивало, но железо острое, аки чопал. Сицеву чуду со всадником бредущу, народам же от… страну яко быстринам морским окружающим, насмотретися множайше усердствуют, и едва от многотиснения путь дающим задним приближнейшим быти ретящимся, пред ним же от них близь зверя прибросаемым, отгоняющих им приетавником. Овогда же арап оный седяй, аки глумяся, обратяше зверя на народы, и зверь, аки глумяся, скоро поступаяй на десно или на шуее, или назад или на людей, бегство у людей учиняшеся. Диво же бе зрети: ниже бо народи далече убешати могуще, ниже зверя потопта или досади кого, но абие не вредя людей, обратяся водим всадником, в путь свой идяше. Тако сие чудо, народы окружаемо, с покровов и с высот зремо и удивляемо, в Москву вниде. Сице с славою и честию посол во уготованный ему дом в вечер глубок прииде; народы же расходящеся носяху каждо во устех видение зверя, и бе слышати у всех количество и качество слона на языце обносимо.
А. Денисов
Народное гуляние под Москвой
(1722 г.) 24-го Июня. Мы скоро отправились к реке, и на трех шлюпках, из которых одну заняли четыре наши валторниста, a остальные две мы сами, поехали в одно место, лежащее совсем за городом, где смотрели на большой праздник (гулянье) здешнего простого народа…
Взойдя на высокую гору, где простонародье справляло свой праздник, мы нашли там страшную толпу: но нам сказали, что большая часть народа уже разошлась еще до нас, потому что мы пришли довольно поздно. На горе поставлены были разные большие палатки, в которых продавали только водку и пиво, и народ так там веселился, что не только слышались его крики, но и запах вина поражал обоняние на довольно значительном расстоянии. Больше всего выгоды от этого императору, потому что все пиво и вся водка, продающиеся в России, принадлежат ему. Такие большие праздники, говорят, приносят ему ежегодно значительный доход: простые люди в эти дни разом опять спускают и отдают в его казну все, что с трудом зарабатывают в продолжение известного времени. Увеселения, какие нам удалось видеть, состояли в пьянстве и плясках, или в кулачных боях. Последние отвратительны. Люди, которые, подпив, для забавы выходят на кулачки, так медленны и умеют делать такие прыжки, что смотреть на них, конечно, смешно; но они притом и разбивают друг другу до крови носы и рты. Страннее всего, что то, что записные кулачные бойцы показывают за деньги, или из тщеславия, они делают даром, из простого удовольствия, иногда в трезвом виде и даже с лучшими своими приятелями; а потому вовсе не сердятся, когда разбивают себе в кровь носы и физиономии и рвут один на другом рубашки. Для полного удовольствия они даже снимают с себя поддевки и рубахи и наделяют друг друга ударами по голому телу, которое тем громче шлепают, так что со стороны может показаться, что драка идет не на живот, а на смерть. Бойцы, когда бьют разом и руками, и ногами, готовы, кажется, съесть один другого, так свирепо выражение их лиц; а все-таки остаются лучшими друзьями, когда дело кончено. Смотря по числу, они разделяются на две половины и выступают таким образом на бой, при чем та партия, которой удастся прогнать противную, считается победившею; но если кто-нибудь из участвующих в бою упадет, никто не смеет его трогать, пока он опять не встанет. К подобным упражнениям они приучаются с юных лет, и мы видели такие бои и между самыми маленькими ребятами. В то время, как мы смотрели на все это, приехали ген. Ягужинский, ген. Чернышов и многие другие, которые присоединились к нам и начали все более и более подстрекать бойцов.
Ф. Берхгольц
Придворная жизнь
Празднование победы над шведами в 1702 г.
11-го Генваря праздновали великую радость по случаю победы, одержанной над Шведами оружием Его Величества, о которой упомянуто было выше. Были потешные огни, близь Кремля, посреди базара или рынка, который довольно низмен и довольно широк; в средине находились потешные огни, простираясь от одного конца площади до другого. Подле Кремля сделаны были из досок большие хоромы, с стеклянными окнами, в которых Его Величество угощал знатнейших придворных сановников своих, иностранных Посланников, находившихся в это время в Москве, и между другими Датского Посла и Резидента Голландского, разных Офицеров и некоторых наших иноземных купцов. Чтобы придать тени этим хоромам и украсить их, впереди порасставили в три ряда молодые деревья[16]. Обед начался в два часа по полудни, а около 6 часов вечера зажгли потешные огни, продолжавшиеся до 9 часов. Изображение поставлено было на 3 огромных деревянных станках, весьма высоких, и на них установлено множество фигур, прибитых гвоздями к доскам и расписанных темною краскою. Рисунок этого потешного огненного увеселения был вновь изобретенный, совсем непохожий на все те, которые я до сих пор видел. По середине, с правой стороны, было изображено Время, вдвое более натурального росту человека; в правой руке оно держало песочные часы, а в левой пальмовую ветвь, которую также держала и Фортуна, изображенная с другой стороны, с следующею надписью на Русском языке: «Напред поблагодарим Бога»! На левой стороне, к ложе Его Величества, представлено было изображение бобра, грызущего древесный пень, с надписью: «Грызя постоянно, он искоренит пень!» На 3 станке, опять с другой стороны, представлен еще древесный ствол, из которого выходит молодая ветвь, а подле этого изображения совершенно спокойное море и над ним полусолнце, которое, будучи освещено, казалось красноватым, и было с следующею надписью: «Надежда возрождается». Между этими станками устроены были малые четырехугольные потешные огни, постоянно горевшие и также с надписями. Второй из них, около которого я случайно находился и который первый был зажжен Его Царским Величеством, представлял четырехугольный крест. Третий изображал виноградную лозу, а четвертый клетку с птицей, с различными надписями. Так как эти последние были все освещены, подобно как это бывает в наших Нидерландах, то видно было все, что они изображали. Кроме того, посреди этой площади представлен был огромный Нептун, сидящий на дельфине, и около него множество разных родов потешных огней на земле, окруженных колышками с ракетами, которые производили прекрасное зрелище, частью рассыпаясь золотым дождем, частью взлетая вверх яркими искрами. Когда настало время зажигать потешные огни, многие духовные и другие Господа вышли из упомянутых хором, сопровождая Его Царское Величество, и стали под крытое место (навес), устроенное посреди всех поименованных приготовлений, для совершения там некоторых обрядностей. Над входом в это крытое место, украшенное множеством разных знамен, помещена была воинская стража. Невозможно было бы перечесть несметное множество народа, собравшегося на это зрелище со всех сторон. Сестра Царя, со множеством Боярынь, поместилась для того, чтоб поглядеть на все, в одной башне, в конце этой площади[17]. Другая значительнейшая башня, бывшая там, освещена была огнями с верху до низу; большие столы с потешными огнями, о которых я говорил выше, горели сыпавшимся с них огнем, каждый более четверти часа. В то же время раздавались и пушечные выстрелы, которые были и перед обедом. Когда потешные огни сгорели, столы накрыли вторично; но тогда я возвратился в Слободу, где услышал еще 90 пушечных выстрелов в 10 часов, а потом еще несколько выстрелов и позднее. Самым необычайным в этом случае и при подобном стечении народа показалось мне то, что не произошло никакого беспорядка, благодаря тому, что со всех сторон расставлены были солдаты и стража. Только пред самым окончанием этого собрания, вскоре за полночь несколько Французских Офицеров, поспоривших о чем-то между собою, обнажили шпаги и наделали шуму подле хором Его Царского Величества. Для отвращения подобных случаев на будущее время, через несколько дней выставили в Немецкой Слободе, близь Голландской Церкви, столб, на котором привязан был топор и шпага, с 3-мя объявлениями, на Русском, Латинском и Верхне-Немецком языках, воспрещающими всякому, под смертною казнью, обнажать шпагу и биться на поединке.
Корнилий де Бруин