Константин Станюкович
Жрецы
XXXIII
Прошел месяц.
В течение этого времени Невзгодин чуть ли не каждый день ходил к Аглае Петровне и просиживал с ней вечера в клетушке. Они вели долгие разговоры, спорили, читали вместе, знакомили друг друга с своими биографиями. Аносова нередко посвящала Невзгодина в свои дела и спрашивала его советов. За это время они сблизились, и Аглая Петровна с инстинктом любящей женщины старалась показать себя Невзгодину с самой лучшей стороны и, действительно, под властью чувства, далеко не походила на прежнюю деловитую купчиху, скаредную и бессердечную, когда дело шло об ее купеческих интересах. Все, близко знавшие Аглаю Петровну, дивились такой перемене и приписывали ее, разумеется, тому, что Аносова влюбилась, как дура, в Невзгодина. Нечего и говорить, что безупречная доселе репутация Аглаи Петровны пошатнулась среди купечества, и Невзгодина называли любовником Аносовой.
А между тем ничего подобного не было.
Правда, великолепная вдова не только интересовала молодого писателя, как интересный тип для изучения, но и очень нравилась ему, импонируя своей роскошной красотой и привлекая умом; тем не менее он старался скрыть это и объяснял свои частые посещения удовольствием поболтать с умной женщиной. До сих пор он не обмолвился серьезным признанием, хотя нередко и говорил в шутливом тоне о красоте Аглаи Петровны.
Она нередко ловила восторженные взгляды Невзгодина и ждала, нетерпеливо ждала, что он наконец бросится к ее ногам и признается, что любит ее, но этого не было, и Аглая Петровна влюблялась сама все более и более, но, разумеется, горделиво не показывала Невзгодину, как он ей дорог и как бы она была счастлива выйти за него замуж.
Невзгодин и не догадывался, что в него Аносова влюблена, и верил ей, когда она говорила, что питает к нему хорошие чувства, как к человеку, который «открыл ей глаза» и сделал ее лучше. И он видел, что действительно имеет некоторое влияние на Аглаю Петровну, приписывая это влияние доброй, в сущности, натуре Аносовой, но испорченной наследственностью и средой.
Те перемены, которые она сделала на фабрике, удалив англичанина, и те планы, которые она хотела привести в исполнение, не оставляли его в сомнении, что Аглая Петровна «кающаяся капиталистка».
И Невзгодин, несколько «оболваненный» и красотой великолепной вдовы, и ее уменьем довольно тонко льстить мужскому самолюбию, и ее «планами», уже мечтал об интересной теме для новой повести, героиня которой под идейным влиянием раздает свои богатства, отказываясь от жизни, полной роскоши и блеска… По временам эта тема казалась фальшивой его художественному инстинкту, но ведь факт почти налицо в лице Аглаи Петровны. Надо только довести его до логического развития.
Впрочем, все эти мечтания о повести не мешали Невзгодину по временам (и в последнее время довольно-таки часто) совсем не «идейно» заглядываться на великолепную вдову.
«Тоска», напечатанная в январской книжке одного из петербургских журналов, очень понравилась Аглае Петровне, и она в восторженных комплиментах признала в Невзгодине выдающийся талант. Действительно, у Аносовой был литературный вкус, развитой недурным знакомством с несколькими литературами, и она сумела оттенить лучшие места повести и при этом тонко польстить авторскому самолюбию. И он, хотя и находил похвалы неумеренными, тем не менее поддавался лести. Ведь так приятно, когда умная и красивая женщина считает вас гениальным человеком!
Впрочем, не одна Аглая Петровна пришла в восторг от повести. Вскоре по напечатании ее Невзгодин стал получать пересылаемые ему из редакции письма от неизвестных лиц, выражавших свое сочувствие и похвалы. И эти письма, искренние и восторженные, благодарившие за призыв к вере в идеалы, сказавшийся в тоске по ним, – трогали молодого писателя и в то же время словно бы обязывали его относиться к писательству как к общественному служению. Наконец, появились в нескольких газетах и рецензии. Почти во всех приветствовалось появление нового таланта, на который возлагались надежды. Зато в двух газетах повесть Невзгодина была обругана жесточайшим образом, и именно за призыв к тому, что, слава богу, «исчезло, как мираж, нашедший на бедную Россию в шестидесятых годах».
Вместе с получением гонорара Невзгодин получил и письмо от редактора, который сообщал, что новый рассказ очень ему понравился и будет напечатан в следующей книжке. Вместе с тем он просил и дальнейшего его сотрудничества, прибавляя, что такие вещи, как «Тоска» и другой рассказ, «украшают» страницы журнала.
Невзгодин радовался своему успеху, хотя и несколько изумленный им. Скептическая жилка мешала ему возгордиться, и он только мечтал о том, чтобы заслужить похвалы будущими своими работами. В нем снова пробуждалась охота писать, и он по утрам работал, а вечером его тянуло к великолепной вдове…
«Не каменная же она в самом деле!» – говорил он себе и в то же время чувствовал, что с ней авантюра едва ли возможна. Она не из таких… С ней надо закинуть на себя мертвую петлю…
После появления «Тоски» Невзгодин получил лестные приглашения из многих редакций, а издатель одного иллюстрированного журнальчика сам приехал к Невзгодину и, отрекомендовавшись ему, без всяких церемоний спросил, окидывая удовлетворенным взглядом жалкую обстановку комнаты:
– Вы сколько получаете с листа в вашем журнале?
– Сто рублей! – ответил Невзгодин, несколько изумленный развязностью издателя.
– Так я вам охотно дам триста и, если хотите, сию минуту пятьсот рублей аванса. Угодно получить?
И издатель, не дожидаясь согласия и, по-видимому, не сомневавшийся в нем, вынул бумажник, достал пять сторублевок и положил их на стол перед Невзгодиным.
Тот с улыбкой наблюдал за издателем.
– Напрасно вы беспокоились. Положите свои деньги в бумажник! – проговорил наконец, улыбаясь, Невзгодин.
– Вы не хотите? – искренне изумился черноволосый, курчавый молодой издатель с бойкими и плутоватыми глазками. – Вам, может быть, желательно четыреста рублей с листа и тысячу аванса?.. Что ж, мы и это можем…
– Я совсем не желаю участвовать в вашем журнале!
– Не желаете? Но позвольте спросить, почему-с? У меня сотрудничают господа писатели первого сорта… можно сказать, генералы-с…
Издатель перечислил несколько действительно известных литературных имен и продолжал:
– Как видите, компания приличная-с вполне… И вам, смею думать, гораздо лестнее получить четыреста рублей с листа, чем сто… В четыре раза более… И читателей у меня гораздо больше… Или вы, Василий Васильич, обязаны контрактом? Так я с удовольствием рискну на неустойку, если она не велика-с. Вы в моде теперь, и я готов на жертвы-с.
Насилу Невзгодин избавился от одного из более юрких представителей современного издательства. Издатель ушел наконец, так-таки и не понявший, что человек в здравом уме и твердой памяти мог отказаться от таких блестящих предложений.
После того как Невзгодина расхвалили, о нем заговорили и в Москве. С ним старались познакомиться и залучить на журфиксы. Звенигородцев, находивший раньше, что Невзгодин ничего путного написать не может, заезжал к Невзгодину, наговорил ему множество приятных вещей и звал его вечером на журфикс к одному очень умному человеку, у которого собираются только очень умные люди, и был несколько огорчен, что Невзгодин отказался.
Но, знакомый только с казовой стороной своей известности, Невзгодин, не бывавший почти нигде, и не догадывался, какова изнанка ее и что про него говорят.
А говорили про него, действительно, черт знает что такое. Кто распускал про него грязные сплетни и к чему их распускали, – кто знает, но они имели успех, как всякие сплетни, да еще про человека сколько-нибудь известного.
Говорили, что Невзгодин ловко-таки «обрабатывает» миллионерку. Небось пишет об идеалах, смеется над всем, а сам… подбирается к аносовским деньгам… Какая гнусность! Его, конечно, называли Артюром при великолепной вдове. Другие, впрочем, утверждали, что он дальновиднее и, наверное, женится на миллионерке.
– Ждала, ждала… и не могла выбрать лучше… Нечего сказать, отличная партия!
Однажды Невзгодина встретил на улице один из его знакомых и спросил: правда ли, что он думает издавать журнал?
– И не думал! – рассмеялся Невзгодин.
– Однако говорят…
– А пусть говорят… Только говорят ли, откуда на журнал у меня деньги?
– Как откуда? Да Аглая Петровна Аносова, говорят, дает… Вы ведь с ней хорошо знакомы.
Невзгодин только презрительно усмехнулся, но тон, с каким были сказаны эти слова, покоробил его, и он в тот вечер сидел, по обыкновению, в клетушке несколько раздраженный.
Он досадовал на себя, что пришел.
Разговор в этот вечер не клеился. У обоих собеседников точно на душе было что-то, мешавшее обычной беседе. И это чувствовалось.
«И на какого дьявола я шляюсь сюда каждый вечер? Зачем? Она в самом деле может подумать, что я огорошу ее просьбами о деньгах на журнал?»
«Фу, мерзость!» – мысленно проговорил Невзгодин, раздражаясь от этой мысли еще более.
Он решился сейчас же уйти, чтобы не «разыгрывать дурака». Так она и верит его «изучению»!.. Таковская!
Невзгодин искоса взглянул на нее и остался на обычном своем месте – на низеньком кресле у диванчика, на котором сидела Аглая Петровна, притихшая, грустная и ослепительно красивая.
Остался и сделался еще мрачнее, злясь на самого себя.
XXXIV
Минуты две прошло в молчании. Наконец Аносова спросила:
– Что с вами, Василий Васильич? – В тоне ее голоса звучала тревога.
Невзгодин насторожился. Он уловил эту тревогу, и в ней ему послышалось что-то притязательное. Это несколько удивило и рассердило его.
– Ничего особенного, – ответил он.
– Вы чем-то раздражены?
– Положим… Так что ж из этого?
– Уж не я ли провинилась в чем-нибудь перед вами? И вы мною недовольны?
– Я? Вами? И какое я имел бы право?
– Это делается без всяких прав.
– Но все-таки выражают недовольство только люди с правами, а обыкновенные смертные просто не ходят к знакомым, которыми недовольны.
– Даже когда и изучают?
Он взглянул на Аносову: не смеется ли она? Но Аглая Петровна глядела на него так значительно и так нежно, что Невзгодин смущенно отвел свой взгляд и проговорил:
– Сегодня была одна встреча на улице и разговор, который меня раздражил… Да что скрывать…
И Невзгодин передал Аносовой разговор.
– И это могло вас раздражить?
– Как видите.
– Вижу! – грустно протянула Аносова.
Она, видимо, что-то хотела сказать, но не решалась.
– Говорите, Аглая Петровна… Говорите… я все выслушаю…
– И раздражитесь еще более? А я не хочу вас раздражать…
– Ну, как угодно… Сегодня мы оба в дурном настроении, и я лучше уйду…
– Нет, не уходите, Василий Васильич… Не уходите… И я вам скажу, что хотела. Неужели вы, в самом деле, не взяли бы у меня денег на журнал, если бы захотели издавать сами?
– Конечно, нет! – резко ответил Невзгодин.
– Я даже такого доверия не заслужила? Или вы побоялись бы, что скажут?
– Писателю надо быть выше всяких подозрений… И наконец, я никогда бы не путал женщину в дела, которых она не понимает…
– Даже если б женщина была вашим добрым приятелем?
– Тем более…
– Я так и думала… Очень уж вы горды, Василий Васильич… Вот вас даже и пустой разговор раздражил… А про меня, по поводу вас, теперь и не то говорят, а я, как видите, нисколько не смущаюсь… Пусть говорят!..
– По поводу меня? Что ж смеют говорить? – вызывающе кинул Невзгодин и весь вспыхнул.
– Ишь! Уже и загорелись!.. Говорят, что я…
Аносова запнулась.
– Что вы? – нетерпеливо переспросил Невзгодин.
– Ваша любовница! – досказала Аносова и взглянула на Невзгодина.
Тот совсем опешил от изумления.
– Изумлены? – кинула Аносова.
– Еще бы! Сочинить такую… такую нелепость про вас, чья репутация безупречна… Как это глупо! – воскликнул Невзгодин.
– А между тем ведь это так правдоподобно… До сих пор я жила отшельницей и вдруг почти каждый вечер сижу глаз на глаз с молодым человеком… Ведь не всякий же знает то, что знаю я…
– То есть что?
– Что молодой человек исключительно с литературной целью навещает женщину, еще не старую, ну и…
– Замечательную красавицу? – досказал горячо Невзгодин.
– К которой он, впрочем, довольно равнодушен! – прибавила Аглая Петровна.
Невзгодин не принял вызова и воскликнул:
– И вы меня не выгнали до сих пор, несмотря на такие сплетни?
– Я? Вас?..
Опять Аносова так ласково, так нежно и вместе с тем удивленно посмотрела на Невзгодина, что тот снова смутился.
– Да разве мне не все равно, что говорят! Я ничьей любовницей не была и не буду! – гордо подчеркнула она, – но пусть болтают, что хотят! Я сама по себе! – усмехнулась Аносова.
Это пренебрежение общественным мнением такой рассудительной и степенной женщины, какою казалась Аглая Петровна, восхитило Невзгодина и, разумеется, приятно щекотало его самолюбие.
И он восторженно взглянул на красавицу вдову и благодарно стал целовать ее руку несколько дольше и горячее, чем следовало бы это в литературных интересах.
Но Аносова не отнимала своей горячей руки, и Невзгодин ее несколько раз принимался целовать.
– И знаете ли, о чем еще на днях спрашивала меня сестра?
– О чем?
– Скоро ли я выхожу замуж?
– Вы? За кого?
– Да что вы за агнец, в самом деле! Разве не знаете?
– Клянусь честью, не знаю.
– Да за вас, разумеется!
– За меня?!
И Невзгодин искренне рассмеялся.
Аглая Петровна, по-видимому, недовольна была этим смехом и спросила:
– Чему вы смеетесь?
– Да уж это несравненно по своей глупости.
– Чем же так глупо?
– И вы еще спрашиваете? И вы охотница шутить! – с насмешливой улыбкой промолвил Невзгодин, несколько раздраженный.
– Я не шучу, Василий Васильич… Разве вы не видите или нарочно не хотите этого видеть? – значительно и серьезно промолвила Аглая Петровна.
– Вы… красавица, умная женщина, миллионерка, и вам сделать такой mesalliance!.. [17] Выйти замуж за такого богему, нищего писателя, человека таких взглядов, как я… и притом такого непривлекательного…
– А почем знать. За такого, и только за такого я бы вышла. Такого, может быть, я и полюбила бы и не променяла его ни на кого. Да и как еще полюбила! – порывисто прибавила Аносова…
Она как будто говорила шутя, но каждое слово ее дышало неподдельною страстью. И Невзгодин словно бы неожиданно прозрел и почувствовал, что эта женщина не шутит. И ему стало жутко.
Все еще как бы не доверяя этому, он заглянул в глаза Аносовой пытливым, вопросительным и слегка смеющимся взглядом.
– Теперь верите? – шепнула она, не сводя с него своих темных глаз, светившихся лаской, и стыдливо алела, словно бы виноватая, что не могла более таить чувства.
– Не верю, не верю, не верю! – вызывающе повторял Невзгодин.
А сам верил, изумленный, что его любит эта властная, строгая красавица, и, весь охваченный трепетом молодой страсти, глядел на молодую женщину восторженно-благодарным взглядом.
– Так поверьте…
И Аносова вдруг порывисто обвила шею Невзгодина и прильнула своими губами к его губам в долгом страстном поцелуе.
Еще мгновение, и она оттолкнула его.
У Невзгодина была несчастная особенность, присущая многим писателям, не терять способности наблюдать и подчас ядовито смеяться над собою даже в самые, казалось бы, счастливые мгновения жизни, и это вносило отраву во все его увлечения. Казалось, он не мог непосредственно отдаваться впечатлениям, точно какой-то насмешливый бесенок сидел у него в голове и нашептывал ему смешные вещи.
Только раз в жизни, когда Невзгодин любил Маргариту Васильевну, он не анализировал, не потешался над собою, а просто любил до безумия.
И теперь, опьяневший от поцелуя, он словно бы был настороже и, более благодарный, чем счастливый, слушал, как Аглая Петровна, счастливая и радостная, говорила, заглядывая ему в глаза:
– О, какой же вы глупый, несмотря на весь ваш ум… На аршин под землю видите, а не видели, что я люблю вас… Ужели не замечали?..
– Честное слово…
– Какой же вы скромный, и как это хорошо… Ну да… люблю. Вы – идол мой. Ведь ради вас я стала другая… Ради вас я изменила порядки на фабрике… Ради вас я строю этот дом для рабочих… А вы не поверили, что я с радостью пошла бы за вас замуж, чтобы вы были моим, только всегда и всегда моим! – властно прибавила она. – А я и все мои миллионы в вашем распоряжении… Теперь верите?.. А вы… Вы любите ли меня?.. или мне только это чудится в ваших глазах… Хотите быть моим?..
Невзгодина захватила эта порывистая, сильная страсть, и, признаться, эти миллионы на мгновение смутили его. Отчего не жениться? Она красива, умна… Она ему нравится, эта красавица… А на эти миллионы можно сделать много хорошего…
Но в следующее же мгновение он уже пришел в ужас от мысли жениться на Аносовой.
Сидевший в голове его добрый бесенок высмеивал его добрые намерения благотворить чужими миллионами и ядовито докладывал, что Невзгодин просто женится, как первый прохвост, на миллионах, чтобы жить на чужие миллионы, утешая себя благотворительными подачками. И это писатель, автор «Тоски», проповедующий, что богатство развращает… Какой же, однако, писатель негодяй!.. На словах герой, а при первом же соблазне не устоял… И разве он любит великолепную вдову?.. Разве это любовь, а не одно только вожделение к красивому телу?.. Разве по духу она ему близка? И разве он хочет идти под ярмо и вечно быть в полной собственности миллионерши, вместо того чтобы быть свободным и независимым писателем?..
– Что ж вы молчите, Василий Васильевич? Или вы в самом деле ходили только изучать меня? – почти крикнула Аглая Петровна, увидавшая, как загорается насмешливый огонек в глазах Невзгодина.
– Я очень тронут вашим чувством… Вы мне нравитесь, Аглая Петровна, к чему лукавить, но я не думал связывать свою судьбу…
– С судьбой капиталистки? – ядовито перебила она Невзгодина. – Пошутить… отчего же?.. Говорить лукавые, вызывающие речи и… простите… «я изучил»… и отойти, если не удастся легкая интрижка… «Поднесут – пью, не поднесут – не пью», так, кажется, говорил вам какой-то остяк, этики которого вы придерживаетесь?.. А что за дело до тех, кого вы смущали лукавыми речами… На тех наплевать…
Аглая Петровна говорила, почти задыхаясь от гнева и оскорбленного самолюбия.
И вдруг она смолкла. Бледная как полотно и прекрасная в своем гневе, она порывисто встала с дивана.
Встал и Невзгодин.
Она смерила его злыми глазами и в бешенстве крикнула:
– Вон… И никогда не показывайтесь на мои глаза…
Но, как только Невзгодин направился к дверям, Аносова бросилась к нему и, схватив за руку, прошептала:
– Простите… простите… Вы хороший… славный… Я люблю вас… Да хранит вас Христос!
Властным жестом приказала она Невзгодину нагнуться. Она трижды поцеловала его в губы, торжественно перекрестила его и сказала, говоря ему «ты»:
– Будь счастлив, родной, не поминай меня лихом!
В голосе ее слышны были рыдания.
– Вы не поминайте меня лихом! Прощайте, Аглая Петровна! – взволнованно проговорил Невзгодин, крепко пожимая ей руку.
– За тобой лиха нет… И ты прав: тебе пут не надо… Ты из орлиной породы… Спасибо за приязнь, за все спасибо, хороший мой!
Когда Невзгодин ушел, Аносова беспомощно опустилась на диван и горько-горько заплакала.
– Видно, и мне одинокой жить! – прошептала она.
На другой день она принялась за дела. Призванный зачем-то Артемий Захарыч обрадовался, увидав свою госпожу за счетами.
XXXV
На следующее утро Невзгодину не работалось.
Он был еще под сильным впечатлением того, что так неожиданно произошло вчера, и хотя жалел Аносову, но сам испытывал радостное чувство человека, избавившегося от опасности.
В самом деле, он чуть было не увлекся и… расхлебывай потом кашу.
Вошел коридорный Петр и подал телеграмму:
– Должно, от сродственников, Василий Васильич.
– Никого у меня нет сродственников, Петр…
– И родителей нет?
– Давно умерли. Один, как перст.
Невзгодин развернул телеграмму и прочел:
«Приходите завтра в час завтракать на новоселье Никольский переулок дом Гнездова квартира 10. Где пропадаете Маргарита».
– Ай да молодец! Вырвалась на свободу. Не ожидал! – весело проговорил Невзгодин, бросая телеграмму на стол.
– Чего изволите? – откликнулся Петр.
– Я не вам. Как сегодня на дворе?
– Весной оказывает, Василий Васильич. Каплет.
– Весной? В самом деле, февраль на исходе.
– Скоро масленица.
– Скоро и я уеду.
– На новую квартиру?
– Из Москвы. Сперва в Петербург, а потом весну в Крым встречать, а дальше и сам не знаю…
– Вам все равно, где ни жить… Пиши себе знай.
– То-то и хорошо… Вот на днях получу деньги, и прощайте, Петр! – весело говорил Невзгодин, предвкушая, как истый бродяга, удовольствие путешествия.
– Одни поедете?
– А то с кем же?
Петр хихикнул.
– А с той барыней?
– С какой?
– Которая тогда к вам наведывалась… Такая фасонистая… Еще фрухты покупали…
– То моя жена.
– Же-на? – с меланхолическим изумлением протянул Петр. – Вы, значит, с супругой вроде как будто врозь?
– И совсем врозь! – засмеялся Невзгодин. – Что, не приходила она?
– То-то нет. Прикажете отказывать?
– Нет… зачем же.
Петр вышел и тотчас же вернулся.
– Легка на помине… Идут! – таинственно прошептал он и снова скрылся.
Через несколько секунд раздался троекратный стук в двери.
– Войдите!
– Я к вам на одну минуту, Невзгодин, – проговорила Марья Ивановна, пожимая мужу руку и брезгливо оглядывая комнату, – была около, поблизости, и зашла поздравить вас… Где тут сесть у вас?
– А вот сюда, Марья Ивановна! Стул чистый, – усмехнулся Невзгодин, подавая жене стул и оглядывая ее новую весеннюю жакетку… – А поздравить с чем пришли?
– Во-первых, с литературным успехом…
– А во-вторых?
– С женитьбой… Вы гораздо практичнее, чем я ожидала… Одобряю и поздравляю… Надеюсь, и за развод вы заплатите мне хорошо…
– С чего вы взяли?.. Я и не думаю, слава богу, жениться.
– А на Аносовой? На этой красавице миллионерке… Я об этом уж несколько раз слышала. Говорят, она влюбилась в вас, как кошка…
– И не думал… и не влюблена она… и все это сплетни! – с раздражением сказал Невзгодин.
– Но вы у нее каждый день бывали?
– Бывал.
– И кажется, сдружились с ней?
– Положим, и сдружился…
– Так ведь отчего и не жениться?.. Я наверное знаю, что она пошла бы за вас.
– И знайте. Я вот не женюсь и скоро уезжаю.
– Да что вы сердитесь?.. И глупо делаете, если упускаете такой случай… Впрочем, вы все такой же… Миллионами брезгаете… Ну, прощайте… А ко мне что же по воскресеньям ни разу не заглянули?.. Или не хотите больше видеть? – улыбнулась Марья Ивановна.
– Некогда было…
– Знаю я эти ваши некогда… Или изучали миллионерку?
– Изучал.
– И кончили?
– Кончил… И знаете ли что?
– Что?
– Не пообедаем ли мы как-нибудь опять в «Эрмитаже»?
Марья Ивановна усмехнулась.
– Что ж… Пожалуй… Вы, видно, опять богаты?
– Миллионов нет, но сто рублей в кармане. Скоро еще четыреста получу… Чем не Крез?
– Миллионов у вас и помину не будет.
– То-то. Вы, кажется, меня немного знаете?
– А у меня капитал маленький будет. Наработаю практикой.
– Не сомневаюсь. Вам и миллионы позволительны. Так вам когда угодно обедать?
– Могу только в одно из воскресений. Остальное время занята…
– Так в это воскресенье я заеду за вами, Марья Ивановна…
– Заезжайте. В котором часу?
– В четыре.
– Буду ждать. До свидания. И то сегодня полчаса лишних гуляю! А вы ничего… Не так скверно глядите, как тогда… Верно, не сочиняете запоем? – бросила она на ходу и ушла.
«Вот с этой дамой никаких драм не может быть! Признает только науку и режим!» – усмехнулся про себя Невзгодин.
Скоро он вышел из дома.
