Кристина Устинова
Сделка
…Она успокоилась и после завтрака отправилась в полицейский участок. Лабби же её проводил, а сам отправился домой: время приближалось к половине второго, надо было помочь навести порядок в доме. Он на полпути остановился: «А братья? Что они скажут, если я ушёл без спроса? – Но тут же он поморщился и махнул рукой. – Без спроса? Я что, маленький мальчик? Мне двадцать четыре, какое разрешение?!»
Но всё же внутри его нарастала тревога, и ему стало совестно, что он хотя бы не предупредил их. Да и почему? Слушать язву Георга, поучения Артура и смотреть в вечно грустные глаза страдальца Рейнера? Он мотнул головой, откинув эту мысль.
***
Тем временем в доме ничего не происходило. Рейнер, встревоженный ночным звонком от брата, до самого утра не мог заснуть, а проснулся около восьми часов, когда почувствовал, как что-то ползёт по нему. Он поднял одеяло и увидел крысу. Маленький зверёк, почти точная копия того, что он убил в ванной, прыгал с одной ноги на другую. Когда же старший Бёргер раскинул одеяло, крыса так и замерла между ног, глядя на него чёрными бусинками. С яростным криком он отшвырнул её в сторону, и та скрылась под дырявым плинтусом. «Они выбираются, – думал он, – крысы выбираются уже из подвала… Надо их травить, пока не расплодились!»
Он отправился в ближайший ранний магазин бытовых приборов, но там яда не оказалось.
– И что теперь? – говорил он продавцу. – Надо же их как-то выгонять! Газ не хочу использовать: мы все задохнёмся – к тому же там продукты хранятся…
– Ну-с, заводите кота или собаку, других более-менее эффективных способов нет, – сказал продавец и рассмеялся.
Рейнер вышел из магазина и направился домой. «Ладно, – подумал он. – Сейчас лучше убрать продукты и сходить за подарком». Он купил духи. Мать обожала парфюмерию, и он никогда на это не жалел деньги – выбрал самый лучший и дорогой флакон, по совету консультанта, без резкого запаха. В магазине играло с утра радио, и ведущий сказал:
– Прогноз погоды на сегодня: ожидаются вечером аномальные осадки, дождь, а также похолодание на два градуса.
Рейнер вернулся домой, думая о том, какой может быть дождь в самом конце февраля. Да, снег растаял, температура в целом плюсовая, но всё-таки это странно…
Георг ещё не спустился, Артур и Лабби не появились, поэтому он отправился в подвал, чтобы перетащить на чердак продукты. Как только включился свет, сразу же послышался крысиный писк. Рейнер напрягся и постарался спуститься бесшумно, наступая на всю пятку, но деревянные ступеньки предательски скрипели. Он оказался в небольшом помещении, где вокруг стен стояли деревянные шкафчики с овощами и законсервированной едой в банках. Он обнаружил высыпанный картофель, разбитую банку и труп крысы в углу. За всё время осмотра также заметил пять крыс, но почти все убежали: только одной не повезло, и Рейнер прибил её лопатой. Затем он перетащил всё на прохладный чердак, где между досками виднелись крупные щели и внутрь проникал слабый солнечный свет вместе с ветром. Перетаскивание еды заняло около полутора часов.
Внезапно он почувствовал пульсирование в висках, и перед глазами заиграли блики, а солнечный свет, проникавший из штор, так и обжигал глаза. Рейнер растёр их до слёз и, прищурившись, подошёл к аптечке. Вместе со шприцом лежали несколько капсул с морфием. Вспоминая все манипуляции Артура, он обнажил вену (другая уже не болела, шишки прошли, но она была в синяках, как будто по неё били молотком) и сделал укол. Немного отпустило, но на бледном лбу вступила испарина, вздулись жилки. Рейнер потёр лоб и лёг на диван.
В этот момент спустился Георг. При виде брата он поднял бровь.
– Плохо?
– Угу…
Больше Георг не говорил и старался вести себя как можно тише. Рейнер лежал на диване с закрытыми глазами почти два часа, стараясь уснуть. Он понимал, что стоило рассказать и о Лабби, и о случае с Артуром, но язык его не слушался и свисал, словно безжизненный кусок мяса, при попытке произнести хотя бы одно слово. Боль в затылке и пульсирование отошли, но глаза так и резало от света. Он чувствовал уже острую боль сбоку и, спустя два часа безуспешной попытки заснуть, со стоном прикрыл голову подушкой.
Георг, который в это время намывал стоявший в дальнем углу сервис, подошёл к нему и тихо сказал:
– Как давно ты принимал морфий?
– Два часа назад.
– Давай ещё. Пока хуже не стало.
Рейнер поднял голову и нахмурился.
– Это много. Может, кока-колу?
– Нет, она эффективна только при лёгких головных болях.
Он вздохнул.
– Ладно, неси капсулу.
Рейнер решил не рисковать и использовал лишь половину капсулы. Боль потупилась, а на разум снизошла такая усталость, что больной, отложив шприц в сторону, тотчас же уснул…
***
Матиас всю ночь спал плохо: сначала у матери разболелся живот, и её тошнило; он помогал Джанет выносить вёдра. Затем, как только мать начала засыпать, за окном послышались пьяные голоса. В окно Матиас увидел множество людей в рабочих комбинезонах, которые распевали гимны на польском, русском и немецком языках. Он разобрал только «Варшавянку» и «Интернационал». Не стихали они до самого утра; встревоженные соседи вызывал полицию, те приезжали, увозили, но из двухэтажного здания за углом появлялись ещё и ещё, словно муравьи. Это продолжалось до раннего утра, и только тогда он заснул. Проснулся почти в обед. Джанет давным-давно стояла на ногах, мать обедала. Матиас обнял их и сказал:
– Мама, Джанет, меня сегодня целый день не будет. До глубокого вечера не ждите; может, и на ночь останусь у Бёргеров. У их матери день рождения, надо поздравить…
Мама вяло улыбнулась.
– Хорошо, иди, сынок. Только осторожно: в последнее время люди злы, как в двадцать первом. Вот вчера битенбургского прокурора избили, как Джанет сказала.
Матиас нахмурился. Сиделка протянула газету.
– С двенадцати ночи в больнице. Кто-то его нашёл избитым, вызвал полицию. Пока точных деталей об этом нет, сам прокурор говорит, что это кто-то то ли из казино «Райская нажива», то ли из «Националя».
– И зачем это надо – бить прокурора?
– Ох, да там у них всё так запутанно, детали неизвестны! Думаешь, я что-то понимаю в этом? Но вообще говорят, что этот мужик, что в алкогольном опьянении избил его, является членом клуба «Националь», а также постоянным клиентом в казино и состоит в родственных отношениях с его владельцем, Вишнёвским.
Матиас посмотрел на заголовок и фотографию избитого толстого мужчины, который, приподняв с кушетки голову, грозно смотрел в камеру.
– А прокурор что-то сам об этом говорит? Знает он его?
– Он говорит, что это местный пьяница и дурачок. Ходят слухи, что это он его избил за долги перед каким-то казино, но прокурор их отрицает, свидетелей нет – это всё со слов Вишнёвского, который построил свою теорию относительно всего этого, а сам отрицает своё участие.
– Глупые слухи! Во-первых, это прокурор, а не какой-то там Ян с Пирожковой улицы, у которого даже жены нет. Нужны железные причины, чтобы его трогать, и такое же алиби, ведь шанс выиграть в суде практически равен нулю.
– Но деньги же, деньги… Тем более у Вишнёвского дружеские отношения с мэрами Битенбурга и Западного округа, их часто видели в банках, ресторанах, в правительственных зданиях…
– Я не адвокат и не прокурор, а уж тем более не судья, но в нашей стране даже за нападения на рядового полиции ни деньги, ни связи не помогут – только смягчающие обстоятельства, но наказания не избежать! – Он помолчал, поймав себя на мысли, что начинает заводиться. – Во-вторых, законные игорные предприятия не бьют за долги. А уж если дело касается государственного лица, то тут ни о какой законности и речи быть не может! Ты хоть сама понимаешь, что говоришь? Его за долг, каким бы он большой ни был, не станут быть – максимум выгонят из помещения и больше не впустят. В-третьих, какому тогда этому пьянице и родственнику дело до долга?
Джанет в раздражении вздохнула.
– Это не моё мнение, а мнение общественности. Но если ты хочешь знать мою точку зрения, то я считаю, что тут дело не в долге, а в том, что скрывается ото всех и не афишируется. Не могу предположить. Никто ничего не знает, но относительно того, что это нельзя прикрыть деньгами, – ты ошибаешься. Любой скандал можно замять.
Матиас вздохнул и махнул рукой, подумав: «Господи, какая же она наивная!»
Он попрощался и вышел на улицу. Из головы не выходил этот диалог, и на протяжении всей дороги у него строились в голове самые невероятные теории, но, чтобы не утомлять ими, стоит отметить следующее: Матиас сделал умозаключение, благодаря своему многолетнему опыту работы, – пьяницу и прокурора связывает в уголовном деле нечто большее, чем просто погромы и хулиганство. Даже если за этим и стоит казино «Райская нажива», чему он не находил пока более чёткой логической причины, то роль Вишнёвского второстепенна.
Трамвай остановился в Битенбурге, и Матиас тут же встряхнул головой. Он почувствовал усталость и выбежал на свежий воздух, вспомнив про подарок…
***
Когда Артур вернулся домой, Рейнер уже стоял на ногах и помогал с готовкой, хотя лицо его оставалось белее полотна. Но при виде брата на щеках его заиграл лихорадочный румянец, и он кинулся ему на шею. Даже Георг рассмеялся, но тут же сделался серьёзным, когда увидел его шею и пальто без пуговиц.
– М-да, ты ещё легко отделался, гадёныш!
Артур улыбался. Он при виде радостных лиц братьев тут же позабыл о Венни.
– Из полиции звонили? Я им давал домашний номер.
Рейнер и Георг переглянулись.
– Нет, – сказал первый.
– А Лабби, он дома?
– Пока нет.
Георг тут же вернулся к кипящей плите, а Рейнер, повизгивая, ещё раз обнял брата.
– Боже, напугал! Смотри, как бы тебя потом по судам не затаскали! Если не сегодня позвонят, то завтра точно…
– Почему ты такой бледный? Опять?
– Угу.
Рейнер замолчал. Он понимал, что не стоит говорить ему о лишней половинке. «Да и ладно, чёрт с ней, – подумал он. – Один раз – и всё!»
Трое братьев убирались в гостиной, когда Лабби пришёл почти через час, и все устремили на него вопросительные взгляды. Тот напрягся; он чувствовал себя загнанным зверем, хотя на него смотрели даже без намёка на обиду или злость. Он выпрямился, ожидая того, о чём думал всю дорогу.
Наконец молчание прервал Георг:
– Как Лили? Она уже знает?
Та спокойная и непринуждённая нотка в голосе застала его врасплох.
– О чём ты?
Артур, который пытался говорить как можно мягче, рассказал ему о ночном происшествии. Лабби слушал его, не перебивая, а затем сухо сказал:
– Во-первых, про смягчающие обстоятельства Гомерик наврал, и она не беременна. Во-вторых, что же вы от меня хотите? Не встречаться с ней? Да её мужа скоро посадят!
– Мы тебе про это даже и словом не упомянули, – сказал Георг. – Встречайся с ней сколько душе угодно!
Лабби не нашёл, что на это ответить, дёрнул плечами и ушёл наверх, к себе. «Они слишком равнодушны к ней! – думал он. – Никому до неё и дела нет!»
Потом он всё-таки вышел, чтобы помочь им с уборкой, но мысли о ней всё крутились в голове, а когда пришёл Матиас, ему стало почему-то так гадостно на душе, что он едва сдерживался, чтобы не уйти.
***
Матушка приехала на трамвае. Несмотря на свой возраст, хрупкое телосложение, сморщенное лицо и практически беззубый рот, она двигалась так же быстро и ловко, как двадцать лет назад. Она приехала раньше договорённого времени на полчаса, и сыновья её были застигнуты врасплох, за сервировкой стола. При виде её они бросились ей на шею, а Матиас, опустив глаза в пол, с добродушной улыбкой на устах стоял в стороне, едва сдерживая смех. Братья Бёргер, которым было уже далеко за двадцать, вели себя как юноши, которые в глубине души оставались маленькими мальчиками: они со смехом и радостным воплем прыгали вокруг старухи, обнимали её за шею, за талию, со спины и сбоку, пытаясь поцеловать то в щёку, то в лоб. Старушка же целовала их, оставляя на лицах след от алой помады. Как будто в этих весёлых криках не было бремени пережитого за последние несколько дней, как будто не прошли годы в тюрьме и у скамьи подсудимых, как будто время повернулось вспять, в дореволюционный период, когда по миру шла война, а в Арбайтенграунде всё было мирно и спокойно…
Первый всплеск эмоций прошёл, и пришло время дарить подарки. Матиас несколько смущённо, осторожно обнял старуху и подарил ей коньяк. Зачем старушке коньяк? У неё была привычка: каждый день выпивать по одному стакану виски или коньяка. «Мать моя прожила до ста лет, – отвечала она. – А секрет её заключался в стакане крепкого напитка с утра, после плотного завтрака. Главное – не пить потом. Держать пост». Вот и Матиас подарил ей такой подарок, завёрнутый в янтарную коробку с изображением мустанга. Рейнер подарил духи, Артур – новый сервис, Георг – деньги, а Лабби после ужина в качестве подарка сыграл на гитаре, спев народную песню «Всем немецким матерям…». После ужина они перешли в гостиную и расселись; Георг рассказывал анекдоты. Так говорили полчаса, пока Рейнер не сказал:
– Ох, вспомнил! На днях я купил гармонику.
Он направился в прихожую, и за его спиной не умолкали голос Георга и смех. Гармоника лежала на тумбочке перед маленьким зеркалом, рядом со щётками и помадкой для обуви.
Как только он взял инструмент, постучали в дверь. Рейнер вздрогнул и открыл её. На пороге, освещённый тусклым светом дальнего фонаря, стоял мужчина в котелке. Он смотрел на Рейнера бесстрастно и даже несколько надменно.
– Это дом Бёргеров?
Рейнер нахмурился.
– Да. Что вам нужно?
– Могли бы позвать Артура? Я Вензель Фишер.
***
Смех не умолкал, когда старший Бёргер вернулся с гармоникой в гостиную. Теперь все играли в карты, не обращая на него внимания. Артур сидел чуть поодаль от всех. Рейнер подошёл к нему со спины и, нагнувшись, прошептал:
– К тебе пришли.
Тот с неохотой отложил карты и встал.
– Куда же ты? – сказала старушка.
Он улыбнулся.
– Мне надо закурить. Ты же не выносишь запах дыма, вот я и забочусь о тебе.
Она поморщилась.
– Бросай эту гадость. Курят только невротики и трудоголики.
Раздался смех. Рейнер повёл Артура к прихожей и сказал:
– Скажи, за каким чёртом ты позвал Фишера?
Он нахмурился.
– Что? Это он?
– Угу.
– Что ему надо?
– Это ты у него спрашивай, – сказал Рейнер и удалился в гостиную.
Артур вышел на улицу. Полы пальто трепетал ледяной ветер; пуговицы он так и не пришил, и холод охватил его. По телу побежали мурашки, но внутри всё кипело, глухо билось сердце, как будто предвещая что-то неладное.
Венни стоял на крыльце и курил. Заметив Артура, он тут же отвернулся и холодно сказал:
– Тебя кое-кто хочет видеть. Пошли к машине.
– Никуда я не пойду. Какая машина? Что тут происходит?
– Тебя хотят видеть…
– Кто?
– Мои знакомые… Так! – Он потушил сигару ногой. – Артур, ты слишком много вопросов задаёшь.
– А чего ты ожидал? Что ты возьмёшь меня за ручку, а я, как собачонка, пойду за тобой следом? Либо говори, либо я иду в дом!
Венни сделал жест рукой, прося подождать, а сам направился вдоль улицы, где возле самого первого фонаря стояла машина. Артур не мог различить ни цвета, ни модели – свет фонаря как будто ослеплял её, превращая в большое тёмное пятно. Венни открыл дверцу и кого-то подозвал. Оттуда вылез невысокий человек с впалым лицом и в очках. Артур стоял, скрестив руки на груди. Человек этот чуть ли не бежал; на его лице читалось равнодушие, однако в глазах играли яростные огоньки. Он подошёл к нему и оскалил зубы.
– Герр Бёргер, я очень рад вас видеть. Жаль, что вы отказываетесь сесть в машину, просто здесь холодно…
– Кто вы?
– Я Эдуард Бенджамин Вишнёвский.
Артур поджал губы и нахмурился.
– Я тебе говорил утром, – сказал Венни, нарушив молчание, – это владелец казино «Райская нажива».
Артур очнулся и посмотрел на владельца.
– Что вам нужно?
Тот улыбнулся.
– Герр Бёргер, я и не думал, что так нас свяжет судьба! И Венни в этом сыграл не последнюю роль. Это же вы направлялись к нему, когда застали прокурора и Гомерика Вайса? В газетах пока об этом не пишут и более не напишут об этом. Никто не раскрывает вашего имени…
– Мне этого и не надо. Но к чему вы ведёте?
– Вот к чему.
Вишнёвский достал из потайного кармана куртки пачку денег и протянул её. В полутьме Бёргер не видел сумму, но, поддержав купюры на весу, понял, что речь идёт не о малых деньгах.
Вишнёвский усмехнулся.
– Там пятнадцать тысяч крупными купюрами. Если хотите, я дам вам больше.
– За что же?
– За молчание. Завтра вас вызовут на опознание, там будет шесть человек, в том числе из «Слуг народа». Венни проинформировал, что вы в курсе дела.
Вишнёвский достал из кармана фонарик с фотографией. Он протянул её Артуру и посветил.
– Вы должны указать на этого человека…
На негативе был изображен широкоплечий мужчина со смуглой кожей и квадратным лицом. Артур внимательно осмотрел его и сказал:
– Кто это?
– Это вас не касается, герр Бёргер. Ваша задача – указать на этого человека и рассказать всё то, что было. В дальнейшем мы с вами свяжемся, когда будет суд…
– За то, чтобы я указал на другого человека, полагается пятнадцать тысяч?
– Ну да.
Артур нахмурился.
– Простите за столь дерзкий вопрос, но зачем? Это Кулаков, я так понимаю?..
– Герр Бёргер, прошу вас…
– Прокурор молчать не будет, герр Вишнёвский. Что я, по-вашему, должен ответить перед судом? Вайса и так посадят, а меня за соучастие в сговоре.
Вишнёвский неожиданно расхохотался.
– Знаете, если копать глубже, то тогда напрашивается вопрос: зачем вы шли к Вензелю Фишеру? Чаи распивать? Я в этом почему-то не уверен. Если раскопают, вас посадят на два года. Вас же в деревне чуть не посадили за это, но фортуна крайне редко встаёт на сторону одного и того же человека дважды. В данном случае я уверяю вас: она на вашу сторону не встанет.
Артур побелел, но лицо его оставалось непроницаемым.
– Фишера тоже посадят.
Он пожал плечами.
– А это уж как суд решит. Во всяком случае, на вас повесят клеймо, и после тюрьмы куда же вы пойдёте? Санитаром? Боже упаси! Только на завод, если повезёт. Будете только и делать, что ставить уколы вашему больному брату, а потом идти пахать на станке.
Артур переглянулся с Венни. Они смотрели друг на друга на протяжении двух минут, а когда Вишнёвский замолчал, Артур сделал шаг вперёд. Он хотел что-то сказать, но дрожащая челюсть карикатурно сдвинулась в сторону, и он с кулаками кинулся на него и прокричал что-то наподобие «мразь!». Венни нахмурился, достал что-то из пояса, и холодное дуло уткнулось в живот. Артур вздрогнул и подскочил, как ошпаренный кот. Слова, вся земная брань, все разновидности литературных и нелитературных ругательств – этот поток так и застрял в глотке, из-за чего он едва не поперхнулся.
Вишнёвский сказал:
– Герр Бёргер, прошу вас держать себя в руках. Вы человек нервный, да и к тому же такая ситуация. Я предлагаю вам так: вы следуете моим указаниям и берёте деньги, а потом живите себе спокойно да счастливо.
Артур стучал зубами. Он пошатнулся и прислонился к стенке, зажав рот рукой, в безмолвной ярости покусывая пальцы. Перед глазами всё плыло. «Вот он… Это тот самый якобы кузен, которому Венни отправил письмо! Кузен, хм, смешно!»
Вишнёвский подошёл к Артуру и положил руку на плечо. Его голос звучал ласково и тихо:
– Я понимаю, что тебе непросто. Сейчас там все сидят, отмечают день рождения матушки…
– Венни и про это рассказал? – едва слышно сказать Артур, чтобы не сорваться на крик.
– Ну да. А что тут такого? Я о тебе всё знаю. Ты не думай, не воспринимай это как шантаж, а как… сделку, дружескую взаимопомощь. Я тебе деньги, а ты выполняешь просьбу. Далее будет суд, там посмотрим. Если что, доплачу ещё, и тогда на каждого брата можно отдельный дом покупать!
Артур покачал головой, смотря в одну точку. Вишнёвский нахмурился и приблизился чуть ли не вплотную. Тот услышал запах дорогих французских духов, и его чуть не вырвало.
– Неужели нет, Артур?
– Дайте подумать до завтра.
Вишнёвский кивнул, подал ему бумажку и отошёл.
– Хорошо. Тебя на допрос позовут где-то в обед. До двенадцати дня я жду звонка. Затем Фишер подъедет к тебе, отвезёт до участка и отдаст деньги. Может и обратно довести.
Артур не ответил. Вишнёвский помахал рукой.
– Ты только хорошенько подумай, слышишь? О прокуроре не беспокойся. Ты скажи только, что слышал от него запах джина, или коньяка, или виски… Знаешь, этот толстяк Франк любит выпить по пятницам, а тогда он возвращался с бара «Подземелье»; там его все знают. Они подтвердят это. Ну-с, спокойной ночи!
Он направился к машине. Венни убрал пистолет и помялся на месте. Артура трясло, но он не мог подойти к нему и со всего размаха врезать в челюсть. Подняв глаза на Венни, он внезапно выпрямился. Силы появились, и слабая струйка слов, словно шипение змеи, полилась из его уст:
– Кузен, значит? Боже, как смешно!
– А что ты хотел?
– Это всё из-за тебя! Скотина!
Он оставался невозмутим.
– Не ори, услышат.
Артур сжал кулаки.
– Что ты сказал?..
– Тебя никто не заставлял ко мне ходить, понятно? Господи, как познакомились в кафе, так и прицепился ко мне! Вот и получи.
Артур открыл было рот, но сдержался и вошёл в дом, хлопнув дверью.
***
Смех и музыка не умолкали. Артур постоял на пороге, прислушиваясь: всё тот же смех, всё те же лица, которые не видели его. Он стоял на улице пятнадцать минут, но ему казалось, что прошёл час. «Никто не слышал? Неужели никто?.. Они веселятся, им не до этого…»
Но тут подошёл Рейнер, который отошёл было на кухню и услышал, как хлопнула дверь. Глаза брата округлились, и он тихо сказал:
– Тебе плохо? Что произошло?
Артур покачал головой. Как и в квартире Венни, он ничего не хотел говорить, а только подняться к себе и лечь, на утро всё обдумать.
Рейнер взял его за руку.
– Ты белее мела, Арти. Что случилось?
– Нужно обсудить это со всеми, но мама…
– Она сейчас спать ляжет. Она устала. Только вот места нет, поселим её в твоей комнате, ладно? А то у меня крысы…
Тот отмахнулся.
– Да, да, да, я понял тебя!
Они прошли в гостиную как раз в тот момент, когда старушка поднималась со стола. При виде Рейнера и Артура она повеселела.
– Ох, мальчики, уже поздно, поздно-то как! Пора спать: новый год, новый день! Как проживёшь первый день после праздника, так и весь год у тебя сложится – это ещё моя мать говорила.
Она рассмеялась. Георг и Лабби взяли её за руки и повели на второй этаж, Матиас убирал стаканы и карты со стола. Артур присел на диван, положив локти на колени. Наконец Георг с Лабби спустились, и все словно по команде окружили санитара.
– Ну, говори, – сказал Рейнер.
Артур говорил: долго, не торопясь, всё описывая до мельчайших подробностей. Слушали его, не перебивая. Когда он закончил, Матиас вскочил со стула и стал ходить взад-вперёд. Он рассказал про утренний диалог с Джанет. После этого все замолчали; в углу скребла крыса…
Лабби нахмурился и сказал:
– Лили… Она наверняка ничего не знает… Может, расспросить её обо всём…
– Да о чём тут спрашивать? – сказал Георг. – Всё и так понятно: консерваторы присобачили себе Битенбург и Западный округ, у них деньги и власть, раз освободили прессу. Вот сейчас пытаются подставить коммунистов, Кулакова этого, который наверняка знает про их делишки!
– Я только не понимаю, – сказал Матиас, – зачем на прокурора нападать? Если вдруг он знает… Можно и подкупить… Нет, тут дело-то не в этом…
– Сейчас речь не о прокуроре, – сказал Артур и подошёл к окну. – Сейчас речь о деньгах.
– Ну так что тебе с того на этого Кулакова, Арти? – сказал Рейнер. – Чёрт с ним: возьми бабки, скажи всё, что надо, – и делов-то!
– Я боюсь… Если их раскусят? Я же тогда тоже могу сесть за участие… А прокурор? Он будет ставить мне палки в колёса!
– Знаешь, – сказал Лабби, – если этот человек, Вишнёвский, держит в руках прессу и только на тебя тратит пятнадцать тысяч, то наверняка он тут же устранит прокурора. По крайней мере, не даст тому тронуть тебя. Более того, его могут выгнать: устроят липовый скандал, например, что прокурор злоупотребляет спиртным, и обставят всё так, как будто это он напал на пьяного Вайса…
– Но это он избит, а не Вайс!
– Он был пьян, мог пошатнуться, упасть…
Матиас сказал:
– Лучше да, уступи. И спокоен будешь, и деньги будут.
Артур потёр лоб.
– Господи, как вспомню прокурора… Прям сердце сжимается, жалко.
Георг вскочил, сжав зубы.
– Жалко, что у пчелы на жопе жало! Какого хрена ты вообще в это полез?
Артур обернулся.
– Мне что, надо было пройти мимо? С ума сошёл…
– Я имел в виду, что спать не надо с кем попало.
– Это уже моё дело!
– Нет, я не понимаю, как можно быть таким слепым?
– Знаешь, я бы тоже не рассказывал, что работаю у коррупционера.
– Знаешь, у тебя большой талант находить приключения и выбирать уголовников с большими членами! Это всё, что ты можешь.
Артур сделал шаг вперёд, и взгляд упал на руки Георга. Он улыбнулся.
– Сочувствую, Георг, но аптека закрыта.
Тот сжал кулаки и подпрыгнул к нему, но он увернулся и заломил ему руки за спину. Послышался хруст в спине, Георг завыл. Артур пнул его под зад, и тот повалился на пол. Из кармана Георга высыпались оставшиеся две с половиной капсулы с морфием и шприц; две капсулы пусты, одна оставалась целой. Она покатилась за диван. Рука Георга потянулась за ней, одним кулаком отодвинув столик, но та всё-таки укатилась. Георг вскочил, попробовал поднять диван, но тот не поддавался. В ярости молодой человек пнул его, капсула покатилась дальше и прошмыгнула через щель в подвал. Георг хотел было подойти к двери, но Артур мигом очутился на его пути и дал пощёчину. Звон разлетелся по всей гостиной.
– Крысы сожрут её, понял?
Рейнер вышел вперёд, коснувшись плеча Георга. Матиас зашёл с другой стороны.
– Георг, прекращай этот детский сад, – сказал он.
– Георг, – сказал Артур, не двигаясь с места, – если ты сейчас пойдёшь туда, я вызываю карету скорой помощи, и тебя увезут в психушку, понял?
Лабби подошёл к Георгу.
– Не делай этого. Пойдём, поспим. Сегодня нервный день, все вымотались…
Георг поколебался немного, потупив глаза в пол. Затем он схватил Артура за шиворот и оттолкнул. Тот кубарем покатился в сторону, едва не ударившись виском о диван. Перед глазами появились искры. Слегка пошатываясь, он поднялся на локтях; Георг, расталкивая остальных, с невероятной ловкостью раскрыл нараспашку дверь и закрыл её перед самым носом, прищемив Лабби ногу. Он с бранью подпрыгнул. Рейнер с Матиасом попытались открыть дверь, но та не поддавалась. Артур вскочил, окружил железную ручку с другой стороны, сзади встал опомнившийся Лабби. Они вчетвером навалились на дверь, и с той стороны послышался хруст и треск.
Дверь подчинилась и с грохотом распахнулась. Все отскочили, Лабби едва не рухнул на пол. Тусклый свет освещал подвал, постоянно мелькая, а под ногами валялись обломки от швабры. Снизу раздавался шорох, писк и невнятное бормотание. Артур спустился первым… и так и застыл на месте, вцепившись в перила.
Георг стоял возле лестницы; под ногами лежала разбитая капсула с прозрачной лужицей. В двух руках он держал крысу за горло и как будто не обращал внимания на вошедших. Крыса пищала и в отчаянии махала хвостом, однако писк её становился значительно тише.
Георг говорил:
– Выпила… Сплюнь, сплюнь!
На уголках пасти животного появилась пена. Наконец он не выдержал и загнул её пополам. Послышался хруст, и она упала на пол. Георга трясло, на глазах появились слёзы.
– Выпила! До последней капли-и!
– Вызывайте врачей! – сказал Артур.
Лабби, который стоял ближе всех к выходу, тут же кинулся исполнять его просьбу. В этот момент Георг кинулся на Артура с криком:
– Крыса, крыса! Поганая, грязная крыса!
Артур не двигался с места, но рука его уже потянулась к обломку от швабры. Схватив его, он ударил Георга по плечу и по спине. Тот с восклицаниями отступил в сторону; слёзы градом полились по щекам. Он встал на колени, согнувшись пополам.
– А-а! Бьют, бьют!
Он схватил крысу и кинул её в брата. Артура трясло, швабра в его руках буквально прыгала. Он вцепился в неё до такой степени, что ногти вонзились в дерево. Дохлая крыса лежала у его ног; он, наступив на неё, принялся бить Георга шваброй по спине. Вся злость на себя, на Венни, на Георга, на его зубного доктора – всё это выплёскивалось на швабру, которая быстро и легко, словно плеть, наносила удары.
После пятого удара она сломалась пополам. Георг с воплем лёг на пол, закрыв голову руками. Рейнер спустился и ударил Артура по рукам.
– Спятил?! Оставь его; Лабби вызвал врачей!
– Через десять минут приедут! – сказал младший Бёргер, возвратившись в подвал.
– Оставь его, слышишь? – сказал Рейнер тише. – Оставь…
Артур покачал головой и мигом вылетел из подвала, очутившись на улице. Он два раза попытался закурить, но сигареты падали на землю. Шёл ливень, было темно – хоть глаз выколи. Ледяные капли со звоном падали у самых ног, как сосульки. Вдруг он услышал крик и грохот, а затем неразборчивую речь Матиаса и Рейнера: как выяснилось, мать проснулась от криков и, заметив в подвале рыдающего Георга, упала в обморок.
…Врачи приехали быстро, их встретил Артур. Они пришли в дом, где Георг, укутанный в плед, сидел на диване с чашкой чая; его бледное лицо опухло от слёз. Он говорил:
– Крыса-выпила-выпила-выпила-выпила-крыса-пьёт-пьёт-и-пьёт-лакает-морфий-как-воду-а-я-колочу-её-палкой-по-спине-позвоночник-хрустит-как-поджаренный-хлеб.
Первый доктор, молодой парень, покачал головой.
– Тяжёлый случай. Увозим немедленно, – сказал он второму доктору, что постарше.
– Сначала успокоительное, а потом уже… Что с ним? – обратился второй врач к Артуру.
Тот покачал головой. Голос его дрожал:
– Передозировка. У него мы нашли три капсулы с морфием.
– С утра он пил кока-колу, – сказал Рейнер, подойдя к ним. – В комнате я нашёл ещё две бутылки; одна из них наполовину пуста.
Доктора подошли к Георгу и нагнулись над ним. Сначала они задавали ему вопросы, но тот продолжал сравнивать позвоночник крысы с поджаренным хлебом. Тогда молодой доктор дотронулся до него, проверяя пульс и поглаживая по руке, Георг вскочил, обронил чашку чая прямо на свои брюки и сказал:
– Не трогай меня, педик! Я сломаю, сломаю твою позвоночник, он хрустит, хрустит, как хлеб ломается-как-колбаска-копченная-бутылка-бутылка-а-а!
Ему дали успокоительное, но он бился в руках врачей, пока его увозили. Пришлось надевать смирительную рубашку. Карета стояла возле самого крыльца; когда же его посадили туда, Рейнер сказал:
– Куда повезёте?
