Кристина Устинова
Сделка
– Ладно, сейчас приду.
Через несколько минут он вернулся и с бесстрастным выражением лица сообщил о том, что тело молодого человека, в карманах брюк которого нашли паспорт на имя Лабберта Эрнста Бёргера, лежит в морге. Пуля попала прямо в голову; тот не сопротивлялся, прикрывая на полу какую-то женщину.
Матиас выслушал этот фамильярный поток слов и сказал:
– Почему вы открывали огонь? Кто-то стрелял?
– Да. Почти у половины людей нашли оружие.
– Но зачем вы стреляли в безоружного?! Он же…
– Это оплошность, и совершил её не я, – сказал прокурор Франк. – Более того, насколько я понял, он был знаком с Лили Элизабет Вайс, ведь так?
– На что вы намекаете? На его криминальные связи?
– Ну-с, если младший Бёргер ходил по таким местам…
– Господи, это один раз!..
– Вы почём знаете, герр Прейслер?
Внезапно Матиаса осенило. Он побелел от ярости.
– И вы думаете, что Артур Бёргер вас специально оговорил? Что он посредник Вайса и Вишнёвского?! И остальные братья такие же?
Прокурор усмехнулся.
– Ан нет, я этого не говорил. Относительно одного из двойняшек Бёргер, я бы на его месте больше думал о том, как бы не угодил в одну камеру с Вайсом за ложный донос.
Матиас встряхнул головой. Он понимал прокурора и его отношение к семье Бёргер, но мысль о том, что младший умер… Его убили… Внезапно эти слова словно колоколом прозвучали в его голове, и Матиас умолк. Он помолчал с минуту и сказал:
– Свяжите меня с больницей…
И так прокурор помог ему дозвониться до Артура. Едва Матиас закончил, раздался голос прокурора:
– Герр Бёргер, Вайса даже если не в этом деле, то в следующем, относительно игорного бизнеса, посадят. Про вас я ничего не могу сказать, но желаю, чтобы вы не попали с ним в одну камеру. Только я не понимаю, зачем вы всё-таки на это пошли? Сколько вам заплатили?..
– Да пошёл ты к чёрту! – заорал Артур и повесил трубку.
***
Не стоит долго говорить относительно вечера в доме Бёргеров, но стоит упомянуть, что Матиас так и не смог приехать к ним, а матушке вызвали карету скорой помощи, ибо она при такой новости тут же упала в обморок. Врачи привели её в чувство, и она пожаловалась на боль в груди. Её увезли в больницу. Когда же братья остались вдвоём, Артур разбил всю посуду, разломал граммофон, пошёл в подвал и стал давить крыс коробками. Рейнер его не трогал и рассеянно искал кока-колу: голова разболелась до такой степени, что перед глазами плыло и казалось, будто его бьют молотком. Выпив прохладный напиток, он почувствовал облегчение, но в душе всё кипело. Он смотрел в пол и слушал, как брат переворачивал шкафы; грохот сопровождался отчаянным писком крыс. Рейнер встал, не в силах это слушать, и стал машинально подбирать веником осколки. Артур, пыльный, грязный, в кровь разбитыми и поцарапанными руками, и без слов, без слёз лёг на диван. Он заметил кока-колу и протянул руку. Рейнер понял намёк и дал ему осушить бутылку до дна.
Неожиданно зазвонил телефон. Артур не двигался с места, Рейнер же взял трубку и тихо сказал:
– Да?
– Дом Бёргеров? Это главврач больницы, где лежит ваш брат, Георг…
– Да?
– Он сбежал, Георг сбежал!
– Да?..
– Его сегодня перевели в обычную палату – в зону, которая не особо охраняется, так как больные – мирные ребята, никуда не уходят без сопровождения… А тут он сбежал! Распил решётку пилочкой и убежал, спустился со второго этажа с помощью простыни, вместе с соседом по палате!
– Да?
– Господи, конечно! Он у вас?
– Да… То есть нет. – Он очнулся и сжал зубы. – Да что это такое, не уследили! Где вы прикажете его искать?!
– Мы обратились в полицию и организовали поиски. Я вас предупредил: вернётся домой – сразу же звоните мне. Георг человек не особо буйный, но как бы он не натворил делов-то… Ладно, извините, что потревожил, спокойной ночи!
Спокойной ночи.
Он повесил трубку. Хм, спокойной ночи… Рейнер постоял с минуту. Боль усилилась. Он прошёл на кухню, достал из куртки две капсулы с морфием и почти всё (осталась только одна треть во второй капсуле) истратил на дозу. Его затрясло. Он посмотрел на неподвижного Артура, но не смог что-либо сказать или сделать.
Он облокотился руками о стол, опустил голову и заплакал. Слёзы его лились машинально, без остановки; он не ревел, он не закатывал истерики, он ни о чём не думал, а слёзы замочили уже скатерть и даже не думали утихать. Внезапно он почувствовал острую боль в ноге, опустил голову и увидел крысу. Рейнер пнул её по ножке стола, и та убежала. Он обрабатывал рану и плакал, пока голова его не затуманилась окончательно, глаза намертво не слепились, и он уснул прямо на стуле, обронив пузырёк со спиртом.
Следующий день начался с уборки и похода в магазин, где впервые потратили маленькую часть пятнадцати тысяч на новые бытовые приборы и посуду. На этот раз братья не отказывали себе в выборе, «покрасивее да подороже». Как ни в чём не бывало, они заговорили о машине, о которой забыли упомянуть на семейном совете, но вариант отклонили: проблема в том, что пока никто из них не имел водительские права, однако было решено потратиться на курсы вождения.
Но позже, когда всё уладится.
После покупок они съездили в похоронное бюро и заказали довольно-таки дорогой гроб и большое надгробье с портретом покойника. Владелец бюро был удивлён, когда два бледнолицых джентльмена в затасканной верхней одежде дали ему не авансом, а всё и сразу, за что тот выразил самые искренние соболезнования. По дороге домой оба плакали – тихо, опустив головы, на удивление других мимо проходящих людей. Никто не говорил, всё организованно: похороны назначались послезавтра. Чуть позже через полицейское управление связались с моргом, которое находилось на Пограничной улице, и поехали туда. Их пропустили к телу: холодное, бледное, обнажённое тело Лабберта Бёргера лежало на каталке. То, что раньше называлось лицом, было слегка повёрнуто на бок: куски плоти свисали с носа и правой щеки, глаз один расплылся, а возле виска можно увидеть невооружённым глазом пулевое отверстие. Само тело практически цело, без царапины, но из-за лица было решено хоронить его в закрытом гробу.
Вернулись братья только к обеду, расставили новые вещи по местам и сели за стол. Никто есть не хотел, и они молча слушали радио, каждый погружённый в свои мысли. Внезапно Рейнер кое-что вспомнил и сказал:
– Мне вчера звонил главврач и сообщил, что Георг сбежал. Его никак не могут найти.
Артур невозмутимо посмотрел на свои ногти, ни один мускул не дрогнул на его лице.
– Не удивительно. Но домой он не вернётся.
– Почему? Куда же ему ещё идти?
– Он понимает, что мы его сдадим. Не такой же он дурак.
– Дурак дураком, а мы его братья. По крайней мере, если он вернётся, пускай побудет… – Он помолчал; губы дрожали. – До похорон.
Зазвонил телефон. Оба вздрогнули и посмотрели друг на друга. Рейнер с невероятным облегчением встал и взял трубку.
– Алло?
На другом конце провода раздался голос Франка:
– Дом Бёргеров? Можно Артура?
Рейнер подозвал брата. Артур взял телефон:
– Да?
– Завтра суд, герр Бёргер. Зайдите в здание прокуратуры, надо кое-что прояснить.
– Если вы рассчитываете на смену показаний, то я их не поменяю.
– Герр Бёргер, я прошу вас сейчас же прийти ко мне. Я понимаю, что вы заняты, но это очень важно. По крайней мере, не по телефону.
Артур положил трубку и вышел на улицу. Рейнер позвонил в психиатрическую больницу: брата так и не нашли. Затем в обычную, где лежала мать: состояние стабилизировалось, завтра же её выпишут. Единственное – крайне тяжёлое эмоциональное состояние, порекомендовали обратиться в психологический центр. Рейнер с облегчением повесил трубку.
***
Франк встретил Артура прямо у входа и пригласил в свой кабинет – полутёмное помещение на самом последнем этаже, очень большое и скупое на мебель: книжный шкаф, ящики с документами, дубовый стол и два кресла. Они в молчании уселись. Прокурор Франк оставался спокоен, но глаза его сияли, уголки губ всё время поднимались вверх, как бы он ни старался прикрыть рот рукой. Артур напрягся, ожидая чего угодно – даже многочасовой допрос.
Но Франк сказал:
– Во-первых, герр Бёргер, я прошу прощения за вчерашнее… равнодушие. Я жестоко поступил с вами, зная, что у вас такое горе. Приношу свои соболезнования.
Артур кивнул, но не ответил.
– Во-вторых, насколько я знаю со слов вашего знакомого, ваш брат состоял в интимных отношениях с Лили Элизабет Вайс, женой Гомерика Вайса.
Он поднял голову.
– Да.
– Почему же вы раньше не сообщили?
– Потому что эти отношения и нападение на вас не имели ничего общего. Что с этого изменилось, если бы я рассказал об этом?
Франк вздохнул и побарабанил пальцами по столу.
– Вы малословны и недоверчивы, в вас говорят признаки паранойи – это в отношении с полицией не сыграет вам на пользу. Ладно, забудем. – Он откашлялся. – Так, к чему я всё это… А, вот: фрау Вайс вчера дала показания относительно того, что её муж связан с Вишнёвским. Тот из-за родственных связей покрывал его и подпольный бизнес, о котором, кстати, она знала. Дабы избежать реального срока и получить условный, она рассказала кое-какие вещи, а потом позвонил один человек, до которого мы дойдём; он рассказал всё. Абсолютно всё. И о вас, герр Бёргер, тоже.
Артур почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Франк буквально впился в него взглядом, наблюдая за его реакцией. Тот старался не выдавать себя и как можно спокойнее, даже с лёгкой усмешкой, сказал:
– Что именно?
– Вы сами знаете. Я знаю, что вам угрожали, вас собирались посадить. А взамен дали денег. Я знаю о вас всё, в том числе и о связи с Вензелем Фишером, который, к слову, сквозь воду канул.
– Ничего не было, доктор Франк.
– Да неужели?
Прокурор встал и стал расхаживаться вдоль окна.
– Ничего не было? Или скажете сейчас, что он вас принуждал? Нет? У меня есть свидетели, герр Бёргер – это его соседки. И как раз вы к нему направлялись, когда меня застали в полубессознательном состоянии.
Артур чувствовал, как кровь отходит от лица. Он спрятал под разорванное пальто дрожащие пальцы. Этот жест Франк заметил, подошёл к нему и положил руку на плечо. Он понизил голос:
– Тем не менее, если бы не вы… Вы спасли мне жизнь, герр Бёргер. Да, это ваш долг как медицинского сотрудника, как гражданина, но всё-таки я вам от всей души благодарен. Вайс был пьян, но он спланировал это убийство, поджидал меня в позднее время, когда я возвращался с бара (чтобы потом свалить всё на моё невменяемое состояние), уволок за угол, чтобы никто не видел… А тут вы. Артур, вы спасли меня. И я помогу вам.
Тот не поднимал на него взгляда и внимательно слушал. Франк уселся в кресло.
– Те доказательства, что вы приходили к герру Фишеру не чаи распивать или в карты играть – они не такие убедительные, как вы думаете. Те, кто вас видел, – две одинокие старушки, которым уже под восемьдесят: одна наполовину слепая, другая с болезнью Альцгеймера. Других доказательств у меня не было… Я всё узнал это от самого Фишера.
Артур поднял на него голову. Он услышал треск: в руках оказался кусок неплотной ткани от рукава.
Франк кивнул.
– Да, от Фишера. Он сам об этом мне сказал. И я поверил, потому что другого объяснения найти не могу. И сейчас вы своим поведением, словно затравленная лань, подтверждаете его слова. Он позвонил мне вчера ночью, когда я уже знал о том, что он работает на Вишнёвского, в его казино. Он мне всё рассказал, и я спросил тогда: «Почему ты мне говоришь это?». А он ответил: «Потому что мне и так сидеть придётся. Два года за связь с мужчиной – не такой уж большой срок. Отсижу двадцать лет в общей сложности, за соучастие в преступной организации – и пёс с ним!» И потом он исчез. Его не обнаружили в квартире. Нигде. Его никто не видел, а час назад мне сообщили, что нашли в канаве его машину, но водителя там нет. И Вишнёвский словно сквозь землю провалился, оставив своё казино. Он понимает, что деньгами это не окупишь. Возможно, они вместе бежали, но не за пределами страны: мы взяли под контроль таможню и сообщили властям Германии. Короткий срок – а сколько дел! – Он взмахнул руками и улыбнулся. Но, заметив бледное лицо Артура, налил ему воды и закурил. – А теперь к Фишеру. Может, он думает, что это либо вы, либо кто-то из братьев, либо Матиас Прейслер сдали Вайса. Может, кто-то из вас связан с коммунистами. Он видимо, прознал, что случилось всё это как раз с появлением Лабберта Бёргера и Матиаса Прейслера, что они, как бы это глупо ни звучало, шпионы у Кулакова и у его секретаря. Да, это очень размытые факты, которые, как мы с вами знаем, ложные. Может… может, его заставил Вишнёвский. Нам остаётся только предполагать.
Артур с нетерпением дождался, когда он закончит, и отпил немного воды. Горло заложило, губы засохли и приклеились намертво, он не мог говорить. Франк потушил сигарету, откинул руки за голову и сказал:
– Так почему же я вас звал?.. Мы отвлеклись: ведь я же предлагаю вам помощь, чёрт возьми! Я вам помогу обойти тюрьму стороной, и считайте это как бы знаком благодарности.
Наконец тот не выдержал и тихо сказал:
– Меня посадят за ложное донесение.
– Поправка: вас посадят за ложное донесение в суде. Когда идёт следствие, ваши слова принимаются к сведению, но настоящую силу они имеют только на суде, и судья принимает эти факты. Можно и отказаться от показаний, но уже поздно, так как дело подходит к суду. К тому же тогда, вероятнее всего, будет ещё один суд, в котором будут рассматриваться новые факты и показания, а пока Вайс посидит в камере. Конечно же, идёт тогда встречный вопрос: «Почему вы меняете показания?». На что вы можете сказать: «Мне угрожали Вишнёвский и Вайс (опускаем имя Фишера). Они угрожали убить всю мою семью; Вайс имел компромат, что жена ему изменяла с моим братом. К тому же двое из нас сидели в тюрьме. Они угрожали посадить Рейнера и Георга (да, малыш, я и про это знаю, не смотри на меня так); они бы нашли способ это сделать и окупиться». Судья вам поверит: тем более после облавы. Я могу также заявить о клевете со стороны Фишера, так как она ничего не доказывает даже с учётом вашей характеристики и скандала в деревне, а что касается того, что вы в ту роковую ночь направлялись к нему, когда застали меня в крови… – Он нахмурился. – Да, здесь несколько сложнее. Я подключил этих двух старушек в качестве свидетелей. Вы ходили к Фишеру играть в карты – и не более, а потом ушли, пришли утром, вы вместе отправились на почту и навестить меня. Вы ничего не знали об его криминальной деятельности, которая, кстати, сопровождалась раньше тремя тюремными сроками – и все за мошенничество! В общем, это самый оптимальный вариант для вас. Я вам советую подумать, герр Бёргер. Суд состоится завтра, в три часа.
«Как раз успею после похорон», – неожиданно подумал Артур и встал.
Руки больше не тряслись, но голос слегка дрожал, язык шевелился с трудом.
– Спасибо, доктор Франк. Я вам позвоню.
Прокурор с добродушным смехом встал и повёл его к выходу.
***
…Когда Артур ушёл, Рейнер почувствовал себя одиноким. Он тут же позвонил Матиасу и сообщил ему о похоронах. Тот выразил соболезнования и рассказал о том, что в газетах пишут про исчезновение Вишнёвского и всей его своры.
– Одной проблемой меньше, – равнодушно сказал Рейнер и после небольшого диалога повесил трубку.
Голова снова разболелась, на этот раз с двойной силой: далеко-далеко гремели тучи, обещали дождь со снегом. Он принял почти такую же дозу морфия, что и вчера, и лёг спать. Его разбудил толчок Артура. Тот стоял над ним, а с тонких рук свисалb разорванные рукава пальто. При сонном виде старшего Бёргера он бросился ему на шею и пересказал весь диалог.
Рейнер встал, потёр глаза и прижал брата к себе.
– Это же хорошо, Арти. Принимай его предложение, срочно! Поверь, для нас это самый лучший выход.
***
Матиас не спал в эту ночь: мысли его крутились вокруг братьев Бёргер. Он вспоминал всю их жизнь, его участие через суды и, самое главное, Лабби. Лабби… молодой человек, который получил высшее музыкальное образование, не имел даже подозрения на уголовные деяния и отличался от братьев характером. От него энергия исходила в таких количествах, что с её помочью можно было заставить работать несколько генераторов, и тогда все улицы Клайнсланда были бы освещены электрическими лампочками двадцать четыре часа без остановки, в течение двух месяцев.
А теперь они погасли навсегда. Матиас морщился и переваливался с одного бока на другой.
Он поспал только четыре часа, из-за чего с утра был молчаливым и сонным. Мать, не знавшая о вчерашнем происшествии, пыталась его разговорить. Джанет молчала и ласково трепала его по плечу – ей он смог всё рассказать за вечерней чашкой чая. Ему пришла повестка на суд в качестве свидетеля. Затем позвонил Рейнер и сообщил о завтрашних похоронах. Матиас также узнал об исчезновении Георга и высказал сожаления по этому поводу.
После разговора он всё-таки решил поискать работу и обнаружил в газете вакансию на пост младшего секретаря ОДБ. Попросил телефонистку связать его с шефом, и тот сегодня же пригласил его на собеседование. В два часа дня, то есть через час.
Собеседование прошло гладко, и его приняли. Правда, были заминки относительно возраста: бывший член ОДБ уже не молод и не так подвижен, как это предписывалось секретарю. Однако человек с опытом, знающий своё дело. Вот только в вопросе о принятии в качестве детектива ему отказали по той причине, что всё в офисе было занято, а брать контору за свой счёт дорого.
Но и на пост секретаря Матиас обрадовался.
Пошёл дождь со снегом, и он бежал до дома, прикрывая голову руками. Когда же добрался, на пороге стояла Джанет. Она теребила в руках полотенце.
– К тебе гость, Матиас. Он в твоей комнате.
– Кто? Кто он?
– Представился как Георг Бёргер.
Брови Матиаса поднялись кверху. Не раздеваясь, он вбежал в комнату и увидел такую картину: Георг в белом одеянии, невероятно бледный и худой (чем напоминал Артура), сидел на стуле напротив и читал журнал. Увидев на пороге Матиаса, он с улыбкой пожал ему руку.
– Мой друг, привет!
Тот кивнул и закрыл дверь. Ему стало не по себе.
– Что ты здесь делаешь?
– Мне некуда идти.
– А дом? Братья?
– Они меня выдадут, особенно Артур.
Матиас вздохнул.
– Я разговаривал с Рейнером и заверю сообщить, что даже если они тебя отправят обратно, то, во-первых, для твоего же блага…
– Я здоров, Матиас! Я спокоен, я всё прекрасно осознаю, я…
– А уколоться хочешь? Да у тебя же руки трясутся!
Георг посмотрел на свои руки и зажал их между ног.
– Нормально всё, не хочу туда.
– Господи, ты как ребёнок. Хочу, не хочу – твои проблемы! Ты что, умереть от передозировки хочешь?
Он опустил голову.
– Нет… Я вернусь, но чуть попозже. Меня тошнит от этой больницы.
– С тобой там плохо обращаются?
– Нет, но мне там не по себе: вой, бред больных, белые стены… Любой сойдёт с ума, и наркотики не нужны для этого.
– Возвращайся, дурак, возвращайся!
Георг надулся.
– Не ори на меня. Я вернусь, скоро вернусь… А так что там с братьями? Как они?
– Ах да, не рассказал: они тебя сразу не вернут, потому что ты им нужен.
Георг выпрямился.
– Что случилось?
Матиас рассказал. Он рассказывал долго, не упуская ни одной мельчайшей подробности. Он говорил тихо, как будто боялся, что их подслушивают, а в конце так и не договорил относительно посещения Рейнера и Артура тела брата – он расплакался и закрыл лицо сложенной в руке курткой. Георг рыдал напротив, прикрыв голову руками и бранясь себе под нос.
Они просидели так до вечера. Георг, шмыгая носом, с неохотой встал и пролепетал:
– Мне надо идти, чтобы завтра не опоздать на похороны.
Матиас по просьбе Георга не стал звонить Бёргерам и говорить об его присутствии – тот хотел сделать братьям сюрприз.
Он подловил около дома такси, расплатился и усадил Георга. Тот доехал домой быстро.
…Встретили его без упрёка и возмущения, а с объятьями и со слезами; в этот вечер никто не говорил ни про наркотики, ни про психиатрическую больницу. Только перед самым сном Рейнер медленно, как бы обдумывая каждое слово, сказал:
– Только послезавтра… Георг, ты пойми: послезавтра ты должен вернуться.
Он кивнул.
– Понимаю. Я вернусь, не переживай: прямо приеду в эту больницу и отлежусь там столько, сколько положено. Но раньше – ни ногой.
Они отправились по комнатам. Рейнер ещё долго ворочался: все сегодняшние события, завтрашние – голова шла кругом, а сердце так и стучало гулко в груди. Он не мог успокоиться и, спустившись, принял ещё одну дозу – почти две капсулы. Даже на один раз не хватает. «Надо купить ещё», – подумал он и, едва коснувшись головой подушки, провалился в сон.
***
С утра он зашёл в аптеку и купил ещё пять капсул. Чуть позже, когда двойняшки проснулись, они втроём зашли за матерью в больницу и вместе с ней отправились на похороны. Это было морозное, сырое утро, когда вместо снега и луж осталась только грязь, а кое-где и мёрзлая земля. Добравшись до кладбища, они умудрились испачкаться чуть ли не до колена. Во время панихиды все молчали; было не так много человек: семья Бёргер, Матиас, Лили, а также некоторые знакомые с работы. В общей сложности, около двенадцати человек, если считать священника. Никто не говорил, как будто боясь нарушить эту угрюмую и вместе с тем сонливую атмосферу, молитвы и отпевание – словно бессвязная речь в трансе. Никто не слушал, присутствующие смотрели либо на закрытый гроб, либо в сторону, а повторяли слова молитвы и крестились непроизвольно. Похороны прошли быстро, и все разошлись. Бёргеры поехали домой на трамвае: они сидели друг от друга несколько отстранённо, по разным сторонам, каждый погружённый в свои мысли. Матиас составил им компанию, вышел чуть ли не у границы Битенбурга и отправился в магазин, Лили молча проводила их и поехала в другую сторону, сразу на суд, до которого оставалось полчаса. Во время отпевания она стояла, прикрывая лицо вуалью и носовым платком; к ней никто не подходил, да и она сама, после слов соболезнования родственникам покойного, отошла чуть ли не за калитку, чтобы её никто не трогал – не хотела либо падать в обморок, либо рыдать и биться головой о крышку гроба, а при одной мысли о разговоре с родственниками её трясло. Однако её никто не трогал, никто не упрекал или винил. Рейнеру даже стало жалко её: ведь она совсем одна.
Мать пожаловалась дома на головную боль, и её уложили наверху. Когда братья остались наедине, Рейнер сказал, что если его не пропустят на заседание, он будет ждать Артура возле дверей. Георг также вызвался пойти и поддержать брата, но его помощь сразу же отклонили: коль он в розыске, его с порога отправят в больницу. Так и решили, чтобы он за матерью ухаживал.
Рейнер и Артур отправились на суд.
…В зале суда помимо братьев (Рейнера всё-таки пропустили), Гомерика Вайса за решёткой, Матиаса, прокурора, Лили и судьи были: Кулаков, старушки-соседки, секретарь Кулакова, его два товарища, принимавшие участие в обвале; братья Г. и О. Кох; медсестра, к которой привели раненого прокурора в ту роковую ночь, и некоторые люди, либо ходившие в подпольный притон, либо работающие в казино «Райская нажива», либо корреспонденты. Суд продолжался почти четыре часа, с присяжными. Всё, словно по сговору, указывало на его виновность – и свидетели, и улики, и факты. Сам же он до последнего молчал, особенно когда тема заходила о Вишнёвском. Он только сказал под самый конец допроса:
– Ваша честь, лучше сажайте меня лет на двадцать-тридцать или же отправляйте в Нордеграунд – всё равно ничего не скажу.
К нему оказались снисходительнее, его отправили в колонию строгого режима на двенадцать лет. Назначать следующий суд не было смысла, даже при смене показаний – его вина неоспорима. Артуру повезло, и совет прокурора помог ему избежать наказания; вот только назначили штраф в тысячу марок, который он сразу же уплатил.
Выходили из зала суда. Матиас тут же присоединился к братьям Бёргер и обнял их: на лице его играла улыбка.
– Слава богу, всё закончилось.
Рейнер захихикал, Артур улыбнулся. Настроение после суда слегка приподнялось.
– Теперь ничего не грозит, а деньги остались, – сказал Рейнер. – Можно подумать и о новом доме, и о машине.
– Завтра же начнём искать новый дом, – сказал Артур. – Переедем на Западный округ, поближе к тебе, Матиас.
К ним подошёл прокурор Франк с улыбкой до ушей.
– Что ж, джентльмены, можете себя поздравить. Суд окончен, остальных членов шайки быстро поймают, я так думаю. Единственное, вам придётся выступать против них свидетелями…
– Да с удовольствием, – сказал Артур.
Франк кивнул и удалился. К ним подошла Лили; на её побелевшем лице играла улыбка. Все трое замерли в неловком молчании. Рейнер поджал губы и осторожно, как бы боясь сделать лишнее движение, обнял её. Она разрыдалась у него на груди и что-то прошептала в ухо. Артур и Матиас услышали только слова Рейнера: «Да, можно».
Он повернулся к ним, не отпуская Лили.
– Она побудет с нами на поминках.
Они кивнули.
Все четверо вышли из зала суда и поехали домой на трамвае. Лили слегка успокоилась, но слёзы её беззвучно капали на пол. Рейнер же сидел чуть поодаль и ёрзал: щиколотка, где его на днях укусила крыса, чесалась. Он всё время нагибался и чесал, пока не растёр её до крови. Обжигающая боль пронизывала рану, и он не мог её трогать, а зуд усилился. Он дёргал, разжимал и зажимал ноги, клал одну ногу на другую, выставлял ноги вперёд. Затем он почувствовал пульсирование в висках; глаза сами по себе закатывались, его взор закрывали мелькающие тёмные пятна. Он чувствовал, что если нагнёт голову в сторону, то больше её не поднимет: как свинцовый шар, она кренилась то влево, то вправо, то вперёд. Пульсирование усилилось, и теперь тупая боль отзывалась в районе лба. Рейнер почесал лоб, и на секунду ему показалось, что он нащупал жилку – опухшую жилку, которая при малейшем раздражении вот-вот лопнет, и он умрёт от кровоизлияния в мозг…
Кто-то дотронулся до его плеча: это был Артур, наблюдающий за ним всю поездку. Глаза его сверкали, говорил он тихо и быстро:
– Да что с тобой?.. Господи, ты белее мела!
Рейнер попытался улыбнуться, но вместо этого сжал зубы и оскалился.
– Крыса укусила… Маленькая, поганая крыска. Я расковырял рану.
– Промой, когда приедем… И ложись. Ты весь трясёшься.
– Голова побаливает.
– Прими лекарства и отдыхай.
– Я с вами побуду, Арти. Не переживай за меня.
Артур не отрывал от него взгляда до конца поездки и держал его то за плечо, то за руку. Рейнер чувствовал, как под широкий и порванный рукав серого пальтишко рука брата превратилась в камень или же в крюк, который не отпускал его. А между тем рана и болела, и чесалась. Рейнер слегка дёргал ногами, стараясь не задевать Артура, но теперь с удивлением обнаружил, что на него почти весь трамвай смотрел.
Они кое-как доехали до дома. Артур шёл рядом с Рейнером, чуть ли не вцепившись в его руку. Рейнера слегка покачивало, а возле самого крыльца его вырвало, лоб покрылся испариной. На пороге дома он чуть ли не отпихнул от себя Артура, схватил на кухне аптечку и побежал наверх. Он высыпал все лекарства прямо в ванну, прибил двух тараканов и стал искать йод. Затем осторожно, дрожащей рукой обработал рану, которая кровоточила: чёрные носки покрылись красными пятнами, брюки потемнели и едва не прилипли к корке. Со стоном он отыскал шприц и две капсулы морфия, принял лекарство.
Рейнер запрокинул голову назад, яркий свет слепил ему в глаза. Тёмные пятна сменились красными искрами, боль постепенно, но быстро отходила. Он посмотрел на себя в зеркало, с которого на него глядел высокий человек с потным лбом и бледным, худым лицом с впалыми щеками, и мешками под опухшими глазами. Он сел на край ванны и сидел так, казалось, час, пока не постучал Георг.
– Ты там живой?
– Угу…
– Как голова?
– Нормально…
– Всё уже накрыли. Идёшь?
– Угу…
Он с неохотой поднялся и, так и не прибравшись, спустился с Георгом вниз. Лили, Матиас, Артур и мать сидели за столом, на котором стояли бокалы и отварная курица с овощами, а также бульон. Рейнер оглядел присутствующих, но мысли его витали далеко… «Крыса, эта мерзкая крыса укусила меня, из-за неё я сейчас страдаю».
Неожиданно Артур встал и сказал:
– Ой, забыл вино. Георг, принеси, пожалуйста; оно на чердаке…
– Нет, – тихо сказал Рейнер, выпрямляясь. – Оно в подвале.
– Ладно, я сам схожу…
– Сиди, Арти, сиди. Я сам.
Артур прищурился.
– Рей, лучше не надо. Посиди…
Но старший брат, слегка подтолкнув Георга, покачал головой и направился в подвал. Георг сел за стол, Рейнер же спустился в подвал, захлопнув дверь. У самого порога он постоял немного, прикидывая, где спрятал вино. В самых нижних ящиках шкафа; они достались от одного знакомого в Клайнсланде, и с тех пор так и стояли нетронутыми. После погрома Артура две бутылки разбились, но остальные пять уцелели. Рейнер сделал несколько шагов, прислушиваясь: где-то в углах раздавались крысиный писк и шорох. После потопа их стало больше: вчера нашли пять трупов, а писк… Этот мерзкий, противный писк всё не утихал…
Он повсюду: под ногами, над головой, по сторонам.
Всё было чисто, никого не видно. Шкаф, где хранился снизу ящик, стоял чуть поодаль; сбоку ещё два дня назад появились дырки. Рейнер сжал кулаки; сердце стучало у самого горла, он не мог говорить. Рана на ноге ныла и слегка кровоточила, он чувствовал, как она пульсирующей болью отзывалась в голове.
Но морфий притуплял боль, оставался только страх.
«Но чего я боюсь?» – подумал Рейнер и открыл шкаф.
Сначала он ничего не понял: шкаф был нагромождён то ли шерстью, то ли пылью, но как только тысячи красных и чёрных глаз устремились на него, он заорал. Тысячи, миллионы глаз, от которых не оставалось ни одного свободного места в шкафу – тысячи лысых хвостов свисали с полок, некоторые из них обрубленные.
Все они устремились на Рейнера. Тот упал и пнул шкаф. Шкаф накренился, пошатнулся и навалился на него, становясь всё больше и больше – и вот он затмил свет лампочки, затмил потолок.
На Рейнера смотрели со страхом тысячи крысиных глаз.
***
Его услышали, если бы не грохот в дверь. Все как по команде переглянулись, и Артур первым направился в прихожую. Он думал, что это прокурор Франк – может, решил отметить победу в суде.
Серия ударов посыпалась в дверь, та сотрясалась, и у самого порога Артур заколебался. Он посмотрел в «глазок», но никого не увидел.
– Кто там?
Нет ответа. Через несколько секунд удары усилились. Ему вдруг стало не по себе, и его затрясло. В прихожей лежала большая и тяжёлая лопатка для обуви. Он накинул пальтишко и сжал лопатку до такой силы, что костяшки побелели.
