Лана Морриган
Ты моя пара!
Глава 8. Лео
Ничем незаменимые и такие редкие минуты свободы – это единственная радость, что мне сейчас доступна. Больше полувека возглавляю стаю, ровно с того дня, как погиб Виктор – пара моей младшей сестры – и Тая – пара Арнара.
Арнар ушел в себя, забрав тело своей истинной, очень долго не появлялся и не давал о себе знать. На мои плечи легла забота о стае и горем убитая сестра. На удивление Мит вел себя по-настоящему взросло, в один день из раздолбая превратился в ответственного человека. Никто в стае не оспаривал мое главенство и не пытался оспорить до сих пор. Арнар же выбрал подчинение, но, я уверен, сойдись мы в поединке, победа могла остаться и не за мной. Сейчас он довольствуется ролью отца и наслаждается близостью Лили. Присматривает и оберегает. И его не в чем винить. Но мне пришлось еще пятнадцать лет ждать своего законного отпуска от мира людей. Суетливого, лживого, жестокого и шумного.
Тридцать лет бок о бок с людьми сделали меня нервным и раздражительным. Я словно на карусели, которую невозможно остановить и с которой невозможно сойти.
Не знаю, когда я смогу выспаться, но сейчас мой зверь несется, петляя между соснами, утопая лапами и разметая хвойные иголки, ловит окружающие его запахи. Не то навязчивое зловоние, что в городе: раскаленный асфальт, дешевый пластик, бензин, забитые сливы, мусорные баки, заваленные с горой, и выхлопные газы. А настоящие, природные: травы, хоть и высохшие под летним солнцем, но дурманящие своим ароматом, и запах реки, приносимый ветром.
Перед самым носом пробегает волчица. Сбивая и дразня. Я узнаю Дару. Она заигрывает, шутливо нападая и отскакивая. Бьет лапами, покусывая за уши, вдоволь нарезвившись, падает перед зверем, прижимает голову и уши. Жалобно скулит, подчиняясь и прося. Поднимается и лижет морду.
Мгновение – и передо мной обнаженная молодая женщина. Перевернувшись на спину, она откидывается на траве:
– Что так поздно бродишь? – интересуется, а я чувствую желание, прикрытое светской болтовней.
– А ты? – я возвращаю человеческое обличье и ложусь рядом с ней, рассматривая звезды. Вокруг ни души, лишь стрекот насекомых и мягкое дуновение ветра.
– Ждала тебя, – говорит она честно. Поворачивается на бок и зарывается одной рукой в мои волосы. – Когда уже сострижешь это ужас? – тянет прядь на себя. – Я и забыла, как ты выглядишь на самом деле.
– Ты ждала меня, чтобы поболтать? – я грубо отрезаю дальнейшие разговоры.
– Прекрасно знаешь, что нет, – в женском голосе слышится обида.
Она встает, отряхивая ноги от налипшей травы, и собирается уйти. Такая откровенная манипуляция, и я на нее поддаюсь, перехватываю женское запястье и тяну на себя.
– Сам устал без стрижки, а особенно от бороды.
– Ты удерживаешь меня, чтобы поболтать? – Дара отвечает той же монетой и старается вытянуть руку. Волчица не может скрыть довольную улыбку, а я усаживаю ее на свои бедра.
– Один-один, волчица, – произношу в ее приоткрытые губы.
– Лео, может мы пойдем к тебе? – мягкий тон меня не обманет. – Скоро будут дожди, неужели мы будем валяться в лужах? – смеется, но слова сказаны абсолютно серьезно. Она пристально смотрит в глаза, а женские пальчики гладят мои плечи.
– Мы с тобой договаривались.
Зачем портить ночь бесполезными разговорами, я не понимаю.
– Да-да. Но мы уже столько времени вместе, что не каждая человеческая семья может похвастаться таким продолжительным браком. А я ни разу не оставалась у тебя.
Давно я не слышал этого разговора.
– Ты хочешь, чтобы я признал тебя своей? Так это известно всем, на тебе мой запах. А на мне твой. – Накопленное днями раздражение возвращается ко мне. Я размыкаю объятия, снимая со своих плеч руки Дары. – Что тебе даст моя кровать?
– Это будет значить, что ты пустил меня к себе в сердце?
А я не пойму, она спрашивает или утверждает.
– Как в сердце, так и в свою кровать я пущу только одну женщину. И пока я ее не встретил.
Хочу подняться, но Дара останавливает, надавливая на плечи, усаживаясь обратно на бедра и обвивая руками за шею. Вплетая пальчики в волосы на затылке, притягивает мое лицо к своему.
– Знаю. Но мы можем не дождаться.
Я не даю ей договорить и грубо впиваюсь в губы.
Меня тошнит от разговоров. Не хочу думать, лавировать, выбирать выражения. Хочется отпустить свои инстинкты, не оглядываясь. Пульсирует лишь одно желание: поглощать, взять, услышать громкие стоны, которые будут разноситься по поляне, окруженной соснами. Отключить полностью мозг и получить долгожданную разрядку. Сегодня я грубее с Дарой, чем обычно, но не чувствую сопротивления или протеста. Ей нужно то же, что и мне – свобода. Перехватываю под бедра и укладываю волчицу на спину, поступаю эгоистично, но все же забываю напрочь о каких-либо ласках, подтаскиваю за щиколотки к себе. Одним резким движением бедер подаюсь вперед, упираясь руками по обеим сторонам от ее головы.
– Лео, тут камни, – хнычет, бьет ладонями мне по плечам.
Пара быстрых движений – и я уже накрываю Дару своим телом, прикусывая за шею, с удовольствием проникаю в горячую плоть. Урчащий рык удовольствия вырывается сквозь сжатые зубы. Плавные движения сменяются короткими острыми толчками, и вновь замедляюсь, дразня и растягивая удовольствие. С каждым проникновением Дара все сильнее прогибается в пояснице и прижимается к моим бедрам, срываясь на жалобные стоны. Слышу их где-то на грани сознания, жадно проникая и уже не контролируя себя. С разрядкой приходит долгожданное опустошение, и я выпускаю из захвата женские бедра, позволяя отстраниться.
– У тебя что-то случилось? – Дара рвано глотает воздух, справляясь с дыханием, чуть отползает.
– Нет. Идем провожу, – я перекидываюсь в волка, делаю несколько шагов к долине.
– Я справлюсь сама, – она горделиво поднимается на ноги, стирая с бедер влагу, идет в противоположном направлении. Очередные женские закидоны… Сама, значит, сама…
Не торопясь, я бреду в сторону дома. Стоит мне выйти из-под защиты хвойных деревьев, как обдает предрассветной прохладой. Дара права, встречи в лесу скоро придется прекратить и найти более подходящее место.
Кажется, я один не сплю, кроме охраны, конечно.
Бесшумно поднимаюсь по лестнице, спальня встречает абсолютной тишиной. Задерживаюсь взглядом на кровати, мысленно представляя спящую в ней Дару. Но вместо нее предстает туманный женский образ, к которому тянется все существо. Даже зверь поскуливает, улавливая мое настроение и полностью меня поддерживая.
Накрывает непреодолимая тоска к кому-то эфемерному. Тому, кого еще не существует в моей жизни или уже не будет существовать никогда. Последнюю мысль отшвыривает сознание, не соглашаясь и отрицая.
Стоя под теплыми струями воды, вымываю песок из шевелюры. Приходится трижды выдавливать шампунь на пальцы и энергично растирать, чтобы дорожка песка прекратила струиться к сливу.
Обматываю бедра полотенцем – глупая привычка, я один.
Зажимаю зубную щетку зубами, откручивая тюбик с пастой, и слышу вибрацию телефона.
Если не сбросят после пяти секунд, точно что-то важное. Один, два, три, четыре…
– Черт! – от злости хлопаю ладонью по краю раковины. – Да что ж такое, – успеваю отскочить. Фрагмент каменной раковины с грохотом падает на пол, по плитке расходятся трещины. – Коваль, если ты мне звонишь не желать приятных снов, я тебе руки вырву! – со злостью рявкаю я, понимая, что уже всех разбудил.
– Вырвешь как-нибудь, но не сегодня. Фуру нашли, ту, что пропала пять дней назад. Утопили в реке, рыбаки сетью зацепили.
– Я правильно понимаю, груза в ней не было? – зажимаю телефон между плечом и щекой, удерживая равновесие, надеваю спортивные штаны.
– Угадай? – язвит.
– Отлично. К выплате за технику прибавляется еще и стоимость большегруза, – мысленно прикидываю, сколько вернем по страховке. – Водитель? – успеваю просунуть голову в футболку и слышу:
– В местной больничке. Сказали, жить будет.
– Хоть одна хорошая новость. Ладно, оставлю твои руки на месте. Буду через три часа.
– Тут ехать часа полтора, – я слышу возмущения.
– Час-полтора на сон, остальное на дорогу. Не наглей, Коваль, я двое суток нормально не спал. Или хочешь, чтобы я издох где-нибудь в канаве, а сам займешь мое место? – откидываю покрывало на кровати.
– Да нахрен мне нужен такой геморрой. Спи хоть три часа, я тебя подожду.
– То-то же.
Ставлю будильник, полностью отключаю звонки и вырубаюсь, только закрыв глаза.
Глава 9. Женя
Я невольно стала прислушиваться к телефонным разговорам Геры, задерживаться у дверей кабинета на секунду-другую дольше, чем нужно, интересоваться его делами на работе по приходу домой и понимала, что он лжет. То, что я успевала вычленить из диалогов, никак не вязалось с тем, когда он мне якобы пересказывал свой разговор с кем-то из подчиненных.
С меня словно сняли розовые очки или же с Милосердова слетела его личина, и я видела его настоящего – умелого манипулятора. Лжеца, невероятно обаятельного лжеца. Он виртуозно менял тему, стоило мне заговорить о новой работе, объяснял, как она скажется на моем здоровье. Идиоты-начальники, ненормированные графики, тяжелые условия – все это влияет на психологическое и физическое здоровье женщин. И если я хочу здоровых детей, мне следует поберечься.
Еще недавно подобные слова приняла бы за волнение и тревогу обо мне, но сейчас видела в них лишь давление.
За полгода отношений он сделал все, чтобы я была от него полностью зависима: оставила работу, переехала к нему, сузила круг общения с прежними знакомыми, всячески подталкивал к дружбе с девушками и женами его товарищей и коллег.
Гера не имеет теплых отношений со своими родными, ему чуждо каждую неделю ездить на другой конец города и проводить выходной с моей мамой. Он рассказывал, как ребенком ожидал свою мать с работы, сидя перед часами. Утром мама показывала, где должна находиться маленькая и где большая стрелка, чтобы она вернулась. Взамен общения она дарила дорогие подарки. Герман хвастался, ему завидовали во дворе и школе. А мне его было жаль. Его не любили, замещая теплоту вещами.
Я втайне представляла, как Герман радуется нашему малышу: играет в «ку-ку», подкидывает его в воздух, а я снимаю их на камеру и слушаю заливистый детский смех; кормит нашего малыша; мы ходим вместе гулять по парку, что напротив нашего дома.
А сейчас облегченно смеюсь, зайдя в ванную. Я еще никогда в жизни так не радовалась приходу месячных. Последние три дня провела в ожидании, прислушивалась к ощущениям, постоянно ощупывая живот и трогая грудь.
Я чувствую легкость, тиски тревог разомкнулись на моей голове. Дискомфорт и боль внизу живота уходят на второй план. Теперь я могу себе позволить задуматься об отсрочке свадьбы или ее отмене.
Все время, пока собираюсь к маме, веду мысленный диалог. Ищу оправдания поведению Германа, ставлю себя на его место, примеряя его «шкуру». Неужели последние полгода меня обманывали? Нет, не так. Я хотела обманываться сама.
– Когда вернешься? – уточняет Герман, придерживая меня за локоть.
Я надеваю туфли.
– Точно не знаю, мы хотели сходить в кино. Сегодня повторный релиз «Гладиатора». Мама любит Рассела Кроу. – На самом деле мне жизненно необходимо поговорить с мамой, выслушать ее советы и набраться смелости. – Не раньше восьми.
Герман согласно кивает:
– Приятно провести время, – желает он, наклоняясь и целуя. – А я наконец-то отосплюсь. Ты же не в обиде, что не еду с тобой?
– Нет. Такси ждет, – я демонстрирую экран телефона.
– Будь осторожна, – слышу, нажимая кнопку лифта.
Желтая машина с шашечками ожидает у подъезда, сажусь в автомобиль и здороваюсь. В течение дороги таксист не старается завести разговор, единожды интересуется, не сделать ли музыку потише. Отвечаю отрицательно и погружаюсь в свои невеселые мысли.
После обеда в субботу дороги оказываются свободными, и я добираюсь чуть раньше, чем договаривались с мамой. Не успеваю расплатиться, на телефоне высвечивается ее фотография:
– Да, мамуль. Минутку, – шепчу водителю, копаясь в поисках карты.
– Женечка, я надеюсь, ты еще не выехала?
– Что случилось?
– Нашей соседке, той милой бабушке, стало плохо. Я сейчас в приемном отделении больницы, собрала вещи и жду, пока кто-нибудь спустится забрать.
– Я тебя подожду, – нащупываю пластик в боковом кармане и протягиваю водителю для оплаты. Мужчина награждает тяжелым взглядом и отрицательно качает головой. – Извините, – замечаю, что протянула скидочную карту магазина косметики.
– Не нужно ждать. Возвращайся домой, проведи вечер с Герой. Мне только что вручили список лекарств, я еще не скоро освобожусь.
Мама уточняет дозировку и количество, коротко прощается и сбрасывает вызов.
– Простите, вы не могли бы отвезти меня обратно. Встреча отменяется, надеюсь, вы еще не приняли другой заказ?
Мужчина безразлично жмет плечами:
– Без проблем.
***
Я вставляю ключ в замочную скважину, немного жду. Сердце бешено стучит. Если у меня возникали сомнения, оставаться или уйти, то, поняв, что не ношу ребенка Германа, я приняла решение.
Я же вру сама себе. У нас нет будущего. Я никогда не смогу его простить. Нужно прекращать искать отговорки. Цепляться за хорошо созданную иллюзию. Два поворота ключа, ставлю сумочку на высокий комод у входа, сбрасываю туфли. Взгляд упирается в женскую обувь. Красные туфли на платформе и высоком каблуке. А что здесь делает Танюша в мое отсутствие?
Я узнаю ответ на свой вопрос в гостиной.
Глухие мужские стоны и влажные причмокивания я слышу, еще не до конца осознавая, что сейчас происходит. Раскинув руки и откинув голову на спинку дивана, с прикрытыми глазами и кривой улыбкой на губах Герман подается вперед бедрами. Вижу Танину спину, сбоку расстегнута молния на платье, а плечи оголены. А я смотрю на раскачивающиеся волнистые волосы в такт движению и благодарю создателя, что не могу видеть всех подробностей.
– Женя?! – Герман распахивает глаза и не верит происходящему – больше я не вижу причин спрашивать мое имя. Он быстро надевает домашние штаны и отталкивает Таню. Она заваливается, сев прямо на пол, поправляет платье. Ее пальцы дрожат, дергает молнию и «прикусывает» себе кожу. Во мне нет ни капли сочувствия, я улыбаюсь ее неудаче.
– Женек, я не знаю, что сказать, – подруга смотрит мне в глаза и двумя пальцами стирает остатки помады с уголков губ.
– А ничего не нужно говорить.
– Если ты думаешь, что я сейчас буду извиняться и оправдываться, ты ошибаешься, – она встает, опираясь рукой на журнальный столик. – За мужиком нужно следить, Женечка. Не оставлять одного, ну и обслуживать так, чтобы он не смотрел по сторонам, – кривая ухмылка портит ее лицо. – На моем месте могла быть другая или уже была.
В одном Герман был прав – Таня мне не подруга и никогда ею не была, просто дешевая подстилка.
– Пошла вон, – выкрикивает Милосердов. На ковер падает пара обуви и дамская лаковая сумочка.
– Скажи спасибо, что открыла тебе глаза, подруга, – мерзко улыбается Таня, собирая вещи. – Как видишь, ты не пуп земли, и одной красивой мордашкой не удержать мужчину – это запомни на будущее.
Что сейчас чувствую? Шок!
Язык прилип к небу, а в душе смерч из гнева, обиды и жалости к себе.
Я невероятно жалкая! На глазах жених изменил с моей лучшей подругой, но не получается подобрать нужных слов. Даже примитивные оскорбления не срываются с моих губ.
– Закрой рот и вали отсюда, – Герман грубо хватает Таню за предплечье и тащит к выходу.
– Я босиком, – визгливо огрызается она.
– Заткнись, иначе пожалеешь.
Оглушающий хлопок двери, от которого я вздрагиваю. Герман молча проходит мимо меня. Достает бутылку с алкоголем и щедро наливает в бокал.
– Я приму душ, и мы поговорим, – осушает емкость, с грохотом возвращает бутылку на место.
Наконец я отмираю. Не знаю почему, но не плачу. У меня трясутся пальцы рук, подкашиваются колени, я дышу на полвздоха, а слез нет.
Шум льющейся воды за дверью. Надеюсь, что успею собрать свои вещи и уйти до того, как Герман выйдет из ванной. Не хочу разговаривать. Не вижу смысла. У измены не может быть оправдания, и она служит доказательством: мое решение уйти верно.
Я захожу в гардеробную, а в ней нет моих вещей. Все, что висит на вешалках и аккуратно разложено по полкам, подарено Милосердовым.
– Что ты ищешь?
Капли воды разбиваются о пол, падая с мужских волос.
– Собираю вещи. Но, как оказалось, моих вещей здесь нет.
Я не хочу встречаться с Германом взглядом.
Мне не дают выйти из спальни, перехватывая и прижимая к стене телом.
Моя одежда моментально промокает.
– Это не конец, – шепчет мужчина и гладит меня по волосам. – Женя, посмотри мне в глаза. Слышишь! Не конец!
– Ты ошибаешься, – я решаюсь взглянуть. В светлых глазах ни капли раскаяния, а затягивающая темнота злости.
– Ты не уйдешь. Нельзя взять и разрушить отношения из-за какой-то шалашовки, – Милосердов чуть отстраняется и смотрит на мой живот. – Наш ребенок! Я не отпущу вас.
– Нет никакого ребенка, Гер. И я рада, что так сложилось.
Господи, зачем я это сказала?!
Вспышка гнева захлестывает мужчину. Один сильный толчок – и мой затылок обжигает боль.
– Не смей так говорить, – цедит он сквозь зубы, удерживая за шею. На меня попадает слюна. Со стоном я стараюсь отвернуться, но мой подбородок фиксируют. – Ты родишь мне детей, Женя. Будешь улыбаться, встречая после работы, и никогда, слышишь, никогда не заговоришь в подобном тоне. Я понятно объясняю?
На мое отрицательное мычание получаю хлесткий удар по лицу.
Десятки «почему» крутятся в моей голове…
Почему все это происходит со мной? Почему я не смогла увидеть гниль в душе любимого человека? Почему искала ему оправдания?
– Я тебя люблю, ты это понимаешь? – он стирает кровь, набежавшую в уголке моих губ.
– Это не любовь, Гер. Любимому человеку не причиняют боль.
Мужские пальцы впиваются в предплечья, оставляя синяки. Мужчина рычит, сжимая все сильнее и сильнее.
– Не любовь, – шепчу, утопая в потемневших глазах.
– Ты не права, – кричит он, отшвыривая меня. Ноги подворачиваются, и я ударяюсь об угол кровати, выставляю руку, чтобы смягчить толчок. Тишина. Комната заполнена моим тяжелым дыханием. – Ты не права, – повторяет уверенно, подходит ко мне и протягивает ладонь. – Поднимайся, нужно приложить лед к губе. Вставай! – моих сил хватает на то, чтобы отрицательно покачать головой и сжаться в комок. – Хорошо, я сам принесу лед.
Герман выходит из спальни, а я верчу головой в поисках телефона.
В висках пульсирует до темных звездочек перед глазами.
Он не в себе!
Герман меня не отпустит!
Глава 10. Женя
Из коридора слышны удаляющиеся шаги. У меня не больше минуты. Я поднимаюсь. Не буду обуваться, возьму только сумочку, в ней паспорт, телефон и немного налички.
Корю себя за то, что не развернулась и не ушла сразу, а стояла, словно загипнотизированная, наблюдала, как теряю близких людей.
Мне удается проскочить незамеченной мимо гостиной. Тихие хлопки босыми ступнями кажутся оглушительными. Беру сумочку и ощущаю на себе взгляд. Все мышцы сводит от напряжения.
– Куда ты собралась?
Мужской голос спокоен. Милосердов чувствует себя уверенно. Он не подходит ко мне и не пытается развернуть к себе – наблюдает.
– Хотела взять телефон, – вру и надеюсь, что мой голос не дрожит, предавая. – У меня болит рука.
Говорю чистую правду. Боль ощутила, когда выставила левую руку перед собой, удар пришелся на нее. Не поворачиваюсь, открываю сумочку достаю телефон, а сама прячу паспорт за тарелку для ключей.
– Что с твоей рукой? – интересуется участливо. Герман приближается, протягивает раскрытую ладонь. – Покажи, – я демонстрирую кисть, на глазах сустав наливается краснотой. – Идем. Ушиб, – констатирует, бегло взглянув.
Меня усаживают на стул в кухне, Герман достает лед, выбивает прозрачные кубики и складывает в пакет. Обматывает полотенцем, протягивает.
– Приложи.
Что мне остается? Да только выполнять сказанное, тщательно подбирать слова в разговоре, не провоцировать и ждать, что представится возможность сбежать.
Мужчина мягко забирает телефон из здоровой руки, кладет его на столешницу, отодвигая дальше от меня.
У меня горят губа и щека, саднит затылок, боль в руке с каждой минутой становится ощутимее.
Милосердов открывает холодильник, интересуется:
– Ты голодна?
Мне не хочется есть, не хочется пить, пульсирует лишь одно желание: вернуться на полгода назад и ни за что не принимать приглашение на кофе.
– Нет.
Он достает контейнеры с едой, накладывает в большую тарелку щедрую порцию, ставит разогревать.
– Ты убедилась, что Танюша тебе не подруга? – интересуется будничным тоном, сервируя стол на одного. Стелет салфетку, кладет нож и вилку, наполняет соком два стакана, один ставит себе, второй напротив меня.
– Убедилась.
«А еще убедилась, что человек, клявшийся мне в вечной любви, оказался настоящей мразью», – этого я не говорю вслух.
– Это хорошо, – он тщательно измельчает мясо на маленькие куски, откладывает нож, накалывает на вилку кусочек и протягивает мне. – Ешь, тебе нужно выпить обезболивающее, лучше этого не делать на пустой желудок, – я покорно открываю рот, жую. – Пойми, все, что сегодня произошло, к лучшему. Мы оба поняли, что отношения в любой момент могут быть разрушены. А это значит что? – отпивает глоток сока и смотрит, ожидая от меня вопроса.
– Что?
– Что их нужно беречь. Любые отношения нужно беречь, родная. Тем более те, в которых люди любят друг друга. Ты же меня понимаешь? – и вновь взгляд, полный ожидания.
– Понимаю.
Мне ничего не остается, лишь соглашаться. Он же безумец! Тронутый на всю голову безумец! Опьяненный деньгами и безнаказанностью.
Я жую очередной кусочек мяса, Герман наклонятся, подносит бокал с соком к моим губам:
– Выпей. Сейчас таблетку дам, – достает аптечку. А мой взгляд падает на тяжелый графин. – Держи. Как рука?
Я глотаю таблетки. К покраснению прибавляется отек и проступает синева.
– Болит.
– До свадьбы заживет, – улыбается он своей шутке. – Никогда не понимал этой поговорки, – фыркает и продолжает меня кормить. Заканчивает с обедом и пододвигает стул вплотную к моему. – Женя, родная, надеюсь, мы поняли друг друга? И ты не станешь ставить мелкие обиды выше нашей любви и нашего будущего, договорились?
Теплая ладонь гладит мою спину и притягивает к себе, вынуждая положить голову на мужское плечо.
– Конечно.
Хочется выть от отчаяния. Невольно я вспоминаю разговор с девчонками. Предостережение, высказанное Леной, мне казалось таким глупым и далеким. Ведь в нашей голове плохое случается с кем угодно, но только не с тобой.
– Все же не нравится мне рука. Переоденемся, и я отвезу тебя, пусть посмотрят.
Герман не оставляет меня ни на секунду. Я ощущаю себя куклой. Он усаживает меня на кровать, сам же стягивает домашние штаны и футболку, переодевается в рубашку и брюки. Помогает обуться, выбрав для меня балетки.
***
Мы входим в приемный покой, Милосердов держит меня за руку, переплетая наши пальцы. Обаятельно улыбается медсестре:
– Есть кто-нибудь, кто сможет посмотреть руку моей невесте?
– Вам придется подождать.
Девушку не подкупает лучезарная улыбка, она указывает на стулья вдоль двух стен. С обеих сторон сидят люди, ожидая приема.
– Вы не поняли, нам срочно.
Я вижу, как красная купюра, свернутая вчетверо, ложится у стационарного телефона.
Девушка накрывает деньги карточкой:
– Сейчас уточню, есть ли у доктора свободная минутка. Вы присаживайтесь.
– Потерпи, родная, нас быстро примут.
Крепкие объятия стискивают мои плечи. Мужские губы целуют волосы, а я замечаю свое отражение в обшарпанном зеркале напротив. Обескровленные губы подрагивают. Испуг делает мои глаза еще больше, я всматриваюсь в лица сидящих напротив, ища поддержки и спасения. Герман спокоен, зарывается носом в мою макушку, шепчет:
– Я тебя люблю. Очень сильно люблю. Не забывай об этом.
Слова наполнены большим смыслом, чем простая поддержка и выражение чувств: они обрекают меня.
Спустя десять минут прохлада кушетки отвлекает от боли. Герман просит врача выйти на минуту для разговора, оставляя меня одну в кабинете, выложенном белым кафелем. Врач – мужчина лет сорока пяти – со скрежетом пододвигает металлический стул ближе:
– Показывайте.
Я бережно выпускаю левую руку из объятий.
– Ну тут все понятно. А с лицом что? – берет меня за подбородок и разворачивает к свету.
– Я же вам рассказывал, – отвечает за меня Милосердов. – Запнулась о прикроватный коврик. До чего же ты у меня неуклюжая, – произносит он с нежностью. – Как вы думаете, бригаду скорой помощи можно вызывать заранее? У нас скоро свадьба, а там столько опасностей, чего стоит первый танец молодых, – Герман источает обаяние.
– Еще где-то травмы?
– Нет, откуда, – за меня отвечает Милосердов. Я подтверждаю молчаливым кивком слова. – Она бы сразу мне сообщила.
– Возможно, ваша невеста находилась в шоке. Боль может прийти не сразу, – врач выжидающе молчит, давая мне возможность ответить. По его взгляду я понимаю, что он не верит словам Германа.
– Нет, только рука, – говорю я.
– Идемте, отведу на рентген. А вы останьтесь и заполните пока документы.
– Заполню позже. Сейчас главное – помочь.
Герман не отстает, идет рядом, подбадривая и обещая, что будет все хорошо – убедительно играет роль заботливого и взволнованного жениха.
– Вы куда? Это рентген-кабинет. Ждите в коридоре.
Лаборант плотно закрывает дверь, отрезая меня от Германа. Женщина в голубом медицинском костюме помогает надеть свинцовый фартук.
– Как же так? – спрашивает она громко и сокрушенно качает головой. – Не зима, чтобы поскальзываться.
– Споткнулась, – повторяю легенду Милосердова.
– М-м-м. А лицо? – слышу щелчки застежек.
– Задела кровать, – отвечаю заведенной куклой.
Она усаживает меня на стул, наклоняется, поправляя руку:
– Девочка, – шепчет расторопно. – Ты только скажи, Игнат Вадимович вызовет полицию. Знаешь, сколько таких, как ты? Нельзя спускать рукоприкладство!
– Я не понимаю, о чем вы.
И именно сейчас мое волнение находит естественный выход: в слезах. Крупных и горячих.
– Сейчас толкнул, а завтра…
– Вы ошибаетесь.
– Не бойся. Ему, – указывает на закрытую дверь, – вряд ли что будет. Но тебя отвезут туда, куда попросишь.
– Вы ошибаетесь, – повторяю я, сглатывая комок. Здоровой рукой вытираю слезы.
– Не шевелись, – медсестра уходит, щелчок. Возвращается, меняет положение руки. Еще щелчок. – Девочка, ты не передумала? – протягивает бумажный платок. – Еще не поздно вызвать полицию.
Я благодарю, покорно жду, когда с плеч спадает тяжесть фартука.
Полиция. Мне становится смешно. От нее я ожидаю помощи меньше всего.
– Ох, Женечка, – Светлана Васильевна, мать Германа, ожидает вместе с сыном у двери кабинета. – Гера позвонил, и я сразу приехала, – слышу, женщина недовольна. Быстрый профессиональный взгляд окидывает меня. – Болит?
В очередной раз у меня нет возможности ответить. Выходит лаборант и протягивает снимки, притормаживает, замечая Светлану Васильевну. Строгая прическа, насыщенно синий китель, прямая спина и сильный взгляд выделяют ее из общей массы людей. Женщина, которая по факту владеет нашим городком. Ее не знает в лицо только слепой. Лаборант смотрит на меня с нескрываемым сочувствием.
– Благодарю, – Герман забирает снимки.
Светлана Васильевна приобнимает меня за плечи, разворачивает, увлекая в процедурную.
Через час мы выходим на свежий воздух, где нет зловония лекарств вперемешку с естественным запахом людей, парфюма и хлорки.
Повязка мешает, фиксируя левую руку. Я пытаюсь почесать плечо.
Светлана Васильевна отпускает служебную машину и едет с нами, сев на заднее сиденье автомобиля.
– Герман, нам с Женей нужно поговорить. Будь добр, когда мы приедем к вам домой, оставь нас одних.
Весь остальной путь мы проводим в молчании, тишину нарушают частые звонки Светлане Васильевне, но она сбрасывает вызовы
– Я схожу в аптеку и за кофе, – сообщает Герман, помогая мне снять обувь. – Скоро вернусь. Тебе как обычно? – интересуется.
А моя голова готова взорваться! Он улыбается мне, придерживает за локоть, вот так просто, словно ничего не произошло. Кажется, что я схожу с ума. Так не бывает… так не должно быть. Неужели у этого человека нет никаких рамок? А если и есть, то его мораль перевернута с ног на голову.
