Lars Gert
Гномья летопись, или Быль об Олвине
Свиток #10. Олвин и огнехвост
Гном Олвин одиноко, не спеша брёл по каменистой дороге и что-то нёс в своём походном мешке. Мешок шевелился и создание, котором в нём сидело, чихало от табачного дыма – гном на ходу курил трубку.
– Сейчас же перестань толкаться! – Рассердился Олвин. – Бедная моя спина…
Существо недовольно пискнуло и на какое-то время затихло, но уже через несколько мгновений снова начало возню.
– Нет, так не пойдёт. – Заявил гном и остановился. – Если оно не угомонится, я не донесу мешок до порога дома своей сестры, а ведь я ей обещал, что доставлю это в целости и сохранности. Вот только я сам уже помят изрядно; плечи так и ноют.
Олвин присел на краешек тропы и облокотился на ближайший валун, дабы немного передохнуть – подустал он за сегодня малость, а тут ещё под конец дня упросили изловить ту чёртову пропажу.
– Я ведь даже не рассмотрел толком того, кого поймал; гляну-ка я на него сейчас.
Гном подвинул мешок поближе, и начал осторожно его развязывать. Оттуда донеслось глухое, крайне недовольное ворчание.
Олвин был не из робкого десятка, но всяческого рода суеверия над ним всё же довлели – день клонился к своему логическому завершению, и солнце в своём закате, напоследок освещая местность, отбрасывало жуткие тени от камней.
«Наверное, всё же не стоило мне под конец дня что-то предпринимать», с сомнением подумал гном.
Мгла сгущалась, и тут Олвин перепугался не на шутку – теперь на него самого упала чья-то гигантская тень! Его обдало страхом, ведь он был совсем-совсем один, на проезжей, но на данный момент совершенно безлюдной дороге.
«О боги! Как по мне, так лучше б свора разбойников иль стая зверья: уж я бы им задал жару! Чем плестись в пугающей гробовой тишине».
Олвина отпустило, ибо нависшей над ним тенью был всего лишь случайно пролетавший дракон.
– Сто пудов тяжёлого металла даю на то, что это Иддир; даже она торопится домой – не то, что я. – Сказал самому себе Олвин. Он поднялся, отряхнулся и, завязав мешок, взвалил его себе на плечи вновь. Гном пересилил свою минутную слабость и твёрдым шагом направился вперёд, к своей цели.
Уже подходя к Фаннихольму, Олвин, обычно хорошо для гнома ориентирующийся в темноте, нечаянно споткнулся, и этим препятствием оказался какой-то камень, с какими-то странными, нацарапанными на нём рунами.
– Это ещё что? – Почесал в затылке гном и уверенным тоном добавил: – Эту дорогу я знаю, как свои пять пальцев; откуда взялся этот камень? Его тут не было.
Но времени на то, чтобы изучить руны, у Олвина не нашлось, да и не мастак он в них – другие у него задачи и заботы. К тому же на камне были начертаны такие руны, которые и прочтёт, и поймёт не каждый: эти символы и знаки отличались от гномьих, и явно не гном их царапал; не их это язык, чуждое им всем наречие.
Благополучно добравшись до своего селения, Олвин нашёл свою сестру в компании с Иддир – юная гномка сидела в беседке и внимательно рассматривала какие-то древние свитки, и дракониха также их читала, наклонив свою морду поближе, ибо зрение её, в отличие от обоняния, было не столь острым.
– Я так и знал, что это ты! – Обратился Олвин к Иддир, поприветствовав её. – Я видел, как ты пролетала мимо, в вышине.
– О да, – Ответствовала та, продолжая чтение записей.
– Не спишь? – Спросил гном свою сестру. – Не поздно ли?
– Тебя же жду; где ходишь? – Обернулась гномка. – Нашёл? Принёс?
Олвин утвердительно кивнул, отринув с плеч долой поклажу и прислонив её к колонне беседки.
– Да осторожней! – Пожурила сестра. – Это не дрова, не камни.
Гном развязал мешок, и все стали ждать – особенно Иддир: она была очень любознательной.
Постепенно мешок ожил, пришёл в движение. Внутри него сначала кто-то засопел, и вот: наружу показалась мордочка, а потом и само существо – очень мохнатое, лохматое, но скорее просто пушистое и весьма забавное. Завидев хозяйку, оно тут же юркнуло к ней на колени: всякого другого эта белка уже давно бы искусала и исцарапала, больно погрызла и покоцала – таков уж её бесячий характер; однако, с Юнни у неё была взаимная привязанность, и сбегала белка не просто так – на то имелись веские причины.
– Кто это? – Подивился Олвин. – Крыска, не крыска… Что за зверёк?
– Всё тебе надо знать! – Улыбнулась его сестрица. – Это мой новый друг; его следует холить и лелеять. А ты взял его и обидел!
– Я – обидел?! – Подавился смехом гном. – Во-первых, я эту зверушку ловил по всем закоулкам и еле отыскал; во-вторых, оно, такое вот растакое, отдавило мне все плечи! Раньше ты мне её не показывала… – С укором добавил он.
– Раньше нужды не было, да и не до белок тебе, насколько мне известно – с твоими-то подземными заботами.
– А как ты с этой белкой познакомилась?
– Да недавно; может, недели две. Смотрю: сидит себе на дереве такая вся распушистая. Я ещё удивилась про себя, отчего она не впала в зимнюю спячку. Я приманила её кедровыми орехами, что ты привёз из Шеллфолда, и теперь она живёт со мной.
– Большая она, для белки-то! – Заметил Олвин. – С хорошую собаку.
– Да просто огромная! – Согласилась Юнни.
– То-то я её еле доволок, точно кабана на себе нёс; было бы чему удивляться.
– Я вообще-то ещё здесь, – Напомнила Иддир, ревнуя, ибо почувствовала себя всего лишь частью ландшафта. – Лучше расскажи Олвину про вчерашнего странного гостя.
– Что за гость? – Нахмурил свои густые брови бравый гном.
– Я сама лишь половину услышала; а из той половины лишь половину поняла. – Вздохнула дракониха, вся в предвкушении долгого рассказа – она любила интересные истории.
– Тогда не будем мёрзнуть, а пройдём в мою таверну, что в двух шагах от нашей беседки.
Все трое проследовали в таверну; Олвин и Юнни – на ногах, Иддир – на лапах.
– Итак? – Продолжил вопрошать гном со свойственной ему настойчивостью, упрямством, упорством и упёртостью.
– Этот тип чужд нам и по духу, и по плоти, – Заговорила хозяюшка, присаживаясь. – До крайности он мерзким показался, ведь вёл себя он вызывающе весьма. Я молчала, видя, как поганит он обеденный наш стол, марая на нём скатерть дорожной обувью своей. Однако нестерпимо стало, как обхватил он талию мою, и двинула ему я что есть мочи за такую дикость. Передёрнуло меня в тот миг от гнева, ибо, хоть не видела лица его, не разглядела, но всё же сразу вспомнилось, как маленькой ещё похитили меня в Лихие годы, перебив родню, и ходила я в колодках, превозмогая боль всю и усталость; когда морили голодом и холодом её людишки гадкие и чёрные; когда недоедала и недосыпала она, терпя все муки и страданья, лишённая всех благ; когда чёрным было небо над моей главою, и изодранными в кровь были мои стопы; когда меня, ребёнка пола женского, работать заставляли, ведь гномы наиболее выносливы из всех рас, что есть на свете; когда кидали мне огрызки да чёрствые по виду и по вкусу сухари, точно дворовой собаке – но и к собакам относятся лучше в разы…
– И мои родители куда-то делись. – Сказала самой себе Иддир, ни к кому не обращаясь. – Как вылупилась из яйца в гроте, так и живу… Нам было тогда по шесть; и шесть же хоть не лет, но долгих месяцев мытарств и скитаний, но куда б я не казала, и где б ни пролетала, не могла я отыскать тебя.
– Равно как и я. – Сурово добавил Олвин, до этого хранивший глубокое молчание. – И это очень странно, ведь и я, со стороны своей, все горы перерыл, как если бы я – подземельный крот. Мальчишкой вплавь по речке, и в лес – во все глаза… Уж не помню: как же ты спаслась? Упоминала, но запамятовал я.
– Вырвалась однажды, мучительно все путы изорвав зубами. Тогда и проявился тот мой дар, с рождения которым я владею – а именно магия да рунное же ремесло: я наслала на обидчиков пусть временное, но заклятье, и освободилась вот из плена. Ларуал, на моё счастье, помогла развить всё это дальше. Но не говорите никому, а то и так все косятся и ведьмою меня считают! Пусть для всех я буду просто владетельницей таверны, и не сверх того.
– Как мы были тогда рады встрече! Правда, Олвин? – Спросила Иддир, подмигивая гному.
– Ты думаешь, что этот тип – из того тёмного племени? Из чёрных людей? Но прошло уж двадцать лет: гномы вышвырнули их из этих мест навеки. И хвала богам, никаких сражений не предвидится – хотя, право же, я б не отказался биться даже с великаном, как Сигрун Победитель, что Еттина свалил; об усекновении главы последнего ходят целые мифы да легенды!
– Это не люди; это нелюди. – Замотала мордой Иддир. – Ни гномов, ни драконов они не любят. И с эльфами не водятся. Они – нежить, а нежить никогда нельзя убить до конца, ибо над ними Тот, кто призывает…
– Что? – Переспросил Олвин, непонимающе мигая.
– Ужель ты думаешь, что просто так сидела я в беседке, свиток за свитком перебирая? – Подтвердила Юнни. – Я не успокоюсь, пока не отомщу за унижение своё, даже если б прошёл целый век. Те, кто издевался надо мною, наказания не получили – они убереглись тогда, когда наш народ пошёл на них сечью праведной, достойной, справедливой. Много полегло в ту ночь тех сволочей и тварей, но именно мучители все те выжили, и скрываются – пока сокрыто от моих глаз, где именно. Но я найду, и разберусь!
В глазах у благородной гномки блеснул яркий огонёк, преисполненный возмездия. И если б стоял рядом враг – неминуемая кара обрушилась бы на него, ибо подросла некогда юная гномка, и может постоять, как за себя, так и за других.
– Засиделся я, увы. – Вставая, высказался Олвин на прощание. – Пора мне в путь-дорогу до своей берлоги. Ибо выспаться мне следует, ведь вставать мне ни свет, ни заря. Трудиться, трудиться, и ещё раз трудиться, не покладая рук.
Но огнехвост, не будь глуп и бестактен, просто так не захотел отпускать друга своего друга – белка более не серчала, вела себя тихо-мирно, не бунтуя, и теперь ластилась хвостом у ног Олвина; она поняла, что у гнома и в мыслях не было причинить ей вред, ведь слишком многие польстились бы на шапку из беличьей шкурки.
– Ты смотри, – Подивился тот. – А я думал, сие животное сгрызёт меня и даже не подавится.
Не в правилах гнома шутить, но настроение у него сегодня было отличное, хотя и несколько подпорченное воспоминаниями о былом, да ловлей пушистого грызуна, ведь затрачен был на это целый день.
На следующий день, уже к концу работы, обступили гномы Олвина, расспрашивая о том, о сём – ведь там, во глубине Энгерских руд, на месте первом и втором лишь кирка да удобный лом; где топот, гул, да молоточков стук и звон.
После, уже расходясь, один из рабочих артели спросил у своего мастера, домой ли сразу поспешит, аль ещё куда свернёт – авось нелёгкая куда-то занесёт?
– Я знаю, куда я сегодня заверну. – Загадочно произнёс Олвин. – Туда, откуда струится дивный запах, прекрасный носу аромат. Я иду туда, где льётся и вкуснейшее пиво, и чёрный эль, и райская медовуха; я иду туда, где умелые руки выпекают боевой хлеб, блинчики, вертушки, пышуги, кашу из тыквины и печёные в золе каштаны; туда, где можно полакомиться хорошо приготовленным лакомством из заморского фруктуса; наконец, туда, где меня ждёт приятная беседа, и где рады мне всегда…
Свиток #11. Ледяное дыхание Ёллейн
Ларуал, что из рода Олова сидела на высоком холме, у подножия Рунного камня, на котором были нанесены по кругу все старшие руны. Казалось, гномиха умерла или крепко спала – сидела она вся, оцепеневшая, недвижимо, но с открытыми глазами.
Грозная на вид мать гномов сама была, точно Рунный камень – возможно, древними знаками и символами было испещрено всё её тело, но особенно бросались в глаза следующие татуировки: на её лице, а именно на лбу справа отчётливо проступали три руны «иса», которые действовали как остановка и заморозка – Ларуал невозможно было нанести ущерб и рану даже отравленными стрелами); на щеке хорошо виднелась (и так же справа) шипообразная руна «турс» – тоже для защиты; на шее гномихи можно было различить руну «ансуз», благодаря которой Ларуал поддерживала связь с высшими силами и имела способность призывать небесного покровителя.
Многое повидала в своей жизни Ларуал, ибо было ей уже полтора столетия; полжизни, по гномьим меркам. Обычно невозмутимая, сейчас она была чем-то встревожена, ведь не просто так мать гномов бодрствует и мудрствует на сём холме вот уже четвёртый день, вдали от всех, от чужих ушей и глаз.
Мать гномов… Я сказал – мать? Ах, да: в этих краях без неё никуда, и гномы ни разу не пожалели, что именно Ларуал они выбрали для своих духовных нужд. Наставница, советница, целительница и наставница своего рода, которую все уважают за недюжинный ум и проницательность; сильная, немногословная и справедливая, Ларуал помогала каждому и не брала за это мзды, хотя за все её потуги наград скопилось бы на целую пещеру. Это была очень строгая женщина, и самая настоящая воительница, что защищала гномьи владения как в то время, когда мужчины гномов уходили за великою добычей, так и во время войн (а таких на её веку случалось не одна и не две, включая Лихие годы). Она неустанно правила этими землями, своим родом уже много лет, не являясь королевой, ибо Совет никак не мог выбрать единого короля; каждый род давно выбрал себе жрицу, расширил ей полномочия и на том всё остановилось.
В первый день своего пребывания на холме мать гномов провела над одной из рун горячей лучиной, дабы пробудить стихию огня; во второй день окропила влагой, дабы пробудить стихию воды; в третий день посыпала солью, дабы пробудить стихию земли; наконец, сегодня Ларуал использовала дыхание, дабы пробудить стихию воздуха.
Активировав все четыре стихии, посовещавшись с богами, получив ответ и завершив обряд, гномиха начала собираться в обратный путь, к себе в пещеру (либо на капище – кто их, ведуний, разберёт?), но тут почувствовала на себе чей-то взгляд, и про себя улыбнулась. Не оборачиваясь, она проговорила:
– Я помню маленькую девочку, испуганную, но вместе с тем очень смелую, что много-много лет назад постучалась ко мне в сырую, дождливую ночь; босой и грязной ты пришла ко мне, в изорванном и подранном плаще, с покрытою главой, и с капюшона капала водица в три ручья. Из-под него выглядывали дикие глаза, что помощи искали, и в руках твоих был старый престарый фонарь, светивший очень тускло. И на правом твоём, ещё не окрепшем детском плечике восседал маленький беспокойный дракон; крепко он вцепился в плащ, и не отпускал. Теперь же вижу я перед собой повзрослевшую, возмужавшую деву… Давно не захаживала ты ко мне, Юнни! Что привело тебя ко мне?
Юнни (а это была именно она) покраснела; её лицо залилось краской, щёки так и горели! Как мать ей стала в своё время Ларуал, и многим знаниям обучила, включая готовку зелий из целебных кустрав и разжигание особого костра.
– Совершала ты обряд – не помешала ль я?
– Я уже закончила. – Сказала мать гномов, вставая.
Вместе они пошли прочь от Рунного камня, не оглядываясь по сторонам.
– На твоём лице немой вопрос; хочешь знать, отчего враждуют меж собою три гномьих рода, что не поделят?
– О да.
– А ещё тебе покоя не даёт тот незнакомец, что наведался на днях в таверну?
– И это тоже.
Ларуал остановилась, и возложила ладони свои на плечи гномке, и сказала:
– Стала ты и статна, и мудра; на всё найдёшь ответ сама.
Ларуал точно след простыл… Магия!
Юнни вернулась к себе, и разложила карточки с нанесёнными на них рунами. И вот, выпало ей, что пожаловал тогда в «Коннахт» шпион, соглядатай из чернолюдов, дабы с малого начать да осмотреться; мести ищет тот народ, за поражение в Лихие годы, отмщения жаждет. И выпало ей ещё, что род меди с родом железа враждует, а род олова пытается их помирить, но тщетно. Карты говорили, что гномы из рода меди недовольны, что слишком властной стала Ларуал по разумению их, а гномы из рода железа хотят над собой королём Олвина; спят и видят это – однако ж, сего не желает сам Олвин, да и негоже это, будто бы по наследству власть передаётся. Это запрещено Советом, но ведь столько воды утекло! И разве Берилла – не правнучка Ронфутта, а оба властвовали в Гномгарде.
Юнни была очень хозяйственной гномкой, и держала в своей уютной пещере-норке рассаду комнатных растений, а также кур – а курица сидит и жмурится; дожидается хозяйку. Но стоило Юнни отвлечься на пару мгновений – хвать, а курицы-то и нет! Курица больше не жмурится; нет больше курицы… Кто слопал?
– Ах, ты ж, рыжая, бесстыжая лиса! – Накинулась было гномка на воровку, но та уже сбежала далеко-далеко, виновато поджав хвост, и в пасти – бездыханная курочка. И не лень же было лисице спускаться под горку!
Тем временем Олвин в очередной, уже второй раз налетел на камень, о который уже спотыкался, когда относил в мешке пойманного им огнехвоста. В этот раз времени у гнома было чуть больше, и он решил докопаться до истины, а именно выяснить, откуда взялся на дороге этот достаточно крупный по своим размерам булыжник, и отчего его до сих пор никто так и не убрал.
Гному, как это ни странно, удалось прочесть руны, нацарапанные кем-то на этом валуне, хотя тогда, вечером, он не мог разобрать ничего. И зря он это сделал: видимо, сработало какое-то заклинание, и прямо в центре камня отпечаталось чьё-то дивное лицо!
«Зеркало, не зеркало… Что это? И кто?», мелькали в голове у Олвина разные мысли.
Сначала гном попытался приподнять камень, чтобы вглядеться повнимательнее в образ, им, камнем, источаемый, но не тут-то было: при всей своей природной, физической силе Олвин не смог даже сдвинуть с места тот достаточно небольшой объект – большой, как препятствие на дороге, но малый, чтобы совладать с потомком Нейна.
Наконец, камень поддался, но теперь этот чудо-булыжник показывал сбитому с толку гному не только лицо, но и всё тело той, которая…
«Интересно, а кто это?», бормотал Олвин. И чем больше он вглядывался в образ, тем больше этот образ захватывал его.
То была самая что ни на есть великанша – вот только таких красивых он не видывал никогда: никакого внешнего уродства, утончённая фигура, даже талия; светлые локоны волос, и васильковые глаза. Точно эльфийка или представительница людей из рода Варианна – но слишком уж большая да высокая; для неё, пожалуй, даже гора Энгер будет только по колено в высоту!
Великанша там, в камне, ходила-бродила по какой-то лужайке, и, по всей видимости, почуяла, что за ней кто-то пристально наблюдает; лицезреет, не отрывая своих глаз. Ходячая глыба нагнулась, и приблизила своё лицо к порталу; розоватые губы насмешливо скривились в ухмылке, но для Олвина это уже не имело никакого значения в абсолюте – точно завороженный, он пялился на ту, которая с интересом его разглядывала, рассматривала.
– Олвин! – Позвала она. – Олвин!
– Да, моя госпожа? – Гном был словно загипнотизирован ею.
– Иди ко мне!
– О да, моя госпожа…
– Но для этого тебе придётся меня найти! Разыщешь Ёллейн среди льдов и снегов, на крайнем севере… Да смотри не замёрзни на полпути!
Гном застыл в безмолвии: образ Ледяной королевы исчез! И руны на камне – тоже. Теперь это был самый простой булыжник, не более того…
Перемену в Олвине заметили не сразу – это был всё тот же трудяга, работяга; однако, медленно, но верно гном замерзал, постепенно становясь каким-то чёрствым, мрачным, отстранённым – чары колдуньи обволокли и больше уже не отпускали.
Когда Олвин пожаловал в «Коннахт», всё уже было давно убрано – любой в этом мире имеет право на отдых.
– Олвин! – Окликнула осунувшегося гостя Юнни: от неё не укрылось, что бравый гном не в духе, и уже давно.
– Да?
– Тебя явно что-то беспокоит. Говори.
– Тебе показалось. – Уклончиво ответил тот: похоже, он не желал говорить на эту тему.
– Вот чего ты хмур? Опять не поел, словно моя стряпня тебе больше не по нраву. – Присев рядышком, гномка легонько дотронулась до плеча своего друга.
– Одну из шахт нынче завалило; хорошо, что никто не пострадал.
– Уверена, что это не единственная причина твоей апатии.
Олвин молчал. И на следующий день была такая же картина.
– Я знаю, что это: это ледяное дыхание Ёллейн. – Юнни была мудрее многих смертных, многих из уже почивших и ныне живущих. – Ёллейн да Ёллейн! Заладил одно и то же. Не издал ни звука, но я всё поняла без слов. Не кушаешь; ни капли не пригубил из-за неё.
Олвин посмотрел на Юнни, небрежно расплатился (хотя ни к чему не притронулся), встал из-за стола и вышел, не проронив ни «а», ни «б».
Трактирщица чуть не разревелась, но вовремя взяла себя в руки – и всё же одна слезинка предательски побежала по щеке. Огнехвост заворчал и уткнулся мордочкой в ладони гномки, сложенные на переднике.
«Ничего! Всё в порядке, малыш; это временное…», мысленно шептала она, гладя зверька по голове, но на душе скребли кошки.
На руднике работа встала – если с мастером не всё в порядке, из строя выходит и вся артель.
– Олвин, бык тебя дери! Какая муха укусила? Не с той ноги ты, что ли, встал… – Шумели одни рабочие.
– Ни одного дельного предложения за все эти дни! Топчемся на месте. Ни взад, ни вперёд, ни в бок, никак. – Роптали другие.
– Кажется, сегодня не сдвинемся снова; даже до простого стёклышка не добрались, ибо не бурили ничего. – Возмущались третьи.
А потом Олвин пропал! Взял да и пропал на несколько дней. Совсем. Но позже заявился в таверну, и взял руки Юнни в свои.
– Я решился. Я должен её отыскать, ведь я увидел Ледяную королеву один лишь только раз. – Вздыхая, проговорил Олвин.
– И что же ты найдёшь, когда сыщешь? Не пожалеешь ли? – Укоризненно отвечала Юнни.
– Я не знаю. – Задумался отважный гном. – Я ищу самого себя. И страстно желаю лицезреть Ёллейн…
– Иллюзия. – Выдавила из себя гномка, а где-то внутри себя страшно сердилась. – Я могла бы тебе помочь, но ты не хочешь сам; ты отвергаешь помощь.
– Так же, как и ты. – Улыбнулся Олвин.
– Это другое! Ты подвергаешь себя опасности всякий раз. Появляешься из ниоткуда, и так же стремительно исчезаешь в неизвестном направлении. Что с тобой происходит? Кажется, я теряю брата…
– Я не хочу лишний раз светиться, ведь роды наши враждуют. Я не хочу доставлять тебе проблем.
– Отговорки; я думала, что мы с тобой умнее наших родичей! Они рассорились из-за ерунды, и ты теперь туда же. Больше можешь не приходить.
– Я приду проститься. Вечером. Дождись, ибо без благословения своей сестры я никуда не поскачу.
– Благословение даёт старший по роду… – Начала было Юнни.
– Дождись. – Повторил Олвин, и вышел из кухни.
«Это Олвин и не Олвин одновременно», озадаченно размышляла гномка. «Чёрт бы его побрал! А, точнее, эту Ёллейн. После встречи с этой великаншей он точно спятил; понурый, нелюдимый. Не ест и не пьёт; не спит и говорит загадками. Вот что ты с ним будешь делать? Но её чары сильнее всего того, чем обладаю я; я не могу развеять их, как ни стараюсь. Нутром я чую, что там, куда стремится тот глупец, лишь пустота…».
Сменился ветер, и молодой гном Олвин из рода Железа собрался в дорогу. Путь его лежал через земли предков, но был полон неизвестности и опасностей, а в сердце затаилась грусть. Перед тем, как покинуть дом, выбрал он минуту для разговора с названной сестрой, и она сделала ему три подарка:
Первый – рунический компас «Визингир». В каких бы опасных краях не побывал рыцарь, компас всегда укажет ему путь, сохранит невредимым и поможет достичь своей цели.
Второй – светоносный меч «Лайсендер» с нанесёнными на него рунами и защитными надписями. Тот, кто им владел, никогда не поднимал его первым, и не использовал для нападения, но только для защиты.
Третий же подарок – благословение.
– Я знаю, – Промолвила воинственная дева, – Что ты уезжаешь с грустью, ибо отдал часть своего сердца Ледяной королеве. Но не печалься! Я – третья в роду ясновидящих, и я скажу тебе так:
В своем замке на высокой горе, окруженной зелёной дубравой,
Где берут начало горные реки с кристальной водой,
Живёт грустная, но прекрасная дева.
Длинные волосы её – как золото, глаза – как небесная гладь.
Нежным и чистым голосом она поёт песню и смотрит на дорогу,
А сердце её переполнено ожиданием.
Многие проезжают мимо замка и любуются ею издалека,
Но она ждёт того, кто предназначен ей судьбой –
Своего странствующего рыцаря со светоносным мечом.
Их встреча предначертана звездами,
На свете не будет пары более счастливой.
Над замком всегда будет светить солнце, а в краю – царить благоденствие!
Сказанное было давним пророчеством, и гном Олвин, что из рода Железа, пустился в путь со светлой грустью, пожелав воинственной деве благоденствия и счастья! Названная же сестра долго смотрела вслед кораблю, который гордо расправил свои паруса и словно птица скрылся в морской дали. А кораблём этим был силуэт отдаляющегося гнома, расправившего свои плечи, и идущего на Север – но судьбе ли своей навстречу?
