Леонид Левинзон
Акакий Акакиевич
– Му! – глухо, не допуская возражений, сказал бык.
– Пойми, я ведь сесть могу только на мелководье!
– Му!
Весь промокший и продрогший Мишка, чуть не плача, успокоил себя:
– Зато искупался, и вообще я должен быть польщён. Нет, ну что за день!
Зашагал по грудь в воде, толкая впереди лодку. Бык неотступно шёл по берегу.
Наконец за какими-то кустиками Мишка с трудом сел в свой каяк и, очень осторожно действуя веслом, отправился восвояси.
Со всех расстройств он опоздал на экзамен по патофизиологии, а это означало автоматический неуд и пересдачу летом. От такой новости Мишка совсем было захандрил, и тут к нему пришла в голову гениальная идея пойти сдавать патофизиологию с другой группой.
Рассудил он так: беру билет, если окажется плохой, то говорю, что ошибся и пришёл не в тот день. Если билет хороший, сажусь и готовлюсь.
Принимал экзамен Сеньор Жофрей, прозванный так за хромоту, маленький строгий человечек. Он долго елозил пальцем по списку двадцать третьей группы:
– Кац, Кац, не вижу…
– Как это! – ахнул Мишка. – Неужели забыли вписать! Быть того не может!
Жофрей задумчиво почесал кончик носа. Мишка изобразил волнение.
– Ладно. Кац, вы говорите?
– Кац.
– Берите билет, Кац.
И чуть погодя своей красивой ручкой аккуратно вывел: Кац Михаил – билет номер пять.
16
Студентов отправляют в колхоз, и Мишку тоже. Холодно, дождливо – октябрь, Сергея с Надей нет, вообще никого из группы нет, но большое дело делает Михаил – помогает колхозникам, ведь картофель на полях пропадает.
Устроили Михаила на нары, выдали подушку, одеяло, показали, где столовая. Всё: пальцы мёрзнут, вода по утрам ледяная, в столовой на завтрак – силос и компот, в обед суп и силос, ужин – силос и компот. Вот так: встать, наскоро помыться, доковырять несъедобную кашу – и в поле на грядки. Сверху дождик моросит, ящики уже кончились, и до обеда добрых четыре часа. Хорошо, Жофрей рядом крутится, и чтобы подбодрить, по своему предмету задаёт хитрые вопросы на сообразиловку. До вечера дожили – костры, печёная картошка, песенки…
– Созрели вишни в саду у дяди Вани, у дяди Вани са-азрели вишни…
Вот только соседи по избе попались мерзкие – наглец Петров, наглец Васильев и с ними балбес Сёмкин из соседней группы. Хотя Сёмкин сам по себе ничего. Как-то ещё на втором курсе он с Мишкой поспорил, что съест в один присест десять пирожков. Мол, если съест, то съест, а если нет – вернёт деньги. Ну, первые три Сёмкин слопал мгновенно, вторые три с трудом, ещё два пирожка жевал целый час, а на оставшиеся посмотрел так скорбно, что Мишка рассмеялся, хлопнул едока по плечу и сказал, что деньги возвращать не надо. Теперь же Сёмкин так возгордился причастностью к клубу Петрова – Васильева, что на Мишку внимания не обращает. Ещё в избе очень жарко, множество мух, тараканы и зловредные кусачие клопы. Недолго думающий Сёмкин до того озлился на всю живность, что неделю давил и выдавил клопами у себя в изголовье лозунг «Ленин, Сталин, Сёмкин. Время, вперёд!» Жофрей как увидел, так чуть себе вторую ногу от испуга не повредил:
– А ну быстро замазал! – сказал свистящим шёпотом. – Быстро! Я повторять не намерен!
Потом набросился на соседей художника:
– Вы в своём уме? Этот идиот ничего не понимает, но вы-то нормальные!
– А чо? – обижался Сёмкин и косил хитрым глазом. – А чо? Чо сделал-то? Подумаешь…
Тем временем Мишка договорился с одной бабкой пить у неё парное молоко после ужина и дважды в неделю шлёпал в недалёкую деревню набирать калории. Как-то раз после двойной порции лапши он влил в себя столько молока, что не мог прямо стоять. Мимо тёмного леса в безлунную ночь, согнувшись и обхватив себя руками, он тяжело плёлся обратно по сельской дороге, вспоминая десять пирожков Сёмкина и проклиная себя за жадность.
– Вот, – трагически думал, – сейчас я умру, и все поймут, что обожрался. Какой стыд! Какой позор! Нет, какой позор…
На этой острой мысли неожиданно оступился и кувырком полетел вниз.
Когда он очнулся, оказалось, что сидит в довольно глубокой и грязной яме, а сверху величаво сияет недоступными звёздочками далёкое небо.
– Ни фига себе! – изумился Мишка. – Как это я?
И шустро полез вверх, цепляясь за корни. Вылез. Быстро пошёл к избе и вдруг вспомнил, что ещё недавно были какие-то страдания, а сейчас такое чувство, что вроде и не ел совсем. Удивился происшедшему, нащупал шишку на затылке и открыл дверь.
– А ну быстро закрыл! – раздался рёв.
– Да, да, – Мишка испуганно вздрогнул.
– Ходят тут всякие!
Здоровяк Петров тяжело глядел на него. Наконец презрительно сплюнул и отвернулся. Мишка тихо полез на нары.
– Ну поехали, поехали, – Васильев раздавал карты.
«Нет, последнее время Петров совсем обнаглел! – раздеваясь, возмущённо подумал Мишка. – Хамит, задевает при каждом удобном случае, застращал всех. Каждый день в карты играют до двух часов ночи, спать мешают, а назавтра вставать».
Тут Петров зевнул, потянулся, при этом явно нарочно толкнул Мишку рукой, неожиданно рыгнул и громко рявкнул:
– Эх, бабу бы…
– Бабу, бабу! – повторил Васильев.
А Петров опять толкнул щуплого Мишку.
– Ах так! – закусил губу Мишка и с этого момента решил копить злость, чтобы разозлиться и ответить обидчику.
Ничего не подозревающий Петров ежедневно подливал масло в огонь.
Через две недели созревший Мишка при всём честном народе подошёл к нему в столовой и, подбоченившись, грозно спросил:
– Эй ты, в морду хочешь?
– Че-го? – Петров отставил компот.
– А ничего.
И со всей силы засветил изумлённому верзиле в глаз.
Мишку хорошо побили, но Петров как-то поутих. А тут резко похолодало, лужи подёрнулись ледком, замёрзла грязь, и кончился колхоз со всей его картошкой. Обрадованные студенты весело грузились в автобусы и громко пели на прощание:
– Пусть дядя Ваня моет спину тёте Груне стиральной доской в колхозной бане… От этих вишен остался один след…
17
Да, время бежит быстро – уже четвёртый курс. Мишка совсем взрослый, и с осознанием этого факта пошёл работать. Поначалу он хотел устроиться в гинекологию, чтобы быть поближе к женщинам (с чисто медицинской точки зрения), но заведующий отделением очень подозрительно посмотрел и отказал. Пришлось взять Серёжку и идти в новоотстроенную хирургию, где небольшой унылый человечек, главный там хирург, объяснил проблему.
– Понимаете, – сказал грустно, – они в коридоре сначала постелили линолеум, а затем покрасили стены и потолок, – вздохнул и добавил с выражением: – Собаки! – попросил с надеждой: – Ребята, вы не могли бы оттереть пятна?
И вот в рабочее время Серёжа и Мишка занимаются странным делом: ползают в гулкой тишине по приблизившемуся, как в увеличительное стекло, полу и скребут ножами пятна. По обе стороны коридора одна за другой ждущие двери палат, внутри затаившиеся, заправленные кровати.
– Серый, убери ноги – пол запачкают!
– Вот сам и убери!
– Серый, а я слышал, на кафедре урологии есть кошка Простатка. Она каждый год рожала котят, так ей сделали операцию, и теперь профессор, когда делает обход, каждый раз подходит и осматривает.
– Я знаю.
– Кстати, я был на выставке: Привезли Тутанхамона. Он так сохранился…
– Ну тогда и мы с Надей пойдём.
– Слышь, Мишка, – торжественно сообщает Сергей чуть погодя, – а мы жениться надумали…
– Да ты что!
– Точно. Тебе первому говорю. Пока никому ни слова, ладно?
– Конечно. Слушай, а потом?
– Что потом?
– Ну так… Потом? Как жить?
– Снимем вместе комнату, хозяйство вести будем. Тебя в гости пригласим. Придёшь?
– Ну приду, – с сомнением отвечает Мишка. И любопытствует: – А я-то вам зачем?
– Для разнообразия, дурак!
– Сам дурак! Тромбоцит!
Оттёрли краску, отделение наполнилось больными, и уже надо раздавать таблетки, делать уколы, перевязки. Устающий Мишка начал засыпать на занятиях. Зная за собой такой грех и пытаясь противостоять, он крепился изо всех сил, тёр глаза, тряс головой, но один раз на семинаре по терапии не выдержал и начал отключаться. Из последних сил сопротивляясь, отчаянно взмахнул руками и немедленно проснулся от хохота, охватившего группу.
– Ну ты даёшь! – сказал, потирая щёку, каратист Клёпин. – Я-то тут при чём?
– Да, Кац, – тоже отсмеявшись, заявила докторица, – вас не исправишь. Скажите, что вы у нас делаете вообще?
– Как что? – не понял Мишка. – Учусь…
– Учитесь, – вздохнула докторица, – учитесь…
В ту зиму Мишка рассекал по Питеру в очень, как он искренне считал, хипповом прикиде: против холода – телогрейка и солдатские ботинки плюс вязаная шапка на голове. А как телогрейку Мишка снимет – боже ж ты мой! Под ней купленная на Серёжкины жениховские талоны фирменная цветастая индийская рубашка и галстук из двух шнурков, скрепленный брелоком с гордым словом «Киев». Только брюки были обычные – ничего особо экстравагантного не нашёл. Вот так Мишка мотался, мотался по Питеру и забрёл в Клуб пожарников, где должна была давать представление какая-то неизвестная труппа «Лицедеи». Народу почти не было, Мишка, помня о Сент-Экзюпери, предусмотрительно сел в пятый ряд, приготовился. И… забыл про окружающее. На сцене разворачивалось старое как мир, простое действо: Пьеро страдал, Арлекино смеялся, Мальвина влюблялась в бравого гусара. А в самом пронзительном моменте вышел большой грубый человек и стал отнимать у персонажей картонные сердца. Гусар с отчаянием попытался было защитить возлюбленную, но безуспешно. Большой человек погрузил застывших кукол в тележку и большой рукой задёрнул занавес. Ошеломлённый Мишка с трудом заставил себя выйти из зала. Потом стоял снаружи, запрокинув голову, ловил снежинки ртом и никак не мог понять, что же это было. В дальнейшем Мишка стал гоняться за «Лицедеями» по всему Питеру – в Дом связи так в Дом связи, в Клуб железнодорожников так в Клуб железнодорожников. И каждый раз погружался в трогательную атмосферу сказки. Вот уж действительно: в институте талдычат про гигиену питания, рассказывают, как обеззаразить канализационные стоки, а тут, всего в двух шагах, другая жизнь.
18
Мишка наконец записался на карате – Клёпин соизволил принять. Этих кружков после официального разрешения расплодилось видимо-невидимо. На первом занятии Клёпин, после долговременных занятий в стиле «шотокан» превратившийся в коренастую тумбочку, откуда высовывались похожие на лопаты руки и ноги, угрожающе сопя, походил напротив новичков и с возгласом «Хы!» неожиданно сделал выпад в сторону Мишки.
– На сцене цирка Казимир Алмазов! – еле слышно сказал Мишка.
Возмущённый Клёпин хотел было ответить, но, вспомнив, что он «мастер», сделал непроницаемую физиономию и отошёл на безопасное расстояние.
Сергей женился, и теперь у него всегда хорошее настроение.
– Мишка, – спрашивает в столовой, – где ты умудрился достать столько чёрствого хлеба?
– Кроме хлеба я ещё лапшу с мясом достал.
– А у меня булочка имеется.
– Она на руках следы оставляет.
– Подумаешь, след здорового повидла…
– Больному организму даже здоровое повидло не поможет.
– Смотри, Клёпин появился! Эй, Колька!
Клёпин упирает руки в бока и угрожающе смотрит на Мишку:
– Если ты ещё раз что-нибудь вякнешь, то винтом пойдёшь!
– В какую сторону? – безмятежно интересуется коллега.
– По правилу буравчика, балда!
Как раз в это время Мишка зачастил в «Кинематограф» на Васильевском – там шли фильмы Акиры Куросавы: чёрно-белый экран, вечный дождь, нищета, самураи. Незнакомая победительная мощь чужого народа. Обычно в «Кинематографе» разные фильмы шли один за другим, и ты мог купить билет сразу на три-четыре фильма до конца вечера. «Гений дзюдо», «Семь самураев», «Расемон», «Телохранитель» – Мишка запомнил эти названия на всю жизнь. Потом пришёл домой и, чиркнув ногой по выключателю, попытался выключить свет. Не получилось. Мишка приуныл и понял, что ещё долог путь…
Мишка в гостях у Сергея и Нади. Надя с перевязанной рукой, на повязке кровь проступила.
– Миш, жаркое будешь? – мило интересуется Надя.
– Конечно!
– Серый, а что приключилось? – шёпотом спрашивает гость, когда Надя уходит на кухню.
– Поспорили. – так же шёпотом отвечает Сергей. – На столе стакан стоял, так Надька как хватит по нему рукой – стакан вдребезги, кровь ручьём!
– А ты?
– А я продолжаю чай пить. Разбила, – говорю, – убери.
– А она?
– Рассмеялась и убрала.
«Ну и ну, – думает Мишка, – так это и есть семейная жизнь?»
Заходит Надя.
– Мишенька, жаркое.
Сергей вдруг вскакивает:
– Я совсем забыл! Сегодня же футбол! Мишка, пошли!
– А кто, Серый?
– «Динамо» против «Спартака».
– Да я не болельщик…
– Зато я болельщик.
– За кого болеем?
– Естественно, «Динамо-Киев»!
– Ну пошли.
При подъезде к стадиону из перегруженных троллейбусов, автобусов, трамваев несётся:
– «Спартак» – чемпион! «Спа-ртак» – чемпион!
Друзья заняли очередь за билетами, Мишка с тревогой оглядывается.
– Что-то не нравится мне это… – бормочет.
Дышащую алкоголем очередь качало, как судно в шторм. Их прибило к окошку и выбросило с билетами к воротам на стадион. Места были удачные, и Мишка очень воодушевился, наэлектризованный всеобщим возбуждением. Всё бы ничего, но в конце матча Сергей начал громко поддерживать свою, кстати, с успехом выигрывавшую, любимую команду.
– Ты что делаешь?! – увидев пробирающихся к ним людей, толкнул друга Мишка.
– «Динамо», «Динамо»!
– Серый, линять пора!
– Опаньки! – Серёга увидел противников, и засобирался. – Мишка, кажется, мы засиделись.
Им удалось выскочить, и они рванули что есть силы. За ними, отягощённые водкой, бежали болельщики «Спартака» и грязно ругались. Так быстро Мишка ещё никогда не бегал.
19
Весна. Солнце встаёт рано, и утром в аудитории совсем светло. Впереди семинар по политэкономии. Клёпин зевает:
– Опять у нас этот дуб будет? И откуда его только выкопали?
– Уж лучше он…
Входит высокий плечистый мужчина с цветущим лицом и благообразными седыми волосами. Останавливается и оглядывает комнату.
– Встать!
Двадцать третья и двадцать четвёртая группы с шумом встают. Клёпин еле приподнимается.
– Клёпин, почему не встаёте?
– А я уже вставал два раза, Николай Павлович, и устал очень.
– Когда?
– Вы не видели.
– Меня не волнует, вы встанете и третий раз!
Мужчина проходит, садится и открывает журнал. Угрюмо смотрит и вдруг раздражается:
– Это что такое? Сколько двоек? Почему не учите? Бододкина!
– Здесь.
– Отвечать «я», нет у вас воинской выучки. Бондарь Сергей!
– Да я здесь.
– Худо, Бондарь, очень худо, – улыбается.
– Касимов!
– Я!
– Что я? – вдруг не понимает Николай Павлович.
– Я Касимов, – за первым столом терпеливо отвечает вежливый Лев, автоматически поправляя причёску.
– Садиться, Касимов, – отмечает в журнале. – Что вам на сегодня задавали? Хоть помните? Ну, Сёмкин!
Сёмкин уныло поднимается.
– А почему опять я? Всегда я да я…
– Рассказывать!
Сёмкин, запинаясь, говорит. В аудитории мерный гул. Николай Павлович задумчиво смотрит в окно, рассеянно переводит взгляд на столы и вдруг взрывается:
– Бондарь, ты что? Нет, ну как они воркуют, чуть не обнимаются. Под самым носом!
Клёпин тут как тут:
– Они ещё целоваться могут, у них справка есть.
Но Николай Павлович уже сменил гнев на милость:
– Ладно, пусть.
Уничтожающе смотрит на Сёмкина:
– Совсем худо, Сёмкин! Садиться.
– Я же хорошо отвечал! – возмущается Сёмкин.
– Он же хорошо отвечал, – веселится аудитория.
Николай Павлович неумолим.
– А Викторов-то, Викторов! – смотрит на обычно незаметного Викторова и хихикает: – Амурные дела, ай-я-яй, двойка!
– За что?! – краснеет Викторов.
Клёпин сзади:
– За дело, правильно я говорю, Николай Павлович?
Тот оставляет Клёпина без ответа и вызывает Бододкину:
– Ну хоть вы что-то знаете?
Бододкина не спеша отвечает.
– Садиться…
Николай Петрович ставит оценку и, прохаживаясь, начинает объяснять новый материал.
– Рабочий – это само понятие ответственности. Вот из чего сделана машина? Из металла! Так и у рабочих главное – ответственность. Смотрите, артистов ведь всегда можно узнать.
– А врачей?
– И врачей… в общем. Так и рабочие имеют ответственность, общую классовую солидарность и сознательность. Это, кстати, контролируется. Директор же должен быть умным. Но умных много, а волевых качеств нет, нужно быть ещё волевым.
– И хозяйственным! – отмечает Клёпин.
Николай Павлович думает и соглашается:
– Да, надо уметь с народом работать.
Он ещё что-то рассказывает, но студенты начинают собираться.
– Вы куда?
– У нас хирургия, не успеем.
– Кто помоет доску, немедленно помыть доску!
Около него задерживается Клёпин и советует:
– А вы поставьте всем двойки, когда они вернутся и помоют, обведём их?
Плечистый мужчина берёт журнал под мышку и, качая левой рукой в такт шагам, уходит. На миг в аудитории становится тихо, в раскрытое окно царственно вступает солнце.
20
Практика. Женщин почему-то не записали, так что поехали сугубо мужской компанией: Мишка, Сергей, Андрей и Роман. И если кругленького остроглазого Рому Мишка совсем не знал, то Андрей на курсе был личностью известной: небольшого роста, с усиками, он обладал ясно подчёркнутым собственным достоинством. Никуда не торопился, везде поспевал, учась вполне равнодушно, на интересующем его предмете мог задать такой вопрос, что преподаватель или запинался, или, воодушевляясь, оставшуюся часть лекции разговаривал только с ним. Ну а сама практика оказалась лениво не интересной. В санэпидстанции трещали пишущие машинки, звонили телефоны, кто-то, явно местный буйвол, кричал на очередного заведующего столовой, происходила невнятная бюрократическая возня, в которую очень не хотелось влезать.
– Неужели мы будем этим заниматься всю жизнь? – как-то возвращаясь оттуда, задумчиво спросил Мишка.
– Я – нет, – решительно отверг судьбу Андрей.
Сергей помрачнел.
– Ну-ну, не надо так строго, – усмехнулся Роман.
Как-то само собой произошло, что они вообще перестали приходить в санэпидстанцию, благо начальнику было всё равно. Шлялись по городу, сидели в общежитии, играли в карты. Сначала в дурака, потом Роман научил в покер. Научил и предложил:
– А давайте на интерес? Не на много, копеечки по четыре?
– Здорово! – обрадовался Мишка. – Да ладно, Серый, подумаешь, это же не рубль?
Сергей пожал плечами.
Через два дня они, полностью подавленные, всё ещё сидели в тех же позах, а у весёлого, зубоскалящего Романа лежали все их деньги.
– Ещё по партеечке? – ловко тасуя карты и широко улыбаясь, спросил Роман.
– Давай я сдам? – протянул руку проигравший совсем немного по сравнению с друзьями Андрей.
– Ради бога! – Роман подмигнул. – Думаешь, поможет?
Андрей не ответил, принялся раздавать, и через некоторое время Мишка понял, что только сейчас началась настоящая игра. Скоро Роман начал медленно, но верно проигрывать.
Ещё день, и наутро Андрей раздал обратно бумажные деньги, а мелочь критически взвесил в руке:
– На пиво хватит. Эй, игрун! – позвал насмешливо Романа. – Ты с нами или как?
– Завсегда, – тот угодливо рассмеялся.
Впоследствии оказалось, что деятельная натура Романа так и не успокоилась. Обнаружив в одном из дальних уголков общежития теннисный стол, он, явно воспрянув духом, быстро предложил:
– Мужики, а давайте в теннис научу играть?
– По копеечке? – осведомился Сергей.
– Ну зачем же? – Роман дробно рассмеялся. – Пока просто научу.
– Начни с меня? – попросил Андрей и выиграл партию.
– Что ж это? Как? – Роман не поверил. – Давай ещё!
И проиграл. И опять проиграл. И опять.
– Андрей, ты учился?
– Да.
– И?
– Я кандидат в мастера.
Этого Роман уже выдержать не смог. Побагровел и молча двинулся прочь.
– Ты заходи! – крикнул ему вслед Сергей. – Может, опять что придумаешь?
– Здорово ты его! – сказал Мишка с восхищением.
Андрей зевнул:
– Разве в этом дело?
– Точно, не в этом, – согласился Мишка, и они пошли пить пиво.
21
– А я как-то в Колю влюбилась, – задумчиво сказала Ольга, – ненадолго, на неделю. В нём столько намешано… Как в шекспировском герое.
Присутствующий рядом Мишка ничего не сказал, но внутри почувствовал резкий укол неожиданной ревности.
Пригляделся к Клепину: широкие плечи, скуластое, сильно вылепленное лицо, настороженные, не вяжущиеся с обычными шуточками, внимательные глаза. Будто шелуха спала.
Все изменились. Сергей – спокойный, властный, Надя с загнанным внутрь огнём, сама Ольга – осознающая свою красоту молодая богиня. Даже Маша Бододкина чуть отпустила вожжи учёбы. Подводит глаза, превратилась в момент во взъерошенную молодую девицу в открытом платье. Клёпин над ней посмеивается:
– Ваши ключицы, фройлен Ангелика, меня не волнуют…
Вообще все старательные на первых курсах девушки волшебным образом утратили вкус к учёбе, спят на лекциях, еле-еле готовятся к семинарам. Похоже, их начали волновать совсем другие проблемы.
Люба-староста – у неё уже второй муж, и к Клёпину она благоволит. Да кто только к нему не благоволит? Тянет их, как на масло.
«Только вот я таким же остался, – подумал Мишка с обидой. – Я, да ещё Лев».
Лев, по-прежнему ухаживающий за своей причёской, ещё более смешон, чем раньше. И не замечает, что чем пышней волосы, тем менее видно под ними его маленькое веснушчатое лицо.
– Эй, Лев, – зевая, спрашивает Клёпин, – это как понять, что у твоего больного яйца глистов не обнаружены?
– Мой больной здоровее, – удачно отвечает Лев.
– А наш в яйцах не нуждается, правда Наденька?
– А вот я подумала… – задумчиво говорит Ольга.
– Подумала! – фыркает Клёпин. – А ты думала, зачем ты думала?
На пятом курсе Мишке наконец соизволили выделить общежитие. Мишка заявился в свою комнату и увидел, как белобрысый парень натягивает посреди верёвку. Парень заметил гостя, слез с табуретки и подал руку:
– Павел. Вот занавеску приделываю. Мы же с Ленкой живём, а тут вдруг вас двоих вселили. Сколько я ни ругался… Какие сволочи, а?!
Мишка помрачнел.
А Павел неожиданно весело хлопнул Мишку по плечу:
– Не боись! И с Ленкой познакомлю. Знаешь, какая она девчонка? Во!
– Да уж, счастье… – Мишка предусмотрительно занял кровать подальше от занавески.
Вечером Павел на правах хозяина разлил портвейн. Провозгласил:
– За знакомство!
Два новых соседа подняли стаканы.
– Вот я в армии был, – затянулся сигаретой Павел, – служил в радиотехнических, так мы салаг на кухне заставляли продувать макароны. А если помехи, то салаги метлой отгоняли радиоволны.
Ленка захихикала.
– То-то у тебя руки в мозолях… – невинно сказал Мишка.
– Что-что?
– Ничего. Уши прочисть. Макаронами.
Семинар по психиатрии. Гулкий тёмный коридор, палата с зарешёченными окнами. Напротив огромный молодой парень.
– Лёша, – говорит врач, – расскажите о своей болезни.
Лёша медленно тянет басом:
– Половой жизнью начал жить в двенадцать лет. А в семнадцать, когда выпали наружные усы, потерял к ней вкус, – вздохнул: – Ничего не чувствую.
И неожиданно обеими руками ухватил за грудь полненькую, очень тихую Катю. Все оцепенели.
– Никакого удовольствия, понимаете?
Убрал руки.
Так уж лучше гигиена питания, на которой их в целях ознакомления повели на колбасный завод.
– Это передовое предприятие, – гордо рассказывала стройненькая светловолосая, с тщательно наманикюренными розовыми ноготками, заведующая производством. – Вся продукция, – сделала большие глаза, – идёт в ЦК КПСС.
Студенты молчали, ошарашенные ассортиментом.
И вдруг сзади громко взвизгнула Катя.
– Что, что такое?
– Ничего не чувствую! – вместо Кати ответил Клёпин.
22
В ресторане Московского вокзала Мишка сломал зуб. Гады посоветовали съесть там вроде бы очень вкусный стрелецкий борщ. Но в стрелецком борще оказалась стрелецкая же кость. Короче, недаром стрельцы столько раз брали Кремль… Зуб пришлось удалить. Мишка держался за щёку и мрачно думал: «Вот и первая потеря. Как рано».
Вернулся в общежитие и обратил внимание, что сосед Игорь, занявший место у занавески, какой-то уж очень бледный.
– Ты чего?
– Да так, – вяло ответил тот, – не высыпаюсь.
Мишка кивнул. Сам он, набегавшись по Питеру, приходил домой очень поздно и спал без задних ног. Вообще весёлая жизнь первых курсов в общежитии давно закончилась, теперь все были взрослые и скучные.
– Знаешь, Игорь, уйду я, наверное, обратно на квартиру, – сказал Мишка задумчиво, – не нравится мне здесь. Так что переселяйся на мою койку – всё лучше спится.
Завалился с книгой. А на следующее утро рассказывал всем вычитанный из неё чрезвычайно понравившийся анекдот:
– Стоит старик на базаре и продаёт орехи за ту же цену, за которую покупал. Его кто-то спрашивает: «Старик, а почему ты продаёшь орехи за ту же цену, за которую покупал?» – «Люблю шорох орехов», – отвечает старик.
– Ну как?
– Так себе, – фыркнула Ольга.
– Глупость какая то, – пожала плечами Маша Бододкина.
– Никак не повзрослеешь, – догнала Люба.
– Не сдавайся! – посоветовала Надя.
– И не сдамся! – Мишка взъярился.
После семинара во всеуслышание предложил:
– А у меня анекдот классный. Рассказать?
– Давай, давай, – заинтересовались.
– Стоит старик на базаре и продаёт орехи…
Молчание.
– Ты к пятому курсу совсем с глузду съехал? – спросил Клёпин. – Сейчас на Катьке проверим. Катька, готовься!
– Я тебе проверю! – испугалась Катька.
– А я думал, вам понравилось, – притворился Мишка.
На следующий день:
– Смотрите: стоит старик на базаре…
– И продаёт орехи, – закончил Клёпин. – Знаем. Что дальше?
Дальше Мишка рассказывал этот анекдот месяц, рассказывал всем вместе и каждому в отдельности, на перерывах и лекциях, в общежитии и столовой. И таки добился понимания. При словах «Стоит старик на базаре…» все начинали смеяться так, что на глазах показывались слёзы. Это даже стало каким-то кодом. Если кто-то из преподавателей не нравился, тот же Клёпин произносил:
– Опять шорох орехов…
И группа взрывалась смехом. Мишка тихо сидел в стороне и чувствовал, что впервые в жизни сделал большое дело.
«Вчера труп Павлова ходил на ногах и был пьяный» – со второго семестра началась судебная медицина. К этому времени Мишка переехал из общежития в квартиру на площади Репина. Вот действительно удовольствие! Театральная рядом, Васильевский через мост, до Петроградской тоже можно дойти пешком. Сама комната представляла собой конус, в узком конце заканчивающийся дверью в коридор и была, видимо, частью зала – стена закруглена, на потолке любопытные амуры, старинное огромное окно с резным подоконником и хлипкая, дрожащая от трамваев перегородка к ближнему соседу, одинокому угрюмому старику. Вместе с Мишкой комнату делил толстенький живчик Витя Мецер, вскоре перешедший жить к невесте, но из природной осторожности платящий за квартиру по-прежнему. Мишка был счастлив.
23
Ольга вышла замуж и стала ещё более красивая и загадочная. Лев печально вздыхает по несбывшемуся. Вопрошает в перерыве:
– Лучшие женщины уходят! Оленька, ну что ты в нём нашла?
– Он военный, – объясняет Маша Бододкина, – из академии. И рижанин к тому же.
– А я врач!
– Дерьматолог-гигиенист! – вставляет Клёпин.
– А ты нет?
– Я? – Клёпин раздувает щёки. – Я дракон-карате!
– А будешь тем же, – отмечает Сергей.
Но Клёпин на Сергея не реагирует.
– Что, красавица? – обращается к Ольге. – Военных любим? На портупею купилась?
– Завидуешь? – искрит голубыми глазами Ольга под общий хохот.
– Тихо, тихо, я только отмечаю факт. Это Лев у нас завистник. Лев, немедленно забудь об этой девушке и подстригись! А это что у тебя?
– ?
– Не замечаешь? Такие мурашки по предплечью ползают.
– Мурашки? – не понимает Лев. – Какие мурашки?
– Обыкновенные! Хвойные ванны принимать надо!
Мишка познакомился с ребятами из ЛИСИ. «Лисята» оказались любителями театра и ходили в театральную студию при родном Инженерно-строительном институте. Однажды они пригласили нового знакомого на свою постановку про Степана Разина: на небольшой сцене живописно одетые казаки преувеличенно волновались, угрожали друг другу деревянными саблями, произносили страшные речи, скрывались за кулисами и выходили обратно, потом сели в картонную лодку и во втором отделении решили сбросить в картонные волны толстенькую девушку и таки сбросили, правда, волны были маленькие и эффект нарушила её кругленькая попа, неудачно выглядывающая со дна. Сразу заиграла трагическая музыка, казаки встали и поклонились. Из волн поднялась девушка и тоже поклонилась. Зрители восторженно захлопали, кто-то рядом с Мишкой, весь в бороде и усах, изо всей силы закричал:
– Браво! Браво!
Казаки и девушка сбежали со сцены, началось братание со зрителями. Совершенно счастливо они хлопали друг друга по спинам, поздравляли с победой, пили вино. Мишка участвовал в веселье и молчал, как партизан. И как оказалось – очень правильно. Уже под утро выяснилось, что буквально несколько дней назад основная часть труппы, наплевав на диплом, ушла с последнего курса института и собралась поступать в Театральный. Мишке стало страшно.
Подоспели экзамены. Мишка давно относился к ним философски – куда от них денешься? К тому же за пять лет привык учиться. Ну ещё, ну сдадим, ну подумаешь? Но на этот раз решили готовиться, как на первых курсах, все вместе: Мишка, его нынешний сосед толстенький Витя, ради хороших оценок покинувший невесту, и бывший сосед Алекс – когда-то жили с ним на Лиговке. Серьёзные люди немножко позанимались наукой и послали Мишку, как самого лёгкого на подъём, за едой. Мишка купил конфеты. Послали второй раз, терпеливо объяснив, что надо купить мясо. Мишка принёс лёгкие.
– Ты что, издеваешься? – обидчиво спросил Витя.
– Но их же можно сварить! – удивился Мишка. – К тому же они дешёвые.
– Нет, он точно издевается! – пожаловался Витя, повернувшись к улыбающемуся Алексу. – Ну, наглец, ну, наглец!
– Не наглец, – поправил Алекс, – просто… ну просто он такой.
– Да ну вас, привереды какие! – обиделся Мишка. – Сам буду готовиться.
Подготовились, сдали экзамены, и Витя Мецер женился. Предъявил, так сказать, зачётку, что умный, и с триумфом женился. По этому поводу перестал платить за квартиру и забрал вещи. Его женой стала остролицая, худенькая девица, дочь инженеров с Пискарёвки с приданым в виде огромного дога, которого Вите вменили в обязанность выгуливать. Он и выгуливал. Как-то Мишка встретил своего бывшего соседа в общежитии, стоящим на лестнице в глубокой задумчивости.
– Ты моего Джо не видел? – спросил Витя Мишку.
– Какого такого Джо?
– Ну пса!
– Не видел, а что?
– Да вот, – на Витькином лице отобразилась сильнейшая растерянность, – не представляю, на какой из шести этажей он забежал!
24
Военная кафедра устроила сборы в Кандалакше, и Мишка совершил стратегическую ошибку: решил, что его будут кормить бесплатно, пошёл в ресторан «Кавказский» и ухнул там все свои деньги. От замечательного вечера только и осталась в раскалывающейся утром голове сногсшибательная фраза, сказанная приобретённым айзербайджанским друганом опоздавшему официанту:
