Лев Цитоловский
Мир с членистоногими
Мир с членистоногими
Алексей не помнил, как он попал в этот странный мир. Жил он здесь давно, а, может быть, даже всегда. Преподавал географию в небольшом городке и чувствовал себя в своей тарелке. Людей было мало, членистоногих – больше. По улицам деловито сновали жуки, тарантулы, многоножки, скорпионы. Около фонтанов попадались и крабы. В воздухе жужжали шмели, пищали комары и бесшумно порхали бабочки. Летели, куда хотели. Запретов не знали.
Люди почти не общались с членистоногими, просто мирно жили рядом и относились друг к другу, как в детстве мальчики относятся к девочкам: вроде бы и свои, однако есть что-то непонятное и чужое.
Сколопендры работали врачами, тараканы – в магазинах, люди – в школах. Клещи были отличными полицейскими, клопы – дегустаторами, кузнечики – посыльными, мокрицы – дворниками, а стрекозы украшали жизнь.
В это утро Алексей отправился на работу, как обычно, но на днях запретили переходить через проспект и он, с непривычки, опоздал. Сгорбленные паучки приподняли паутину и пропустили его на школьный двор. Но дверь в школу была перекрыта осиным роем. Около окон учительской, в старой куче угля он увидел рассыпанную пачку денег. Нагнулся – аляповато нарисованный герб вызвал недоумение, кому нужна такая неумелая подделка? Алексей поднял одну из купюр, обсудить потом с приятелем. Сегодня, судя по всему, все равно не поработаешь. Не раздумывая больше, он свернул за угол школы, миновал паучков-швейцаров, вышел на улицу и направился к дому положенным маршрутом.
На тротуарах было угрюмо и зябко. Низкие облака цеплялись за башни и крыши домов, теряли серые клочья и по городу плыл туман. На обочине, у пчелиного гнезда, блестела горстка монет, а у светофора со светлячками рубли лежали россыпью. Кто-то их выбросил, или подбросил. Похоже на приманку, подумал Алексей. Прохожие сторонились встречных, не было слышно разговоров, только скучно и монотонно звенели мухи. Алексей понял, что ритм жизни города нарушен.
– Что-нибудь случилось? – Спросил он у женщины, которая стояла у витрины, где копошились большие черные тараканы. Коричневые муравьи выгружали из машины всякую снедь, молча переругиваясь.
– Да. Вы не слышали? Появились фальшивомонетчики.
Алексей остро почувствовал купюру в своем кармане. Так это и он, получается, соучастик. Качественная подделка и не была нужна, любой малограмотный клещь моментально определит, что банкнота у него фальшивая.
– Ну и что же теперь будет? – Выдавил он.
– Ничего. Членистоногие объявили террор.
Алексей слышал когда-то, что это такое. Членистоногие разнюхают всё, спрячутся в любой щели, в складке одежды. Долго ждали они подходящего случая, искали повод. К черту запреты, правила и законы. Сила у них. Они владыки. Сыщик находит подозреваемого и жалит его без волокиты. Иногда, для тренировки, жалит и невиновного. А тогда, либо подыхай в придорожном бурьяне, либо иди к усатому прусаку лечиться. А потом ограничат маршрут прогулок или даже сделают его замкнутым.
Алексей достал мятую ассигнацию и огляделся. Он устало брел по улице, ожидая смертельного укола. Где бросить фальшивое сокровище? Как скрыть его от целой армии соглядатаев? Вокруг тысячи внимательных глаз,чаще всего, фасеточных. А ведь как-то жили, не тужили…
Жизнь казалась тяжёлой и некрасивой. Домишки жались в кучу, день умирал, чтобы уже не родиться. Неизвестно как, Алексей оказался у себя, разделся и лег в постель, запрятав голову под одеяло. Но не было уюта, не было безопасности. По одеялу ползали какие-то твари, иногда скатываясь в толчее на простыню и оставляя тревожный зуд на коже.
За стеной хихикала женщина.
Алик
День был, как день. Осенний. Испытания двигателя прошли успешно, выявили только один незначительный огрех, его было легко исправить. Сергей Семёнович покинул полигон в хорошем настроении. Он заглянул в винный супермаркет, и приобрел бутылочку красного сухого и десяток небольших дынек для Алика. Шофёр помог погрузить всё это в машину, потом Сергей Семёнович отпустил его до завтра, сел за руль и через полчаса был уже дома.
Когда-то, в школе, Сергею Семёновичу и в голову не приходило, что он увлечётся ракетными двигателями. Его интересовали галактики, и он мастерил телескопы. Вначале он соорудил простую трубу из двух очковых линз. Но годилась она только для рассматривания Луны; даже кольцо Сатурна разглядеть не удавалось. Тогда он замыслил построить зеркальный телескоп. Звёздный свет у него собирало подсвечивающее зеркало от старого школьного микроскопа. Этот прибор работал уже лучше, но он мечтал достать где-нибудь большое зеркало, как те, что использовали на прожекторах. Но где его можно было достать? И здесь ему помог Алик.
Телескопами Алик не интересовался. Учился он неважно, но старательно. За добросовестность получал свои законные тройки, на второй год не оставался ни разу и приятелей не потерял. Правда, для посторонних он всё равно выглядел второгодником: был выше всех на голову и широк в плечах, а Серегу обогнал даже на полторы головы. Друзья пытались на уроках подсовывать ему шпаргалки, но Алика это не устраивало – он не любил хитрить и выкручиваться.
В школьные годы верховодят обычно те, кому повезло уродиться дерзким. Тогда ещё не играет роли богатство, общественное положение или блат. Алик не был агрессивен, и у него отсутствовала командирская жилка. В играх он опасался кого-нибудь случайно поранить и поэтому часто проигрывал, по-доброте. Это было известно всем, и кое-кто иногда дерзко подтрунивал над ним, хорохорился или даже задирался. Когда Алику это надоедало, он тихо говорил: «Уйди – умрёшь». Задира на всякий случай сразу успокаивался и поспешно растворялся в окрестностях.
Рефлектор для телескопа Алик добыл из прожектора на одной из мачт, которым освещали железнодорожные пути. Безлунной ночью он забрался на вышку, отсоединил светоотражатель, завернул его в дерюгу, чтобы не поцарапать поверхность зеркала и притащил его Серёже. По его словам, труднее всего было спуститься в обнимку с драгоценным зеркалом. К сожалению, отражатель был хорош лишь для прожектора: форма зеркала не была идеальной для оптического инструмента. Поверхность планет в этом телескопе казалась искажённой, но зато спектры получались отличные, и по ним удавалось определять, какими полезными ископаемыми богаты небесные светила.
С тех пор прошло больше 30 лет. Сергей Семёнович готовился к запуску лунного модуля, Алик пошел в милицию и дослужился до старшего прапорщика полиции. Казалось бы, у них не могло быть общих интересов, но они продолжали дружить и с удовольствием делились своими новостями. Сергею Семеновичу казалось, что без Алика его прошлое стало бы эфемерным. В самом ли деле он когда-то наткнулся на гадюку в зарослях ежевики, и Алик резко наступил ей на голову голой пяткой? Или всё было не совсем так и он что-то потом дофантазировал? Наверняка когда-то случилось только то, что они помнили оба. Алик делал их общие воспоминания реальными.
Странно, от каких пустяков иногда зависит судьба человека. Могло случиться так, что они с Аликом не жили бы по соседству и не учились в одном классе. И был бы у него другой закадычный друг и у них тоже свои якоря отмечали бы совместно пережитые события. Так бы оно, наверняка, и было, но представить кого-то другого на месте Алика у Сергея Семёновича не получалось.
Теперь Алик заглядывал к нему не часто: график работы у него был неравномерный и непредсказуемый. Наносить визиты Алику тоже было можно, но у того была семья и немаленькая, у себя дома Алик был нарасхват.
Сергей Семёнович освободил дыни от косточек, нарезал мякоть на дольки и свалил их на блюдо. Для себя поставил бокал – Алик не употреблял. Не из принципа – просто не любил.
– Слышу! Иду, – крикнул он в ответ на трезвон из прихожей. – Дверной звонок каким-то непостижимым образом всегда реагировал по-особенному на прикосновение необыкновенной ручищи.
Алик, мимоходом кивнув хозяину, и занял место у дынного развала.
– Рассказывай, – буркнул он. – Получилось?
– Можно и так сказать. Есть один прокол, но я уже знаю, в чем причина. Зимой, даст бог, запустим.
– Не повезло мне пентюхом уродиться. – Вздохнул Алик.
Алик не подразумевал, что он какой-то редкий остолоп или тупица. Всё у него было нормально, и никаких глупостей он в своей жизни не совершил. Он просто сожалел, что выдался слишком громоздким и никак не мог бы уместиться в посадочный модуль своего друга.
– Ты позавчера дежурил на площади перед прокуратурой? – В свою очередь поинтересовался Сергей Семёнович.
– Дежурил, куда я денусь. Всё путем.
– Так, вроде бы, дама одна под вашу машину попала и еле выжила.
– Обидно, конечно, но полиция тут не при делах. Сама под машину кинулась. А мы с народом разошлись мирно.
Речь шла о демонстрации у здания прокуратуры: толпа требовала отпустить задержанного незадолго перед этим пенсионера, который «агрессивно» настаивал наказать избившего его омоновца.
– То есть, народ был тоже удовлетворен исходом?
– Ты, Серега, не о том. У народа нет рожи. Кто-то хочет одного, а кто-то другого.
– Но, вроде, все хотели освободить пенсионера?
– Так это не мы решаем. Нам приказали очистить площадь перед прокуратурой. И мы очистили. Никого не побили.
– Ну, немножко все-таки дубинками поработали…
– Кстати, я давно у тебя хотел спросить, ты человек ученый – всё знаешь. Кто придумал дубинку?
– Что-то не понял я вопроса, Алик. – Удивился Сергей Семёнович. – Кто изобрел дубинку?
Алик отодвинулся от дынного изобилия и серьезно посмотрел на приятеля. Потом согнул левую руку в кулак, стукнул себя по колену и набрал полную грудь воздуха. Это означало, что он ожидает серьезного разговора. О чем-то, что давно его волнует.
– Я спрашиваю, Серёга, – кто этот малый, который первым догадался взять в руку дубинку?
– Ты имеешь в виду «милицейскую» дубинку или кусок палки, чурбан какой-нибудь?
– Да любую палку! Наша дубинка удобная, но ее любой дубина придумает. – Хохотнул своей шутке Алик. – Важна идея. Это был кто-то с хорошей головой, допереть до такого! Без нее кругом был бы полный бардак. Скажешь человеку «Отойди, здесь нельзя стоять» – не понимает. Берешь дубинку, стукнешь его легонько по котелку, совсем чуть-чуть – и он сразу осознал. И отошел. Кто этот гигант, чья идея? Или давно это было и теперь никто не помнит?
– Вопрос не пустяковый, – задумчиво протянул Серёга. – Конечно, давно, ну очень давно это было. Тот изобретатель тогда и человеком-то еще не был и считается, что именно взяв в руки палку, он постепенно и превратился в человека. Но что тебя-то здесь восхищает? Можно, ведь, и рукой двинуть…
– Что ты! – Категорически отверг такую возможность Алик. – Я рукой не могу, так и убить можно. Жалко же!
– А палкой по голове тебе его не жалко?
– Жалко. Но я чуть-чуть, чтобы только он понял. Я не для кайфа. Работа у меня такая. Хотя есть у меня в отряде бойцы, готовые оттянуться по-полной, но со мной не забалуешь.
– И ты говоришь им «Уйди – умрешь»?
– Нее… «Пойдешь под трибунал».
Везде можно оставаться человеком, – подумал Сергей Семёнович.
Нет – и всё!
Вагон был полон, в билетной кассе не наврали, но три часа можно было обойтись и без места в купе. Сёма положил локти на раму и подставил голову ветру. Приятно было рассеять взгляд между кленами, домишками, босоногими девчонками на лугах и всегда чем-то обиженными воронами. Сёма был доволен: план выполнен, потерь нет. Стоило ли вздыхать по поводу заплывшего глаза? А ведь чуть было не спустил в помойку тёткино наследство, он пошевелил пальцами свое сокровище в кармане.
Его удовлетворенность самим собой неожиданно прервала рука, которая легла на его плечо и легко повернула спиной к окну.
– Спички есть?
Сёма дал, – попробуй отказать такому бугаю. – Попутчик закурил и подмигнул так, как будто что-то знал о нём или догадывался.
– Только что сел?
– Да, а ты? – Сёма подумал: «Смотрит, как в замочную скважину, чем я ему не угодил»?
– А я от самого Сочи. И ещё почти четыре дня осталось. А с глазом у тебя что, с кастетом не поладил?
– Нет, это кулак. Кастетом было бы – живописней.
– Кулаком? – покачал головой сосед по вагону. – С любовью приложились.
– Ну да, с любовью. Точнее, за любовь.
Сёма повернулся к окну, считая, что разговор окончен, но рука легла снова и снова его развернула. Это у него очень естественно выходило, без всякой злобы. Лицо у попутчика было, как у старого друга, но Сёма таким не доверял.
–Пойдем ко мне, я один еду. У меня коньячок остался.
Сёма хотел отказаться, но тот руку с плеча не снял, и пришлось идти.
Он и в самом деле ехал совершенно один. Это было странно, потому что Сёма билет не достал и пришлось договариваться с проводником.
– Располагайся, – протянул тот руку, – Костя.
– Сёма. – Он неуверенно пожал обширную ладонь. – Ты что, всё время один едешь?
– Нет, девушка недавно вышла. – Он тяжело вздохнул, выплеснул за окно чай, достал из баула непочатую бутылку и налил в стаканы. – Понимаешь, так она ничего, красивая и все такое. Но вредная, как спичка на ветру. Целовать – можно, трогать – пожалуйста, раздевать – с трудом, но позволяет. А как до главного, так – «Нет» – и всё. – Он глубоко затянулся и посмотрел на Сёму немного недоверчиво.
Таких, как Сёма, Костя тоже интуитивно недолюбливал, антипатия у них возникла взаимная. Но Костю мучили угрызения совести, и ему трудно было оставаться наедине с самим собой.
Сёме было, собственно, не ясно, почему он переживает из-за такого пустяка и он лениво спросил:
– Вы что, отдыхали вместе?
– Мы? Нет. Случайно познакомились. Стою как-то у набережной, пью квас. Вижу – какой-то тип девушку к машине тащит. Она пищит, он тащит. Ну, дал я ему легонько по шее , так, чтобы почувствовал, но не сломать бы. Тут чувствую, кто-то клюнул меня в затылок. Поворачиваюсь – ещё трое. Пришлось, конечно, уложить их на заднее сидение – дверь-то своей машины они открыли заранее. Вот после этого она ко мне и прилипла. «Люблю, – говорит, – тебя больше жизни». Люблю – это отлично, а как до дела, так – «Нет» – и всё.
– Что ты не мог другую бабу найти? В Сочи-то недостатка не ощущается.
– Да понимаешь, в чем дело? Очень уж девка хороша, я никогда и не встречал таких. Я даже душой к ней прилип. И она же все позволяла. Почти все. Ну, думаю, завтра, ну, вот сейчас. Так время и шло. Отпуск у меня длинный, купюры были. Работать я умею, – он показал огромные ладони, с которых за лето так и не сошли мозоли. – Каждый день водил ее в ресторан – не помогало: пила, как птичка. Я уж чего только не пробовал, в горы с ней карабкался, комнату снял. Как-то взял лодку и заплыл в море. Как раз волна пошла, она укачалась, но держится, – «Нет» – и всё. И шутит – «Поженимся – успеет надоесть». Не буду же я её силой брать. Я ей, конечно, обещаю – вернусь домой, подготовлю жильё, дам тогда тебе знак и поженимся. И сам уже в это немного поверил. Но она стоит на своём. Я ее до сих пор уважаю. А как она пела! Как будто я её детёныш! Да ладно, ну ее к черту, выпьем.
Они выпили, Костя заметил, что бутылка опустела, и собрался в соседний вагон, в ресторан, за новой. Сёма достал кошелек, раскрыл и протянул Косте, бери, мол, сколько нужно. Но тот копаться в его кошельке, конечно, не стал и вскоре вернулся с ящиком пива.
– Водки не было, пива взял.
Он заставил бутылками стол, и они с удовольствием выпили. Пиво было холодное и очень вкусное.
– Ну что же, – спросил Сёма, прихлебывая, – так это и окончилось ничем?
– Ну да, отпуск прошел, надо было возвращаться. Нам в одну сторону, только ей всего одна ночь. Последний шанс, думаю. Купил купе и начал штурм. И что? Та же песня. «Люблю, – говорит, – тебя, но пока не поженимся – не будет этого». Всё равно, говорю, поженимся, чего упрямишься? – Не помогает. Была бы хоть малявка, а то уже двадцать шесть минуло. Знай же, говорю, стерва, не люблю я тебя и никогда не любил. И жениться не собирался. Сел у окна, курю. А уже светает. И тут, представляешь, прижалась она ко мне. «Спасибо, говорит, Костя, наконец, ты правду сказал, а я люблю тебя». И – всё. Уступила. Это у нее впервые было. Нет, браток, с женщинами лучше всего орудовать грубостью. Я в этом убедился. – Он тяжело вздохнул. – А теперь не знаю, смогу ли жить один. Может быть, и вправду вернусь. – Костя недоверчиво посмотрел на Сёму.
– Одно не пойму, – сказал Сёма после раздумья. – Она ведь собиралась ехать одну ночь, не так ли?
– Одну. А что?
– Зачем же тогда нужно было брать купе до самого конца?
– Да я как-то не подумал, мне тогда не до того было.
Поезд затормозил, и в купе ворвались голоса торговок. Костя высунулся в окно и купил ведро яблок.
– Лучше бы абрикосов.
– Я их тоже больше люблю, да они далеко, лень бежать. Хочешь – сбегай, ещё две минуты стоим.
– Да ладно, сойдут и яблоки, – согласился Сёма.
Состав дернулся, засеменили колеса и вокзал уплыл.
– Ну, Сёма, теперь твой черед. – Усмехнулся Костя. – Я сразу понял, что и ты не монах. Это ее дружок тебя пощупал, верно?
– Не совсем. Расскажу по-порядку. История эта не новая, познакомились мы года четыре назад. Я тогда был мастером на судоремонтном заводе. И вот, взял я как-то бинокль и забрался на стрелу портального крана полюбоваться видами. Был обеденный перерыв, территория завода пустовала. Навел я объективы на стоящий в сухом доке дредноут и за капитанской рубкой увидел женщину. Она была раздета: пока ремонтники обедали ей, видишь ли, захотелось позагорать. Жена капитана, красивая, под забором такие не валяются. Я соскользнул вниз, неслышно пробрался на палубу и к рубке. Спрятал ее одежду и занял позицию между ней и дверным проёмом. Жаль, ты не видел, как она испугалась. Мне с тех пор уже ни разу не удавалось довести ее до такого ужаса.
– Чего тянешь, – недобро усмехнулся Костя, – изнасиловал ты ее, что ли?
– Буду я пачкаться! Говорю ей очень так ласково и нежно: «Ложись, или здесь сейчас будет пол-завода. Думаешь, твой муж поверит, что мы здесь играли в шахматы»? «Уходи, говорит она, – мне всё равно, что подумают». А сама стоит в позе Венеры и напускает на себя презрение. «Торопись, – говорю, – обед окончится через 20 минут». Сам понимаешь, психологическая обстановка была не в ее пользу.
Сёма налил себе пива, оно было еще прохладным.
– Ну, это было только начало. Караулил её при каждом удобном случае и даже немного полюбил ее. Но вот ирония, всякий раз приходилось ее припугивать. Это же надо, такое, такое упорство! Я даже сфотографировал ее в интересном положении для верности. Вечно нужно было ее выслеживать, поджидать, подстраивать острые ситуации, осточертело даже. «Мужа, – говорит, – люблю и только ради него тебя терплю». Того и гляди, яду подмешает, я, правда, внимательно следил. Ну, думаю, запомнишь ты меня. Наконец, капитан ушел на пол-года в Атлантику. Я постарался, и она стала ждать ребенка. Теперь гуляет мамой-одиночкой, ни меня, ни мужа. Я как раз от нее, возил в подарок кольцо с настоящим бриллиантом, у меня после тётки осталось.
– Зачем, – не понял Костя.
– Должен же я был, как честный человек, заплатить ей за сына. Я не свинья.
– За что ты так свиней? Так она тебе за кольцо врезала? – Догадался Костя.
– Она. Но уже пожалела, будь спокоен. Этого бы ей надолго хватило.
Он вытянул пальцы, полюбовался игрой света на камне и победно посмотрел на Костю, ожидая оценки. В ответ на его взгляд, тот пустил ему в нос струю дыма.
– Знаешь, а ведь ты сволочь. Против таких, единственное оружие – презерватив. Чтобы не было: нет – и всё.
– Ну вот, а ты что, лучше?
– Ты на меня не кивай. Я, может, свою не брошу, вернусь. Я еще не решил. А ты никому на дух не нужен, даже если вернешься. Вечно будешь подбирать куски с чужого стола. – Он рыкнул. – Что развалился, пошел вон!
– Чего ты, чего ты? – Пролепетал Сёма. – Сам зазвал.
– Шевелись, не то другой глаз подобью.
Костя схватил его за шевелюру и приподнял. Волосы были густо намазаны кремом, и Костя вытер руку о свою рубашку. А Сёма боком выскочил в коридор и постарался, как бы независимо, пройти в тамбур. Здесь он остановился. Перебраться в другой вагон не было возможности, ведь он не договаривался с тем проводником. «А что, отлично время провел, – размышлял Сёма – пожрал, выпил, познакомился с толковым работягой».
Босоногие девчонки весело резвились на лугах. Они его не замечали.
Зверь
Потрепанный автобус привычно дребезжал стеклами и дверьми. Яркое солнце накалило железную крышу, и пассажиры истомились от жары и скрежета. На очередной остановке водитель вышел к автомату, утолить жажду газировкой, а пассажиры с тревогой ожидали, удастся ли вновь завести мотор. Но удалось.
– Граждане, не допускайте недоплату в кассу, – поприветствовал их водитель.
Стасик и не допускал. Он еле наскреб в общежитии на кафе-мороженное, да на кино. Если, конечно, та женщина согласится на столь скромную программу. Её кавалеры, небось, денег не считают.
Был он взбудоражен и, хоть и замечал, как морочит голову шофер, как монотонно трясут шевелюрами пассажиры, но думал всё время об этой женщине. Весь день он думал о ней. Даже, когда разговаривал с Женей, ни на миг не забывал, что произойдет вечером, в шесть. В запасе оставался час, но, кто её знает, вдруг она перепутает время. Стасик поежился от неясной перспективы и вышел. Делать пока было нечего, и он вошел в колоннаду.
Солнце умерило свой пыл, краски смягчились и зной ослабил хватку. Стасик напряженно оглядывал прохожих. Всякий бы запомнил такую женщину. «А меня зовут Вера». Вера! Как он осмелился к ней подойти? Но, почему-то, не отказала. Пожилые солидные мужчин смотрели на него с завистью, а юнцы просто нахально облизывались. Он отлично помнит собственное ощущение, когда заметил, какие она выделывает кренделя всей своей фигурой. Как в постели, но вполне целомудренно и у смотрящего создавалось ощущение, что он подглядывает. Теперь, когда знакомство почему-то состоялось, шагая рядом, Стасику даже неловко было, что и он участвует в этом представлении.
Назначив свидание у колоннады, он тут же побежал к Жене, но это его не излечило. Она сразу почуяла неладное, а он лишь краснел, чувствуя себя скотом. Говорят, со временем это проходит, а сейчас он точно не выдержит и побежит. Женя – совсем другое, она одна поняла его, когда он ухлопал всю зарплату на бинокль. «Конечно, это игрушка, но и ладно. Подольше оставайся мальчишкой». А с Верой, голова перестает работать…
Глядя на проплывавших мимо дам, он отмечал: «не тот класс». Но подсознательно надеялся, что она не придет, в карманах-то пусто.
Веру Стасик увидел издали, но, бывает же, рядом семенил подтянутый юноша, классом уж точно повыше, чем Стасик. Они о чем-то мило беседовали.
– Ну, вот видите, – сказала Вера кавалеру, когда они подошли,– что я говорила?
– Да, я понимаю, – расшаркался тот. – Вы не обижайтесь, обратился он к Стасику, – мог ли я пройти мимо. Её диаметр – мой периметр. Вы, конечно, знакомы с понятием «периметр»?
Стасик был знаком. Кроме того, он умел избавляться от подобных типов.
– Проваливай отсюда, – прошипел он тихо, – пока жив.
– Да, да, – угодливо согласился тот. И затерялся меж колон.
– Такие дела, Стасик, – вздохнула Вера, – невозможно выйти на улицу. А хамить я не люблю.
Они были почти одного роста, но Вера намного крупнее и Стасик заглядывал снизу.
– А ты попробуй изменить походку, может, легче будет, – иронично посоветовал он.
– Ничего не выйдет, у меня такие кости. Итак, какие у тебя предложения, в ресторан пойдем?
Стасик смущенно пошевелил пальцами:
– Понимаешь, на это у меня сегодня не хватит финансов.
– Да ну? – удивилась она. – А я довольно дорогая женщина.
– Я так и думал, но не будем торговаться, у меня прорва дел.– И он торопливо зашагал прочь, даже слишком торопливо.
– Да хватит тебе трусить, – окликнула она его. – Чувствительный какой! Есть у меня деньги, я плачу.
– Ни за какие коврижки.
– Ладно-ладно. А домой ко мне пойдешь?
Сердце у Стасика прыгнуло и заметалось. Он покачнулся и даже положил руку на грудь.
– Ого! – засмеялась Вера, – смотри, инфаркт не дай бог получишь, возись потом с тобой на больничной койке. – Она сжала ему запястье и замерла на мгновенье, отсчитывая удары сердца. – Пульс горячий, но выживешь. Я так понимаю, что уговаривать тебя не нужно? Насчет ресторана, просто тебя попугала. Дома у меня всё готово для теплого приема, сам увидишь.
Вскоре они оказались у двери в прихожую, и Вера почему-то позвонила. У нее, оказывается, уже были гости, парень и девушка. Они свободно расположились за столом, придвинутым к дивану. Девушка – ничем не приметна, разве что слишком уж худосочная, но парень! Мало того, что размерами он напоминал слона средних лет, у него было страшное, ассиметричное лицо дегенерата. Отовсюду выпирала такая сытая сила и жестокость, как будто он годами отбирал завтраки у заключенных. Когда Стасик вошел, он жевал, потом оказалось, что жует он всегда. Вера рядом с этим детиной казалась маленьким, никому не нужным бантиком, девушка просто затерялась где-то у его локтя. Стасику сделалось нехорошо, и он заставил себя смотреть на Веру. Пожалуй, у нее и в самом деле такие кости. Дома это выглядело ещё красочней – уже не размеренные движения вверх и вниз, а какие-то умопомрачительные восьмерки.
Будто не замечая, как поразили Стасика ее гости, она сказала:
– Я пойду на кухню, а вы здесь поболтайте немного. Это Зина, а это Борис. Можешь называть его просто Бобик. А юношу нашего зовут Стасик.
Она выскользнула, а Стасик примостился у окна и отдернул занавеску. За окном было тихо, пустынно, скучно и он развернулся к необычной паре. Ну и бандюги, подумал он, куда я попал?
Зина пыталась уложить реденькие, белесые волосики, они никак не лежали. На столе покоилась миска салата. Бобик, то и дело, запускал в нее объемистую деревянную ложку, потом надвигался на Стасика, деловито работал рижней челюстью и меланхолично глядел в окно за его головой, пока не проглатывал последние остатки пищи и тогда снова опускал в миску ложку. А Стасику всякий раз мерещилось, что он собирается закусить им самим. Поэтому он счел за благо завязать разговор.
– Я вас где-то видел э-э… Бобик, – сказал он. – Вы, случаем, не работали на стройке?
– Не-а. Я не работаю. – Он покачал челюстью и благодушно ухмыльнулся. – Салат. Вера говорит, питательный. Покушай. – Он облизнул ложку и протянул её Стасику.
– Спасибо, – отстранился Стасик, – я салат не ем.
– А то, будут ватрушки. Во!– Он показал обеими руками. Объедение.
– Вы, кажется, заткнете за пояс Собакевича, – натянуто улыбнулся Стасик.
– Не стоит изощряться, – вмешалась Зина,– Бобик читать не умеет.
– Зина, – позвала из кухни Вера, – будет наводить красоту, помогай!
Пока они накрывали на стол, Бобик, положив блюдо на колени, рассказывал Стасику, как его любят женщины и какие они готовят ему вкусные вещи. Попутно он уписывал остатки салата, а под конец опустил в блюдо открытую ладонь и языком очистил его от майонеза. Стасик ожидал, что он вытрет ладонь о собственные брюки, но нет, Бобик воспользовался пачкой салфеток.
Наконец, сели за стол. Бобик, видно давно ждал этой минуты, он расположился поудобнее, сразу видно, надолго, и, широко раздувая ноздри, заявил:
– А я могу всю это водку в один бидон слить и выдуть без перерыва.
– Не нужно, Бобик, – попыталась остановить его Вера, – придется снова бежать в магазин.
– А я хочу, – помотал головой Бобик. – Хочу.
– Но ведь это вредно, – поддержала Веру Зина. – Ты можешь заболеть.
– Ну и пусть, – стоял на своем Бобик, – что вам водки жалко?
– Не водку жалко, а тебя, дурня.
– Сейчас встану и уйду! – Пригрозил он.
Уломать его не удавалось, а у Стасика никак не укладывалось, чего они с ним так цацкаются. Погнали бы его подальше – и дело с концом, тем более, сам предложил. Кончилась эта канитель тем, что Бобик вылакал-таки всю водку залпом, а Зина пошла в ларек.
Потом включили музыку, и она заглушила довольное урчание Бобика. Иногда только в мелодию вклинивался хруст индюшиных костей, которые он перемалывал и глотал. Вера делала попытку оживить вечеринку непритязательной болтовней, а Зина молча возила вилкой по тарелке.
Медленные блюзы сменились быстрым танцем, Стасик пригласил Веру и, шаг за шагом, вывел ее в коридор. Стасика било током, когда они касались в поворотах танца.
– Ты часто меняешь мужчин?
– Да как сказать, мы уже не дети.
– А я тебе приглянулся?
– Не сказала бы, но у тебя такое тонкое лицо. Не удивилась бы, если бы оказалось, что ты балуешься стихами. Ты мальчишка, а мне надоела грубость. Мужчина без интеллекта навевает тоску.
Ещё бы, подумал Стасик. Вот, Бобик. Только и радости, что звериная злоба и свирепость.
– Это верно, – согласился он, – каково там Зине!
– Знаешь, пригласи ее на танец.
– Вот ещё! Буду я за него отдуваться, пусть сам, наконец, оторвется от жратвы, извини за грубость.
– А ты и не должен, но ведь и не развалишься?
Нужно пригласить, решил Стасик, а то решит, что он боится этого чудовища. Бобик меланхолично жевал, а Зина сидела рядом и томилась. Стасик остановился напротив неё и небрежно поманил рукой. Зина просветлела и торопливо отодвинула стул.
Танцевала она не плохо, но просто, сразу подчинялась партнеру. Держалась, правда, чересчур близко и Стасик с тревогой косился на Бобика. Но тому было не до Зины, за едой он ни на что не отвлекался. Мелодия завершилась, и Стасик с облегчением проводил Зину к дивану.
Стемнело и настало время расходиться по спальням. Вера незаметно кивнула Стасику и вышла, выделывая бедрами свои несусветные коленца. Она прошла на кухню и села у плиты. Была она заметно утомлена.
– Сегодня тебе придется поститься, – устало сказала она.
– Это как же, – не понял он.
– Да так. Я на эту ночь занята.
– Кто ж тебя зафрахтовал, может быть, Бобик?
– А ты думал, Зина?
– А как же я? Меня ты пригласила поиздеваться?
– Так получилось, но я о тебе позаботилась. – Она показала на гостиную. – Это тебе в утешение.
– Очень благодарен, – нервно засмеялся Стасик. – Хороша замена.
Он сделал, было, шаг к выходу, но одумался. Это был бы полный разрыв. А ведь ещё и не было ничего. Вон она, совсем близко, красивая, только бери, и вдруг лишиться такой женщины? Он похолодел и нерешительно, тыльной стороной руки коснулся ее груди.
– А можно… Можно я тебя хоть поцелую?
– Ну, разумеется, можно. – Она властным движением посадила его себе на колени, сочно поцеловала, потом выпрямила ноги и нежно подтолкнула коленями к двери спальни.
Зина уже была там, сидела на кровати, опустив плечи, и кивнула, когда он вошел.
– Ну, что будем делать? – спросил Стасик, – Предложения есть?
