Лев Гаврилов
Повести о войне и блокаде
РАЗВЕДКА БОЕМ
Находясь на НП, Никонов один раз увидел близко высокое начальство в сопровождении большой свиты. Старший начальник был очень похож на товарища Ворошилова, каким его изображали на портретах, только старше. Начальство долго что-то обсуждало между собой, потом похожий на Ворошилова начальник показал рукой на кучи трупов и сказал: «Вот видите, местность здесь открытая, вражеские позиции хорошо укреплены…» И правда, вся местность была у немцев как на ладони и сплошь устлана трупами. Их никто не убирал и не рассматривал. Каждая такая попытка заканчивалась новыми потерями. Вот и истлевали они здесь, считаясь без вести пропавшими. Начальство ушло, и наступать в этом месте больше не стали.
А утром, на рассвете начался рейд полка левее Спасской Полисти. Два батальона пошли в наступление. Шли, как всегда, врассыпную. Противник открыл с правого фланга сильный огонь. Потерь опять было много. С большим трудом удалось пересечь шоссейную и железную дороги. Зашли в лес, чтобы сделать небольшой привал. Только стали располагаться, как прозвучал выстрел. Кто стрелял, выяснить не удалось, но почти сразу посыпались снаряды. Появились убитые и раненые. Была предпринята попытка отправить раненых в санчасть, но немцы сразу же отрезали пути отхода, поэтому пришлось вырыть яму и спрятать туда раненых, чтобы не замерзли. Оставив небольшую охрану, двинулись дальше. И опять прозвучал выстрел. Кто-то заметил, что трассирующей пулей выстрелили с растущей рядом большой ели. Приглядевшись, заметили на ней снайпера и открыли по нему огонь. Даже мертвый, немец не упал вниз. Он был привязан к ветке. По команде начали поспешно отходить, пока не посыпались снаряды. А рваться они стали там, где только что находились бойцы. Пройдя по лесу и повернув к станции, колонна наткнулась на оборону противника. В ходе завязавшегося боя полк опять понес серьезные потери и израсходовал большую часть оставшихся боеприпасов, выданных на этот рейд всего по две обоймы на брата. Выбить противника со станции не удалось, и пришлось опять отходить. Противник начал преследование. В лесу от него удалось оторваться. Отряд вышел на большую поляну. Никонов шел впереди вместе с командиром полка и помощником начальника штаба по разведке. И снова по ним был открыт автоматный и пулеметный огонь из засады. А с рядом стоящей ели открыл огонь снайпер, но тут же повис на ветвях дерева, срезанный пулей одного из стрелков. Оглядевшись, бойцы стали вести огонь по немецким кукушкам, прятавшимся и на других деревьях. И опять немецкая артиллерия начала методично уничтожать остатки рейдового отряда прицельным огнем, отрезая ему пути отхода. У противника была хорошо продуманная система огня – все пристреляно и простреливаемо. По пятам шли немецкие группы преследования. Приходилось долго петлять по лесу, как зайцам, отрываясь от преследователей.
На третьи сутки обессиленные без еды и отдыха люди стали засыпать на ходу. Пришлось поручать более сильным бойцам сталкивать обратно на тропу заснувших на ходу и сбившихся с дороги солдат. Продуктов не было, боеприпасы вышли, обессиленные люди падали и замерзали. Через четверо суток все остановились. Развели костры, возле которых бойцы сразу же стали засыпать. Загоралась одежда, люди обгорали, и было приказано костры потушить, обессиленных людей от них оттащить.
На пятые сутки бойцы поголовно падали на снег, и многие замерзали. Надежды выжить было мало, и некоторые считали, что это легкая смерть – лечь и не встать, будто уснул навсегда. Ночью на шестые сутки упал и Никонов. Мысленно простился с жизнью и приготовился встретить смерть. Но случилось чудо, будто кому-то было неугодно, чтобы этот прошедший уже столько опасностей человек так вот погиб. Из пяти посланных ранее на разведку бойцов двое вернулись живыми. Пожилой боец Зырянов из взвода Никонова поделился со своим командиром добытым где-то сухарем. Кусочек сухаря весом в 4 грамма спас лейтенанту жизнь. Никонов встал и смог идти дальше. Немцы обложили отряд с двух сторон. Пришлось собрать последние патроны для группы прикрытия и уходить. Была холодная ночь. Остаткам полка удалось перейти железную дорогу недалеко от станции. Немцы тоже замерзали, они развели огромный костер и стояли вокруг него – грелись. Из-за яркого огня они не увидели, как метрах в 70 от них без единого выстрела прошли вырвавшиеся теперь уже из окружения бойцы рейдового отряда.
В тылу первым делом побрели за кашей. Каши наварено было на весь списочный состав, а живыми вернулись немногие. Поэтому, по воспоминаниям Ивана Дмитриевича, ели без меры, сколько влезет, по два котелка и больше. А боец Гончарук, железнодорожник из Канска, которого называли тихоповоротным из-за его больших габаритов и неторопливости движений, съел целое ведро. Все удивлялись, куда же в него столько влезло, и думали, что просто так это ему не пройдет. Но у Гончарука все прошло нормально, без всяких желудочных расстройств. Мечтали о супе, которого, как вспоминал Иван Дмитриевич, не ели с лета 1941 года.
И опять в полку почти не осталось личного состава. 1267-й стрелковый полк отправили на формирование, пополнив тремя маршевыми батальонами. Людьми пополнились и другие подразделения. Засиживаться не дали. Опять двинулись в направлении Спасской Полисти.
Взводу Никонова напополам с минометным подразделением выделили одну подводу. Бойцы, памятуя о голоде, помимо имущества загрузили на нее куски мяса, нарубленные вдоль дороги от упавших лошадей. Подошедший командир роты хотел было их отругать, но передумал, понимая, что люди снова идут на смерть и голод. Средств связи в полку было мало: радиостанция, несколько телефонных аппаратов и катушек с кабелем. Даже то, что имелось, было уничтожено при обстрелах под Спасской Полистью. К тому же кабель использовали вместо лучин. Он хорошо горел, хоть и коптил сильно. Но несмотря ни на что, связь в бою на имевшихся линиях была бесперебойной.
МЯСНОЙ БОР
Вопреки ожиданиям после переформирования полк был направлен не на старые позиции к Спасской Полисти, а левее, к Мясному Бору, где на четырехкилометровом участке был осуществлен прорыв вражеской обороны. В этот прорыв и устремились соединения и части ударной армии – навстречу своей гибели… Войска продвинулись в глубину на 10-15 км и начали расширять плацдарм…
Перейдя железную и шоссейную дороги, первый батальон 1267-го стрелкового полка сумел прорвать оборону немцев в районе Керести, и полк двинулся сначала к Финеву лугу, потом дальше. (Под Спасской Полистью и в Мясном Бору воевала не вся 382-я стрелковая дивизия, а два ее полка – 1267-й и 1265-й. 1269-й стрелковый полк оставался возле железнодорожного моста через Волхов под Чудово. Даже часть тыла 1267-го стрелкового полка, в том числе транспортная рота и некоторые другие подразделения, не смогла пройти за Мясной Бор.) Противник оказывал сопротивление в основном возле населенных пунктов. Серьезных оборонительных укреплений на этом участке у немцев не было. Поэтому они с боями отходили в глубь обороны, словно засасывая за собой наступающих, но у основания прорыва держали оборону мертвой хваткой. Наши войска продвигались вперед. За пехотой по глубокому снегу двигалась артиллерия. Из-за узости коридора двигаться приходилось будто в длинной кишке. То есть с флангов на расстоянии около 500 м находились немцы, а впереди, в 10-15 км, – передовые части нашей пехоты. Положительным было то, что бойцам стали наконец выдавать сухой паек. Однако в феврале снабжение прекратилось. Выдавали в лучшем случае по сухарю на брата в сутки, а то и вообще ничего. Поначалу можно было найти брошенных обессилевших лошадей и употребить (часто без соли, что вызывало желудочные расстройства) их мясо в пищу. Но вскоре и эта возможность пропала. Начался страшный голод. Продвинувшись уже достаточно далеко вперед, повернули вправо, к железной дороге. Эта местность была хорошо укреплена немцами, оказывавшими здесь ожесточенное сопротивление. Из-за недостатка огневых средств и невыгодности позиций 382-й стрелковый полк опять начал нести серьезные потери. Лейтенант Никонов со своими бойцами продвигался в передовых подразделениях наступающей пехоты, обеспечивая командира полка связью с комбатами. В самих стрелковых батальонах связи уже не было. На соединение с наступавшими продвигались части 54-й армии. Уже хорошо была слышна не только канонада, но и ружейно-пулеметная стрельба наступающих частей Ленинградского фронта. Надеялись на скорую встречу…
В промежутке между боями лейтенант Никонов послал одного из бойцов в тыл полка за новым телефонным аппаратом взамен разбитого пулей. Но тот словно пропал. Лишь во второй половине дня Никонову позвонил представитель заградотряда. Он спрашивал, есть ли в роте боец Гончарук и где он сейчас находится? Оказалось, что Гончарука задержали в тылу полка, приняв за шпиона, за то, что он ходил по нашим тылам в немецкой шинели. Незадолго до этого Гончарук спалил свою, заснув у костра, и снял шинель с трупа здоровенного немца, так как сам тоже был внушительных габаритов, а советской шинели таких размеров не нашлось. Через некоторое время Гончарук вернулся, но еще долго обиженно ворчал, что, мол, вот тыловые крысы, сидят там, немцев не видят, так своих хватают. Не верят, что свой. На это Никонов заметил, что не стоит обижаться: могли бы ведь просто взять да расстрелять на всякий случай. А они вот дозвонились и выяснили. Обмундированием нашим бойцам служили ватный костюм, шинель, валенки и шапка-ушанка с ватным верхом. Такая одежда загоралась как порох, а тушилась трудно, тлела. Когда на переходах измотанным от голода, холода и недосыпания людям наконец удавалось погреться у костра, многие мгновенно засыпали и загорались. Потом, что греха таить, снимали одежду с еще не окоченевших убитых. Думать-то надо было о живых. Правда, иногда случалось и такое, что валенки стаскивали с раненых, но еще живых бойцов. А если талых трупов не было, то некоторые отрубали или отламывали валенки с ногой и потом снимали их у костра. С такими поступали по-разному. Даже убивали. Самосуд был не редкостью.
Вскоре при переходе к станции Глубочка погиб командир роты Маликов, с которым Иван Дмитриевич прибыл на фронт после окончания курсов. Его убил снайпер. Командовать ротой, да и всей связью полка, которой уже почти не осталось, назначили его самого.
К ночи подошли почти вплотную к железной дороге. Любань находилась впереди, правее, километрах в шестнадцати. Ночь была очень морозная. Командир полка с комиссаром, чтобы не замерзнуть, выкопали себе маленькую ячейку и поместились в ней. Никонов почувствовал, что если они тоже не начнут копать яму, то к утру превратятся в ледышки. Поэтому без лишних уговоров сам первым взялся за работу. Копал штыком: другого инструмента не было. Остальные сидели и смотрели. Потом подошел пожилой боец Пономарев, стал помогать. Подошли и другие. Остался сидеть один боец Воронов – молодой крепкий парень, только что окончивший какой-то московский институт. Сидит, мерзнет, сопли текут и превращаются в сосульки. Никонов позвал его: «Помогай, будешь работать – согреешься, потом под палаткой будет теплее». Но тот не стал работать и к утру замерз.
Немец занял хорошо оборудованную позицию по насыпи железной дороги Москва – Ленинград до разъезда Еглино, имея все виды вооружения и достаточное количество боеприпасов. Утром полк без артподготовки был поднят в атаку, которая не имела успеха…
Как потом стало ясно из архивных документов, за время январско-февральских боев мясноборский плацдарм превратился в котел около 200 км по внутреннему кольцу с узкой горловиной, 3-4 км, у Мясного Бора. По берегу Волхова участок прорыва составлял примерно 25 км. По линии соприкосновения противоборствующих сторон постоянно велись активные действия местного значения – наступления, отходы. Командование немецкой армии прилагало все усилия, чтобы не дать нашим войскам возможности расширить участок прорыва у Мясного Бора, потому что, как вспоминал после войны один из немецких участников битвы, полковник Хольман, «исход боя решался не в глубине территории, у острия наступательных клиньев противника, врезавшихся далеко в наши тылы, какими бы угрожающими они ни выглядели на карте, а на месте прорыва Волхова и у шоссе Новгород – Чудово, то есть у населенных пунктов Мясной Бор, Мостки и Спасская Полисть. Это ясно сознавало командование группы армий “Север”». Поэтому немецкая сторона с огромным трудом выдержала натиск наших дивизий, пытавшихся расширить участок прорыва. Для этого им пришлось вводить чрезвычайные меры – поставить в строй всех: маршевые роты, тыловые подразделения. Немцы признаются, что их положение порой становилось просто критическим и замысел русских по деблокаде Ленинграда при определенных условиях мог осуществиться…
…Остро чувствовалась нехватка вооружения, боеприпасов и продовольствия. Полк в очередной раз понес большие потери и вынужден был перейти к обороне. Командование отошло километра на полтора-два в глубину, оборудовав там командный пункт, а связистов Никонова оставили в обороне в качестве пехоты, которой после атаки уцелело мало. Яму свою связисты расширили, сделав из нее подобие землянки. Насыпали земляной бруствер со стороны противника. Сверху ямы положили палки толщиной 5-7 см, накрыв их плащ-палаткой и засыпав землей. Оставили только небольшое отверстие – лаз. Землянка была ниже железнодорожной насыпи, поэтому ее не было видно со стороны противника. Пехоты на этом участке не было. Никонову дали ручной пулемет, и он организовал дежурство на огневых точках. В землянку вмещалась смена – человек девять, тесно прижавшись друг к другу. Внутри было даже жарко. Пулеметчик дежурил, находясь в отверстии, сверху накрытый палаткой. Левее, сзади, находилась позиция минометчиков.
Бойцы испытывали большую нужду в пище и боеприпасах. Пищу давали раз в один-два дня по несколько граммов сухарей на человека. Люди быстро обессилели. Ели все что попадется. В тылу стояла одна лошадь. Ее съели вместе с костями и кожей. Потом съели сбрую. Кости измельчали и ели. В роте лейтенанта Никонова осталось менее десяти человек, когда ему в пополнение дали еще семь человек, по пять патронов на каждого и приказали утром контратаковать противника. Целью этой атаки являлось, как понял Иван Дмитриевич, провести разведку боем или показать врагу, что мы еще живы и сильны. Рано утром поднялись в атаку, открыли огонь по немцам. Немцы ответили автоматным, пулеметным и минометным огнем. Всех прижали к земле. Убило пожилого, опытного бойца Крупского. Рядом с Никоновым залег молодой солдат из пополнения – Александр Сергеевич Пушкин. Ему было всего лет двадцать от роду, и внешне походил он очень на своего знаменитого тезку. Пушкин пополз к убитому бойцу, чтобы проверить, не осталось ли у того патронов и чего-нибудь поесть. Не дополз. Получил в голову разрывную пулю. Она попала в лоб и вышла через затылок, но солдат еще дышал. Его волоком оттащили обратно за насыпь и даже доставили в санчасть. У этого парня оказалось крепкое сердце – оно работало несколько часов. Потом он умер, не приходя в сознание.
В этой короткой безрезультатной и безнадежной атаке Никонов потерял людей и израсходовал почти все патроны. Штыков было мало. Поэтому сели опять в оборону. Иногда подкарауливали и убивали из винтовок потерявших осторожность немцев, после чего сразу же открывался сильный ответный огонь. Пополнение поступало крайне редко (после того как 2-я ударная армия прошла Мясной Бор, немцы закрыли место прорыва).
Против наших на этом участке действовали, как вспоминал Иван Дмитриевич, части войск СС. У нас оборона строилась еще по старому уставу – узловая, а не фронтовая. Немцы это вскоре разведали и пошли в наступление с фланга. Они выбили наших минометчиков и заняли их позицию. Для группы Никонова сложилось трудное положение. Дорожка от КП к его землянке шла как раз через занятую немцами позицию минометчиков, вдоль переднего края, через отверстие землянки, поскольку дежурить на точки уходили именно оттуда. В одну из ночей, когда смена, набившаяся в землянку, спала, дежурный, сидевший под плащ-палаткой, задремал и согнулся. Плащ-палатка полностью накрыла отверстие. В это время два немца шли со своих позиций по дорожке на отбитые у минометчиков позиции. Первый прошел, перешагнул, а второй ногой угодил в отверстие, прямо на спящего дежурного наступил. Непонятно было, почему же немец не бросил гранату или не дал очередь из автомата. Наверное, сам не понял, что произошло. После этого случая к дежурству стали относиться более ответственно. Вскоре, после короткой перестрелки, Никонову с бойцами удалось прогнать немцев с позиции минометчиков. На позиции они нашли катушки с телефонным кабелем и норы, выкопанные в земле, с оставленным отверстием-лазом. В них фрицы отогревались.
От голода люди стали пухнуть. Особенно тяжело его переносили вновь прибывшие бойцы из пополнения. «Старички» научили их есть все органическое, что попадало в руки. Один из бойцов нашел замерзший вырезанный у давно уже съеденной лошади задний проход и съел его. После этого бойцы стали есть все, что случайно находили. Немцы, зная, в каком положении находятся наши бойцы, вывешивали на проволоку буханки хлеба и кричали: «Рус, переходи, хлеб есть». То же самое немцы транслировали по громкоговорителям. Но никто из бойцов-сибиряков на эту провокацию не поддался, хотя, как вспоминали выжившие ветераны других частей, были случаи переходов, в частности украинцев из западных областей и других. Но это происходило далеко не в массовом порядке.
К середине февраля наступление уже прекратилось, войска выдохлись. Попытки расширить плацдарм закончились. Во многих дивизиях был заменен командно-политический состав. Но это ни к чему не привело. У немцев тоже не хватало сил наступать. Велась пассивная позиционная война, до тех пор пока немцы не перебросили и не ввели в бой новые дивизии, которые непрерывно атаковали, пытаясь закупорить горловину у Мясного Бора. 19 марта им это удалось. Сосредоточив на флангах 2-й ударной армии свежие соединения, немцы отрезали армию от остальных сил Волховского фронта.
«Примерно в середине марта 1942 года прибыл в 382-ю стрелковую дивизию представитель Ставки главного командования, – вспоминал Иван Дмитриевич (фамилию его он не запомнил). – Собрал на командном пункте несколько оставшихся в живых офицеров. Сообщил обстановку на фронте и в стране. Рассказал, что обстановка на других фронтах тоже тяжелая. Поэтому необходимо стоять здесь насмерть. Потом спросил, кто желает умереть коммунистом.» В плен Никонов живым сдаваться не собирался, считал его изменой. Всю войну носил один патрон для себя. Сам вступил в комсомол в январе 1931 года. Отец в германскую войну за боевые подвиги заслужил полного Георгия (четыре креста: один золотой и три серебряных). После – Красная армия. Красный командир. Стыдно и непростительно было бы его порочить. Никонов написал заявление в партию и был принят.
27 марта наши войска прорвали отсечной фронт немцев. В бой были брошены все резервы. Утром 24 марта по немецким позициям огневые удары наносили несколько артполков и дивизионов реактивной артиллерии (катюш). На штурм немецких позиций шли стрелковые соединения. Артиллерия выкатывалась на прямую наводку. «Борьба за горловину шла не на жизнь, а на смерть, – вспоминал командир 376-й стрелковой дивизии генерал Г. Писарев. – Болота, вода, холод, непрерывные налеты пикирующих бомбардировщиков и шквалы пулеметного и артиллерийского огня по скучившейся, как на пятачке, ничем не прикрытой с воздуха группировке; всюду масса незахороненных трупов, своих и противников». Бои длились почти 10 дней. Прорыв был осуществлен ценой больших потерь. По отвоеванному коридору была протянута узкоколейка, которая, конечно, была не способна обеспечить потребности многотысячной группировки. Из-за узости коридора две нитки узкоколейки буквально прошивались пулеметно-артиллерийским огнем. Тем не менее по ней удалось вывезти около 8 тыс. раненых.