Лейла Ливингстон
Жанровые противоречия
Глава II. Сфорцандо
– Милая, я заеду за тобой сразу после школы, – проговорила Грейс в трубку и выкрутила руль влево, выезжая с Норф Сёркьюлар роуд, – Сейчас подберу Энн, и буду на репетиции до двух. Оттуда сразу к тебе.
– Мам, я сегодня задержусь подольше, – устало прозвучал голос Мейви из динамиков на приборной панели, – Миссис Макларен опять настаивает на дополнительных часах по статистике. Уже тошнит от этой её въедливости.
– Понимаю, – она отключила поворотник, и сразу же встала на перекрестке, где светофор упрямо горел красным, – Хочешь, я схожу в школу и мы с ней поговорим? Объясню, что ты и так занимаешься, не поднимая головы
– О нет, – Мейв наверняка сейчас наморщила веснушчатый нос, – Тут как с медведем в лесу: лучше притвориться мертвой и не высовываться.
Невольно улыбнувшись тому, как легко дочка подобрала точный эпитет, Грейс уставилась на светофор в ожидании. Прямо перед ней дорогу перешла семейная пара с коляской и группка школьников, спешащих на занятия.
– Окей, – она постучала пальцами по рулю, – Но, пожалуйста, пообещай не хамить никому из учителей в ближайшие две недели. Я готова приехать и поговорить с любым из них, но выслушивать жалобы от директора Ронан – это точно выше моих сил.
– Принято-понято, – на грани равнодушия и раздражения протянула дочь, – Как твои репетиции, кстати?
– Тебе правда интересно? – с подозрением спросила Грейс и легко надавила на педаль газа, когда долгожданный зелёный свет наконец зажёгся, и все пешеходы исчезли с дорожного полотна.
– Конечно, – раздалось недоуменное, – Что новенького?
– Лучше поговорим об этом за ужином, – Грейс поджала губы и, проехав за красным Тигуаном по узкой улочке с кафе и крошечными магазинами, выехала на мост и пересекла реку Шаннон.
Повернула к парку Артурс Куэй и направилась по прямой мимо музея Хант в сторону Дублин-роуд. Энн уже наверняка вышла от парикмахера и должна ожидать её неподалёку от парка О’Брайнз, до которого ехать было приблизительно пять минут.
– Судя по тону, вокруг опять сплошной бардак? – поинтересовалась Мейв не без иронии.
– Фрэнсис притащил MTV в наш концертный зал и сорвал мне мероприятие, – выдала Грейс самую безобидную часть произошедшего за вчерашний день.
– Вот козё-ёл, – протянула Мейв в трубку сочувственно и тут же добавила, – но тебе осталось потерпеть совсем немного. Когда там закончится твой контракт?
– В сентябре.
– О, меньше года, блеск! – воскликнули динамики, но, видимо, подумав, Мейв поспешила добавить, – Ты со всем справишься, мам, я знаю.
– Спасибо, милая. Люблю тебя, – на эту реплику Грейс Мейви наверняка закатит глаза, но в данный момент её это мало волновало.
– Взаимно, маман, – на заднем фоне в динамиках послышался целый микс голосов, – Мне пора. До встречи вечером.
Звонок моментально оборвался.
Грейс глубоко вздохнула и, поднажав на педаль газа, вырулила в направлении парка. По дороге, идущей вдоль целой вереницы изгородей из плюща она, наконец, подъехала к одному из входов и припарковалась неподалёку от невзрачного салона красоты. Угли вчерашнего гнева уже потухли, но Грейс прекрасно знала, как легко ей будет воспламениться снова.
Вчера дома она засела за электронное фоно и попробовала проиграть одну из партий девятой симфонии Бетховена, переложенной Листом для фортепиано. Всё лучше дорогих роялей в месте, где тебя ни во что не ставят. Бетховен и Лист каким-то неведомым образом будто за руки вытянули её из яростного состояния, но этого эффекта вряд ли хватит на весь сегодняшний день. Если она повстречает Фрэнсиса в коридоре, она сожмёт ладони в кулаки и будет представлять, как умеренное пиано в начальной части произведения перетекает в фортиссимо; как пальцы бьют по клавишам и, только потом переходят в мягкое меццо-пиано. Да! А потом даст Фрэнсису по морде папкой с партитурами и скроется в малом концертном зале в ожидании скорого увольнения. Как было бы чУдно! Но нужно держать лицо, хотя бы перед студентами. Старику стоит уже сейчас помолиться о том, чтобы как можно больше музыкантов явилось сегодня на репетиции.
За этими размышлениями Грейс не сразу заметила фигуру, быстрым шагом приближающуюся к её автомобилю. Энн, завернутая в длинный кожаный тренч, сегодня напоминала жену итальянского мафиози. Боб-каре, обычно обрамлявшее её худощавое лицо, оказалось зачёсаным назад в некоем подобии эффекта мокрых волос. В руках у неё были два бумажных стаканчика.
– Твой чай, – провозгласила она, опускаясь на переднее сидение слева, – Карл добавил тебе немного ромашки.
– Намекаешь, что я чрезмерно психую? – Грейс перехватила напиток у Энн из рук и сделала осторожный глоток, – Тут ещё и мята.
– Ты психуешь соразмерно ситуации, – дверь хлопнула и подруга потянула ремень, ловко пристегнув его скупым движением, – Если бы Фрэнсис так поступил со мной, ты бы сейчас ехала к нему на поминальную службу… Ну или ко мне на слушание в суд, – добавила, подумав.
Грейс сделала ещё пару глотков и поставила чай в подстаканник. Вырулила обратно на Дублин-роуд и направила автомобиль в сторону университета.
– Я должна тебе признаться в предательстве, – донеслось с соседнего сидения, – Вчера вечером я всерьёз залипла на клипы этого засранца.
Она не сразу поняла, о ком говорит Энн.
– Ты про Эзру? – сдвинув брови, уточнила она.
На глаза упала длинная чёлка и Грейс, не отрывая рук от руля, попыталась сдуть её с лица. Ничего не вышло, локон упал обратно.
– Да, не про Фрэнсиса же, – нервно хохотнув, продолжила подруга.
– И на что там было залипать? – с сомнением поинтересовалась.
– Даже не знаю, на декорации. На цветовую коррекцию ещё можно было. А, ну и конечно, на операторскую работу, – иронично заметила Энн, – не притворяйся слепой, Грейси. Красивый томный мужик, который поёт в микрофон так, будто шепчет тебе на ушко.
– А твой муж в курсе, что по вечерам ты смотришь на красивых томных мужчин? – Грейс включила поворотник и увела машину на круговой поворот перед въездом на дорогу к кампусу.
– Мой муж залипал вместе со мной, – хохотнула Энн и, опустив солнцезащитный козырёк, открыла зеркало и принялась подводить себе губы нюдовой помадой.
– Как-то это нездорово, – попыталась Грейс «съехать с темы».
– Ты не говорила, что сцепилась с таким красавчиком.
Энн не проведёшь.
– Знаешь, – Грейс вздохнула и, выпрямив спину, продолжила, – в его надменной роже в кабинете Фрэнсиса я не заметила ничего симпатичного. Может, и правда, цветокорекция, декорации и операторская работа влияют на картинку.
– Ну, вот и посмотрим, он ведь занял большой концертный зал? – Энн отпила чай из своего стаканчика и захлопнула козырёк обратно.
– Да, а мы в малом, это этажом ниже, так что вы вряд ли пересечетесь, – Грейс мельком взглянула на появившийся вдали силуэт главного здания университета, – Фрэнсис как-то впихнул туда новую арфу, непонятно зачем. У нас в ансамблях нет ни одного арфиста.
– Мёрфи пытается смотреть в будущее, – миролюбиво заметила подруга, – Получается плохо, но, надо отдать ему должное: он потратил эти деньги не на ремонт в своем кабинете, а на инструмент.
– Какой молодец! Вот только первый концерт Чайковского мы сегодня пишем без трёх первых скрипок по его милости. Если нам одобрят заявку на конкурс, это будет просто чудом, – не без раздражения в голосе напомнила Грейс.
– Как только прочитают твоё имя в заявке, мы тут же пройдём. Даже с одной первой и одной второй скрипкой и вообще без контрабаса. Не психуй, в конце концов, Университет получит дополнительное финансирование. Может, дадут тебе второго дирижёра на твой оркестровый ансамбль и тебе не придётся терпеть мои вечные отлучки с ОРВИ.
– Зато я продвинулась в дирижировании как никогда прежде, – хохотнула Грейс и сделала ещё один глоток.
Машину сегодня удалось припарковать неподалёку от входа и, взяв из багажника все необходимые партитуры, подруги направились на второй этаж сразу в Малый зал. Открыв двери, они обнаружили на сцене лишь половину оркестровой группы.
– Духовые все на месте, но где наши струнные? – с недоумением поинтересовалась Энн.
– Мистер Мёрфи забрал все скрипки, виолончели и контрабасы на съемки в Большой зал, – ответил на её вопрос юный флейтист по имени Адам, – Сказал, до конца мероприятия.
– Ещё где-то полчаса и сможем начать, – примирительно добавила Фрэнни, открывая чехол с валторной, – может, пока отработаем духовые партии?
– Фрэнни, солнышно, первый концерт Чайковского не играют без струнных, – снисходительно обратилась к ней Энн.
Грейс же молча развернулась и, бросив вещи на один из стульев, направилась прямиком к чёрной лестнице в надежде застать Фрэнсиса в кабинете и надрать ему зад.
В кабинете его не оказалось. Грейс оглядела пустое помещение и, немного поразмыслив, сорвалась с места в сторону большого концертного зала. Дёрнула дверь на себя и, пройдя вглубь зрительного зала, застыла в изумлении. Взгляду открылась неожиданное зрелище: в оркестровой яме, сейчас обитой мягкими резиновыми ковриками, вместо музыкантов пританцовывала группа женщин с детьми разных возрастов: от трёхмесячных младенцев, до резво скачущих у сцены трёхлеток. На небольшом отдалении от них расположилась крошечная съемочная группа. Два оператора: на сцене и в зале, режиссёр у мониторов и ещё несколько людей, чья функция была не очевидна. На сцене в полном составе выступал уже знакомый ансамбль, все её юные скрипачи и виолончелисты, а по центру сцены в свете софитов стоял Эзра. Сейчас музыканты исполняли колыбельную Нины Симон «Тише, маленький малыш». Эзра О’Доннелл пел в микрофон знакомые каждому ребёнку Ирландии слова:
…Папочка купит тебе пса по имени Ровер.
И если пёс не станет лаять,
Папочка купит тебе лошадь с повозкой,
А если лошадь с повозкой упадут,
Ты всё равно будешь самой прекрасной малышкой
В нашем городке.
Ансамбль доиграл нехитрый мотив, и «яма» разразилась бурными аплодисментами, настоящим ликованием, что тут же подсняли оба видеографа.
– Спасибо-спасибо, вы чудесная публика, – проговорил Эзра в микрофон и широко улыбнулся забравшемуся на сцену малышу, который с неподдельным интересом сейчас изучал один из усилителей, – Что же, я думаю, мы можем посвятить несколько минут тому, чтобы познакомить наших юных зрителей с не совсем привычной им музыкой. Ритм-н-Блюз для очаровательных дам и юных леди и джентельменов. Спасибо, что вы пришли на наш небольшой концерт.
Он обернулся назад и бросил музыкантам название композиции, из которого до уха Грейс донеслось лишь слово «пламя».
Эзра вытянул из-за плеча до того висевшую за спиной электрогитару и зажав лады на грифе, отбил ритм по струнам синхронно с битом, уже задаваемым ударными. Бэк-вокалисты принялись протяжно вытягивать гипнотическую мелодию а капелла, хлопая в ритм. Постепенно включились духовые, и тогда Эзра приблизился к микрофону. Закрыв глаза, он запел спокойно и гипнотически.
В глазах твоих я вижу ураган,
Там тайны и страхи бурлят под крышкой.
Я всё гляжу и пытаюсь прочесть,
Но лишь зыбучие пески ненависти ждут меня там.
Мы погружаемся в бездну тёмных глубин,
Там войны сердец бушуют без конца.
Ты моё отражение,
В нас любовь и ненависть сплетаются вместе.
Твои слова остры, как поварские ножи,
Я пытаюсь сопротивляться, но силы оставили меня.
Мы словно два врага на поле битвы,
Где победа не достанется никому.
Темп пошёл по нарастающей, включились струнные, и мелодия вышла в бридж.
Ты пламя, что вспыхнув, спалило мою душу,
Ты тлеешь в углях,
Пока оттенки любви сквозь ненависть проступают в тебе,
Они уничтожают меня изнутри.
На припеве голос Эзры начал уже привычно прыгать в фальцет из низких нот на конце каждой строчки. Бэк-вокалисты поделились на тех, кто вторил словам и тех, кто продолжал напевать мотив, созвучный партии духовых и струнных.
Моя холодная любовь
Прикоснулась к твоей пылающей ненависти.
Я растаял, а ты сгорела дотла.
Мы танцуем на исходе рассвета,
Где встречаются нежность и месть.
Вот, темп замедлился и Эзра ушёл обратно в спокойную партию второго куплета.
Я никогда и подумать не мог,
Что страсть и ненависть идут рука об руку.
Я люблю тебя сквозь всю твою огненную мощь,
Ты ненавидишь меня за холодность моего ума.
Но в глубине твоей горячей души
Таится понимание. Ты знаешь, что происходит,
Ты знаешь, детка, что творишь.
Это уничтожает меня,
А я сдаюсь тебе покорно.
Бридж в этот раз ознаменовался яркой гитарной партией. В оркестровой яме некоторые девушки запрыгали на месте, подхватывая детей на руки и сажая на плечи, другие просто покачивались в такт.
Ты пламя, что вспыхнув, спалило мою душу,
Ты тлеешь в углях,
Пока оттенки любви сквозь ненависть проступают в тебе,
Они уничтожают меня изнутри.
Перед припевом Эзра открыл глаза и бросил взгляд в зрительный зал. Грейс была готова поклясться: её появление заметили, потому что теперь он смотрел прямо на неё и, слегка морщась на высоких нотах, пропевал припев в последний раз.
Моя холодная любовь
Прикоснулась к твоей пылающей ненависти.
Я растаял, а ты сгорела дотла.
Мы ещё станцуем на исходе рассвета,
Где встречаются нежность и месть.
Ударные перешли в медленный гулкий ритм и бэк-вокалисты принялись эхом, медленно и томно напевать последние строки снова и снова. Эзра же ушёл в фальцет и, отойдя на шаг от микрофона, тоже пропел те же слова, но уже опевая отдельные ноты и уходя в вибрато. Получившееся созвучие ставило эффектную точку в выступлении, и, когда мигавшие теплым светом софиты стали медленно гаснуть, инструменты перестали звучать. Только эхо голосов осталось в этой звенящей пустоте.
Следом раздались аплодисменты, и музыканты принялись кланяться.
– Большое спасибо, – проговорил в микрофон Эзра, – давайте же теперь поблагодарим за такое восхитительное начало дня ребят с MTV, – он указал в сторону режиссёра.
– А также профессора Фрэнсиса Мёрфи за организацию, где бы он ни был сейчас; – продолжил он, покрутив головой, – и, конечно же, мисс Грейс Галлахер, которая сейчас присутствует в зале, за идейное вдохновение и внимание к соло-матерям Лимерика.
Яма в очередной раз разразилась аплодисментами в сочетании с протяжным детским воем.
Грейс ошарашено оглядела обернувшихся на неё зрительниц но, опомнившись, растянула губы в вежливой улыбке. Как только аплодисменты стихли, и любопытные взгляды перестали изучать её, она сделала серьёзное лицо и вновь посмотрела на наглеца в центре сцены. Сейчас Эзра О’Доннелл добродушно улыбался зрителям и, подойдя к усилителю, ссадил любопытного малыша прямо в руки к матери, до того караулившей своё чадо у края сцены. Само очарование, вот только вся эта сердечность и внимание к ближнему – наносной элемент, всего лишь ход в имиджевой кампании самовлюблённого козла, укравшего её идею без намёка на стыд и сожаление. Развернувшись на месте, Грейс удалилась из зала и, чеканя шаг, направилась в свою гримёрку. Сейчас она прокричится в подушку и станет легче.
* * *
Все музыканты уже ушли за сцену, когда Эзра ощутил вибрацию телефона в переднем кармане пиджака. Извинившись перед ансамблем, он отошёл в сторону и ответил на звонок.
– Как прошло? – прозвучал каркающий голос Фрэнсиса в трубке.
– Всё было отлично, публика в восторге, режиссёр несколько раз показала нам большой палец, но нам ещё предстоит поговорить с ними дополнительно. Куда ты делся? Пропустил всё шоу.
– Я отошёл на безопасное расстояние, – не без смеха пояснил профессор, – Что же, я рад. Завтра и послезавтра тоже снимаете?
– Надеюсь, – Эзра устало потёр переносицу и добавил, – сейчас попробую договориться с Грейс Галлахер по виолончелям и контрабасам. Мы очень здорово сыгрались, и было бы отлично включить их в новые аранжировки.
В трубке зазвучал неприятный кашель.
– Эзра, не лезь на рожон, прошу, – осипшим голосом проговорил Фрэнсис и прокашлялся снова, – Дай ей перекипеть.
– Я приду с белым флагом. Не знаю, – Эзра ненадолго задумался, –куплю ей кофе. Извинюсь, в конце концов, и тогда можно будет согласовать графики.
– Эзра, послушай…– Мёрфи, кажется, не на шутку разволновался.
– Фрэнсис, остановись. Ты можешь сколько угодно трястись как заяц и терпеть её нападки, но я разрулю возникший по твоей милости конфликт сегодня, пока это не переросло во что похуже. Всё, давай, мне некогда, – Эзра нажал на завершение вызова и, сунув телефон в задний карман джинс, вернулся к ансамблю.
Музыканты со струнными инструментами, заметно нервничая, уже стояли у выхода на чёрную лестницу в ожидании, пока Эзра откроет двери. Он выудил ключ из гитарного кофра и, вставив в замок, отворил серую дверь.
– Спасибо, ребят, я вас догоню, только провожу виолончелистов и скрипачей в малый зал, – обратился он к остальным.
Получив в ответ несколько понятливых кивков, он направился следом за Мэйвис, девушкой, которая с трудом тащила на себе внушительных размеров контрабас.
– Может, вам нужна помощь? – обратился Эзра к ней.
– Нет, спасибо, мистер О’Доннелл, мне не привыкать, – она поправила лямки чехла и устремилась вниз по лестнице.
Что же, он попытался. Проследовав за вереницей уже знакомых людей, он вместе со всеми вошёл в малый концертный зал и оглядел присутствовавших в нём музыкантов, среди которых совершенно точно не было ни одной рыжеволосой бестии.
– Прошу прощения, – обратился он к женщине с партитурами, которые та раскладывала перед музыкантами, – Где я могу найти мисс Галлахер?
Она явно его узнала. Убрав за ухо прядь зачёсанных назад, будто бы мокрых волос, она оглядела присутствующих и, спустя недолгую паузу, ответила:
– Возможно, она в гримерке. Попробуйте зайти в белый коридор через лестницу. Там на двери написано её имя.
– Большое спасибо! – Эзра коротко улыбнулся ей и, направился в гримёрный коридор.
Без труда отыскав нужную дверь, он осторожно постучал.
– Открыто, – приглушённо прозвучал женский голос.
Эзра повернул круглую ручку, и взгляду открылась крошечная комната, больше похожая на кладовку. В нос ударил запах травяного чая, сандала и чего-то ещё цветочного. Он покрутил головой в поисках источника аромата. По правую сторону стояла пустая напольная вешалка, за ней длинный туалетный столик с обрамлённым круглыми лампочками большим зеркалом. По другую сторону крошечный диван с двумя старомодными подушками с бахромой и вышивкой. В дальнем углу за шторкой послышалось какое-то шуршание. Занавеска отъехала и Грейс вышла из-за неё, вытащив за собой объемную картонную коробку. Пнула её к стене и достала из неё пустой термос. Наконец, обернулась и встретилась взглядом с Эзрой. Острая бровь моментально дёрнулась вверх.
– Мистер О’Доннелл, – спокойно констатировала, – Чем могу быть полезна?
– Эмм…Я пришёл поговорить с вами, мисс Галлахер. Мне кажется, мы взяли неверную тональность вчера, и я бы не хотел, чтобы между нами были какие-то обиды и напряжение, – Он сделал осторожный шаг внутрь гримёрки, – Могу я присесть?
Она ненадолго задумалась, будто оценивая какие-то риски. Потом коротко кивнула и указала на диван, а сама прошла к стулу напротив зеркала, развернула его и мягко опустилась на самый край. Это можно было бы посчитать профессиональной привычкой, однако она тут же осторожно уложила одну ногу на другую и немного откинулась на спинку.
– Что ж, – Эзра присел на диван и сложил руки на груди, – Мне очень жаль, что вторжение моего ансамбля в большой зал помешало вашему мероприятию и, предполагаю, нарушило график репетиций.
– Сорвало, – поправила его Грейс спокойным голосом, – вчера репетиции сорвались. Сегодня мы потеряли, – она взглянула на часы, – сорок минут.
– Понимаю, – Эзра медленно покивал, – И я знаю, вы сердитесь, но я, правда, не имел ни малейшего представления о том, что мы можем кому-то помешать.
– Вчера, – вновь вмешалась она, всё так же неотрывно смотря прямо на него, – Вчера не имели, а уже сегодня выписали все мои струнные. И сделали это заранее, ведь обычно они приезжают сюда не раньше десяти.
– Мы с Фрэнсисом обзвонили их с вечера, – он почувствовал, что скатывается в оправдательный тон и, приосанившись, добавил, – но спланировали мероприятие специально под вас. И Вашу репетицию.
– С задержкой на почти целый час. Хорошо, допустим. Я должна сейчас поблагодарить вас за это?
– Нет, не должны, – Эзра отрицательно мотнул головой, но тут его пронзило осознание, – Постойте, Фрэнсис, что, не предупредил вас?
– Не предупредил, – Грейс с вызовом дёрнула бровями и, отвела взгляд немного в сторону, вперив взгляд в одну из диванных подушек.
– Я не знал об этом, – признался он, – Это ужасно, что вы узнали только сегодня.
– Мистер О’Доннелл…– начала было она.
– Эзра, прошу, зовите меня по имени.
– Хорошо, Эзра, допустим, вы не знали, ладно. Забудем. Извинения приняты, – Грейс вновь прямо взглянула на него и тут же, нахмурившись, спросила, – Что-то ещё? Вам что-то нужно?
– Да. Грейс, я ведь могу звать вас Грейс?
– Зовите как хотите, только перейдите уже к сути, наконец, – в её меццо-сопрано теперь прозвучало раздражение.
– Мне и дальше понадобятся ваши струнные, – на выдохе произнёс Эзра.
Лицо напротив вытянулось, и все его черты теперь будто заострились.
– Вы… – Грейс запнулась на миг, – Вы просто невероятно деструктивны! У меня нет слов, – она подлетела со стула и заходила вдоль столика как загнанная в клетку дикая кошка, – В одну секунду вы без обсуждения забираете мой формат и реализуете его на свой лад; в следующий момент вам нужны уже мои музыканты! Нет, мой ответ нет. Но вас же это не устроит?
– Ваш формат?! – Эзра сдвинул брови, и тоже вскочил с места, – Вы про концерт для матерей с детьми? Серьёзно? А ничего, что это никакая не инновация?!
– Не инновация, – она быстро закивала, поджав губы, – но предложила его университету я, провела впервые здесь тоже я, база матерей моя, даже коврики, которыми обили оркестровую яму, представьте, куплены были мной на гонорар за прошлогодний гастрольный тур!
– И? Ваше эго так задел тот факт, что эти коврики попали в кадр наших сессий с MTV?! – Эзра не сдержал нервного смешка, – Это, знаете ли, не проблема. Назовите сумму, и я выкуплю их!
– Моё эго?! – её голос моментально улетел в фальцет, – Вы себя вообще слышите?!
Эзра сделал шаг в её сторону и, выдохнув скопившееся в грудной клетке напряжение, уже тише, сказал:
– Нравится вам это или нет, Грейс, но я тут надолго. И работать нам придётся с одними и теми же музыкантами. Я понимаю, окей, вас раздражает чужой успех. Бывает, знаете ли, особенно у вас, академистов. Но мне плевать на всё ваше недовольство, я должен делать свою музыку!
В глазах Грейс Галлахер теперь отразилось нечто очень опасное.
– Да, мир не переживёт, если вы не споёте всю эту пошлую чушь про любовь сквозь ненависть и блуждания во мраке, – ядовито процедила она, – Ритм-н-блюз как он есть, сплошной пафос!
– Хорошо, что классическая музыка совсем не пафосная и так близка к народу, – без всякого стеснения парировал он, – Моя «пошлая чушь» была дважды номинирована на Грэмми и крутится в чартах биллборд, а вы всю жизнь исполняете чужие сочинения.
В ответ она едко ухмыльнулась.
– Всего лишь номинации? И ни одной победы? Надо же, как жаль!
– Фрэнсис был прав на ваш счёт, – заключил он уже тише, – С вами невозможно договориться. Что ж, я не буду срывать ваш график репетиций. У Вас два контрабаса, я буду забирать их по очереди, ранним утром и поздним вечером. Остальные струнные поделим пополам, и так же будем чередовать. Это компромисс.
– Компромисс?! Это рэкет!
– Ваши музыканты будут рады возможности отдохнуть от вас. Более запуганных скрипачей и виолончелистов я в жизни не видел! – на этом Эзра направился прочь из гримёрки, – Счастливо оставаться, – бросил он напоследок и вышел, намерено не закрыв за собой дверь.