Лидия Луковцева
Не от стыда краснеет золото
Аппетит приходит с первым куском, а ссора – с первым словом
Дамы преодолели уже почти полпути вдоль городской стены.
Это была высокая ровная стена, обложенная кирпичом и обмазанная глиной. Примерно посередине она почему-то изгибалась уступом. Может, огибала какое-то строение киношного города. Из-за выступа раздавались приглушенные мужские голоса. Как их не приглушали, понятно было, что там крупная разборка и даже, возможно, драка.
Подруги, было, притормозили, но не будешь же стоять вечно и вроде как подслушивать!.. Да и идти по тропинке надо в ту сторону, чтобы выйти к дороге, добираться до этого чертового Порохового. И потом, они-то – вон в каком количестве! Может, спорящих меньше?
Человек всегда склонен надеяться на лучшее. Однако Люся, оглядевшись, обнаружила в зарослях рыжих степных колючек довольно внушительную кривую палку – будто нарочно кто оставил! – и подобрала ее, на всякий пожарный. Зоя перехватила поудобнее сумку – она у нее была практичная, можно было и буханку хлеба положить при необходимости, и пакет кефира затолкать, и еще для пачки пельменей места оставалось достаточно. Сейчас в ее глубинах укрывалась непочатая полторашка уже степлившейся минералки.
– А я?.. А мне?… – беспомощно прошипела Мила, тщетно обозревая окрестности.
Она, будучи дамой крупной, почему-то не любила больших сумок, покупала только маленькие, изящные и легкомысленные. Именно такая и висела у нее на плече.
– А ты будешь устрашать своими габаритами! – поразмыслив, нашла ей применение Люся.
– Ты думаешь?.. – Мила пребывала в некотором сомнении.
Обладая весомыми достоинствами, она все же была далеко не гренадером. Но делать было нечего. Они обогнули выступ.
Два мужика буквально вдавили в стену третьего.
Один был здоровяк, в синих спортивных штанах с лампасами и ковбойке навыпуск, туго обтягивающую его мощную спину и побуревшую от пота. Рукава ковбойки были оторваны – наверно, для вентиляции. Голову венчала бейсболка козырьком назад, задорно торчавшая на макушке и державшаяся каким-то чудом.
Другой – поменьше ростом, едва до плеча соратнику. Глядя на него со спины, можно было сказать только одно: мужик и диета были двумя вещами, абсолютно несовместными. Одет он был в такие же синие спортивные штаны и ковбойку точно такой же расцветки. Прямо двое из ларца. Правда, рукава были на месте, и еще имелось отличие: на голове вместо бейсболки красовалась соломенная шляпа-сомбреро с огромными полями.
Третьего за спинами нападавших не было видно.
– Добрый вечер, мальчики! – гаркнула Мила, осваивая роль. – Что за шум, а драки нет?
Мальчики слегка подпрыгнули и развернулись – к стене и своей жертве задом, а к дамам передом, чтобы увидеть, кто их приветствует. Дамы были в шлепанцах и потому ступали неслышно.
Далеко не старые морды мальчиков были красные и распаренные, не то от жары, не то от переполнявшего их раздражения. В просвет, образовавшийся между корпусами мальчиков, стал виден третий, то есть жертва нападения. Он стоял абсолютно спокойно, не трясся и не мандражировал, не кричал «помогите!», что было бы для жертвы гораздо более естественно. Как будто это не его минуту назад тискали и мутузили. Но вид, конечно, имел встрепанный, еще бы – двое на одного!
Комплекцией он им уступал однозначно, но компенсировал силой духа. Получив передышку, он заправлял майку в джинсы, приводя себя в порядок. Чистил перышки, пока злодеи ушли на перекур.
Не славянин, азиат: казах или татарин. Немолод – где-то в их же возрастной категории. Невысокий – может быть, чуть выше среднего роста, худощавый.
Мальчики, узрев, кто их отвлек, взревели. Тот, который богатырской стати, произнес прочувствованную речь, из которой дамы поняли, что их считают здесь лишними, и еще – что их узнали. Да и мужик сразу же перестал быть для них инкогнито.
– Шалавы приставучие! – это были самые приличные слова из всего им сказанного. – Везде ползаете, как тараканы!
– Боцман! – тихонько ахнула Люся, и была в этом клике, помимо испуга и злости, гордость узнавания.
Хотя, по большому счету, радоваться нечему было. Второй из ларца – с бабьим животом, туго натянувшим ковбойку, с круглым, каким-то рыхлым лицом, рыжеватыми пижонскими усиками под носом-картошкой, тоже выказал свое негативное отношение к неожиданному появлению подруг краткой речью, которая свелась к нескольким словам. То есть, припечатал.
Видимо, он исповедовал принцип «краткость – сестра таланта». Но, чтобы достичь вершин ораторского мастерства своего напарника, ему еще предстояло учиться, учиться и учиться! Ну, разве что тот возьмет его с собой в длительное плаванье.
В общем, они тут же сочли разговор оконченным и развернулись обратно, став опять к дамам задом, а к стене передом. Боцман поднес кулак к лицу успевшего привести себя в порядок аксакала и ласково сказал:
– Скажи спасибо этим драным кошкам! Но ты понял, да, рыбак хренов? Любитель камышового червя! Время пошло! – и он пошагал в ту сторону, куда и подругам, по идее, тоже надо было идти.
Второй сплюнул, не стал ничего добавлять и посеменил следом.
– Любопытная Варвара!… – ахнула теперь уже Мила, признав в уходящем напарнике Боцмана того мужика, что тёрся днем возле их такси. «Я милого узнаю по походке», вот по этому принципу она его признала.
– Не знаю пока, за что, но я Боцмана уже ненавижу, – процедила злобно Мила.
– Как так не знаешь?! Путается у нас под ногами постоянно, да еще и лается! – растолковала Люся.
– Он сказал, что это мы у него путаемся, – напомнила Зоя. – Но он, хоть и имеет много лишних килограммов, все же на мужика похож. А этот Варвара – отвратный тип!
– Много лишних килограммов – у Варвары, – не согласилась Мила. Боцмана рост спасает, не так заметно.
– Ненавижу разжиревших мужиков, – подытожила Люся. – Которые к тому же и матерятся, как сапожники.
– Как боцманы.
Тут их вкусы совпадали. Сзади раздалось деликатное покашливание, и они вспомнили о спасенном ими аксакале. Наверно, тот горел желанием поблагодарить своих спасительниц, поскольку уже успел почистить перышки.
– С вами все в порядке? – спросила Зоя благожелательно.
– Да… Спасибо, – через паузу ответил тот, как одолжение сделал.
– Может, в полицию позвонить? – и сама поняла, сколь бессмысленно ее предложение в данной ситуации.
– Нет, ну что вы! Не нужно, – а сам все посматривал с любопытством на Зою.
– Так мы пойдем?
– Да, конечно! – и добавил:
– Вы не бойтесь, они вас не тронут! – как сказал бы хозяин гостю, отгоняя брехучего пса.
– А вас?
– Не беспокойтесь, пожалуйста!
Он все переводил взгляд с одной на другую, сверлил темным пронзительным взглядом. Казалось, хочет что-то сказать и сдерживается. Глаза, кстати, были не узкие с припухшими веками – большие, широко расставленные.
– И лицо такое… медальное! – позже, когда они шли вдоль реки, вспоминала Мила. – На медалях такие профили.
– Или как у индейцев в кино. У вождей. Помните, Гойко Митич, югославский актер?..
– И главное, он как будто совсем не был испуган, – добавляла Зоя с уважением.
– А чего ж ему бояться, если он наперед все знает, – отмахивалась Люся.
– А почему они его так обозвали, интересно? Любитель камышевого червя. Что это значит?
– Ну, может это такое ругательство. Вместо мата. Для разнообразия.
…А пока они все топтались, не решаясь уйти и оставить его одного. Вдруг эта парочка вздумает вернуться.
– Ну, всего доброго! – наконец решились дамы продолжать путь. Мила и Люся уже сделали пару шагов вперед, когда он надумал все же заговорить.
– Я говорил, что в Сарае будет интересно. Тебе понравилось, привезла подруг? – обратился он к замешкавшейся Зое.
Улыбка скользнула по тонким губам. И он опять перешел на «ты»! Куда девались манеры и благовоспитанный тон!
– Акылбай! – ахнула теперь уже Зоя. – Нет! То есть да, в Сарае мне понравилось, но вы же, наверно, знаете, что случилось в тот день!
Люся с Милой уже стояли рядом.
– А вы знали? Вы заранее знали, что на мужа Анжелы будет покушение?
– Ну, откуда же! Анжела, значит? Я – не волшебник, я только учусь, – пошутил. – Чувствовал темное. У вашей Анжелы душа… гм-м… темная. Вернее, в душе темно.
Тут он с наигранным удивлением оглядел окрестности:
– А что ж вы вечером приехали? Все закрыто!
– Мы ищем человека!
– Уже не только кошельки? – еще шутка.
– Мы ищем археолога Шпигалева, – не поддержала шутки Зоя Васильевна, пронизывая шамана взором.
– Археологи ко мне не заглядывают, – усмехнулся Акылбай. – У нас разный профиль. Они ищут прошлое, я живу настоящим. Иногда предсказываю будущее.
– Несколько минут назад он к вам заглядывал! – уличила Люся.
– А-а-а! Заходил человек. Спрашивал дорогу.
– Как проехать на раскопки? – с иронией спросила Мила.
– В том числе, отважная женщина, – с такой же иронией ответил шаман.
– Акылбай, простите… но вы же врёте! – замявшись, вымолвила Зоя.
– Даже так? – насмешливо удивился ученик волшебника. – Допустим, серьезная женщина. Может, у меня есть на то причины? А зачем вы его ищете?
– Кое о чем спросить.
– И передать привет от друга.
– И жена его очень волнуется.
– И для этого вы, на ночь глядя, рванули в степь? Кстати, направляетесь-то вы куда? Есть где переночевать?
Озаботился!
– Есть, – кивнула Зоя. – В Пороховом.
– Так ведь темнеет! А у нас здесь гостиница имеется. Караван-сарай. Можно в ней остановиться.
– Спасибо, будем иметь в виду. Но мы уже решили идти в Пороховое. У нас там родственники. Вы так и не скажете, как найти Шпигалева?
– Ну, вы же не говорите, зачем он вам.
– Мы же сказали. А больше и не знаем!
– Аналогичный случай! Я тоже не знаю.
– Но вы же… типа, провидите будущее! Вы же должны видеть, что мы… неопасны… безвредны! – раздраженно выкрикнула Люся.
– Сердитая женщина! Во-первых, я вам ничего не должен. Во-вторых, я уже сказал вам, что не волшебник. А в-третьих… чаще всего именно безвредные из лучших побуждений доставляют самые большие неприятности, – тут уже послышался назидательный шаманский тон. – Не пришлось бы многим потом лить слезы сожаления.
– Бросьте вы уже эти присказки!
– До Порохового не так уж далеко, дойдете засветло. Счастливого пути! – он повернулся и зашагал в ту сторону, откуда подруги пришли. Легкой, прямо-таки юношеской походкой. К юрте своей направился, скорее всего. Ни артрита, ни артроза там и в помине не было.
– Зря мы его спасали, – глядя ему вслед, сказала жестокая Люся. – Пусть бы Боцман с Варварой отмутузили его хорошенько.
– Люся, – ужаснулась Зоя, – ты черствеешь прямо как свежий хлеб на солнцепеке!
– Ну, – отбила пас Люся, – мать Тереза среди нас только одна, и это ты! Только ты удочеряешь ворон и дружишь с шаманами.
– Брек! – сказала Мила. – Девочки, я ведь тоже устала. Но идти-то надо! Если заночуем в караван-сарае, кто нас отвезет домой с утра пораньше?
Шаман, отойдя недалеко, повернулся и проводил взглядом уходящих женщин. Едва только три разведчицы-шпионки-шахидки скрылись из глаз шамана, он вытащил из кармана дешевеньких джинсов телефон и набрал номер.
* * *
До Порохового и впрямь добрались засветло. Вася не был на Каспии, и «Жигуленок» его был на ходу. Не на ходу был сам Вася. Как только Надя отворила калитку, Зоя Васильевна по ее зареванному лицу поняла, что они явились не вовремя. Картина маслом на вечный сюжет: не ждали!
Дорогой они придумали легенду, почему явились неожиданно и без звонка – экскурсионный автобус обломался, его утащили на прицепе, и народ стал добираться домой кто как мог. А они – вот, решили, что Надя с Васей приютят Зою с подругами на одну ночь. Но Надя ни о чем спрашивать не стала, и даже удивления не выказала. Вообще, была какая-то то ли растерянная, то ли напуганная и топталась у калитки с вымученной неискренней улыбкой.
Через какое-то время, собрав мозги в кучку, она вспомнила про законы гостеприимства и отступила от калитки, поведя рукой:
– Проходите! Шарик, пошел вон!
Шарик не стал артачиться.
Вася спал прямо за обеденным кухонным столом, уткнувшись лицом в сложенные калачиком руки. Седой вихор задорно торчал на затылке. Спал тихо, благостно, но спиртовый духан стоял в кухне тот еще!
– Мы, наверно, не вовремя, – смутилась Зоя Васильевна.
И тут Надю прорвало.
– Алкаш! Скотина! Мучитель! Изверг! – кричала она, заламывая руки над Васиным телом.
Это не Надя вопила – это рыдала ее душа. Вася даже не пошевелился, не издал ни звука.
Ошеломленная Зоя лепетала:
– Я и не знала, что он так увлекается! Ты же никогда не жаловалась!
– Да он сильно и не увлекается, – сморкаясь в кухонное полотенце, сказала Надя. И кивнула под вешалку:
– Вон!
Женщины не совсем поняли, что под этим подразумевается, но любознательная Мила направилась к вешалке. На полу под вешалкой стояла бутылка не совсем обычной формы, вроде кувшина без ручек, литровая, наверное.
Мила, не обнаружив в радиусе полуметра от вешалки ничего другого и увязав надин кивок с васиным состоянием, взяла в руки бутылку и принялась ее внимательно изучать. После недолгого обследования она повернулась к хозяйке. Лицо Милы выражало крайнюю степень изумления.
– Где вы ее взяли?! Случаем, не в раскопе у археологов?
– Именно что в раскопе! Только не у археологов. У меня тут собственный археолог завелся, раскопал! – злобно выкрикнула Надя и пнула мужа.
Тот по-прежнему был недвижим и безгласен.
– Ой, да что ж мне, горемычной, с ним делать?! – вдруг заголосила Надя. – Подохнет, а мне отвечать! Алкаш, изверг, мучитель, – она явно заходила на второй круг в своих обличениях.
– Надя, ну что ты так уж убиваешься, – попробовала урезонить родственницу Зоя Васильевна. – Ну, выпил мужик, ну, проспится, придет в себя…
– А если не придет?!
– Ну, как, то есть, не придет?! Он же не мышьяк выпил?!
– Да откуда ж я знаю, мышьяк или, может, похуже чего?! Царская водка – это ж, говорят, не водка вовсе, а отрава! Скотина, на кого ж ты меня оставить собрался!
– Да при чем же здесь царская водка?! Ну да, в химии так соединение кислот называется, жуткое, оно даже золото разъедает. Да где же Вася ее взял бы? Он что – полный дурак, пить такое, если б даже и нашел?
– А вот нашел! И выпил! Ни один нормальный не рискнул, а он выжрал! Такой порядочный… Так он после этого кто – полный дурак? Нет, он кретин, дебил!
Тем временем Мила возвратилась от вешалки, неся в руках необычную бутылку, и продемонстрировала ее подругам. На вылинявшей, бывшего зеленого цвета полуоборванной этикетке можно было разобрать несколько слов, и глазастая Люся, сроду не носившая очков, медленно прочитала:
– «Самарская губерния… казенное вино… крепость сорок процентов»… – и подняла изумленный взгляд:
– Да нет, этого не может быть!
– Да, выходит, может, Люсенька, – покачала головой Мила. – Ты на пробку посмотри! – и протянула на ладошке нечто вроде колпачка, фитюльку, сероватую от грязи. Когда-то она была белого цвета.
– Вроде сургуча, – пощупала Люся.
– Это и есть сургуч, девочки, – сказала Зоя, рассматривая полусломанную фитюльку. Белый сургуч. Помните, в дореволюционные времена бутылку водки белой головкой называли? Вот и орел двуглавый сверху выдавлен. Такую сейчас, наверно, только где-нибудь в музее увидеть можно.
– Вот как вам повезло, – трагическим голосом сказала Надя, напомнив о себе. – И в музей ходить не надо.
В бутылке плескалась прозрачная жидкость – почти полбутылки.
* * *
У бабы Серафимы умер сын. Этого давно следовало ожидать, и так долгонько протянул. Чего только он не влил в себя за свои неполных пятьдесят! Каких только растворов, содержащих хоть микроскопическую долю спирта, не побывало в его продубленном желудке! Половину этого многострадального желудка ему отрезали, но вторая половина исправно пахала и за себя, и, как говорится, за того парня.
Начало скакать давление. Боря применял проверенное средство: повышал рюмочкой. И понижал тоже. Жены давно не было в помине, дети выросли, разъехались и знать его не желали. Хоть к бабке и захаживали-заезжали, об отце и слышать не хотели.
Первыми отказали ноги, и бабе Серафиме пришлось перетащить сынулю из его хибары к себе – куда ж денешься. Халупенку его продала, и как-то существовали. Ни о какой сыновой пенсии, разумеется, и речи не было – «молодой ишшо», да и не наработал.
Когда матери не было дома, Боря выползал к калитке на четвереньках и караулил прохожих. Если показывался подходящий, совал ему утащенное из дома новенькое ли полотенце, красивую ли тарелку, сберегаемую для парадных случаев, нераспечатанный ли пакет сахара или крупы. Все было товаром, за него посыльный приносил то чекушку самогона, то, иногда, и поллитру. Всё, что годами наживалось Серафимой и мужем Иваном, уплывало из дома с катастрофической скоростью.
Ване не довелось нести этот крест на самом трудном отрезке пути – в старости. Век его был не слишком долог, да у него в родне мало кто доживал до семидесяти, о чем Сима всегда говорила с пренебрежительным превосходством. А в Серафиминой родне, наоборот, преобладали долгожители.
Самой бабе Симе шел восемьдесят шестой год, но она не то, что сама себя содержала, она и огород в порядке содержала, и от коровы не хотела отказываться, хоть дочь и бухтела. Бухтеть бухтела, но, приезжая в выходные к матери в гости уже со своими внуками, сметанку и творожок лопала с удовольствием. А когда уезжали – набивали багажник и картошечкой, и всякой огородиной.
В общем, когда Боря преставился, баба Сима перекрестилась с облегчением, хоть и грех. Конечно, поплакала, непутевых детей всегда жальче, а он был их последышем, но возблагодарила Господа, что дал ей покой на тот срок, что ей остался. И Боря отмучился, он ведь тоже сам себе не рад был уже.
Это в городе могилы роют экскаваторами, а в селе, в основном, по старинке. Баба Сима попросила мужиков с их улицы помочь, кто мог, не занят был. Вызвались трое, да еще прилепился к ним Борин кореш и собутыльник по жизни, Сашка-Буффаленок. Работничек тот еще, но знал, что копальщикам и нальют, и закусить дадут. Мужики не прогнали халявщика, проявили сочувствие – друг ведь его умер.
Сельское кладбище было старое, там уже этажами друг на друге лежали, и сельсовет, наконец, запретил захоронения и выделил новый участок. Но Серафима не хотела, чтобы сын лежал там как сирота безродный, вдали от всех. Чтобы осваивал новый участок, как пионер-первопроходец. Сама она не планировала в ближайшем будущем к сыну перебираться. А Борина сестра, дочь то есть Симина, и племянники его городские, и родные его дети – те и вообще вряд ли когда-нибудь захотят вернуться в Пороховое, чтобы упокоиться рядом с Борей.
Поразмыслив, она решила проявить военную хитрость. По другую сторону автотрассы, далеченько от села, располагалось совсем уже старое, заброшенное кладбище. Там уже и холмики многие с землей сравнялись, некому стало могилы обихаживать. Но Серафима, одна из немногих, ходила в праздники и на старое кладбище, навещала ваниных деда с бабкой, умерших еще в конце двадцатых.
В общем, она так рассудила: что не запрещено, то разрешено, а Боре рядом с прадедом и прабабкой лежать будет не так одиноко. Ну, если уж сельсовет вздумает наезжать, когда новость до них дойдет, прикинется старым темным валенком, поплачет в кабинете у председателя Хромосова. Он мужик положительный, не заставит старуху откапывать Борю и перезахоранивать.
Поразмыслив еще, не стала рисковать, дала мужикам-копальщикам одну только литровую бутылку самогона. Чтоб не перепились и сделали дело добросовестно, а там уже и рассчитаемся. Мужики побухтели, не одобряя подобной скупости в столь горестный для бабы Симы час, а потом скинулись и сами купили еще две бутылки.
А потом они откопали в старой могиле заначенную каким-то безбожником почти сто лет назад бутылку водки – надо полагать, чтоб бориному прадеду-коммунисту там веселее лежалось. На диковинное название мужики поахали, поцокали языками, но пить не рискнули. Всем, оказывается, хотелось еще пожить в этой гадской жизни, посмотреть, что да как оно будет и кто станет новым президентом. Решили, что надо бы на экспертизу сперва отдать, мало ли.
В обед выпили бутылку бабы Симы, закусили. Потом постепенно истребили свои запасы. Покурили, а разговор все вокруг находки вертится. Ну, после выпитого то ли решимости немного прибавилось, то ли куража, но Буффаленок надумал попробовать. Двум смертям, мол, не бывать. Им с Борей как-то довелось и политуру попробовать, ничего – живы. Эх, были дни золотые!
Мужики его особо не отговаривали – интересно же. Да и, в случае чего, невелика потеря. Семьи нет, силком же его никто не заставляет! А вот когда Васька решил присоединиться – эх, на миру и смерть красна, и могила уже, типа, готова, – мужики стали дружно препятствовать. Жена, мол, дети, да ты ж не алкаш какой-нибудь…
Буффаленок обиделся, что о нем так не беспокоились, и сказал: вот и хорошо, мне больше достанется. А вы, праведники, так никогда и не узнаете, что такое царская водка! И начал отковыривать пробку.
Васек был человеком душевно тонким, и ему стало неловко за членов своей копательной бригады, за их не совсем деликатное поведение: обидели человека, а он разве виноват, что у него судьба такая? Одному суждено стать президентом, другому – век ходить Буффаленком! И в знак солидарности и поддержки Васек протянул Буффаленку свой стакан тоже.
Они чокнулись, обнялись, сказали «простите, если что» и выпили. Потом продолжили копать могилу.
Наверное, водка или еще не стала отравой, или это был яд замедленного действия, но Васе с Буфаленком плохо не становилось. Потом, раздухарившись, они выпили еще по стакашку, а остальные все никак не решались.
Докапывали могилу вдвоем, а экспериментаторы улеглись в скудной тени полузасохшего вяза отдохнуть. Перед тем, как отключиться, Вася сказал:
– А… вы… бз-бз-бздуны! – будто крупный шмель над ухом пролетел.
И больше уже ничего не говорил.
Васю мужики дотащили кое-как до самого дома, а Сашка-Буффаленок идти не захотел, сказал – завтра все равно сюда возвращаться, так я уж тут на природе и заночую. Небось, комары не съедят, во мне спирта больше, чем крови. До завтра тут вас подожду.
Он был покрепче, еще способен был объясниться. Бутылку у Буффаленка мужики отняли – не просто так же он решил себе пикник устроить, выжрет, а им еще одну могилу копать. А так – может, еще обойдется, не помрет с выпитого.
Бутылку с недопитой «казенкой» принесли Наде, как вещественное доказательство…
* * *
– Какой кошмар! – сказали гостьи хором. – Но ведь он жив! Сколько времени прошло?
– И молчит, и еле дышит! – не ответила на вопрос Надя, вся в своем горе.
Люся, подняв Васину голову за седой вихор, заглянула ему в лицо. Оно было мертвенно-белым.
– Девочки, надо все-таки, наверно, вызвать скорую. Пусть ему промывание сделают, – сказала, беспокоясь.
– Я тебе с-с-сде… лаю! – сказал Вася.
Он был против.
От неожиданности Люся выпустила из пальцев Васин седой вихор, и его голова как предмет неодушевленный брякнулась на прежнее место. Хорошо, руки продолжали лежать на столе в прежнем положении, и он не тюкнулся лицом в столешницу.
И как будто в нем, наконец, щелкнул выключатель: Вася начал подавать признаки жизни. Он тихонько захрапел.
– Наверно, не надо, – резюмировала Мила и с опаской понюхала бутылку. – Пахнет водкой.
– Ну, а чем же она должна пахнуть?! – раздражилась Люся, еще не отошедшая от Васиной угрозы. Она осталась при своем мнении.
– Ну я не знаю… может, уксусом, если бы испортилась… И Вася-то еще жив…
Надя, как будто ей подали знак, опять заголосила, уткнувшись лицом в промокшее полотенце.
– Да подожди ты… – сказала Зоя. – Ну, промоют его, хуже ведь не будет.
– Смотря кому, – возразила Надя. – Мне будет. Он же мне век не простит! Он просто со мной разведется! Одно дело, что водку из могилы пил – типа, герой, а другое, что его промывать будут! Типа, посмешище! Типа, сдрейфил!
– А помрет? Ну, если не сразу, а постепенно яд будет действовать?
– Не помрет, – сказала Мила. – Уже б помер, если что. И хватит уже реветь. Кому быть повешену, тот не утонет. Если ему суждено сегодня умереть, так и случится. Человек рождается – рядом с датой рождения через черточку уже стоит дата смерти. На небесах все заранее предрешено. Я жрать хочу – ужас! С утра не евши.
– Все хотят, – присоединилась Зоя, скромно намекая Наде об ее хозяйских обязанностях. – Ну правда, Вася-то ведь еще жив!
Васю оставили на прежнем месте, а стол Надя накрыла в зале. Поколебалась немного, но – гостьи же, святые законы гостеприимства! Несмотря на трагизм положения. И она поставила на стол бутылку самогона.
А закусь!.. Что там эти московские рестораны со своими изысками! Понимают они во вкусной и здоровой пище, как свинья в апельсинах! Одно домашнее сало с разварной картошечкой да малосольными огурчиками чего стоит! А ведь это только прелюдия!
Бутылку убрали, не заметив, как, но головы всех четверых периодически поворачивались в сторону кухни, где в проеме двери виден был стол с Васей. Все же беспокоились, и некоторые сомнения еще присутствовали, тем более что храп опять прекратился. Вася безмолвствовал.
– Девочки, а помните, в «Белых росах» Санаев с соседом собачку Пирата напоили, чтоб тещину настойку проверить на качество?
– Там был не Пират. Кажется, Валет!
– Да, и им промывание делали!
– А оказалось, что зря делали! Валет просто пьяный уснул.
– Шарика не дам на эксперименты! – отрезала Надя. – Он вам не кролик!
Хозяйский Шарик, с которым они уже познакомились, был – клубок грязной шерсти, росточком с кота, хорошо раскормленного. Две черные пуговицы злобно таращились на мир из-под свисающих косм. Может, злобность его была врожденной, а может, он как раз и злобствовал по той причине, что не мог видеть мир ясным, в широкой перспективе.
– Зачем нам Шарик? – возразила Люся. – И кролик нам не нужен. У нас уже Вася есть.
– Девочки, – медленно произнесла Мила, думая о чем-то. – Вася жив, и, по-моему, ему хорошо…
– Что ты имеешь в виду?! – ужаснулась Зоя, но как-то неискренне..
– Судьба нам посылает такой шанс! Ведь не зря же сегодня был такой баламутный день! И не зря же именно сегодня мы попали в Пороховое! Это знак!
– Мила, опомнись!
– А что такого? – удивилась Люся. – В жизни надо испытать все. А то вот умрем и не узнаем, какую водку пили наши предки.
– Люся, ты ли это?!
– Почти столетняя выдержка!
– Это же привет из прошлого!
– История постучалась в нашу дверь!
Надя вышла из-за стола, сходила в кухню и принесла бутылку, сиротливо стоявшую под вешалкой.
– На стол я ее ставить не буду, – сказала она, – все же из могилы. Брезгую. Подставляйте рюмки. Если что – так жили мы дружно и умрем с Васей в один день.
– За здоровье! – сказали дамы. – Не поминайте лихом!
И чокнулись.
На следующий день мужики пришли справиться о Васином здоровье с самого раннего утра. Найдя его живым и в относительном здравии, попросили:
– Плесни царского напитка-то, хоть попробовать!
– А нету! – сказал Вася высокомерно. А на оскорбленный ропот развел руками. – Городские бабки к жене приезжали, за ночь всё допили. Кто не рискует!.. – добавил назидательно и с издевкой.
И побрели они, солнцем палимы. И правильно: раз поймал – не упускай, а раз уж упустил – не гоняйся за упущенным.
