Лина Певзнер
В тихом городе
Он мертвой хваткой сжал руку Ника и её обожгло холодом, парню резко захотелось лечь спать, прямо здесь и сейчас, позабыв обо всём на свете, заснуть, чтобы никогда не проснуться… Голова закружилась, и Ник опустился на колени в холодную, дурно пахнущую воду. Её леденящее лоно отрезвило помутившийся рассудок, вырывая сознание парня из затягивающей манящей пустоты.
Кое-как вырвавшись, Ник вскочил на ноги и бросился наутёк. Не помня себя, он не заметил, как кончился перегон и уже направился в следующий, но не тут-то было. Вход в тоннель, ведущий к станции «Лубянка», перекрыли стройные ряды гигантских – со среднюю собаку размером – облезлых крыс. Грызуны не нападали, с интересом наблюдая за гостем их владений. Чёрными внимательными глазами буравя парня, злобные создания будто стали единым целым, одним многоглазым организмом, напрягшимся перед решительным броском.
«Не знаю, кто ты, что ты, но я понял – ты меня куда-то ведёшь. Сопротивление может стоить мне жизни,» – отчаянно подумал Ник и, подняв руки в защитной позе, стал пятиться назад, в противоположном от строя крыс направлении. Обернувшись, он увидел призрака мальчика, поджидающего его в тоннеле в сторону станции «Охотный ряд» и по какой-то причине боящегося выйти на свет.
– Понял, – вслух сказал Ник и его голос вновь был слышим, – в метро мне делать нечего. Я иду наверх.
Словно отвечая на его изречение, крысы беззвучно начали наступать в сторону незваного гостя. Недолго думая, Ник бросился к платформе. Контактный рельс его уже не так пугал, как жестокие прожорливые грызуны. Выбора не было – парень поставил ногу на защитный короб, покрывающий контактный рельс на всём его протяжении – да и он не настолько глуп, чтобы наступать на обнажённую его часть – и резким движением выбрался на платформу, устремившись к выходу из метро.
Оборачиваться совершенно не хотелось. Уже успев привыкнуть с своему беззвучному передвижению, под мерный стук сердца в висках, парень буквально взлетел по ступеням вверх. Его взору открылось здание Государственного исторического музея, стены которого в полутьме переливались всеми оттенками красного, будто бы он являлся вратами в ад. Присмотревшись, Ник увидел бегущие по стенам струйки… алой крови. Они собирались внизу в небольшие ручейки, словно живые змеи, устремляясь к трясущемуся от холода и страха бедолаге.
По стенам возвышающейся рядом Угловой Арсенальной башни Кремля из отверстий чуть ниже крыши, расположенных по кругу, начало сочиться что-то вязкое и непроглядно-чёрное. Оно ловило на себе блики от пылающего справа зарева горящего Манежа, возвышающегося в отдалении, будто бы на неприступном острове – подстёгивающие Ника воды обступали его, словно чураясь огня. На задворках сознания родилась мысль, что текущее из башни чёрное нечто – это смола. Судя по её нескончаемому количеству – если она доберётся до факела Манежа, всё вокруг утонет в беснующемся пламени.
Тяжело дыша, парень уставился на здание музея, за которым располагалась Красная площадь. Чем бы ни было то, что его преследовало, оно было там. Он чувствовал это каким-то жутким животным инстинктом, который во весь голос умолял бежать куда угодно, только не туда. В звенящей тишине услышать его труда не составило – парень был с ним полностью солидарен.
Пока он отчаянно решал, куда податься дальше, с этой стороны Александровского сада, утопая уродливыми каменными лапами в натёкшей с башни смоле, к парню медленно и неотвратимо двигалось странное чудовище. У него отсутствовала голова, а тело и похожие на паучьи лапы были из неровных блоков камней. Сердце ухнуло в пятки – чудище состояло из строительного материала Грота, расположенного у стен Кремля, и излучало тоску и боль утраты, вложенные в него воспоминаниями о пожарище далёкой войны. Они были такой невероятной силы, проникающей в глубины сознания и вырывающей из него самые болезненные воспоминания Ника, что хотелось упасть на брусчатку и рыдать, словно обиженный маленький мальчик.
Ник беззвучно взвыл. Вот он видит, как в палисадник возле дома, где прошло его беззаботное детство, приходят рабочие с пилами и вырубают всё под ноль, готовя площадку для застройки и уничтожая такое важное в ребячестве место. Вот его верный пёс, старик Иртыш, привезённый когда-то дядькой в подарок на шестилетие, смотрит на Ника добрым любящим взглядом и закрывает глаза, которые он больше никогда не откроет… Вот его родная и любимая бабушка улыбается ему, тянет к внуку тёплые руки, а на следующий день мама просит не заходить к ней в комнату, но он не слушается, забегает и видит, как она неподвижно лежит на старой софе, и её руки никогда уже не будут тёплыми – они окостенели, сложенные на груди.
В отчаянии, Ник вцепился руками в разодранную кожу на руках и наваждение отступило. Он завертел головой по сторонам, ища пути отступления. Со стороны станции «Площадь Революции» медленно надвигалась бронзовая армия фигур, сошедших с постаментов в недрах метрополитена.
Бронзовые солдаты с бронзовыми автоматами в руках, бронзовые собаки с начищенными носами и открытыми в оскале пастями… Тяжёлые ноги в сапогах и мощные лапы ступали по мостовой всё также беззвучно, делая один резкий шаг и замирая на несколько секунд, прежде чем сделать следующий. Во всеобъемлющей тишине неотвратимость их приближения наводила больший ужас, чем покачивающиеся тени следующих за чудовищем из Грота советских революционеров, по колени утопающих в наступающей зловонной жиже, смешивающейся с кровью и смолой.
Нику очень хотелось сесть на брусчатку и выдирать на голове волосы, чтобы проснуться. Это всё не на яву, не может быть в реальности, это всё – лишь страшный кошмар… Но он не прекращался, не прерывался, как бы парень не щипал себя за и так ноющие от боли руки.
Выбор был невелик – либо подчиниться и идти в обитель зла на Красной площади, либо… Развернувшись, Ник со всех ног помчался в сторону спасительной Тверской улицы, единственной, где не маячило никакого движения, а мостовая вела довольно круто вверх, суля хотя бы временную защиту от надвигающегося водного потока. Каким-то непонятным чудом высокие дома на её окраинах стали сдвигаться друг к другу, словно огромные ворота закрывая проход и образуя непроходимую стену. Парень еле успел отскочить назад, падая на асфальт и больно ударяясь об него локтями.
«И не надейся. Я не сдамся,» – зло подумал он, поднимаясь и поворачивая в сторону Большого театра. Машин и людей ему по-прежнему не встречалось, поэтому Ник помчался прямо по проезжей части, не смотря по сторонам – нужно было убежать от Красной площади, чем дальше, тем лучше. Он не знал, почему. Просто ощущал это внутренним чутьём зверя, загоняемого в угол. Что его ждало в том углу? Страшному охотнику так нравилось играть со своей добычей?
Неожиданно, на подступах к Театральной площади, асфальт стал вязким, словно болотная топь. Каждый шаг давался всё с большим трудом – сначала ноги утопали по щиколотку, затем стала увязать вся стопа целиком. Провалившись по колено, парень решил вернуться и обойти топь по краю площади, но, когда он поднял взгляд, перед ним стоял тёмный силуэт человека в чёрном длинном плаще, с накинутым на голову капюшоном. Угрожающая фигура не обращала никакого внимания на стремительно растущее вокруг асфальтовое болото, неподвижно стоя на его поверхности и ничуть не увязая в нём.
Не ожидая от незнакомца ничего хорошего, Ник попытался вытащить ноги из топи и убежать, но она обхватила их, как будто зажав в тиски. Под нависающим на лицо капюшоном незнакомца появилась тень улыбки. Неспеша, он подошёл к парню вплотную, извлёк из кармана своего плаща небольшой тёмный бутылёк и протянул его Нику, шелестящим убаюкивающим шёпотом произнеся:
– Твой разум болен чумой. Я – лекарь. Прими это лекарство, и ты проснёшься, освободившись от этого кошмара.
Незнакомец выжидательно застыл, протягивая парню флакон. Ничего принимать Ник не собирался, но и выбраться никак не мог. Видимо, уловив его помыслы, лекарь сам откупорил пробку бутылька и схватил рукой в чёрной перчатке парня за лицо, намереваясь влить своё лекарство ему прямиком в рот. Ник сопротивлялся и барахтался, бил руками по удушающей руке незнакомца, но всё было тщетно – хватка у того была железная и вырваться никак не получалось.
