Лина Певзнер
В тихом городе
Прихрамывая от сильной боли в колене, Ник пересёк Лубянскую площадь и, тяжело дыша, направился было прочь по Мясницкой улице, но не тут-то было. Привычные невысокие дома дореволюционной застройки исчезли, улица преобразилась в старинного формата рынок, расположенный вдоль стен обрамляющих мостовую зданий.
За каждым прилавком стояли широкоплечие и массивные мясники, все, как один, в окровавленных фартуках и остервенело рубящие мясо в синхронном жесте. Всё это происходило в вездесущей гробовой тишине. Стекающая по столам кровь капала беззвучно, собираясь в тонкие ручейки и, уподобившись красному мареву, пытающемуся добраться до парня возле музея, словно живая змея, медленно ползла в сторону Ника.
Выдохнув, парень обернулся. Чёрные воды вальяжно, неспеша и не бурля как поначалу, заполняли Лубянскую площадь. Их количества всё ещё было недостаточно, чтобы они хлынули на Мясницкую улицу, но с каждой минутой зловонная жижа прибывала всё больше и больше. Игрушки выбрались из своего стеклянного заточения и, беззвучно шлёпая по поблёскивающей в свете Луны непроглядной глади, форсировали препятствие, исступлённо направляясь в сторону Ника. За ними подтянулись и все прочие его преследователи, кто ещё не сгинул в тёмных водах и был способен передвигаться.
Парня захлестнуло обездвиживающее отчаянье. Бежать было некуда. Мясники непременно затащат его на стол и порубят на куски, как барана. Раз его гнали сюда, конец был предрешён с самого начала. Но… зачем? Вопросы снова стали стучать вместе с сердцем в висках, а Ник так боялся их задавать, понимая, что каким бы ни был ответ, он парню не понравится в любом случае.
Растеряв последнюю надежду на спасение, Ник оперся спиной о витрину книжного магазина позади него и сполз по ней вниз, обречённо смотря за надвигающимися со всех сторон напастями. Ко всему прочему, со стороны Мясницкой улицы к нему резво подошёл высокий мужчина в старинном дорогом камзоле, судя по его внешнему виду, статности и надменности в жестах – знатный дворянин. Пригрозив парню длинным устаревшим пистолетом, он раздражённо поинтересовался:
– Где мои ассигнации, пёс? Какого чёрта ты сжёг их? Отвечай!
Он направил дуло пистолета парню в грудь, смотря на него сверху вниз чёрными провалами на месте глазниц. Ник ничего не ответил – пусть стреляет. При прочих равных условиях, пуля – не самый худший исход. В его взгляде больше не было страха – только загнанность и усталость, парень в моменте осознал – сколько бы он ни убегал, из этой заварушки нет шанса выбраться живым. Разве что выбрать вариант смерти попроще. За что ему всё это?
Игрушки, наконец, форсировали водную преграду и начали вцепляться маленькими ручонками, шероховатыми колёсами, острыми маленькими пиками и всем прочим, что только можно было вообразить, парню за ноги, норовя разорвать и без того уже потрёпанные штаны. Следом за ними, не касаясь водной глади, медленно надвигались тёмные призраки, спускающиеся из почти что каждого окна окрестных домов и выпущенные незримой силой за пределы поворота на улицу Большая Лубянка. В каждом из них Ник почувствовал алчность, словно слыша мысли, переполняющие их пустые души – «Живой, отобрать! Отобрать жизнь! Забрать кусочек себе, ощутить себя живым!»
Самыми алчными были их предводители – лекарь и Салтычиха спешили к парню быстрее прочих, норовя первыми расправиться с ним. Однако, пробираться через водную преграду им было труднее остальных – видимо, груз загубленных душ тяготил, делая их менее бесплотными, чем прочие застрявшие здесь души. За их спинами остервенело шагало чудовище из блоков Грота, от его приближения в душе разгоралась тоска и боль, норовя застить сознание новой волной удушающих воспоминаний.
Мужчина в старинном камзоле продолжал настойчиво тыкать дулом пистолета парню в грудь и бесноваться, что-то требуя – на этот раз, опять-таки беззвучно. Игрушки, словно общая масса ручонок, ножек, злобных голов и острых конечностей чего бы то ни было, неотвратимо накрывали Ника собой, будто одеялом, царапая его и кусаясь.
– Стреляй уже, уродец! – выкрикнул в отчаянии парень. – Ну же, чего ты застыл?
В одночасье замер не только разгневанный господин, но и всё безмолвное окружение, ровно в тех позах, в которых их застали слова отчаявшегося беглеца. Как будто кто-то нажал на паузу, и весь мир превратился в один сплошной стоп кадр из страшного фильма. Ник изумлённо завертел головой, панически озираясь и ожидая чего-то худшего. Тишина звенела в ушах, казалось, она поглощала своей безмолвной пастью остатки разума угодившего в передрягу бедолаги.
Где-то совсем далеко, еле различимо, раздался переливчатый девичий смех, лёгким ветерком разнёсшийся над замершими волнами тёмных вод. Он приближался, становясь ярче с каждым мгновением и удручающе давя на психику. Ник повернулся в сторону его источника и увидел, как по Мясницкой улице, не обращая внимания на замерших мясников, к нему направляется юная девушка.
Её движения были порывистыми и дёрганными, шаги босых ног – короткими. Надетое на ней простое белое платье до колен, вымазанное в некоторых местах сажей и даже кровью, развивалось на несуществующем в замершем мире ветру. Светло-русые волосы разметались по плечам, а в неестественно голубых глазах ярким пламенем пылало сумасшествие.
Остановившись возле Ника, девушка наклонилась и закинула руки за спину, пытливо его рассматривая, будто он был редкой зверюшкой в зоопарке. Она протянула руку к его голове и коснулась волос, белозубо и устрашающе улыбнувшись. Каждый зуб в её улыбке представлял из себя острый клык, что выдавало в ней очередного монстра. Или… не очередного, а самого главного?
– Испугался, мой юный дружок? – тембр её голоса казался дружелюбным, но Ника от него бросило в крупную дрожь, – Право, не стоит так бояться. Пока что.
– Это всё… сделала… ты? – сдавленно выдавил парень, сбрасывая с себя ворох обездвиженных игрушек и из последних сил отодвигаясь от них как можно дальше. Штанины бесповоротно обратились в лохмотья, а в некоторых местах от укусов и царапин сочилась кровь.
– Умненький ты мальчик, Ник, – голова девушки неестественно дёрнулась, а улыбка стала шире. – Как тебе моё представление? Понравилось?
– Я не верю, что это всё – реально, – честно признался Ник. – Моя бывшая девушка была ведьмой и заключила с тобой договор? Кто ты?
Она вновь звонко рассмеялась и отзвуки её смеха неестественным эхом закружились по безмолвным улицам, пугая опешившего парня больше, чем все его преследователи, вместе взятые. Он испуганно дёрнулся, поджимая ноги к груди и всей душой желая провалиться под землю здесь и сейчас.
– А ты ещё не понял, дружочек? – отсмеявшись, спросила устрашающая красавица. На её лице появилась тень разочарования, когда парень отрицательно покачал головой. – Я – это ты. Я – это каждый житель этого города, ныне здравствующий и покинувший этот мир в веках. Я – каждая комната, каждый тёмный подвал, каждый переулок и заброшенный чердак в этом городе. Я – каждый камень мостовой, каждая станция в метро, каждый трамвайный рельс. Ты сам писал обо мне истории и верил, что я – живая. Разве это было ложью? Если нет, то скажи же мне, кто я?
– М… м… Москва? – ошарашенно выдавил Ник, не веря тому, что говорит.
– Умница! – девушка хлопнула в ладоши и её глаза засветились во мраке ещё ярче, будто бы два голубых огонька. – Я знала, что ты поймёшь, – её сумасшедшая радость заставила Ника поёжиться, а Москва вновь склонилась к нему, заглядывая в глаза, и продолжила: – Большинство нашедших здесь приют ненавидят меня. Ненавидят суматоху в метро, ненавидят пробки на дорогах, ненавидят мусор на улицах… Ненавидят! Как будто бы это я делаю, а не они! – она негодующе всплеснула руками. – И так, друг мой, во все времена было. Всегда ненавидели меня. Всегда убивали и мучили себе подобных в застенках моих домов, в подземных казематах, в бесконечных тюрьмах, даже на улицах… С чего мне быть светлой и доброй? Моя душа – эгрегор всех обитающих на моей территории душ. Почитай, весь этот город – словно такое своеобразное чистилище, властительница которого – лишь производное его обитателей. Ты прошёл только малую часть моих владений, всего-то несколько улиц. Только представь, сколько мрачных тайн живёт в каждом уголке моих несчётных улочек, сколько человеческой душевной гнили скопилось по дворам, паркам, набережным… я уже молчу о том, что скрывается в недрах под такими внешне приветливыми мостовыми… Поверь мне, дружочек, я ещё пожалела тебя, показав малую часть всего этого здесь, а не в твоём родном Лефортово, – она вновь улыбнулась, сделав многозначительную паузу, – Меня создали такой. Вы – люди. Я – ваш рукотворный памятник, застывший в веках и при этом меняющийся каждый день. Ненавидя меня, люди раздувают этот чёрный эгрегор ещё больше. Но – не ты. Я следила за тобой долгие годы, и ты смог удивить меня, Ник. Ты меня любишь, как и я – тебя.
