Людмила Павловна Шигапова
Первый Встречный
– Нянька Орина порадуется тому, что труды ее не пропали. Она с таким рвением обихаживала вместе с Осиванычем этот пруд, чтобы ее княгинюшка могла уединяться в благодатной тишине.
А вот и небольшая ротонда. Здесь они секретничали с Ольгой и подругами – Катериной и Лизонькой Нарышкиными, Меланьей Горчаковой. «Интересно, когда они прибудут на сезон в столицу?».
Ярослава опустилась на удобную лавочку и, склонив голову набок, призадумалась. Размышлять о предстоящей жизни в Петербурге не хотелось. Умом она понимала, что грядут в ее жизни перемены, и неизвестно, радостными ли, горестными ли они будут. Но как поладить с собственным сердечком? Оно не желает этих перемен. «Как покинуть родной дом? Кого судьба определит в женихи?». И вдруг губы сами по себе страстно зашептали: «Господи, коль такова девичья судьба, пошли мне любовь, одну единственную, на всю жизнь, как у маменьки с папенькой».
Она впервые была так не уверена и так растеряна.
Глава 8
Взволнованная необычными мыслями и чувствами, Ярослава поспешила в дом в надежде поскорее встретиться с освободившимся от дел отцом.
– Его сиятельство, госпожа, ожидает вас в кабинете. Велено препроводить через полчаса и чаю подать. Вы, княжна, какие булочки предпочитаете? Медом политые? – послышался голос слуги, неожиданно возникшего на ее пути.
– Медом политые, – не глядя на человека, машинально ответила девушка и присела на небольшую кушетку. А подняв глаза засияла узнав доброго старика, которого детства называла Осиваныч и посвящала в свои хитрые планы. С тех самых пор так его и прозвали – Осиваныч.
Ярослава кинулась к верному слуге, порывисто прижалась к его груди, чем привела старика в страшное смущение:
– Осиваныч, миленький, живой! Соскучилась я.
– Я передам кухарке, – хрипло промычал тот и почтительно поклонился, пряча мокрые глаза. – Вы стали чудо как хороши, княжна Ярослава. – Шмыгая носом, Осип Иванович тихонько удалился.
В тот же миг перед ней появилась немолодая женщина с гладко причесанными и собранными в тугой узел седыми волосами под белым чепцом, в добротном платье с кружевным воротником и огромной связкой ключей, висящих на отполированном кольце, пристегнутом к широкому поясу.
– Я Авдотья, домоправительница, по-нынешнему экономка. Служу в доме девятый год. Пришла покорнейше просить за дочь. Я должным образом ее наказала, она не посмеет больше дерзить. Если станет противиться, нескольких дней под замком на хлебе и воде достаточно, чтобы сделаться послушной. – И вдруг упала на колени: – Умоляю, милостивая княжна, простите ее, не гоните из дома, совсем ведь пропадет! Я порядком натерпелась с этой хитрой лгуньей. Но ведь дочь…
– Что вы, встаньте. Никого я не собираюсь выгонять. Прислуга – не мое дело. Приедет матушка – решит. Но мне прислуживать ваша дочь не будет. Не потерплю.
– Благодарю вас, госпожа, молиться за вас стану.
– Следуйте за мной, княжна, – прозвучал спасительный голос.
Ярослава быстро поднялась с кушетки, забыв о домоправительнице, расправила складки платья и с напускным спокойствием последовала за княжеским денщиком. Он услужливо открыл перед ней дверь и отчетливо произнес:
– Княжна Ярослава, ваше сиятельство.
Князь встретил дочь на пороге со словами:
– Какая ты у меня красавица, Ярослава! – чем привел ее в страшное замешательство.
– Случилось что, отец? – удивленно вскинув брови, спросила она.
– Не случилось. Но думаю, все сложится прекрасно.
– Вы говорите загадками.
– Присядь. Речь пойдет о тебе.
– Вроде я не провинилась, не успела еще, – попыталась шуткой снять напряжение Ярослава.
– Не перебивай. Ишь, моду взяла! – напустил на себя строгость князь. – Разговор для меня непростой, – до хрипотцы понизил голос Никита. – И Александры рядом нет.
– Да что ж вы меня пугаете так?
Последнюю фразу Никита Сергеевич пропустил мимо ушей, с бешеной скоростью прокручивая в голове слова, с каких следовало приступить к мучительному, но необходимому разговору.
– Ты выросла, дочь. Мне трудно это принять – я еще помню ни с чем не сравнимый запах новорожденного дитя, когда принял тебя из рук повитухи. Александра наотрез отказалась рожать под присмотром доктора, «безмозглого англичанишки», потребовала привезти из деревни Ефросинью, известную повитуху. Говорили, у нее ни одна женщина не померла при родах. Может, и придумки это. Только Александра двое суток терзалась по вине того доктора, который считал, что такова женская участь муки переносить, но разродилась-таки здоровой девочкой. Я был страшно горд и счастлив. И не было тогда на свете ничего, дороже вас.
Мы всем сердцем желали ребенка и отдали своему первенцу самое лучшее, что в нас есть. И вот передо мной прекрасная молодая женщина. Умная, гордая, искренняя, живая.
– Добавь, своенравная, – смахнув слезу умиления, прошептала Ярослава.
И вновь Никита Сергеевич не отреагировал на слова дочери, поглощенный желанием донести до нее свое решение, не вызвав бури протеста.
– Женщина не может быть одинокой. Такая она беззащитна да и несчастна. Муж – это тот, кто тебе нужен, – наконец произнес он ненавистное слово.
Князь настороженно взирал на старшую дочь, не в силах предугадать ее реакции. Будет кричать, рыдать, заламывая руки? Нет – не в характере слезами умываться. Вскачет на коня и умчится, куда глаза глядят? Нет – не в деревне.
– Зачем мне муж, когда у меня есть вы, отец? Лучшего защитника не сыскать, – с робким смехом заметила Ярослава, перебив его размышления и пытливо заглядывая в глаза. – Раньше, папенька, вы не особо жаловали ухажеров, а ныне избавиться надумали от меня, – заискивающе проворковала она.
– Между прочим, мое дорогое дитя, тебе уже почти двадцать. Самое время замуж идти, – Никита Сергеевич пообещал себе не поддаваться ни на какие хитрые уловки дочери и довести объяснение до конца.
– Вы, ваше сиятельство, я смотрю, решительно настроены. Ее сиятельство с вами согласно, полагаю? – Ярослава поднялась с глубокого кресла и скрестила руки на груди – знак, предвещающий бурю. – О моих желаниях никто не удосужился и спросить.
– Ваш чай, – Осип Иванович предусмотрительно пропустил служанок с подносами. На одном стоял чайник с чашками, на другом – аппетитные булочки, политые медом, и ореховое печенье.
– Ступай, Осип, Ярослава сама похозяйничает.
– Слушаюсь, ваше сиятельство, – ни один мускул не дрогнул на лице преданного слуги, будто и не стоял он десять минут, как часовой, за дверью. Через секунду, так же быстро, как неожиданно появился в дверях, он исчез.
– Позволено будет узнать, вы уже выбрали мне мужа? – выпрямив спину, не меняя холодного тона, спросила Ярослава. Глаза ее метали молнии, способные испепелить любого, кто осмелится покуситься на ее свободу. – В выборе породистых жеребцов вам нет равных, – ядовито добавила она.
– Остынь, девушка! Не потерплю подобной дерзости, – вспылил князь и строго взглянул на дочь. – Я жду чаю.
Ярослава глубоко вздохнула и, подойдя к столику, слегка дрожащей рукой налила чай в изящные фарфоровые чашечки из фамильного сервиза но продолжала упрямо стоять.
Оказалось сущей пыткой наблюдать, какой уязвленной она выглядела. Князь не мог припомнить, чтобы глаза его любимицы в одно мгновение наполнились такой мукой. Сердце закаленного воина готово было рассыпаться на мелкие кусочки, но он должен пройти испытание разговором со взрослой дочерью. Это долг отца.
– Присядь, моя милая алексашка, выпьем чаю. Такой аромат! – отхлебнув маленький глоток, мягко заметил Никита, а сам подумал, с каким смаком опрокинул бы сейчас шкалик анисовки.
Он бережно взял руку Ярославы, накрыл ладонью, желая передать ей свое тепло и любовь:
– Ты не права, дочь, больше всего на свете мы с матушкой печемся о твоем счастье. Мы позволим тебе самой выбрать будущего мужа. Но сделать это придется нынче же.
– Но как же так, папенька, разве по приказу полюбишь?
– Ну, любовь совсем не обязательна для удачного замужества, – поспешно заявил Никита, стыдливо отводя глаза.
– Стало быть, ты не любил маменьку, когда повел ее под венец? – изумленно воскликнула она.
– Что ты! Я и сейчас люблю ее больше жизни. Во всей империи не найти мужа, счастливее меня.
Ярослава вопрошающе уставилась на отца.
– Я всего лишь сказал, что любовь не обязательна. Важно, чтобы супруги были одинаковы по происхождению, жалели друг друга, заботились, ну, и все такое прочее, – не понимая, как выпутаться из словесной паутины, в которую сам себя загнал, Никита Сергеевич неловко поставил чашку на стол, едва ее не опрокинув.
Да что с ним такое? Нетерпеливый, напористый в достижении цели, привыкший повелевать, превратился в мягкотелого мужичка-лапотника,растерявшего волю, похоже, заодно и мозги, позабывшего нужные слова, не желая ранить свое дитя. Никита и сам себя не узнавал. А ведь прикажи он грозным тоном – никто и возражать не станет, не осмелится не повиноваться. Нет, не сможет он погубить светлую душу Ярославы, сломать гордый нрав, взлелеянный его же горячей любовью.
– Как же мне поступить? – сбитая с толку непривычными речами отца, совершенно оробев, пролепетала Ярослава, нервно перебирая складки платья. – Не случайно же вы привезли меня одну в столицу.
– Да все просто, – окрыленный внезапной покорностью дочери, бодро предложил Никита. – Поступим мы так: ты посетишь все балы, откликнешься на все предложения, не станешь отказываться от визитов, прогулок и прочих увеселений. Присмотришься к достойным кавалерам, может, сердечко и екнет. Даст бог, и случится у тебя большая любовь.
– Хорошо, князь, будь по-вашему, хотя не представляю, как с этим справиться, – обреченно вымолвила Ярослава. – Я выполню условия, но ломать себя не стану, и другим не позволю.
– Наставлять тебя согласилась графиня Анна Алексеевна Остужева, – уверенно продолжал увещевать князь. – Не волнуйся, она, как ты помнишь, не глупа, не ханжа, иначе бы я к ней не обратился. Да и симпатия ее к твоей матушке неизменна.
И еще, для твоего же благополучия хорошо бы всему случиться до высочайшего приема, чтобы предстала ты перед государыней-царицей просватанной невестой.
– Ты уже добился от меня одного обещания, – с укором взглянув на отца, возразила Ярослава и молча вышла из кабинета.
Долго предаваться унынию Ярославе не пришлось. Не прошло и двух часов после разговора с отцом, как в доме объявилась гостья. Отстранив дворецкого, она решительно подошла к Ярославе, окинула ее придирчивым взглядом и скривила губы:
– Не могу сказать, что вполне довольна увиденным.
– Чему я обязана этим визитом, графиня? – почтительно присела в реверансе Ярослава, едва сдерживая готовое вырваться негодование бесцеремонным осмотром.
– Я собираюсь лучше узнать вас, молодая особа. Может, не стоило сюда приходить?
– Отнюдь, дорогая Анна Алексеевна! Вы ничуть не меняетесь, столь же решительны и напористы! С места – в карьер!
– Однако соглашусь с князем – не пуглива, – пропустив ершистый тон девушки, заметила графиня, – и беспокойства доставить уже готова, так и палит глазищами!
– Помилуйте, ваше сиятельство, разве я осмелюсь!
– Осмелишься, коли позволю! – Дай обниму тебя, милая алексашка! Несказанно рада видеть, – графиня раскрыла объятья и крепко прижала к груди кинувшуюся к ней девушку. – Вся в мать! Живая, настоящая! – дрогнувшим голосом проговорила гостья.
– Ах, я и забыла, сколь вы неподражаемы! – тоже расчувствовалась Ярослава.
– Ну, ну, не раскисать! – заметив слезы в глазах княжны, перешла на повелительный тон знатная дама. – Займемся делом! Станешь у меня завидной невестой!
– Может, не так скоро? Хотелось бы свыкнуться с этой жуткой мыслью, – переступая с ноги на ногу, нерешительно попросила Ярослава.
– Глупости! Бессмысленно ожидать, что за одну ночь ты превратишься в ангела! Так стоит ли терять время!
Графиня подошла к поставцу со спиртным и плеснула себе водки:
– Только водка оказывает нужное действие – расслабляет, согревает, бодрит, – она уверенно опрокинула стопку и хитро подмигнула.
Ярослава восхищенно наблюдала за необыкновенной женщиной, которую знала с раннего детства, и в душе порадовалась, что именно ее получает в наставницы.
– А теперь рассказывай, – властно потребовала графиня.
Ярослава без утайки поведала о жизни в деревне, о своей страсти к коневодству, о маменьке и сестрицах. Со смехом рассказала, какой спектакль разыграли они перед капитаном Строевым, и неожиданно помрачнела, печально заметив, что спектакль тот, в сущности, ни к чему не привел. И вот она, Ярослава, сидит в гостиной княжеского дворца в Петербурге и ждет, что совсем скоро ее представят императрице и выставят на брачный рынок невест.
– Как породистую кобылу, – горестно завершила свою мысль молодая княжна.
– Ну, милая, селяви, – многозначительно заключила Анна Алексеевна. – И коль ты предпочитаешь лошадиный язык, изволь! Танцмейстеры нас с детства учат галопу и иному аллюру, гувернеры – ржать на трех языках, а в свет мы выходим исключительно в подпругах и сбруе – никак иначе все эти панье, корсеты да фижмы не назовешь. К слову, не каждой удается сбросить седока до финиша и остаться вдовой, да еще и неприлично богатой, как мне. Но, – графиня многозначительно подняла указательный палец, – замечу, чтобы поняла, чем породистее лошадь, тем выше шанс, что ее будут холить и лелеять, а ты, дорогая, кобылка чистокровная, хоть и с норовом, стало быть, и седока себе выбрать сама имеешь полное право.
Ярослава обомлела от неожиданных метафор графини. Ольга бы, наверное, упала в обморок от подобных выражений, но ей в обществе солдат и конюхов, случалось слышать, да и использовать, что уж там, выражения и покрепче.
Не обращая внимания на свою изумленную визави, графиня опрокинула еще одну рюмку водки, занюхала ее табаком из табакерки слоновой кости, ненадолго задумалась и с опасным блеском в глазах произнесла:
– Говоришь, комедии ломать любишь, вот и поиграем, пока императрица не в столице, да Алекс не приехала…
Через полчаса у заговорщиц готов был план, осталось со всей осторожностью посвятить в него сиятельного князя.
– Я ухожу. Завтра поговорю с Никитой. Тебе понравится мое решение.
– Осип Иванович, пожалуйста, проводите нашу гостью, – не осмелилась задерживать Ярослава.
Она окончательно убедилась, что графиня Остужева привыкла сама управлять своей жизнью и совершенно не подвластна мнению света, и понятно, почему общество приписывает ей невероятные и порой неправдоподобные авантюры, сплетничает за ее спиной, но побаивается и признает ее влияние при дворе.
Глава 9
– Вот что я надумала, князь, – без предисловий обратилась Анна Алексеевна к своему давнему другу, явившись на другой день в особняк. – Не стоит раньше времени предъявлять Ярославу обществу. Не все знатные семьи вернулись в столицу, да и сама Екатерина в отсутствии. Пусть княжна до приезда Алекс поживет у меня, так мне сподручнее наставлять ее будет, да и молва до царицы загодя не докатится.
– Лучше вы к нам, графиня. Дом большой…
– Вот уж, мерси, ваше сиятельство! Совсем в своей деревне ума лишился. Даже я не могу согласиться на подобный конфуз.
– Пардон, ваша экселенция! – в тон по-французски взбрыкнул Галицкий, а вслед миролюбиво склонился к руке: Прости, Анна Алексеевна, не подумал.
Выслушав предложение Остужевой, Никита запротестовал:
– Но помилуйте, графиня, все, что вы вообразили, совершеннейший бред! Алекс мне голову открутит! Да и не пристало дочери рода Галицких маскарады в обществе устраивать. Что люди скажут?
– Никитушка, – елейным голосом пропела графиня, – мон шер ами Никитушка, с каких, скажи мне, пор князя Галицкого волнует мнение света? Не с тех ли самых, когда увел из-под носа полусотни кавалеров любимую фрейлину ее будущего величества, или с тех самых, когда в присутственном месте разбил нос моему мужу?
Князь виновато промолчал.
– Послушай, последнее, что тебе сейчас нужно, это толпы восторженных юнцов или охотников за приданым, обивающих пороги твоего дома. А они появятся, не сомневайся, как только узнают, что старшая дочь Галицкого, самая богатая наследница империи, вышла в свет.
Конечно, когда ты рычишь на свою дражайшую Алекс у себя в поместье, дрожат чашки в моей чайной гостиной в Петербурге, но я согласна избавить тебя от неустанного бдения подле дочери. Доверься мне и займись своими делами, помни о письме Нарышкина, неспроста он предупреждение прислал, – с несвойственным терпением пояснила графиня. – Решено, на днях я представлю обществу, следует отметить, немногочисленному, так как сезон официально начнется лишь через пару недель, свою дальнюю родственницу… как, говоришь, ее второе имя?
– Мария, – прорычал князь.
– Свою дальнюю родственницу Марию Бересдорф из Пскова, – заключила Анна Алексеевна. – Используя фамилию ее матери, в глазах знати мы даже не будем считаться лжецами. Ярославу под покровом ночи отправишь ко мне.
– Навещать вас позволительно?
– Визиты столичным этикетом предусмотрены. Но на людях при встрече виду не подавай, что родная кровь. Посматривай, да помалкивай. А мне с ней скучать не придется.
С этими словами графиня Остужева подхватила трость, которую неизменно носила на мужской манер, поправила шляпку и царственно удалилась, оставив князя гадать, как он так быстро смог поддаться женской хитрости.
Ярослава без возражений согласилась на переезд. Ей нравилась своевольная графиня: «С ней скучать не придется».
– Мария, – Ярослава не сразу поняла, что обращаются именно к ней.
Сидя в утреннем чепце и простом легком платье в просторной гостиной Анны Алексеевны, она, как могла, поддерживала светскую беседу между графиней и тремя ее дражайшими подругами – первыми сплетницами Санкт-Петербурга – сестрами Ладой и Линой Неплюевыми и почтенной Аполлинарией Смирновой. Дамы, ввиду своего высокого положения, бывали на всех балах и приемах столицы, но в силу отнюдь не молодого возраста к танцам их не приглашали, поэтому все три кумушки могли, не чинясь, предаваться любимому занятию: сплетням и сводничеству.
– Мария, – повторила графиня, – а подай-ка нам чаю.
Вернувшись с подносом и разливая терпкий напиток в фарфоровые чашки со стенками не толще яичной скорлупы, молодая княжна уловила царящее всеобщее возбуждение…
– Вообразите, любезная Анна Алексеевна, в вольеру, полную попугаев, внезапно врывается лев. Какая стать! Какое мужество! Какие поразительные глаза! А в голосе слышатся перекаты горных камней, – закатывая глаза, самозабвенно глаголила одна из сестер Неплюевых.
– Приехал всего пару месяцев назад, но стал главной темой во всех салонах, – подхватила вторая. – Поговаривают, что фрейлина Ф., встретив его в Царском Селе, куда пресловутый шотландец явился в килте добиваться высочайшей аудиенции, намеренно рухнула перед ним в обморок, дабы узреть скрытое.
– И что же она узрела? – со смехом спросила графиня.
– Доподлинно неизвестно, бедняжка целую неделю молчала …
– Держу пари, матушке-царице специально не докладывают обо всех статях шотландца, – вступила в разговор Аполлинария, – иначе, помяните мое слово, он был бы немедля принят. Ах, признаться, только один мужчина в жизни своим видом произвел на меня столь же неизгладимое впечатление.
– Смею полагать, ваш муж, достопочтенный Никодим Гаврилыч, – умело скрывая иронию, произнесла хозяйка дома.
– Что вы, душа моя, муж мой, царствие ему небесное, был скорее не Аполлон, но сатир, благо нравом обладал покладистым и спокойным, да наградил меня сыном, который обликом своим и характером пошел скорее в мою родню, нежели в Смирновых. – Тут пожилая матрона скосила глаза на Ярославу и, обернувшись к ней, заметила: – Жаль, Машенька, что не знались ранее, могли бы и вас рассмотреть, а так, в прошлом году обженили моего Аркадия Никодимовича на дочке купца Пирогова. Сами понимаете, душеньки, приданое в наше время ценность необходимая, а родословие высокое и по отцу передать можно.
– Так кто же, дражайшая, так впечатлил вас тогда, что до сих пор из памяти не изгладился?
Аполлинария заговорщицки обвела взглядом подруг и нарочито медленно, словно смакуя каждое слово, произнесла:
– Князь… Никита Сергеевич Галицкий…
Имя это вызвало благоговейный стон из уст обеих сестер Неплюевых, а Ярославу заставило пораженно уставиться на окружающих ее сплетниц. Конечно, она понимала, что ее отец достаточно привлекателен, но даже подумать не могла о том эффекте, который он производит на особ противоположного пола.
Между тем Лада сказала:
– Помяните мое слово, этот сезон в Петербурге обещает быть поистине грандиозным. Горе тому, кто его пропустит! – Растягивая слова, чтобы поддержать интригу, она продолжила: – Вчера довелось проезжать мимо…– сделав многозначительную паузу и понизив голос до шепота, не сбавляя при этом его громкости, Лада торжествующе завершила: – Дом Галицких открыт!
Благородное собрание ахнуло в очередной раз.
Лина сочувствующе посмотрела на Ярославу и затараторила:
– Машенька, искренне вам рекомендую, нет, требую найти себежениха, не медля. Князь и княгиня Галицкие по настоянию самой царицы Екатерины выводят дочерей в свет.
– Не вижу связи, простите, – растерялась Ярослава.
– Как же, душенька, младшая из трех княжон для замужества мала еще, но две старшие – главный трофей сезона. Самые завидные невесты в империи. Гонка, поди, началась уже. С удовольствием понаблюдаю, кто же придет первым. Думаю, подруги, немного обождем, присмотримся, а потом можно будет и ставки делать на победителя.
Ярослава побледнела и, с трудом сдерживая недовольство в голосе, в недоумении спросила:
– Как же так, ведь их еще и не видели даже?
– Да разве ж видеть обязательно? Роду древнего, именитого, приданое за каждой такое, что и на десять семейств хватит, князю только и остается, что из кандидатов выбрать, кого посчитает подходящим.
– Князю? – пролепетала Ярослава. – А сами княжны что же?
– Ну, скажешь, Машенька, не служанки же они какие-нибудь, чтобы самим себе мужа определять, мнение, может, и выскажут, но решать всеодно князю…
– Или императрице, – задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику кресла, заключила Анна Алексеевна.
Наконец, довольные собой и сложившейся беседой, пообещав непременно поведать знакомым о несомненных достоинствах девицы Бересдорф и договорившись встретиться завтра на музыкальном вечере у Лунёвых, визитерши отбыли восвояси.
Ярослава стянула с головы тесный чепец и с наслаждением тряхнула ставшей свободной головой.
– Ну, княжна, полагаю, выводы ты сделала.
– Да, Анна Алексеевна, готовлюсь стать призом, трофеем и…
– Об этом еще поговорим, завтра, после того, как в свет выйдешь, а пока скажи, как ты нашла этих кумушек.
– Очень занятны, – ничуть не кривя душой, ответила Ярослава. – Аполлинария, кажется, довольно добра, Неплюевы, наверное, тоже. Знаете, у них очень необычные имена, впервые такие встречаю.
– О, старая история. Представь себе, бедняжек угораздило родиться в самый разгар Петровских реформ. Отец их, боярин Неплюев, в рвении своем услужить государю, да не растерять накопленные богатства, не только бороду сбрил одним из первых, но и дочерей-близняшек назвал именами вычурными, подобрал на европейский манер, крестили, само собой, под другими.
– Эллада и Эллина, – повторила Ярослава непривычные имена. – Софья сказала бы – Баллада да Былина, им так, осмелюсь предположить, даже больше подошло бы.
И обе женщины залились смехом, оставляя позади напряжение утра.
На музыкальный вечер к Луневым съехалась немногочисленная аристократия, бывшая на тот момент в городе, числом не более сорока человек. Ярослава стараниями Анны Алексеевны и ее модистки выглядела ровно так, как подобает молодой дебютантке из провинции: свежо, но не слишком броско. Шелковое верхнее платье, расшитое незабудками и васильками, нижняя юбка в тон; из украшений – серьги в виде голубей, держащих грушевидной формы жемчужины и такое же колье. Золото волос скрывал аккуратный напудренный паричок. Лицо тоже слегка припудрили, а над верхней губой поставили мушку. Девицу Марию Бересдорф предстояло впервые явить столичному обществу.
Расторопный лакей помог прибывшим особам спуститься с подножки кареты, и Анна Алексеевна под руку со своей протеже направилась к небольшому каменному особняку, стоявшему чуть в отдалении от подъездных ворот.
– Игнатий, милейший, прибудешь за нами ровно три часа спустя, – обратилась графиня к кучеру.
– Слушаюсь, барыня, – ответствовал тот, доставая из-за пазухи карманный хронометр и намеренно поворачивая его так, чтобы лучи закатного солнца отразились на золотой полированной крышке. Встречающий лакей, аж, присвистнул от зависти, а Ярослава поняла, что сегодня же весть о богатстве и щедрости графини станет известна всем слугам, а через них – и господам.
– Браво, Анна Алексеевна, мне у вас еще учиться и учиться, – тихо заметила Ярослава.
– Голубушка, я состою при дворе с тех самых пор, как познакомились твои родители, все эти тонкости, уловки и неписаные правила уже давно часть моей жизни, признаться, многие из них я сама и придумала, – проговорила графиня и с приличествующей случаю улыбкой направилась приветствовать хозяев и представить им свою подопечную.
Вечер проходил чинно и благопристойно. Облаченная в римскую тогу арфистка неплохо музицировала, составляя на редкость гармоничный дуэт с приглашенным альтистом.
Дочка хозяев Ксения приняла Ярославу как давнюю подругу и премило щебетала, рассказывая о прошлогоднем своем дебюте, о друзьях и знакомых, которыми успела обзавестись, и о предмете своего обожания – Павле Черкасове, отпрыске графского рода, который, как только начнется сезон, непременно сделает ей предложение.
– Павлуша вернется из родового имения вместе с родителями, и на первом же балу, где нам доведется оказаться вместе, станцует со мной два танца кряду. Об этом мы с ним условились еще летом. – Тут девушка хихикнула: – Видишь, там на кушетке две важные дамы, сестры Неплюевы. Вообрази, у каждой на поясе висит специальная книжечка, в которой они со всем тщанием записывают, кто, на каком балу, с кем и сколько раз станцевал. Нынешние правила света таковы, что более одного раза за вечер с кавалером можно танцевать только в исключительных случаях, а уж два раза подряд – означает скандал, либо помолвку.
Ксения рассмеялась в восторге от собственной смелости, но совершенно серьезно добавила:
– Родители позволили нам эту милую шалость перед оглашением, ведь это, пожалуй, единственное приключение, которое ждет меня впереди. После свадьбы я, несомненно, планирую быть примерной женой и матерью. Так и вижу себя в родовом имении на лужайке, поросшей изумрудной травой, непременно в лазоревом, в руках – корзинка со снедью, на голове – шляпка с лентами, а вокруг резвятся…
– Жеребята, – вслух озвучила воображаемую картинку Ярослава и тут же смущенно осеклась.
– Я хотела сказать ребятишки, – ничуть не обидевшись, мягко пожурила новую подругу Ксения. – Но, позволь, ты, верно, очень любишь лошадей, раз о них вспомнила. Друг моего папеньки граф Афанасьев держит свой конезавод. Да вон он сам, с папенькой беседовать изволит, подойдем к ним.
Не успели подруги поравняться с чинно беседовавшими господами, как дворецкий объявил:
– Его превосходительство князь Никита Сергеевич Галицкий!
Ярослава хотела резко развернуться и поскорее отойти в сторону, чтобы не встретиться с сиятельным отцом, но Ксения удержала ее за руку и прошептала:
– Да ты чего, глупенькая? Не бойся, князь, хоть и влиятельный вельможа, но не укусит же, право слово. Папенька сказывал, что человек он хороший и достойный во всех отношениях, с людьми держится ровно и вовсе даже не высокомерно. Скоро дочерей своих вывезет в свет, они примерно нашего с тобой возраста. Представляешь, Машенька, как здорово будет, если мы с ними подружимся, здесь-то и поговорить не с кем, а молодые княжны наверняка образованы, умны и интересны!
Продолжая весело щебетать, Ксения подвела Ярославу к хозяину дома и его гостям. Девушки остановились в двух шагах и почтительно замерли, ожидая, когда их заметят.
– Никита Сергеевич, позволь представить мою старшую дочь Ксению и подругу ее, девицу Марию Бересдорф – родственницу графини Анны Алексеевны Остужевой, находящуюся под особым ее покровительством.
Девушки склонились в реверансе.
– Рад знакомству, сударыни, – произнес князь низким бархатным голосом, а Ярослава поразилась тому, как этот обволакивающий тембр завсегдатая светских салонов отличается от привычных интонаций отца. – Полагаю, я должен представить вам нашего общего друга – Михаил Александрович Афанасьев, граф, конезаводчик.
Граф Афанасьев щегольски щелкнул каблуками, резко кивнул и постарался увлечь молодых особ рассказом об устраиваемых им в ближайшие дни скачках на английский манер.
– Событие, прямо скажу, для круга небольшого, можно сказать, репетиция. А уж, ежели пройдет гладко, да публике интересно, порадую матушку-царицу подобным развлечением. Милостивые судари и сударыни, в субботу пополудни покорнейше прошу на манеж за Зимним Дворцом.
Князь Галицкий обещался непременно быть. Будничным тоном он заметил:
– Моя старшая дочь Ярослава весьма увлечена лошадьми. Ожидаю приезд семьи в самое ближайшее время, а пока, Михаил Александрович, готов пожертвовать, скажем, пятьдесят рублей серебром на приз победителю.
Граф, услышав новость, пришел в неописуемый восторг, начал рассыпаться в благодарностях и продолжил бы это делать, если бы не подошедшая хозяйка дома в сопровождении Анны Алексеевны. Еще несколько минут все обменивались дежурными комплиментами, пока графиня, подхватив Ярославу под руку, не попрощалась с уважаемым собранием.
– Никогда больше не стой с ним рядом, – процедила она девушке, – вашу кровь княжескую за версту видно, ты даже голову поворачиваешь в точности как он. Ума не приложу, как еще сестры Неплюевы до сих пор это не заметили.
Молодая княжна покраснела от гордости: во всем походить на отца было ее мечтой с самого детства.
Игнатий подал карету вовремя, на этот раз на запятках был верный Миколка, облаченный по случаю в ливрею и парик с косичкой. Парень раздувался от важности, что, однако, не мешало ему зорко смотреть по сторонам и подмечать каждую деталь окружающего пространства, привычка, сформированная еще в деревне, когда нужно было прикрывать от господ все шалости и чудачества хозяйки.
– Ну, как, моя дорогая, твой первый выход?
– Признаться, все, как и в родной деревне: молодых кавалеров не было, одни скучающие завсегдатаи, но я все время провела с Ксенией Луневой, она оказалась довольна мила.
– Соглашусь, хорошая девушка и совершенно беззлобная, к тому же помолвлена, достойная семья, знатный род. Дружба с ней нисколько не навредит твоей репутации. Удачно я выбрала Ксюшу тебе в подруги.