Людмила Вячеславовна Федорова
Историческая проза
Скоро Екатерина была в Оренбургской крепости. В руки ей попал манифест, яко бы написанный Пугачёвым, в документах самозванец объявлял себя помазанником Божьим, и что он, как русский царь, хочет наказать помещиков-дворян за притеснение простого народа, называя высшие классы злодеями. Так же Пугачёв обещал в своих манифестах отдать народу пахотные земли, леса, покосы, воды, рыбные ловли, соляные источники, обещал уничтожить тяжёлый подушный налог. Крестьянам он обещал возвратить вольность.
С одной стороны, обещания были хорошими, и Екатерина понимала проблему крепостничества и признавала его правоту. Но тут перед Екатериной раскинулась такая ужасная панорама, то которой у женщины руки задрожали: перед Емельяном, которого Екатерина узнала по важной походке и казацкой шапке-кубанке, стоял солдат в зелёной форме.
– Будешь служить мне, настоящему царю, который радеет за народ?! – громко спросил Пугачёв.
– Нет, – не раздумывая, ответил солдат, – я дал присягу служить матушке-императрице Екатерине!
Самозванец махнул рукой, татарин дёрнул верёвку…
… Дальше Екатерина не видела из-за слёз. Екатерина была убеждена, что жестокостью не добиться пользы, а это была настоящая жестокость. Она так и не разгадала Пугачёва, но ей показалось, что ничего хорошего стране он не хочет, а лишь обещает. Так и не приняв важных решений, Екатерина попросила Орлова увезти её во дворец.
Скоро Пугачёв опозорил себя окончательно, став сожительствовать с казачкой. Эту безнравственность осудили все, и новую «императрицу» невзлюбили даже соратники Пугачёва, наблюдая его несхожесть с царём. В, общем, выдали Пугачёва свои же, а суд приговорил его к казни.
Екатерина пыталась «начертать» на литке бумаги какое-то философское стихотворение, когда в бархатную залу зашёл гренадёр и протараторил:
– Ваше императорское величество, к вам просится казачка София, говорит, что настоящая жена самозванца!
Екатерина задумалась, стоит ли проводить эту встречу, а потом ответила:
– Ладно, пусть заходит…
Перед Екатериной предстала казачка в кике, душегрее и синем сарафанчике. Будучи эталоном скромности и женственности, казачка сразу же расположила Екатерину.
– Ну, здравствуй, казачка София, с какой просьбой ты ко мне? – спросила приветливо Екатерина.
Казачка со слезами упала на колени и стала плакать и умолять, так, что душа перевернулась у Екатерины. Сквозь слёзы императрица услышала:
– Матушка-царица, смилуйся над семьёй нашей: велела ты мужа моего казнить, а меня с детками в крепость отправить! Прояви милосердие христианское над детками моими: они же умницы такие: и набожные, и умные, и по хозяйству расторопные, и книги духовные любят, хоть отец их дурень! А они не такие, как он – любят меня. Пожалей, дай волю детям, да сиротами не оставь!
У Екатерины было далеко не железное сердце, хоть она и позавидовала Софии: казачке повезло с детьми намного больше, чем императрице: Павел-то на мать обиду каменную затаил давно.
– Ступай, София, я подумаю, что можно сделать…
Молодая женщина поклонилась, пробормотала сквозь слёзы, уходя:
– Спасибо, матушка-царица, надежда наша!
А Екатерина села в карету и помчалась к митрополиту Московскому, потому что он мог смягчить приговор Пугачёву и его семье. Сомнения точили императрицу: с одной стороны был закон, по которому Пугачёв и его семья были виновны, государственный порядок, уважение к войскам, которые без передышки после русско-турецкой войны сражались с Пугачёвым, с другой стороны было христианское милосердие.
Наконец, Екатерина повернула карету во дворец: ей было нелегко, совесть витала над ней с хлыстиком, но в этом случае она не могла проявить милосердие.
Екатерина занималась и политикой, и личной жизнью, но не находила счастья. Дело в том, что её сын Павел рос, и пропасть между матерью и сыном увеличивалась каждую секунду. Они только упрекали друг друга, Павел любил отца и, как отец, Пруссию, был очень нервный и чрезмерно рассеянный. Екатерина женила его на прекрасной девушке, воспитанной в лучших традициях аккуратистов Германцев и доброте русского народа, Марии Фёдоровне. У Екатерины появились внуки, Александр и Николай.
– Пусть старшего зовут Александр, в честь… святого Александра Невского… – предложила Екатерина, надеясь, что её внук унаследует не только достоинства святого князя, но и славу, подобную славе величайшего царя и война Александра Македонского.
Мальчики росли, и Екатерина позаботилась об их образовании, Николай полюбил военное дело, а вот Александр успевал везде, что радовала Екатерину.
– Павел, – однажды обратилась Екатерина к сыну – может, сделать наследником Александра?
Павел, с грохотом уронив стул вышел из комнаты грубыми шагами и крикнул:
– Никогда!
Екатерина расстроилась, но предоставила времени сделать своё дело.
… Екатерина сидела за дубовым столом с внуком Александром, белобрысым голубоглазым мальчиком отроческого возраста.
– Ну, как, ты понял, что имел в виду Александр Македонский? – спросила императрица у внука.
– Про тактику боя и храбрость я понял, а вот про счастье…, Бабушка, что такое счастье? – озадачил внук Екатерину.
– Это очень сложный вопрос, Сашенька, счастье не так слепо, как о нем себе воображают. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных… – отвечала после долгих раздумий Екатерина.
Александр потёр лоб, подумал над словами царствующей бабушки, и, наконец, собрался с силами задать мучавший его вопрос:
– Бабушка, а почему у вас с папой такие сложные отношения?
Екатерина даже села на резной массивный стул от удивления, а потом попыталась объяснить внуку свою позицию:
– Понимаешь, твой папа – наследник престола, но я не считаю, что он справиться с управлением такой большой и великой страны, как Россия…
Александр хотел ещё что-то спросить, но императрица резко остановила внука словами:
– Закончим этот разговор, переходи к математике, я потом проверю…
Екатерина вышла в сад с книгой, села на мраморную скамью и всплакнула: пожилая императрица была несчастной от того, что старела в одиночестве: с Григорием Орловым она рассталась давно, он был груб, как солдафон, а недавно рассталась с великим полководцем Потёмкиным-Таврическим, с которым жила в тайном браке двадцать лет.
Наконец, Екатерина решилась, быстро поднялась, ушла в свой кабинет написала документ о том, что передаёт власть в России Александру, успокоилась и удалилась на прогулку с милой короткошёрстной собачкой.
И, всё же императрица договорилась с сыном в одном вопросе: женитьбе Александра. Выбрали невесту, принцессу, которая приехав в Россию, приняла православие под именем Елизаветы Алексеевны. Екатерина выбрала для четырнадцатилетней Елизаветы серебристое платье с розами, чтобы грациозная, изящная, стройная, подвижная девочка была похожа на юную нимфу, и представили Александру.
Тогда Александр впервые увидел свою будущую жену: Елизавету Алексеевну. Александру стройная и юная красавица с большими серыми глазами и пепельными волосами, уложенными в причёску, очень понравилась. Девочка опустила взгляд, стыдливый румянец выступил на её лице.
– Да она же настоящая богиня Психея! Женюсь! – сказал Александр и подошёл к невесте, чтобы поцеловать её, но Лиза отвернулась.
– Что случилось, отец? – спросил у Павла Александр.
– Стесняется, наверное… – ответил в недоумении Павел.
Скоро началось венчание. Под торжественное пение в золочёном православном храме Александр любовался своей невестой, которая походила на лебедя…
Вдруг она побледнела, тяжело задышала, облокотилась на Александра.
– Стул! Скорее, недотёпы, стул несите! – приказал слугам Александр.
– Ваше высочество, нельзя венчаться сидя… – сделал тихо замечание священник, но Александр настоял на своём:
– Вы обвенчаете нас так, как я скажу!
После венчания был бал, и Александр хотел танцевать только со своей супругой, но Лиза быстро устала и присела на тахту, а Александр удалился к столу и от скуки выпил коньяка с отцом.
Вечером супругов проводили в спальню. Александр предвкушал наслаждение, но девочка скромно села на стул и сказала с акцентом:
– Александр, я посижу, пока гости внизу, а потом уйду в свою спальню…
Александр попытался обнять жену, но Лиза только отворачивалась и сжимала губки, прикрывая лицо ладонью.
– Дорогая, неужели ты не хочешь провести нашу первую брачную ночь вместе? – удивился Александр.
– Александр, хочешь – гони меня, хочешь – люби, но знай: я больна чахоткой… – призналась супругу Лиза и разрыдалась.
Александр несколько минут стоял, как вкопанный, а потом бросился на колени перед Лизой, плача вместе с ней и уговаривая её:
– Милая, драгоценная моя, пожалуйста, не плач, я буду любить тебя, буду на руках носить, мы всё сделаем, чтобы тебе было хорошо…
– Я испорчу тебе жизнь… – заплакала смущённая Лиза, и в этот момент Александру она показалась такой чистой и обиженной судьбой, Что юноша воскликнул с любовью и нежностью:
– Ты – самая лучшая, самая любимая, ты не можешь испортить мне жизнь!
Так шла жизнь своим чередом, Александр взрослел и понимал, что должен быть почти что нянькой для больной жены. А тем временем скончалась Екатерина. Бестужев, Павел и Александр открыли тяжёлые скрипучие ящики в столе Екатерины, и нашли завещание на Александра.
– Сын, ты, конечно, наследник, но ты юн, и у тебя больная жена. Оставь престол мне! – предложил Павел.
Александр подумал и изрёк:
– Пожалуй, правь, отец, только вот что делать с завещанием?
После оглушающего молчания Бестужев показал взглядом на камин, Павел всё понял, скомкал документ и резко бросил в огонь. Потом опять была пауза молчания, которую с ехидством прервал Павел:
– Теперь, Сашка, ты даже, если захочешь, не сможешь править! Вот так!
Скоро Павел встал на престол и начал свою лихорадочную деятельность, одних приказов он издал больше, чем за всё правление Петра первого и Екатерины второй, притом некоторые поражали нелепостью: например, сносить памятники культуры, построенные его матерью, красить двери только в чёрно-белые цвета. Сам новый император внушал ужас и смех одновременно, когда срывал неугодные ему круглые шляпы или бил офицеров за то, что они носят фрак или не кланяются ему.
Так же, как отец, Павел любил Прусскую форму и ввёл неудобные прусские парики в армии. Однажды генералиссимус Александр Суворов, великий полководец и патриот, прибыл к Павлу в старой удобной форме.
– Переодеться! – приказал Павел.
Суворов, как умный человек, подумал, что ответить, и произнёс великие по мудрости слова:
– Пудра – не порох, коса – не тесак, а я не немец, а природный русак!
После этого Павел отправил неугодного полководца в ссылку.
…Разгадать личность Павла трудно, но возможно. Разговор этот состоялся в день переезда императора Павла в Михайловский замок, когда Павел велел побить Панина, дворянина, с которым был дружен.
Жена Павла, Мария Фёдоровна, которой это всё надоело, спросила, и вопрос вылился из души:
– Почему? Почему ты такой с подчинёнными? Ведь со мною ты добр, ты можешь любить! Почему ты этого не хочешь делать?
– Пусть лучше бояться, чем любят… – задумчиво ответил Павел – Потому что я любил мать, я скучал без неё, мне не хватало её внимания, а ей было до этого всё равно! Всё равно!
Павел, действительно, страдал, как Гамлет, но скоро страдания его прекратились.
В это день Александру исполнялось двадцать один год, он немножко выпил на балу и стал упрекать отца:
– Папа, я понимаю, за что вы не любили бабушку мою, вашу мать, императрицу Екатерину, я понимаю ваше увлечение Пруссией, но не могу понять, почему вы такой жестокий!
– Ну, во-первых, это выгодно для императора, во-вторых,… а вот не скажу! – показал характер Павел.
Александр разозлился не на шутку, хотел обозвать отца свиньёй, но сдержал гнев и ограничился словами:
– Папа! Я с вами больше не разговариваю!
Павел сделал главную ошибку жизни: вспылив, он обозвал сына и ушёл. Александр стерпел оскорбление, но подумал про себя: «Катился бы ты в свою Пруссию, неудачник, не вечно же тебе императором быть».
… Как в воду глядел Александр…
К Александру подсели представители высшего дворянства и завели разговор о том, чтобы сместить Павла с престола и миропомазать Александра. У юноши сперва волосы дыбом встали, Александр аж протрезвел от ужаса того поступка, который ему предлагали, но потом соблазн взял вверх.
– Оставьте отца в живых, остальное в ваших руках… – прошептал Палену Александр.
Александр лёг в кровать, закрыл зелёный балдахин, но не мог уснуть от волнения, он весь дрожал, переживал, пытался придумать выход, но ничего не могло успокоить его совесть. Под утро, когда синева ночи ещё была на горизонте, заговорщики постучали в дверь. Александр на скорую руку оделся и выскочил с роем вопросов:
– Ну, что? Кто сейчас император? Где Павел?
Кто-то из участников тихо ответил:
– Ваше высочество, мы требовали от Павла первого отречься от престола в вашу пользу, но император упрямо, как осёл, не соглашался, и господин Пален ударил его табакеркой…, об общем, простите нас, за то, что мы не выполнили вашей просьбы оставить вашего отца в живых…
Юного Александра охватила паника, он, то нервно поправляя прекрасные золотые бакенбарды, то хватаясь за голову, ходил по спальне и причитал:
– Ну как же вы так, Пален, вы были лучшим другом и доверенным лицом моего отца! Как можно после этого мне принять престол?! Как можно кому-то доверять?!
– Прекратите, ваше высочество! Вы – не ребёнок! Принимайте престол, больше это сделать некому! А ваш отец был тиран и сумасброд, от того и пострадал! – прекратил панику Александра Пален.
Вскоре Александр действительно миропамазался, белобрысого императора с идеальными чертами лица и учтивой улыбкой прозвали «солнцем», а его нежную хрупкую супругу «Психеей» благотворительности, но никто не знал, как накалились отношения этих супругов.
Выяснение отношений началось на балу, когда кавалеры в мундирах и дамы в нежных ампирных платьях пастельных тонов вырисовывали фигуры бабочек в полонезе. К Елизавете подошла дама в красоте подобная лишь римской статуи, и таинственно прошептала:
– Ваше величество, вы знаете, почему император открывал бал вместе со мной?
– Я чувствую себя немного нездоровой, только поэтому! – с горьким достоинством ответила Лиза.
– Нет, у нас с вашим супругом роман…
Елизавета ничего не ответила, да и не нужно было отвечать: начали играть мазурку, и ничего невозможно было услышать. Всем своим непосредственным сердцем расстроилась Лиза и стремительно убежала с бала.
Сначала она хотела обвинить мужа во лжи, ведь он говорил, что любит её, но потом она совершила ещё более глупую ошибку: изменила Александру. Сначала она действительно сделала это из мести, но потом совесть просто выжимала молодую императрицу, она, раскаявшись, исповедалась, но батюшка, отпустив ей этот грех, дал правильный и мудрый совет:
– Повинись перед мужем, но объясни, почему ты так сделала, быть может, твоя искренность поможет ему быть внимательнее к тебе, а вашей любовь сделает более чистой…
Елизавета приехала, раздумывая над этим советом, во дворец, поднялась в роскошный кабинет Александра.
– Любимый мой, – начала разговор Лиза, хотя ей было тяжело – я знаю, что ты мне изменяешь. Но я говорю об этом так спокойно, потому что я… тоже из-за мести изменила тебе – тут Елизавета залилась слезами, но продолжила речь – Понимаешь, я перестала чувствовать себя любимой, мне было очень обидно, но я люблю тебя, давай переступим эту страницу и будем верны и внимательны к друг другу…
Александр сначала опешил, а затем обнял супругу, утёр её слёзы и нежно изрёк:
– Прости меня, я очень виноват перед тобой!
Супруги поцеловались и обнялись: больше у них ссор не было.
1805 году нагрянула проблема важнее семейных разборок: Наполеон Бонапарт, корсиканец и выскочка во главе французской армии, завоевав пол-Европы, двинул свои войска против дружественной тогда нам страны: Австрии, и австрийский император обратился за помощью к России. Два правителя, уверенные в своей непобедимости и, явно недооценивая Наполеона, отправили свои войска под деревню Аустерлиц, посмеиваясь над его маленьким ростом и полнотой.
– Ваше величество, я абсолютно против такой тактики войны с Наполеоном, я бы… – хотел предостеречь великий полководец Михаил Кутузов Александра, но юный император остановил мудрого бывалого полководца:
– Знаете, Михаил Илларионович, занимайтесь своим делом, а лавры победителя оставьте мне по той причине, что я – император!
Кутузов прокашлялся, поправил повязку на глазу и с сутулой осанкой удалился: он был воин и патриот, полководец мог бы придумать тактику, которая спасла бы Россию, и хотел бы этого, но амбиции Александра стали стеной перед этим благородными намерениями.
И вот, случилась битва под Аустерлицем, и, видно, Наполеон был не так уж глуп, раз разгромил войска России и Австрии, как шар роняет кегли. Александр был в отчаяние: его солдаты погибали на чужой земле, сам Александр показал себя неудавшимся полководцем, а где-то во дворце Александра ждала больная жена, с которой Александр хотел быть и сердцем и душой.
Молодой император обвинял себя, в чём только можно было, и часами молился в своём шатре.
«Это поражение послал мне Господь за то, что я в своё время так обошёлся с отцом…» – думал Александр, не зная, как спасти теперь и Россию от вторжения войск самонадеянного корсиканца.
Тогда Александру пришла «замечательная мысль» заключить с Наполеоном мир. После ещё нескольких не таких громких поражений, это мысль усилилась весомостью аргументов.
В 1807 году на реке Неман в шёлковом шатре на плоту Александр и Наполеон вели беседу, притом Наполеон вёл себя, как победитель и смотрел на Александра с высоты своих побед. Александр тоже не растерялся, хотя немного переживал, и проявил талант дипломата, что привело к заключению Тильзитского мир русскую а. Переговоры продолжались больше часа.
Когда же всё кончилось, уставший до изнеможения Александр приказал подать ему карету и отправился во дворец. Некая лёгкость была в Александре, устроившись в карете, он тут же уснул, и снилась ему комета…
Какое-то время Россия продолжала жить своим укладом, но в 1812 году страну нас, настигла грубым хлыстом горе, знамением которого и была комета: Наполеон нарушил договор и совершенно неожиданно ввёл войска в Россию.
Александр, почти сломленный, вышел на Красную Площадь и объявил о начале войны с Наполеоном.
– Царь-батюшка, всей страной супостата одолеем! – выкрикнули простые люди на площади, и Александру стало радостнее.
Война началась, русский народ самоотверженно сражался, причём драгоценные камни духовности – герои, вырастали из всех слоёв общества, как из самых благороднейших дворян и полководцев, так и из простых крестьян-партизан.
Примером может служить Василиса Кожина. Она была замужем за слабовольным человеком, поэтому, когда к нему приходили с какой-то просьбой, женщина говорила:
– Люд православный, ничего он не решит, обращайтесь ко мне, я, чем смогу, подсоблю…
А когда французы шли по большой Смоленской дороге, мудрая Василиса организовала партизанский отряд. Много раз её отряд перехватывал обозы и оставлял французов без провианта, много раз снимали арканом и брали в плен французских генералов, но правда, однажды оплошность вышла: русского разведчика с коня сняли. Поняли ошибку, когда тот на чистом русском языке ругать Василису стал, причём не все слова приличные были.
А вот дворянин Давыдов, который тоже в партизаны всей душой подался во время войны, был ещё и поэт великолепный, а уж в письмах Кутузову сочинял…
Воин великий он был, но и человек с душою, творческий.
Но больше всех восхищает меня священник Василий. В каждом бою он, благословив солдат, шёл впереди, осеняя наше войска молитвой за Русь и крестом. Много у него было контузий и ран, но до последней секунды жизни Василий служил Богу и Родине своим простым и бескорыстным сердцем…
Но война шла своим чередом, французы, не подозревая будущего разгрома, уходили за русскими войсками вглубь страны, но нужно было давать бой, и для руководства этой битвой нужен был лучший полководец. Перед Александром стоял выбор между тремя кандидатурами: умным шотландцем Барклаем де Толли, молодым патриотом Багратионом и самым мудрым, выдержанным и опытным военачальником Кутузовым. Александр недолюбливал Михаила Илларионовича, но только ему, полководцу с репутацией и опытом, мог доверить титул фельдмаршала. И бой состоялся в конце лета…
Было очень жарко, солдаты почти не ели, только пили, когда Кутузов вдруг остановил коня и обратился к гусару в красном доломане:
– Дружище, узнай, что за деревня там в далеке…
Через минут десять Михаил Кутузов услышал ответ:
– Бородино, ваше превосходительство!
Кутузов прищурил тот глаз, который был не под повязкой, и изрёк:
– Стройте редуты! Здесь, под Бородино, мы дадим бой! Пусть французы уже трясутся!
Но перед боем Кутузов велел принести Смоленскую икону Божьей матери, и, узрев её, как знак Божьего благословения, солдаты опустились на колени, осеняя себя крестом с благодатным чувством любви к Богу и Родине. Пожилой Михаил Илларионович так молился мысленно за Россию, что, несмотря на вес и возраст, тоже опустился на колени перед иконой.
Бой и впрямь был устрашающий: без отдыха три дня палили пушки, свистела и летала картечь, в ход пошли все средства. Один Шевардинский редут переходил от русских к французам и обратно двадцать шесть раз!
Но три дня боя кончились, кончились большими потерями для России (у Франции положение было ещё плачевней, но стоит учитывать и наши утраты), война двигалась по Большой Смоленской дороге, и скоро появилась острая необходимость решать катастрофически важный вопрос: давать бой в Москве или сдать столицу России без боя. Наполеон по опыту прошлых войн в Европе знал, что если завоевать столицу, то страна падёт на колени перед завоевателем. Понимали это и русские полководцы, поэтому решили собраться все на заседание в Филях, чтобы взвесить риск, выслушать все мнения и принять взвешенное и верное решение.
Если честно, это сделать долго не удавалось: герои славных битв не могли прийти к одному мнению, перекрикивая друг друга. Только Александр и Михаил Кутузов молчали. Александр придерживался позиции молчания, потому что мысленно был совершенно в другом месте, предавался мечтам, бранил себя, хотел быть рядом со своей тяжело больной женой, думал о доме и о том, что он обязан поддержать её, но только не о войне и Москве.
С этими мыслями солнечный император в печали вышел на крыльцо. За ним вышел и Кутузов.
– Ваше императорское величество, разрешите спросить по-отечески, что сейчас вас печалит?
– Михаил Илларионович, в Санкт-Петербурге сейчас тяжёлым недугом прикована к постели моя жена, я должен её поддержать, быть сейчас с ней… – признался Александр, ещё больше в вопреки своей Ангельской внешности и вежливости, опечалился.
Михаил Кутузов задумался, и дума его была ох, как не проста, а потом положил руку на плечо Александру и изрёк:
– Я вас понимаю, езжайте к жене, а я знаю, что делать, положитесь на мой опыт…
Александр от сердца поблагодарил Кутузова и помчался вдаль на карете, Кутузов сел отдышаться в деревянных душных сенях, и только тогда понял, что уже глубокая ночь.
Наконец, Кутузов зашёл к заседающим и с акцентом пожилого человека сообщил:
– Я стар, не могу по ночам сидеть, так что вы отправляйтесь в свои позиции и сообщите моё решение: Москву оставляем! А я пока вздремну…
После Кутузов прислонился к изразцовой печи и задремал, а герои ещё долго обсуждали решение фельдмаршала…
Узнав на утро о таком решении, солдаты даже не отдали честь Кутузову, но мудрый фельдмаршал не оскорбился…
Россияне действительно оставили Москву, но предварительно вывезя все ценности, всех жителей и раненых солдат, даже весь провиант, чтобы Наполеон не достиг своей цели, а захватчики остались голодные. Под конец величайший город мира заполыхал от лепестков жгучего огня.
Бонапарт долго ждал ключей от Москвы, потом сам вошёл в пылающий город, поднялся на балкон Кремля и стоял там, как тень: он смотрел на свою армию и понимал, что проку от входа в Москву ему нет, и что, скорее всего, его впервые ждёт настоящее поражение: он не сломил русский дух…
Напрасно солдаты Наполеона пытались удариться в грабёж, тщетно пытались взрывать церкви в Москве, от этого только падали силы и дисциплина французской армии.
А потом была битва под Малоярославцем, в которой Наполеон проиграл, отступление в холодную зиму…
В общем, большинство факторов привели к великой радости победы над интервентами, это была бессмертная заслуга русских, их вечно хранимый в сердцах подвиг нашего народа.
Падение империи
Россия крепла, как величайшая из держав, «Третий Рим», наследница великолепной Византии, а Александра за славную победу над Наполеоном прозвали Благословенным. Но Европа сделала всё, чтобы Российская империя получила как можно меньше выгоды из своих громогласных побед, а крепостное право и война породили первые звоночки угасания империи: недовольства народа. Пока Александр ездил в места с тёплым климатом, чтобы улучшить здоровье Елизаветы Алексеевны, лучшие умы и таланты возмущали народ антиправительственными стихами, и уже зарождалось движение, которое позже назовут «Декабристским»…
Тайное общество, молодые офицеры и дворяне, около 200 человек собрались в последний раз тайно: они готовились к смене власти, ведь не стало Александра, а его брату Николаю Павловичу ещё будут присягать. Декабристы твёрдо решили, что должна быть конституция, что нужно утвердить права человека, отменить крепостное право и цензуру, осталось лишь решить несколько вопросов, в которых не было единства. Какой строй должна принять Россия: конституционную монархию или республику? И что делать с царской династией во втором случае? И какую конституцию предлагать, ведь каждый образованный дворянин этого общества видел этот документ по-своему…
– Всё! – выступил вдруг Рылеев – скандалисты, а не политики вы! 14 декабря выходим на Сенатскую площадь, дальше тянуть нельзя! Вы ход истории мечтаете изменить, но сами к этому не готовы! Вот Пушкин сказал…
– Тоже мне революционер! С Пушкиным, он, видите ли, дружит! Я открыл это общество, мне принадлежат основные идеи! – возмутился жёстким голосом Муравьёв-Апостол, но всё поддержали Рылеева, и собрание разошлось.
Мимо тихо пролетал мелкий снег, был неприятный ветер, Рылеев, накинув чернильный плащ и поправив бакенбарды, решил не ехать в этот день на бал, а отправился в свою усадьбу к жене.
Только его двуколка загрохотала возле дома, а жена его Наталья в лёком голубом платье мчалась к нему, и лицо её сияло от счастья.
Рылеев удивлённо спросил её:
– Что случилось, дорогая? Зачем ты выбежала мне на встречу? Ты простудишься!
Наталья же, казалось, не слушает мужа, а только он кончил нравоучения, воскликнула:
– Я хочу тебя обрадовать! Наш пятилетняя доченька, представляешь, сложила сегодня первый слог!
Кондратий остолбенел и нервным движением снял цилиндр: ему завтра на самое рискованное дело в жизни идти, быть может, он не вернётся, его ребёнок будет безотцовщиной, и, может, жить ей будет несладко…
Рылеев был неисправимый циник, я не во всём потакаю ему, но в этот миг он заплакал.
А на следующий день в ужасный мороз декабристы вышли со своими требованиями на Сенатскую площадь, присоединили к своим рядам многих недовольных, их пытались вразумить, потом пошла пальба, жена Николая Павловича от испуга потеряла на время голос, а Рылеев думал, прав ли он, и думал о жене и о малютке-дочке. Что же ждёт её?
В итоге восстание подавили, многих сослали в Сибирь на каторгу, и жёны декабристов, отказываясь от титулов, комфорта, даже детей, ехали в Сибирь за мужьями, выполняя свой высокий и важный долг любви…
А Рылеева и чётырёх его союзников повесили. Это восстание и его быстрое уничтожение вызвало в народе и даже в высших кругах подавленность, особенно это отразилось в литературе, виде печально-лунного гения Михаила Лермонтова.
Несмотря на восстание и спор Николая и его брата Константина, Николай Павлович стал императором.
Утром Константин заглянул в кабинет Николая, последний делал ловко упражнения с ружьём.
– Ну, ты что думаешь о восстании? Жена начала снова говорить? Как править-то собираешься? – стал расспрашивать Константин.
Николай, досадуя на назойливость брата и не переставая заниматься гимнастикой, ответил:
– Да я, вообще не понимаю, как 14 декабря нас не пристрелили с тобой! Жена моя в тяжёлом нервном состоянии. Я думаю, что нужно бороться со всяким инакомыслием, думаю технический прогресс развивать, с казнокрадством бороться. А, если честно, я никогда не хотел быть императором, я хотел быть солдатом, и считаю, что главное – дисциплина!
Николай резко окончил речь и с громким выдохом бросил ружьё.
И скоро Николай миропамазался торжественно, объявив громогласно, что принципы страны в его правление, это – Православие, самодержавие и народность, а главным он считал службу Отечеству, и многие планы воплотил в жизнь.
Он открывал военные и технические вузы, приказал провести телеграф, содействовал прогрессу и строительству русских фабрик и кораблей, однако он «затянул Россию в мундир», ввёл жандармерию и строжайшую цензуру, сказалось потрясение 14 декабря…
Император вёл здоровый образ жизни, занимался политикой, в том числе даже издал несколько законов, облегчающих жизнь крепостных крестьян, но Николая это не успокаивало:
«Достоин ли я звания Помазанника Божьего и боевого офицера, если по сей день боюсь всякого инакомыслия в стране?» – думал Николай Павлович
К императору привели солнце русской поэзии – Александра Пушкина. Великий поэт только приехал из ссылки, он очень переживал, но решил быть честным с новым правителем.
Николай посмотрел на гениального гостя, пролистал его стихи, и, понимая, что имеет дело с человеком высокого искусства и нрава, напрямую спросил:
– Александр Сергеевич, если вы были в декабре в Санкт-Петербурге, где бы вы были?
Пушкин прямодушно и честно ответил, лишь на секунду засомневавшись в своём ответе из-за осторожности:
– Я бы был на сенатской площади, ваше величество…
– За вашу честность и ваш талант я прощаю вашу дерзость! Творите и живите в столице, а я буду вашим цензором! – ответил Николай, и Пушкин почувствовал, что до этого частый от испуга пульс стал реже, и сердце, и душа поэта успокоились.
Николай основал свою канцелярию, вёл войны, особенно знамениты кавказская, русско-персидская и русско-турецкая войны, причины которых были защита православных людей на земле иноверцев. В армии была палочная дисциплина. Через всю политику Николая красной нитью прошёл страх перед новым восстанием.
