Максим Горький
Зыковы
Антипа. Ну, вот, Анна Марковна, видишь, я говорил…
Павла (Михаилу). Мы будем дружно жить…
Михаил (кланяясь). О, конечно…
(Тихонько, пьяно смеётся.)
Антипа. Анна Марковна – будь спокойна! От моей вины – богом тебе клянусь – дочь твоя ни одной слезы не прольёт…
Целованьева (опускаясь перед ним на колени). У тебя мать была, любила тебя… добрый человек – вспомни свою мать! Матери твоей ради – пожалей дочь мою!
(Антипа, Павла – поднимают её; Софья отвернулась к стене, отирает глаза платком; Михаил – взволнован и пьёт рюмку за рюмкой.)
Павла. Мамочка, полно, всё будет хорошо!
Антипа. Ну – я тебе слово дам, какое хочешь… Все зароки беру на себя, встань! Двадцать пять тысяч кладу в банк на её имя – ну, ладно!
Софья. Довольно, господа! Миша, налей чего-нибудь! Анна Марковна, я с вами в матерях, хоть и молода для такого бородатого сына. (Антипе.) Ты что трясёшься, точно тебя под суд отдали?
Целованьева. Милая моя…
(Обняла дочь и плачет беззвучно.)
Антипа. Мне – сесть да помолчать хочется, как делают перед дальним путём…
Софья. Вот что: здесь душно! Павля, ведите всех в сад…
Павла (Антипе, матери, беря их за руки). Идёмте…
Михаил. А – выпить хотели?
Софья. Потом, оставь! Эх, ты… дитятко! (Обняла его за плечи, гладит голову.) Ну, что?
Михаил. Ничего, тётя Соня… Право же – мне всё равно!..
Софья. Идём в сад…
Михаил. Не пойду…
Софья. Почему?
Михаил. Не хочу…
Софья (заглядывая в глаза ему, тихо). Значит – не всё равно, а?
Михаил (усмехаясь). Неловко как-то – за отца. Такой он красивый мужик, такой – литой, цельный… Ему ли пряники есть?..
Софья (уходя, с улыбкой). Что делать? Человеку всегда хочется немножко счастья… немножко!..
Михаил (подошёл к столу, наливает вина, бормочет). Зачем же немножко? Немножко – скучно…
Занавес
Действие второе
В саду у Зыковых. Слева – широкая терраса барского дома, против неё, под липой, за столом Павла вышивает что-то, Михаил с гитарой, Тараканов – длиннобородый старик, одетый в парусину, очень странный, смешной. В глубине сада, у конца террасы Целованьева варит варенье, около неё девочка-подросток – Стёпка.
Тараканов. Это всё оттого, что образовалось смятение понятий и никто не знает точно – где его место…
Павла (задумчиво повторяет). Смятение понятий.
Тараканов. Именно.
Михаил (перебирая струны). Вы бы, Матвей Ильич, рассказали чтонибудь из жизни и без философии…
Тараканов. Без философии – ничего нет, ибо во всём скрыт свой смысл, и его надобно знать.
Михаил. Зачем?
Тараканов. Как это – зачем?
Михаил. А если я не хочу ничего знать?
Тараканов. Этого нельзя.
Михаил. А я – не хочу…
Тараканов. Каприз юности.
Павла. Вы не спорьте, вы говорите просто…
Тараканов. Тебе скажут – посторонись, а ты не поймёшь…
Михаил. Ну?
Тараканов. Ну, и сшибут с дороги.
Михаил. Посторониться, Матвей Ильич, я всегда сумею, я брезглив…
Павла (мельком взглянув на него). Не надо сердиться… В сердцах чаще всего ошибаются…
Тараканов. Не понимаю – что значит брезглив?
Целованьева. Перестаньте вы тоску-то сеять! Павля, хочешь пенок?
Павла. Нет, спасибо! Ты лучше вели сделать мне блинчики к ужину…
Михаил. Почему же только вам? Я тоже люблю блинчики, может быть…
Павла (вздыхая). Пьющие – сладкого не любят.
Михаил. Это называется афоризм.
Павла. Что?
Михаил. То, что вы сказали.
Павла. Почему – афоризм?
Михаил. Чорт его знает…
Тараканов. Странный вы человек, Миша…
Михаил. Все люди – странные, и понять ничего в них нельзя. Вы тоже странный, вам надо бы служить, взятки брать, а вы – философствуете.
Тараканов. Мне взятки брать не к чему, я человек одинокий.
Павла. А я слышала – сын у вас есть?
Тараканов. Я от него отрёкся…
Павла. Совсем? За что?
Тараканов. Окончательно. За то, что он Россию не любит…
Павла (вздохнув). Не понимаю…
Михаил. Матвей Ильич сам ничего не понимает.
Целованьева. Со стариками-то как нынче говорят!..
Михаил. Старики сами сознаются, что живут в смятении понятий. Значит – подождите учить!
Целованьева. Разве я учу? Бог с тобою!..
(Идёт на террасу. Стёпка, оглянувшись, насыпает в карман себе сахар.)
Павла. Да не обижайтесь вы друг на друга! Зачем?
Тараканов. Для развлечения больше.
Михаил. Вот именно…
Павла. Миша, сыграйте вашу песенку про девушку…
Михаил. Не хочется…
Павла. Ну, пожалуйста…
Михаил (взглянув на неё). Родителей надо слушаться.
(Настраивает гитару, Тараканов набивает трубку, раскуривает.)
Михаил (говорит речитативом, аккомпанируя тихонько на гитаре). Полем девушка тихо идёт. Я не знаю – кто она? Не её ли моё сердце ждёт, Грустью околдовано?
Тараканов. Что же это за девушка?
Павла (с досадой). Не мешайте! Это – мечта.
Тараканов (вздыхая). Вообще, значит, девушка. Понимаю. Но в этом случае – надобно жениться…
Павла. Ах, да не мешайте же!
(Во время чтения на террасе явился Муратов, в костюме для верховой езды, с хлыстом в руках. Слушая Михаила, он иронически морщится.)
Муратов (сходя в сад). Какая поэтическая картина: варенье варят, сладкие стихи читают… Добрый день, Павла Николаевна, вы всё хорошеете! Отставной проповедник правды и добра – приветствую! Здравствуй, Миша…
(Его встречают молча, он садится рядом с Павлой; она жмётся, отодвигаясь от него. Тараканов, молча поздоровавшись, уходит в глубь сада, угрюмо оглядываясь на лесничего.)
Муратов. Прошёл насквозь весь дом – пусто!
Павла. Тётя Соня дома…
Муратов. Потом услыхал тихий звон гитары… Чьи это стихи, твои, Миша?
Михаил. Мои… А – что?
Муратов. Плоховато. Впрочем, для домашнего употребления, вероятно, и это годится.
Павла. Позвать тётю?
Михаил (усмехаясь). Сиди, я позову…
Павла. Лучше я…
Муратов. Почему же – лучше?
Павла. Не знаю. Ну, пускай Миша…
(Михаил идёт, оставив гитару; Муратов взял её, наклонил голову к Павле.)
Муратов. Хорошо быть военным писарем, – это очень смелые люди они прекрасно ухаживают за барышнями и дамами. Как вы находите?
Павла. Я не знаю, не видала.
Муратов. Писаря – и парикмахеры тоже – очень любят играть на гитарах.
Павла. Да?..
Муратов. Вы – плохая Ева, у вас мало любопытства… Вас не интересует, почему я стал так часто бывать здесь, а?
Павла (смущённо). Нет… Не интересует…
Муратов. Очень сожалею. Хотелось бы, чтобы вы подумали об этом…
Павла. Вы – старый знакомый тёти Сони…
Муратов. Знакомый я старый, но душа у меня молодая, и её влечёт к молодому, как вас, например, к Мише, очень глупому парню…
Павла (волнуясь). Он – вовсе не глупый…
Муратов. Я его знаю лучше, чем вы… Он же постоянно пьянствует со мною…
Павла. И меня вовсе не влечёт…
Муратов (тихо напевает). "Старый муж, грозный муж…"
Павла (встала). Это – неправда!
Муратов. Что – неправда?
Павла. Всё! Всё, что вы говорите! И я не хочу с вами… Вы нарочно меня…
Муратов. Что – нарочно?
Павла. Я не знаю, как сказать. Вы надо мной смеётесь…
(Быстро идёт прочь.)
Муратов (вынимая портсигар, следит за нею, вздыхает). Дурочка…
(Тихонько бьёт кончиком хлыста по струнам гитары. Из-за угла террасы выглянула Целованьева и – спряталась. Из дома выходит Софья, остановилась на верхней ступени, глубоко вздохнула.)
Софья. День-то какой прекрасный…
Муратов (вставая навстречу ей). Жарко и пыльно… Здравствуете?
Софья. Вы чем Павлу расстроили?
Муратов. Я?
Софья. Ну, ну, не играйте, не поверю ведь…
Муратов. Она меня очень забавляет.
(Анна Марковна у жаровни. Стёпка около неё.)
Муратов. Что – скоро идиллия превратится в драму?
Софья (строго). Не говорите пустяков! Вы привезли, наконец, бумаги?
Муратов. Нет. Мой письмоводитель такой лентяй!
Софья. Ну, и вы тоже трудолюбием не отличаетесь.
Муратов. Я – принципиально ленюсь. С какой стати я буду трудиться для диких людей, которые неспособны оценить значение моего труда?
Софья. Это вы говорили не однажды…
Муратов. Значит – я говорю это серьёзно.
Софья. А не ради оригинальности?
Муратов. Я живу среди людей бесчестных, ленивых, некультурных… и не хочу, нахожу бесполезным делать для них что-либо… Это – понятно, надеюсь?
Софья. Понятно, но – не лестно для вас…
(Анна Марковна, взяв Стёпку за ухо, ведёт её куда-то.)
Муратов. Да? Что ж делать! Кстати, этот ваш Хеверн…
Софья. Не станем говорить о нём…
Муратов. Почему?
Софья. Я не хочу…
Муратов. Чтоб я говорил о нём?
Софья. Да.
Муратов. Вот как? Гм! А я отчасти затем и явился, чтобы сообщить вам об этом господине…
Софья (спокойно). Этого господина зовут Густав Егорович, и я его очень уважаю…
Муратов. А если окажется, что он – жулик?
Софья (встала, твёрдо и гневно). Вам что угодно?
Муратов (немножко испугался). Позвольте…
Софья. Я только что сказала вам, как я отношусь к этому человеку…
Муратов. Но – ведь можете же вы ошибаться!
Софья. За ошибки мои я расплачусь сама. И я чувствую людей не хуже, чем вы…
Муратов. Моего отношения к вам вы, однако, не чувствуете.
Софья. Это – неправда! (Усмехнулась.) Вы, я знаю, не верите мне, не уважаете меня…
Муратов (вздохнув). О! Как вы ошибаетесь…
Софья. Да не – о!.. И – не ошибаюсь. Я для вас – купчиха, бывшая замужем за помещиком, испорченная и утомлённая им. Женщина богатая, хитрая, в мыслях грешная, но – трусливая. И – глупая; ведь это в расчёте на глупость вы рисуетесь предо мною цинизмом?.. Да?
Муратов. Я не циник, а скептик, как все неглупые люди…
Софья. Я хорошо помню ваши первые атаки, тогда ещё, при жизни мужа… (Вздохнула.) Знали бы вы, как я тогда нуждалась в участии, в честном отношении ко мне…
Муратов. Я относился к вам честно, как умею…
Софья. Ну, вы плохо умеете! И вы тогда нравились мне: вот, думала я, хороший, умный человек…
Муратов. Я тогда был глупее, чем теперь…
Софья. Я вам не уступила, и на время это зажгло ваше самолюбие, ваше упрямство.
Муратов. Не упрямство, а – страсть!
Софья. Ах, полноте! Вы – и страсть…
Муратов. Мы, кажется, ругаемся?..
Софья. Да, я горячусь, извините…
Муратов (кланяясь). Ничего! Я готов слушать и дальше. Какой-то такой разговор должен был быть между нами…
Софья. Да? И мне тоже кажется.
Муратов (оглянувшись). Так продолжайте.
Софья (смотрит на него). Однажды я едва не поверила в ваше чувство…
Муратов. Когда?
Софья. Это всё равно для вас.
(Встаёт, ходит.)
Муратов (помолчав). А хотел бы я знать, что вы обо мне думаете?
Софья. Нехорошо я о вас думаю.
Муратов. Ну – начистоту! И если попадёте в сердце…
Софья. То – что будет?
Муратов. Как сказать? Что-то будет…
Софья (подумав). Знаете, ведь вы вашим якобы роковым чувством ко мне пользуетесь, чтоб прикрыть вашу лень, оправдать вашу плохонькую жизнь…
Муратов. Для начала – недурно.
Софья. Вы очень нечестный человек…
Муратов (встаёт, усмехаясь). Позвольте однако…
Софья (подходит близко к нему). Нечестный. Честный человек не может всем пользоваться, ничего не платя, ничем не отвечая за то, что берёт…
Муратов. Не помню, что я взял у вас…
Софья. Говорят – вы строгий законник, а я думаю, что вы преследуете людей потому, что не любите их, скучно вам с ними, и вы мелко и злобно мстите им за то, что вам скучно… Властью, данной вам, вы пользуетесь, как пьяница или как мой покойный муж, больной человек… Плохо я говорить умею, всё какие-то не свои слова на языке. Но – я очень чувствую всё и – скажу по душе: жалко мне вас…
Муратов. Не благодарю…
Софья. Ужасно вы живёте…
Муратов. Да?
Софья. Никого и ничего не любя…
Муратов. Да, я не люблю людей…
Софья. И дело ваше вы не любите.
Муратов. И дело не люблю. Охранять леса? Нет, это меня не забавляет. Далее!
Софья. А ведь вы этому учились – охранять леса.
Муратов. Именно этому.
Софья. Как же так?
Муратов. Ошибся. Что ж, это обычная ошибка русского! Русский человек стремится прежде всего уйти из своей родной среды, а – куда, каким путём – это всё равно! С тем нас возьмите. Вы всё сказали, что хотелось?
Софья. Да.
Муратов. Какой же вывод?
Софья. Сделайте вывод сами.
Муратов. Может, вы надеетесь, что я, после сей философической беседы, застрелюсь? Нет, я не застрелюсь. Таких, как я, – тысячи, и жизнь наше поле, сударыня! Таких, как вы – единицы, десятки; вы совершенно лишние люди в жизни сей. И девать вам себя – некуда. Раньше вы в революцию ходили, но революция никому больше не нужна, и – сделайте-ка отсюда вывод!
Софья (усмехаясь). Я, кажется, попала-таки в сердце вам.
Муратов. В сердце? Нет!
Софья. Но – мы кончили?
Муратов. Вы – умнее, чем я думал. Удивляюсь, как вы можете терпеть всё это… эту пошлость вокруг вас… (Вздохнув.) Всё-таки есть у меня к вам нечто в душе…
Софья. Совершенно ненужное ни вам, ни мне…
Муратов. Простенько вы смотрите на людей, сударыня; очень уж несложно!
Софья (пылко). Ах, оставьте вы эту сложность, постыдитесь её, наконец! Ведь вы за нею скрываете только ложь и разврат.
Муратов. Вы сердитесь? Ухожу. Я люблю сам сердиться, но когда другой – особенно женщина – отдаёт себя наслаждению злостью, это мне не нравится…
(Не торопясь идёт в дом, на ступенях террасы остановился.)
А я не считаю, что мы поссорились, – можно?
Софья (негромко). Как хотите….
Муратов. Не считаю. До свидания, более приятного для меня.
(Софья, оставшись одна, ходит, пожимает плечами, усмехаясь.)
Стёпка (выглядывает). Софья Ивановна, меня бабушка за ухи оттрепала…
Софья (не глядя на нее). А ты что сделала?..
Стёпка. Сахарку немножко взяла…
Софья. Надо было попросить.
Стёпка. Так ведь не дала бы она…
Софья. А ты у меня спроси.
Стёпка. А тебя не было!
Софья. А ты бы подождала меня…
Стёпка. Разве что так! Дура я…
Софья (гладя её волосы). Конечно – дурочка…
Стёпка. А когда я умной-то буду?
Софья. Подожди, будешь… Ступай, посмотри, кто приехал.
Стёпка (убегая). Гляди – немец твой…
Софья (усмехается, заглядывает за угол террасы). Анна Марковна, вы что прячетесь?
Целованьева. Беседовали вы тут… У меня вон варенье-то прикипело. Девчонку эту напрасно вы ласкаете, она сахар ворует…
Павла (с террасы). Тётя Соня – там приехали!
Софья. Знаю, иду… Ты что грустная?
Павла. Миша рассказывал про училище…
Целованьева. Охо-хо…
Софья. Нужно приготовить холодного чего-нибудь, наверное, спросят.
(Ушла в дом.)
Целованьева. Ох, Павленька, напрасно мы домишко свой продали!
Павла. Пустяки, мамочка…
Целованьева. Свой угол – никогда не пустяки!.. (Понизив голос.) Софья-то тут лесничего отшивала, ай, какая смелая женщина! Видно, решила за немца выйти…
Павла (задумчиво). Она – хорошая…
Целованьева. Все хороши, да – не наши!
Павла. И умная она…
Целованьева. Ну, уж это довольно глупо, ежели женщина всегда умна. Ты бы вот не часто с Михаилом-то…
Павла. Мамаша, оставьте это! Как вы можете напоминать?.. Фу, как скучно с вами! Вы стали злая. На кого злитесь? Удивительно, право…
Целованьева. Ну, ну… На себя обернись… Погляди, какая сама-то стала…
(Скрылась за угол.) (Павла раздражённо толкает гитару. С террасы сходит Шохин, в руках пакеты.)
Павла. Вам кого?
Шохин. Никого. Сахар принёс.
Павла. Вы – Шохин?
Шохин. Шохин. Старшой объездчик.
Павла (тихо). Это вы убили человека?..
Шохин (не сразу). Я-с.
Павла. Господи! Ах вы, несчастный…
Шохин (тихо). Меня оправдали.
Павла. Разве это не всё равно? Ведь вы сами-то себя не оправдаете… Как это вы…
Шохин (сердито). Топором… обухом…
Павла. Ой, я не про то…
Шохин. Ну… Куда это положить? (Кладёт пакеты на стол и вдруг говорит поспешно, резко.) Они в седьмом году – чего делали? Приедут – лес рубят чужой…
Павла. А вы – били их?
Шохин. На то нанят…
Павла. Ах, боже мой! Разве можно из-за этого убивать!..
Шохин. И за меньше убивали…
Павла (смотрит на него и жалобным, ребячьим голосом зовёт). Мамочка!
Шохин (тихо и обиженно). Вы – напрасно это… И ведь ничего…
(В доме шум, он оглядывается, скрывается быстро. Выходит Антипа, усталый, пыльный.)
Антипа (оглядывая сад). Это кто убежал?
Павла. Шохин…
Антипа. Чего он?
Павла. Я не знаю.
Антипа. А Михаило где?
Павла. У себя, должно быть…
Антипа (сошёл, обнял её за плечи). Почему грустная, а?
Павла. Шохин этот…
Антипа. Ну?
Павла. Он ведь человека убил…
Антипа (хмуро). Как же… убил, дурак! Я адвоката ему нанимал, отсудили. Теперь он – собачка верная моя… А если хочешь – могу прогнать…
Павла. Ой, не надо! Тогда он меня…
Антипа. А ты – полно-ка!
Павла. Ну, другого кого… Не надо!
Антипа. Эх ты… Гляжу я на тебя… большие слова в душе ворочаются, а сказать – не умею… Кабы ты поняла! Без слов…
Павла (робко). Я – пойму, подождите…
Антипа. Жду. (Вздохнул.) Только – гляди: времени у меня мало. Я человек короткой жизни. И люблю, чтобы всё сразу открывалось мне…
Павла. Вон, про вас говорят, что переменились вы…
Антипа (хмуро). Я? Как это – переменился? Отчего?
Павла. Не знаю отчего…
Антипа. Кто говорит-то?
Павла. Люди.
Антипа. Лю-уди! (Свистнул.)
Павла. Дела забросили…
Антипа (усмехаясь). Мои дела; хочу – брошу, хочу – нет… (Присматривается к ней, обняв за плечи.) Удивительно слышать это от тебя, ребёнок ты, а туда же – дела!
Павла (негромко, оглянувшись). А ещё говорят, что всё хозяйство забирает в свои руки тётя Соня…
Антипа (вспыхнув, сердито). Ну, если я узнаю, кто это говорит, башку сверну! Да. И ты этих пакостей не повторяй – это я тебе приказываю! Слышишь? Меня с сестрой никому не поссорить – дудки! (Оттолкнул её тихонько.) Скажи, пожалуйста, – куда метят!..
Павла (обиженно и медленно отходит прочь). Вот уж вы и рассердились… А ещё просите – говори со мной обо всём, что думаешь…
Антипа (порывисто схватил её за плечо). Погоди, ты и говори, всё говори! Не обижайся, – это я так, – досадно мне! А ты – говори! Только своё говори, а не людское… Людское – это от злости больше, от зависти. Несчастливы люди, малосильны, оттого завистливы и слабы…
Павла. Миша и слаб, а – не злой и не завистник.
Антипа (отшатнулся от неё). Что такое? Зачем ты про него?
Павла. Затем, что неверно вы говорите о людях.
Антипа. Неверно? Потому что – сын… да, вот как вышло…
Павла (беспокойно). Вы, пожалуйста, не думайте…
