Максим Горький
Зыковы
Антипа (пристально смотрит на неё, торопливо). Про что не думать?
Павла (смущённо). Про то, о чём в четверг говорили… Нисколько он мне не интересен…
Антипа (снова обняв её, смотрит в глаза). Я – не про это, ей-богу! Я тебе верю… Сказала – ну, и кончено! Спасибо. Люблю я тебя, Павла… так, что даже задыхаюсь от этого, от силы. Идём к пруду… идём, я те поцелую там…
Павла (тихо). Ну, что это, днём – нехорошо…
Антипа (уводя её). Хорошо будет! Иди, милая… иди, вечера моего заря ясная…
(Ушли. На террасу выходит Хеверн, прищурился и смотрит вслед им. Стёпка приносит серебряное ведёрко со льдом и бутылками в нём.)
Софья (выходит). Ну-с, продолжайте…
Xеверн. Вы сегодня очень весело настроены, и это меня стесняет…
Софья. Да-а? Вам больше нравятся унылые женщины?
Xеверн. О, вы знаете, кто мне нравится…
Софья (с улыбкой). Будь вы богаче, я говорила бы с вами серьёзнее – не обижайтесь!
Xеверн (чуть поморщился). Это очень драгоценная ваша черта сказать всегда прямо. Но – я буду богаче! Я уже есть богаче! Я хорошо понимаю, что нигде не нужно так быть богату, как в России, где только деньги дают независимость и почтение. И я знаю, что в сорок лет я буду иметь сто тысяч, – мне тридцать четыре года.
Софья. Слишком много арифметики вводите вы в жизнь.
Xеверн. А! Это – необходимость. Нужно уметь считать, хотя бы для того, чтоб в пятьдесят лет не жениться на двадцатилетней девушке. Это никогда не составит семьи и может очень вредить делу.
Софья (холодно). Вы думаете?
Xеверн. О, я уверен! Поздние браки в России всегда неудачное дело. Когда человек торопится домой – дело теряет. От этой торопливости могут пострадать интересы третьих лиц.
Софья. Мои, например…
Xеверн. И ваши. А также – мои…
(Вышел Михаил, молча поздоровался с Хеверном, налил стакан вина, сел на верхней ступени, рассматривает вино на свет. Хеверн смотрит на него сверху вниз, Софья курит и следит за ним.)
Хеверн. Утром ловили окуней, Миша?
Михаил. Ловил.
Хеверн. И – что же?
Михаил. Поймал.
Хеверн. Много?
Михаил. Одного.
Хеверн. Большой?
Михаил. Около фунта…
Хеверн. Очень плохо! Ничто не берёт так много время, как ловля рыб. (Софье.) Вчера я разговаривал с вашим предводителем дворян – это очень странное лицо!
Софья. Да? Почему же?
Хеверн. Очень! Бывал в Европе, интересуется искусством, посетил музеи – и ни однажды не был в рейхстаге! Он не понимает, что социализм явление историческое, и смеётся над тем, что нужно изучать. Один голый инстинкт собственника-индивидуалиста не может победить социализм, – чтоб успешно бороться, нужно знать врага, – так!
Софья (задумчиво). Я – тоже не интересуюсь социализмом.
Хеверн. О, для женщины это необязательно! Да, странный человек предводитель… Он так… с яростью говорил о честных заслугах дворян перед Россией – очень красиво! Но, если ему предложить две с половиной тысячи рублей, – он без усилия покривит себе душу…
Софья (смеясь). Почему именно две с половиной?
Хеверн. Так, для примера…
Софья. Вы предлагали?
Хеверн (строго). Н-но, зачем! (Михаилу.) Вы живёте дружелюбно с Павлой Николаевной, да?
Михаил. Она очень хороший человек – честный и добрый…
Xеверн. Да? Это приятно. Но – многие русские, мне кажется, добры только по слабости характера?
Михаил. Не знаю… Вам – виднее.
(Из сада идут Антипа, Павла, порознь, оба притихшие. Все молчат, видя их.)
Антипа (ворчливо, угрюмо). Когда сердце не горит, а тлеет только – это, брат, ещё не жизнь… Ты погоди рассуждать…
Павла (устало). То вы говорите, что я глупая, то – не рассуждай…
Антипа (с досадой). Эх, да ты пойми – о разном говорю!.. (Увидал сына, выпрямился, строго спрашивает.) Ведомость готова?
Михаил. Нет ещё.
Антипа. Отчего? Ведь я сказал…
Михаил. Счета Чернораменской дачи не доставили мне…
Антипа. Как не доставили? Врёшь!
Софья. Счета у меня, не кричи! Их нужно проверить…
Антипа (входя на террасу). Ну, ты всегда заступаешься… где не надо! Проверить… что ж он сам – не может?
(Софья что-то строго шепчет ему, он мычит.)
Xеверн (Павле). Как поживаете?
Павла. Благодарю вас, хорошо…
Xеверн. Я очень рад.
Павла. Это вы – серьёзно?
Xеверн. Что именно?
Павла. Вас серьёзно радует, когда людям хорошо?
Xеверн (удивлён). О, конечно! Как же иначе? Несомненно. Когда всем хорошо вокруг меня – я выигрываю…
Павла. Как это просто и верно…
Xеверн. О, я очень люблю всё простое, оно именно – верно!
Антипа (Хеверну). Идём план-то смотреть…
Хеверн. Пожалуйста…
Антипа. Иди-ка ты с нами, Михаил! Софья, купили мы лес-то у предводителя – знаешь?
Софья. Нет, не знаю…
Антипа (Хеверну). Ты что ж, не сказал компаньонке-то?
Xеверн (хмурясь). Я был уверен…
Софья (брату). Сколько?
Антипа. Двадцать три…
Софья. Ты не хотел давать больше восемнадцати?
Антипа. Не хотел, а пришлось дать.
Софья. Почему же?
Антипа. Конкурент явился новый. После расскажу. Идёмте… Михаило – иди!
(Уходят. Хеверн идёт сзади. Софья, задумчиво покуривая, наблюдает за ним. Павла, прислонясь к перилам, стоит, опустя голову.)
Софья. Ты что грустишь?
Павла. Устала.
Софья. О чём беседовали?
Павла. Да… всё о том же… Он всё говорит, как любит меня… Я же знаю ведь это! А он – всё говорит, говорит…
Софья. Поди ко мне. Эх ты… птица!
Павла. Нет, право, ну – люблю, люблю… нельзя же всё об этом только!
Софья (грустно). Дитя моё, это очень худо, если нельзя говорить только об этом…
Павла. Да и все мужчины… Как он странно смотрит на тебя!
Софья. Кто?
Павла. Густав Егорович.
Софья. А! Он на всё так же смотрит. Хозяин.
Павла. Нравится он тебе?
Софья. Ничего, мужчина крепкий. С ним хорошо по железным дорогам ездить – нигде не опоздаешь…
Павла. Не понимаю. Это ты шутишь?
Софья. Многого ты, дружок, не понимаешь…
Павла (грустно). Да. Всё не так, как я думала…
Софья. Скажи ты мне – зачем ты вышла замуж за брата?
Павла. Я думала – иначе будет. Видишь ли – я очень боюсь всего… Всё чего-то жду… До двенадцати лет – отец пугал, потом – пять лет – в монастыре. Там тоже все в страхе живут; сначала боялись, что ограбят, – и тревожный год казаки стояли у нас и каждую ночь свистели все. Пьяные, песни поют. Монахинь – не уважали, и всё было нехорошо как-то. Все грешат против устава, злые все и друг друга боятся. Бога – тоже боятся, а не любят. Я и подумала: нужно мне встать под сильную руку – не проживу я одна как хочется…
Софья (задумчиво). Ты думала – Антипа сильный?
Павла. Он сам сказал. Мише – ничего не нужно, он чужой всем. А прежде сватались всё какие-то жадные…
Софья (лаская её). А я подумала о тебе плохо, Павля… Сначала, помнишь?
Павла. Да. Нет, я плохого не люблю, я боюсь его. Ты очень строго, бывало, смотрела на меня, и я от этого плакала в уголках… Хотелось подойти к тебе, сказать: я – не плохая, не жадная, – а смелости не хватило…
Софья. Ах, девочка, девочка, господь с тобою… Трудно тебе будет…
Павла. Мне уж стало трудно! Тут – Шохин ходит. Убил человека и ничего, ходит!
Софья. Ты его оставь, не бойся! Он – не злодей, а несчастный…
Павла. А я думала пожить тихо, чтобы все вокруг были добрые, улыбались бы и верили, что ты никому зла не хочешь…
Софья. В это – не поверят, нет…
Павла. Отчего же, отчего?
Софья (встала, ходит). Не поверят… Ты очень хорошо сказала: чтобы все улыбались…
Павла. Как перед праздником: уже всё сделано, убрались, устали и с тихой радостью ждут светлого дня.
Софья. До праздника – далеко, дружок! И сделано для праздника мало…
Павла. Ах, господи! Тётя Соня – научи меня!
Софья. Чему?
Павла. Как лучше жить с людьми…
Софья. Сама не знаю… не знаю! Жизнь проходит в пустяках, в тумане…
Павла. Чего тебе хочется?
Софья. Мне? (Остановилась, говорит негромко, с большой силой.) Мне хочется нагрешить, набуянить, нарушить все законы, всё спутать, а потом, как взойдешь высоко над людьми, – броситься под ноги им: милые люди, родные мои люди! не владыка я вам, а низкая грешница, ниже всех, и – нет вам владык, и не нужно нам владык…
Павла (испуганно, тихо). Зачем это? Что ты?
Софья. Чтобы освободить людей от страха друг пред другом… Некого бояться! А все – напуганы, подавлены, живут в страхе – ты сама видишь это! Никто не смеет сказать до конца своё слово…
(Антипа стоит в дверях, прислушиваясь.)
Павла. Это… я не понимаю! Ведь так – погубишь себя?..
Софья. Людей ради – бог погиб, говорил отец Шохина.
Антипа. О чём толкуете?
Павла. Ой!
Антипа (подходя к ней, обиженно). Чего же испугалась? Не виновата – не бойся. Про что говорили?..
Павла. Так – разное…
Антипа (сестре, грубовато). Говорить надо меньше…
(Софья ходит, не глядя на него, скрывая волнение.)
Павла (ласково). Кричать меньше надо… вы вот всё кричите, это не нужно…
Антипа (мягко). Я – не со зла, а… просто такой голос грубый. Надо бы чайку попить, а, хозяйка? Поди-ка, снаряди… Здесь накрыть вели. И – закуску… Иди, милая! (Павла уходит; проводив её глазами, он говорит сестре обиженным тоном.) Портишь ты мне её… (Софья молча прошла мимо. Он повторяет настойчиво.) Портишь ты мне жену-то, говорю!
Софья (вдруг, резко). Молчи!
Антипа (отшатнулся). Постой… что ты?
Софья. Ну – хорошо тебе – спокойно, сладко – с молодой?
Антипа (опускается в кресло, тихо). Она – жаловалась?
Софья (успокаиваясь). Нет. Поверь мне – нет! Извини меня, я дурно настроена… тяжело на душе у меня… извини!
Антипа (тихо). Испугался я. Господи помилуй! Я, брат, так люблю её… сказать не могу!
Софья (снова ходит). Счастья это не дает ни тебе, ни ей…
Антипа. Ну… ты погоди ещё! (Молчание.) Соня?
Софья. Что?
Антипа. А… как она с Михаилом – ничего?
Софья (останавливаясь пред ним). Ты это брось – слышишь? Не внушай этой мысли ни себе, ни кому! Хеверн где?
Антипа (махая рукой). Там… в планы залез. Ну его… надоел!
Софья. Ты для него становишься слишком выгодным компаньоном…
Антипа (настораживаясь). Как это?
Софья. Так. Не разевай рта.
Антипа (ухмыляясь). Во-он что! А я думал, у тебя с ним…
Софья. Не о том думаешь…
Антипа (вздохнув). Трудно тебя понять, Соня!
Софья. При Павле на Мишу орать не надо – понимаешь?
Антипа. Ну, ну… Досаден парень… беда как! Что живёт, чего ради?
Софья. О себе подумай…
Антипа (задумчиво). Павлу я не обижу…
Софья. Над матерью её не смейся…
Антипа. Не люблю бабу эту…
Софья (прислоняясь к перилам). Устала…
Антипа (вскочил, подходит к ней). Что ты? Воды дать?..
Софья (прислоняясь к нему). Нехорошо…
Антипа. Отчего? Ах ты, господи!.. Соня – в чём дело-то?
Софья. Подожди… О, боже мой…
Антипа (обнял её). Эх ты, головушка! Пойдём, ляг, отдохни…
(Уводит её. Из сада выходит Тараканов; на террасе – Михаил, остановился у стола, наливает вина, пьёт.)
Тараканов. Уехал немец-то?
Михаил. Он – швед. Или – грек.
Тараканов. Это всё равно – чужой. Уехал?
Михаил. Останется ужинать…
Тараканов. Гм… Удивительно!
Михаил. Что?
Тараканов. Неужто никто не слышит, что от него жуликом пахнет?
Михаил. Ну-у… У вас все жулики!
Тараканов. Не все, а – девять, десятый – дурак., Где Софья Ивановна? Она всё видит…
Михаил. Не знаю я… не знаю! (Садится на ступени, закуривает. Тараканов, жестикулируя, что-то бормочет, уходит. Из дома выходит Павла, улыбаясь, останавливается сзади Михаила и концом шарфа щекочет ему шею.)
Михаил (не оборачиваясь, грубовато). Смотрите, отец увидит – шум будет…
Павла (с гримасой). Уж и пошутить нельзя… Я молодая, мне скучно…
Михаил. Всем скучно…
Павла. Есть же где-нибудь весёлая жизнь!
Михаил. Поищите…
Павла. Пойдёмте в сад…
Михаил. Мне – в контору нужно. Докурю и пойду зарабатывать хлеб мой, в поте лица…
Павла (сходя по ступеням). Ну, я одна… Вот пойду так и буду идти неделю, месяц – прощайте!.. Вам будет жалко меня?
Михаил. Мне давно вас жалко…
Павла. Это – неправда… Не верю я… (Идёт. Обернулась, грозит ему пальцем.) Неправда!
(Михаил угрюмо смотрит вслед ей, гасит папиросу, встаёт, сзади его – отец.)
Антипа. Куда?
Михаил. В контору…
Антипа. Про какую это неправду говорила она?..
Михаил. Не знаю… не понял я…
Антипа. Не понял? (Смотрит на сына хмуро, видимо, хочет что-то сказать – отмахнулся от него.) Иди! (Опустив голову, медленно идёт за Павлой, из-за угла выглядывает Анна Марковна, грозит ему кулаком.)
