Максим Максимов
Обратный билет
Верещагин заботливо упрятал меня в горы, с глаз долой от расправы и интриг высокого начальства, пока не улягутся все страсти в нашем непростом ведомстве. Я по достоинству оценил его мудрый ход. Действительно, после штаба группировки, здесь был настоящий рай – первозданная тишина и относительная свобода, простое общение и привычное для любого специалиста дело. Я мог часами ковыряться в спецаппаратуре, объясняя назначение и принцип действия того или иного элемента или комплекса спецразведки. Все было хорошо, но я понимал, что меня здесь держат исключительно за инструктора и давать согласие на мое личное участие в каких-либо боевых выходах разведгрупп, местному начальству было строго запрещено. Да и по правде говоря, я не очень-то настаивал на этом. После пережитого в группировке, увиденного и осмысленного мой патриотический пыл значительно поубавился. Скорее всего, мне просто надо было время, чтобы все это понять и переосмыслить, осуществить своего рода переоценку каких-то личных или глобальных ценностей. Однако какие могут ставиться ценности на кон, когда ты наблюдаешь за подготовкой разведчиков, уходящих этой ночью в поиск? Я хмуро смотрел, как в вечерних лучах багрового заката, бойцы молча пакуют свои рейдовые ранцы, готовят радиостанции, оружие, спецаппаратуру. Они просто шли на свою работу, кроме которой они больше ничего так хорошо делать не умели. Они не говорили никаких высоких слов и фраз о долге, патриотизме и Родине, коими, подобно инфекции диареи, было испещрено все, что можно: телевизор, газеты, журналы и речи политиков. Зачем им все это? У них сейчас задача-минимум вернуться из рейда живыми. И даже если бы кто-нибудь сейчас начал им рассказывать о долге и чести, объясняя, как это все важно для страны – они бы в лучшем случае просто дали бы ему по морде. Большинство из них просто мстили за своих погибших товарищей. И многие из них воевали еще со времен первой кампании и видели изможденных голодом и нечеловеческими страданиями русских стариков, изнасилованных русских девчонок и изувеченные труппы пленных. Какая тут политика? Многие из них знали, что ничего не получат от этой войны, будь она неправедная или трижды священная. Большинство из них в недалеком будущем осядет в своих городах и весях, так же будут влачить свое жалкое существование и про них не вспомнит ни Родина, ни политики, ни кто бы то ни было еще. Лишь иногда они будут молча прикасаться к своим боевым наградам, у кого они есть, лишь изредка они будут собираться небольшой компанией вместе по поводу, и, поднимая чарку, опускать глаза с мыслью: «А помнишь…?». И еще. Они будут стесняться своих наград. Большинство из них задвинут их в дальний ящик стола, с глаз подальше, предпочитая не показывать их никому. Метка «он был там», «он оттуда» отныне всю жизнь будет их преследовать и невидимым Дамокловым мечом всегда будет довлеть над ними. И многие сломаются. Многие упадут и погибнут уже потом, после войны. Их догонит безжалостный «синдром Андрияшина» – я это знал. Я это чувствовал и мне становилось невыносимо тяжело от таких мыслей. И мне было больно, что я уже знал наперед то, что случится потом.
«Что они делают с нами?»
…К нам прилетел вертолет. Да не просто вертолет, а машина огневой поддержки – Ми-24. Это вообще было из ряда вон выходящее событие, чтобы к нам присылали «птичку». Здесь все-таки было не место для прогулок вроде Нижнего парка возле Большого дворца и Большого каскада в Петергофе. Иначе ради кого сюда перли бы вертушку? Однако я немало был удивлен, увидев выскочившего из пятнистого чрева «крокодила»* полковника Панаетова в сопровождении огромного верзилы – двухметрового роста мужика с горой мышц килограмм на 120. Вертолет тут же, взревев турбинами на форсаже, задрав кверху хвост, отвалил в сторону и быстро скрылся в распадке близлежащего ущелья, подобно зеленой ящерице, нырнув вниз и сливаясь с буйной горной растительностью. Спустя минуту снова наступила привычная тишина, присущая нашей периферийной жизни забытых военных отшельников. Улеглась взбитая лопастями пыль. И только птицы продолжали стрекотать и верещать свои замысловатые полуденные песни. Все произошло настолько быстро, что помощник дежурного по отряду не успел даже добежать до площадки приземления, чтобы зажечь оранжевую шашку-указку для ориентирования пилотов. Он так и остался стоять в нелепой позе с шашкой в руке, не зная, что делать дальше. Затем, раздосадовано сплюнув, повернулся и пошел в направлении лагеря.
– Артамон! Артамон! Посмотри, кто к нам пришел! – подражая Мальвине, широко улыбаясь, завопил я тонким голосом.
– Ага, папа Карло с дядей Джузеппе! – охотно отозвался Панаетов, взбираясь по извилистой тропинке ко мне на горку – Привезли тебе привет из группировки!
Мы поздоровались и обнялись на радостях, словно старые друзья.
– Познакомься, это – товарищ Пятый, – представил мне своего спутника Панаетов – Отныне ты работаешь с ним.
– Узнаю вашу деловую хватку, товарищ полковник: не успели в стойло поставить, а уже хомут примеряете? – ворчливо, но одобрительно осведомился я.
Однако я с нескрываемым интересом рассматривал своего нового начальника.
– Можно подумать, у тебя есть выбор! – хохотнул Панаетов.
– Ну конечно, когда перед тобой маячит военный трибунал, какой уж тут выбор?
– Ну, про трибунал – это хрена лысого…
– Где-то я уже это слышал.
– Ладно, хватит зубоскалить. Любезности прибережем на потом. Где твое начальство? Теперь уже бывшее…
– Пойдемте. Познакомлю.
Некоторое время мы шли молча. Я успел заметить, что Панаетов сделал выводы и на этот раз почему-то вырядился с товарищем Пятым в пехотную «ночку» – полевую форму мотострелковых подразделений министерства обороны. Он заметил мой многозначительно насмешливый взгляд и раздраженно спросил:
– Что на этот раз?
– Да ничего…
– А что так ехидно улыбаешься?
– Да для ваших габаритов эта форма, как на корове седло. Распугаете мне тут всех «духов», с кем тогда воевать?
– Не переживай, умник. На твой век хватит.
Вечером, после ужина, мы остались в пустой палатке штаба. Перед нами на огромном прокладочном столе была развернута привезенная Панаетовым ксерокопия мелкомасштабной карты Веденского и Ножай-Юртовского районов, отпечатанная на низкокачественном принтере. На ее размытую крупнозернистую фактуру простым карандашом были нанесены несвойственные армейским тактическим знакам пометки и обозначения, известные только ее хозяину и посвященным в это дело людям. Слабый бледный свет «лампочки Ильича», выбивавшийся из-под самодельного матерчатого абажура, полумрак и тишина, окружавшие нас, придавали нам той, на мой взгляд, потешной таинственности и загадочности, которые обычно навевают старые фильмы о пиратах, шпионах, заговорщиках и контрабандистах с присущими им подобными сценами. И только одна мысль возвращала меня с небес на землю: мы небыли теми джентльменами удачи, которые ищут сокровища или приключения. Мы были неизвестно кто, нас не существовало в природе: ни в приказах, ни в сводках, ни в донесениях. Хотя одно из самых незабываемых приключений мы все же найдем на свою задницу – это я прекрасно осознавал.
– Вот – Шуани. Вот – дорога, вот – ущелье, – тихо говорил Панаетов, указывая своим мозолистым пальцем, в мелкие трещинки которого въелись не то грязь, не то оружейная смазка – А вот твой хутор…
– Этот хутор такой же мой, как и ваш, – обиженно проворчал я.
– Заткнись и слушай. Подойти можно с двух направлений: с севера или с юга. Видишь? Я так думаю, они обязательно появятся на хуторе. К сроку пополнения продовольствием и медикаментами они обязательно вышлют группу 8-10 человек. Стало быть, выйдут вот здесь. Тут мы их всех и накроем. План таков: машины оставляем в лесу, где-нибудь на окраине села. Пятый со своими людьми занимает позиции возле хутора. Группу огневой поддержки оставляем вот здесь, возле тропы. Их задача – отсечь огнем тех, кто попытается придти на помощь. Быстро вяжем тех, кто зайдет на хутор и уходим к машинам. Рекогносцировку на местности мы уже провели. Остается ждать данные радиоперехвата.
Панаетов уселся обратно на свой стул и, отхлебнув из стакана остывший солдатский чай, кивнул Пятому, давая тем самым понять, что настала его очередь говорить.
– Наша основная база – в Шали, на территории ВОВД*, – монотонным голосом, словно читая неинтересную оперативную сводку, заговорил молчавший все это время здоровяк – На УАЗиках с номерами военной комендатуры в день «Д» первая группа выдвигается в сторону Ножай-Юрт через Майртуп, Джугурты – на Ялхой-Мохк с таким расчетом, чтобы к исходу дня, к времени «Ч» прибыть в Малые Шуани, якобы на ночлег по причине сломавшейся техники. Примерно в это же время вторая группа, выйдя из Ножай-Юрт, через Саясан, выходит на Шуани и занимает позиции южнее точки рандеву. С наступлением темноты мы занимаем указанные ранее позиции и находимся в режиме ожидания. С наступлением движения* колонна первой группы одним броском выдвигается к хутору, осуществляем быструю эвакуацию и уходим на север, по этой же дороге на Чари-Мохк. При невозможности – прорываемся на юг, ко второй группе, которая уходит на Саясан, под прикрытие федералов. При осложнении обстановки задействуются огневые средства Ножай-Юртовской минометной батареи и артиллерии старшего начальника. Так же на площадки подскока выдвинется две маневренных группы горной группировки в готовности к оказанию помощи и при необходимости поддержки огнем. Боевые распоряжения подготовлены и будут немедленно отданы в подразделения при наступлении времени «Ч». У меня все.
Панаетов вопросительно посмотрел на меня. Его взгляд красноречиво говорил мне: «Ну? Что теперь скажешь, студент?».
Я с деланно ошарашенным видом сидел, изображая зазевавшегося на уроке плохого ученика.
– И что ты молчишь, как рыба об лед? – не выдержав, спросил Панаетов.
– Позволю себе спросить, а что с Ахьядовым? Вы проверяли его? – наконец, подал я голос.
– При чем тут Ахьядов? Пусть органы им занимаются. Личность, конечно, одиозная. С виду так – старик, божий одуванчик. Компромата на него уже целый вагон набрался. Но, ясное дело, трогать его пока еще рано. Прихватим с собой, когда сваливать будем.
– Прихватывать с собой его не обязательно. Старик – лишняя обуза, – заметил я – Его свои пришьют, когда выяснят, что их люди попали в засаду на его хуторе.
– Да леший с ним. Что о деле-то думаешь?
– С каких это пор вы стали у меня мое мнение спрашивать? – искренне удивился я.
– Да по харе твоей наглой вижу, что припас пару тузов в рукавах! – засмеялся Панаетов – Ну давай, выкладывай, стратег доморощенный, что сам кумекаешь?
Я задумчиво хмыкнул, качнув головой:
– План, конечно, хороший. Дерзкий. Чувствуется твердая рука товарища Верещагина. А?
– Блин, от тебя ничего не скроешь – удивленно покачал головой Панаетов.
– Ну, еще бы – шило в мешке… – усмехнулся я – На самом деле ничего сверхъестественного, товарищ полковник. Ваши люди не в «ленпехах»* обучались, а план выстроен с типичной армейской последовательностью, не характерной вашей бандитской тактике «блицкрига»: площадки подскока, огневые средства старшего начальника, всестороннее обеспечение и взаимодействие…
– Дал бы тебе по башке! У вас что, так принято в войсках – критиковать свое начальство?
– В армии начальство критикуют в одном случае – когда получаешь первую пенсию. Но нам это будет уже до лампочки, когда нас раздолбают вот в этом селе. План хорош, только навряд ли мы унесем оттуда ноги. И потом, полагаясь только на радиоперехват, выдвигать «штурмовиков»* на позиции? Это в лучшем случае бесплодная практическая тренировка, в худшем – сами попадем в засаду.
– И что ты предлагаешь? Отходить в сторону Ножай-Юрт?
– Как вариант. Но нас и там будут ждать. Времени, чтобы нас перехватить у них будет более чем достаточно. А смыться без шума представляется очень маловероятным.
– Хм! Попахивает крупной войсковой операцией. Так?
– Крупная войсковая операция, тем более ночью, кроме трупов, ничего не даст. Я предлагаю вот что. Вот здесь, совсем рядом с селом, есть дорога. Неприметная такая. На карте она не обозначена. Но я знаю, она там есть. Ею пользуются только местные. Дорога сезонная, накатная, но летом вполне проходимая для наших машин. С села ее не видать, место глухое. К времени «Ч» пару машин нужно подогнать именно сюда, потому, как основная группа для эвакуации с фигурантами, если таковые будут в наличии, пойдет к ним. В это время ложная группа, имитируя основную, пойдет на прорыв в сторону Саясан или на собственную погибель вот в это говенное село.
– Далось тебе это село?
– Узнав, что у нас «на борту» полевой командир, за него, живого или мертвого, даже последняя собака в селе будет воевать против нас до последнего патрона, товарищ полковник.
– Токо не надо нас пугать! Пуганные. У тебя всё?
– Нет. Теперь про информацию – я так же, как и Панаетов, откинулся на свой стул, отхлебнул своего чаю и негромко продолжил – У меня есть один человек, чеченец, мы одно время вместе работали по «бойкам». Он живет в Гребенской, это Шелковской район. Надо его найти. Он может нам помочь.
– Каким образом?
– Он как-то обмолвился, что у него родственники проживают в Беной. Он даже пару раз ездил к ним, при мне.
– Так то ж Беной!
– И что? Всяко разно, найдутся родственники или родственники знакомых в Малых Шуанях. По крайней мере, у нас будет чеченец – можно организовать неплохую рекогносцировочку в селе, прямо на месте. Комар и носа не подточит. А у нас может оказаться в руках главное: день «Д» и время «Ч».
Панаетов задумался.
– Надо проверить этого твоего чеченца.
– Конечно, надо. Но он человек надежный, не сомневайтесь. А главное – они тейп* Билттой.
– И что с того?
– Как что? Басаев – тейп Беной, Масхадов – тейп Аллерой. Они ж с испокон веков кровные враги, хоть и из одного туккхума*! Они здорово в свое время обидели билттоевцев.
– Я, конечно, дико извиняюсь… Я даже не буду спрашивать, чем же они так обидели твоих Биллтоевцев, – с явной долей сарказма и раздражения после некоторого замешательства, медленно подбирая слова, заговорил Панаетов – Однако откуда ты все это знаешь: тейпы, туккхумы, племенно-родовые отношения, черт бы их побрал? На этнографа ты не похож. Учителем истории не был. Что-то многовато ты знаешь для рядового рэкса*! М-м?
– Даю справку, – с не меньшим сарказмом в голосе нарочито четко и громко доложил я – В свое время я четыре месяца прожил среди чеченцев. И потом, может быть я и грязный убийца, но не забывайте, что до недавних пор я работал в разведывательном информационно-аналитическом центре, откуда ваш покорный слуга едва не загремел под трибунал с подачи одного весьма влиятельного доброжелателя…
– Ну ладно, ладно – завелся! – примирительно сказал Панаетов – Я ж шутя. Однако в твоем досье не сказано, что ты был в плену…
– А я и не был в плену. Господь с вами! Я же сказал – по «бойкам» работали, с «тимуровцами». Там и познакомился с этим «моим», как вы его называете, чеченцем. Ну, там было несколько человек, с которыми я поддерживал тесные контакты, но этот – самый надежный и толковый.
– Кто такой?
– Гунатов Лом-Али Вахидович, 1975 года рождения. Проживал в станице Гребенская Шелковского района. Нынешнее местонахождение мне неизвестно. Но его надо искать в Гребенской – там живут его родители. Он должен проходить у вас по базе данных, так как местный отдел ФСБ вел учет членов группы Тимура. Они работали по полевым командирам, чьи бандгруппы входили в местный джамаат. Еще «пробейте» некоего Чалаева Усмана Умаровича, предположительно 75-77 года рождения, чеченец, работал в группе Тимура. Тоже может нам пригодится.
Панаетов, мягко говоря, был немножко поражен моей осведомленностью. Он немного помолчал, соображая. Затем язвительно заметил:
– А чего ж раньше-то молчал?
– А вы и не спрашивали.
– Подпольщик хренов…Ладно. Выясним. Ну-ну, вернемся к нашим баранам.
– В смысле?
– Про тейповый уклад.
– А, так я и говорю. Между первой и второй войной Масхадов, Басаев и прочие там власть предержащие, так скажем: несколько обидели, то есть – обделили представителей некоторых тейпов, выдвигая на вышестоящие «махровые» командно-административные должности преимущественно представителей своих тейпов: Аллерой, Беной, Калхой и так далее. Ну, здесь, вероятно, еще сыграла роль численности тейпов. Например, Беной – самый многочисленный и влиятельный тейп в Чечне, насчитывает около 360 тысяч человек, а, скажем, Эрсеной – 20-25 тысяч. Но не все были согласны с такой постановкой вопроса. Ну, еще бы! Воевали за независимую Ичкерию все, так и подавайте нам власть равными долями. Как так? Ан – нет! С большой долей вероятности это и послужило яблоком раздора, что мы сейчас и наблюдаем. Одним словом, мы можем использовать эту уникальную возможность и сбрасывать со счетов этот вариант, я думаю, не стоит. Понимаете, эта ихняя столетняя междоусобица – дополнительный стимул для сотрудничества с нами.
– Знаешь, я не удивлюсь, если у тебя случайно в рюкзаке вдруг окажется «Майн Кампф».
– Я больше симпатизирую Чучхе Сонгун. Так, как?
– Рисково. Вот это вот – очень рисково, студент.
– Ну, знаете – не рисковее, чем ночью прорываться с боем через все село.
Я заметил, как при очередном упоминании о первоначальном плане эвакуации у Панаетова заметно потемнело лицо. Он таки дал бы мне отцовскую затрещину, но я, стараясь побыстрее отойти от темы этой чертовой эвакуации, с видом провинившегося школьника продолжал более-менее убедительным тоном:
– А вы-то чем рискуете? Со своим человеком в селе буду работать я. Вы ж понимаете, что ваших штурмовиков «чехи»* вмиг расшифруют, переоденьте вы их хоть в форму шариатской гвардии.
– Ты поучи жену щи варить! – все-таки не выдержал и вызверился на меня Панаетов.
Он не сразу успокоился, все еще ворча что-то себе под нос на счет огромного опыта оперативной работы, десятка удачных спецопераций, засад и налетов. Однако идея, которую я высказал, пришлась ему по вкусу. Это я заметил. Наконец полковник, решив что-то, подвел итог:
– На счет эвакуации – это надо на месте прикинуть. Этим мы и займемся в ближайшее время. А на счет твоего чеченца-кровника – вариант. Сам им и займись. Всю необходимую базу документов для тебя мы подготовим. И послушай, если я еще раз увижу на твоей морде эту ехидную ухмылочку – пеняй на себя, пóнятно?
– Бить будете, папаша? – трагическим голосом печально поинтересовался я.
Панаетов картинно замахнулся на меня своей ручищей-лопатой, но я уже успел молнией выскочить из палатки.
– Тамбовский волк тебе папаша! – услышал я за спиной смеющийся бас Панаетова.
В моем распоряжении оказалось удостоверение сотрудника комендатуры ЧР* на имя майора Липатникова Александра Александровича, 1969 года рождения; пластиковый пропуск «всюду» с угрожающей припиской на обратной стороне: «Всем органам оказывать помощь и содействие…»; командировочное предписание на то же имя в расположение военной комендатуры Шелковского района, также мне дали немного денег, уверяя, что они настоящие; подмышкой в оперативной кобуре скрытого ношения покоился «ПМ» (с досланным в патронник «девятым» патроном), в кармане полевой куртки – граната Ф-1. В напарники мне выделили с виду неприметного человека, который являлся оперативным сотрудником ФСБ по кличке Краб, звали его Сергей Петрович. На вид ему было лет 35-38, светловолосый, рыжеусый, слегка полноватый с преданным и честным взглядом светло-серых, почти голубых глаз. Комичность ситуации заключалась в том, что у него «на лбу было написано», что он русский и первый же встречный чеченец при разговоре с ним почему-то отводил свой взгляд. Это только стало лишним поводом для моих лаконичных насмешек над наивностью визуальной конспирации людей Панаетова.
Этим солнечным утром, едва попив бергамот с армейскими галетами и клубничным джемом, мы выехали из агрунского ВОВДа на УАЗике с «ментовскими» номерами и направились в сторону Червленной через Толстой-Юрт. Однако у Петропавловской, в районе продовольственного рынка, мы благополучно «соскочили» с маршрута и направились в ближайшую же «забегаловку» в надежде, коротая время за разговорами с «залетными» военными, поймать попутку на Шелковскую. Долго ждать не пришлось. До переправы через Терек под Червленной нас подбросили на лихом «Покемоне» бурятские ОМОНовцы, блок-пост которых стоял в начале Ханкальской улицы в Октябрьском районе Грозного. Мы их называли «япон-ОМОН» или «япона-мать» – да кто как. Главное – ребята были безотказные и вполне надежные. Глядя на майорские погоны Краба, они преобразились, угостили нас сигаретами, и пока наше бронированное чудовище, не спеша, «в раскоряку», преодолевало Сунженский и Терский хребты, ребята всю дорогу рассказывали нам анекдоты, заодно вывалив целый ворох новостей, которые я с интересом слушал по причине информационного голодания, которое немудрено испытать, находясь где-то на задворках цивилизации – в горах.
А вот выбраться из Червленной на Шелковскую по-быстрому не удалось. От блок-поста «Терек» мы дошли пешком через железнодорожный переезд до импровизированного «круга» – разлет автодорог на Наурскую (Чернокозово) – Буруны (Сарсакай) – Новощедринскую (Шелковская) и решили немного перекусить, свернув в более-менее пристойную кафешку, выстроенную из красного декоративного кирпича. Над входом на размалеванном самодельном фанерном щите красовалась аляповатая такая надпись почему-то в готическом стиле: «У Идриса». Пластиковые белые столы и стулья с синтетическими пальмами вдоль стен и такими же экзотическими цветами на подоконниках навевали на меня какую-то пляжную давно позабытую романтику, от чего становилось грустно на душе. За сдвинутыми друг к другу столами у окна сидело человек пять-шесть чеченцев, по-видимому, из местных, которые что-то шумно обсуждали между собой, однако при нашем появлении тут же смолкли, и принялись живо доедать свой «жиж-галнеж»*, искоса поглядывая в нашу сторону. Я специально сегодня не побрился, отращивая на всякий случай щетину. Однако на фоне Краба мы имели вид Василия Ивановича с Петькой.
– Сергей Петрович, сняли бы вы свои майорские погоны, тем более, что спецзвание у вас «капитан», – негромко посоветовал я своему спутнику.
– Не умничай, – огрызнулся мой напарник – Лучше покумекай, как мы до Шелковской доберемся. Это ж не мои – твои пенаты.
– С вашими погонами мы скорее до места собственного захоронения доберемся, чем до Шелковской, – пробурчал в ответ я.
К нам подошла немолодая чеченка. Мы заказали бараньи ребрышки с чесночным соусом и овощную нарезку с луком. Пока готовилось сие райское блюдо, я вышел на террасу, якобы перекурить. На самом деле я хотел немного изучить обстановку, заодно выяснив, как мы действительно доберемся до Шелковской? Через дорогу, напротив, под навесом располагалась небольшая авторемонтная мастерская. Оттуда слышалась резкая гортанная речь, шумела керосиновая горелка и ухали удары кувалды о металл. На импровизированном «круге» на дороге под палящими лучами полуденного солнца маячили два вооруженных чеченца, изредка проверяя проезжавшие гражданские машины. Чуть поодаль, у небольшого вещевого рыночка, край дороги, стояло несколько армейских машин: пара седельных тягачей ЗИЛ-131 и доходнáя «шишига»*, кунг которой давно использовался, как «термос» для перевозки продуктов. Возле них не наблюдалось никакой активной деятельности.
«Вот и попутка, однако, – подумал я – если, конечно, они едут в «нашу» сторону».
Из кафе вышли, переговариваясь между собой, те самые чеченцы. Один из них остановился возле меня и любезно полюбопытствовал:
– Куда едем, командир?
– В Наур – буркнул я первое, что пришло мне в голову.
– «Штука»*, идет? – с готовностью предложил он.
В его глазах зажглись азартные огоньки шального заработка. Или, скорее всего, чего похлеще – например: двух голов российских офицеров. В общем, я не очень-то дружелюбным тоном язвительно ответил:
– Граната Ф-1, оборонительная, разлет осколков до двухсот метров. Идет?
– Ай, зачем так шутишь, дорогой? Я ж серьезно.
– А я что, по-твоему, шутки шучу?
Я заметил, как один солдатик-водитель, открыв капот своего ЗИЛа и осторожно отвинтив крышку заливной горловины радиатора, лениво полез в кузов, вероятно за канистрой с водой. Чтобы избавиться от назойливого чеченца, набивавшегося мне в попутчики, я деловито вынул из кармана «эфку» и к его дикому изумлению красноречивым жестом выдернул предохранительную чеку. Это настолько быстро на него подействовало, что он через секунду уже был внизу, у дороги, однако, успев выкрикнуть мне напоследок:
– Какую «шмаль»* ты куришь? Тилла*!
– Такую же, как и ты, придурок, – пробормотал я себе под нос, вставляя на место «кольцо».
Спрятав гранату в карман, я быстро направился к машинам. Солдатик, чертыхаясь, гремел пустыми канистрами в кузове:
– Где же ты, срань господня?..
– Эй, служивый! – крикнул я ему, стоя внизу у кузова – Вы на Шелковскую?
– Тебе какое дело? – выглянув из-под рваного брезента, вызывающе спросил он и утер грязной рукой свой нос, оставляя на нем своеобразный темный след.
– Я в батальон добираюсь. Тебе документы показать?
Солдатик спрыгнул ко мне с пустой капроновой канистрой в руке и раздраженно заметил:
– Ты мне хоть живую обезьянку покажи, мне-то какая разница?
Я, молча, протянул ему сигарету. Он спрятал ее за ухом. Я протянул еще одну и дал прикурить со своей зажигалки.
– Щас придет прапор, договаривайся с ним… – блаженно выпуская дым, сообщил водила и уже доверительным тоном добавил – Пачка «Петра», не меньше!
– Гавно-вопрос. Только нас двое.
– Ну, значит две пачки, – пожал плечами солдатик – только учти, ждать не будем. Скоро отваливаем.
Я протянул ему напоследок и свою зажигалку.
– Не стоит, у меня их целая коллекция, – равнодушно махнул он рукой и направился куда-то «на задворки» рыночка, вероятно за водой.
Я проводил его взглядом и подошел к кабине. Рядом никого не было. Я быстро вскочил на бампер и бегло оглядев сей немытый агрегат, аккуратно выдернул из «катушки» высоковольтный провод, однако оставив на ней изолирующий резиновый держатель, дабы создавалась иллюзия надетого в свою гнездовину наконечника. Спрыгнув обратно, я воровато огляделся по сторонам и, деловито вытирая руки, пробормотал:
– А подождать придется, блин, Шумахер.
Вернувшись в кафе, я тщательно помыл руки с мылом в самодельном рукомойнике в углу, вытер их о чистое вафельное полотенце с армейским клеймом, не спеша прошел к нашему столику и устало уселся напротив Краба, блаженно ему улыбнувшись.
– Тебя где носит, едрить твою с бритвой? – уплетая свежеприготовленное мясо, поинтересовался мой напарничек – Рубай, давай! Нам еще полдня добираться.
– Кому как, кому как, – неопределенно ответил я, выбирая кусок баранины поаппетитнее.
Сергей Петрович, было, оторвался от своей трапезы, соображая, о чем это я? Однако, не желая в данный момент утруждать себя какой-либо дедукцией, снова впился зубами в аппетитную корочку.
Сытный обед располагал к философским рассуждениям и неторопливости суждений, однако я не намеревался долго задерживаться в кафе и посоветовал Крабу побыстрее собирать свои пожитки, наблюдая в окно, как приземистый крикливый прапорщик «таскает за волосы» незадачливого водителя ЗИЛа, машина которого никак не хотела заводиться. Мы, расплатившись с хозяином, вышли на улицу.
– Проблемы? – спросил я у старшего колонны, который крыл трехэтажным матом своих подчиненных вместе со всем российским военным автопромом.
– Вали-ка отсюда! – посмотрев на мои «чистые» погоны, ответил прапорщик.
– По-моему, нас тут не уважают, – грустно обратился я стоявшему рядом напарнику – А, Сергей Петрович?
Краб подошел к прапорщику вплотную и ткнул ему прямо в лицо свое служебное удостоверение сотрудника ФСБ.
– Извиняюсь, товарищ майор… капитан… Э-э… – обескуражено забормотал старший, не зная, что делать дальше – продолжать ругать своих солдат или разговаривать с нами.
Пока Петрович продолжал успешно наносить ущерб пошатнувшемуся авторитету прапорщика, я залез под капот, вставил наконечник обратно в гнездо, для видимости подергал все провода в «пауке» на трамблере и кивнул водиле:
– Теперь попробуй…
Машина, словно раздумывая, тяжко запыхтела цилиндрами, в глушителе раздался многообещающий хлопок и двигатель завелся к всеобщей радости всех присутствующих.
– Скажи зампотеху, чтобы провода новые выдал, – деловито бросил я водителю – эти совсем ни к черту.
Солдатик некоторое время недоверчиво наблюдал за работой двигателя, затем только недоумевающе пожал плечами и захлопнул капот.
…От расположения батальона до комендатуры было километра три по дороге. Мы сошли на блок-посту, располагавшемуся при въезде в Шелковскую и, махнув на прощание знакомому солдатику-водиле, пошли в село.
– И все-таки, это не правильно, что мы будем тусоваться в комендатуре. Надо идти в ФСБ, – искушал меня Краб, шагая рядом.
– Можете идти в своё ФСБ, я вас не держу, – равнодушно пожал я плечами, однако прекрасно понимая, что Краб никуда от меня не денется – у него был приказ: везде следовать за мной.
– На самом деле, на кой черт нам эта комендатура? – продолжал наседать мой спутник.
– Да не переживайте вы, Сергей Петрович! – обнадеживающе подбодрил я – Через два часа в комендатуре уже никто и не спросит, кто мы и откуда. А завтра вам уже все будут отдавать воинское приветствие!
Я, пользуясь случаем, красноречиво ткнул пальцем в его погон с майорской звездочкой. Это ему явно не нравилось и он хмуро засопел.
Миновав пустой капонир, выстроенный из бетонных блоков, выполнявший роль огневой позиции для БТР, мы подошли к блиндажу, обложенному мешками с песком. Там нас внимательно выслушали и, проверив документы, направили к дежурному по комендатуре. В дежурке у нас тоже проверили документы и отправили к офицеру, исполнявшему обязанности начальника строевой части и кадров для регистрации отметок в командировочном удостоверении. Штаб и все рабочие помещения находились на втором этаже, поэтому мы, поднявшись по лестнице, свернули в неосвещенный коридор, дабы найти искомое помещение. Вдруг рядом неожиданно открылась дверь и в тусклом проеме возник силуэт полуодетого человека в тельнике, который по всему видимому потерялся в пространстве и времени. Он уставился на нас своими мутными глазами и едва его взгляд сфокусировался на нас, а точнее – на погонах Сергея Петровича, он тут же исчез обратно в сумрачных недрах своей комнаты, с шумом захлопнув за собой дверь.
– Видишь? – поучительным тоном ввернул в ответ на мои насмешки Краб – Мои погоны таки дают практическую пользу!
