Максим Вячеславович Рахальский
Исповедь мага
– Пусть так, но, все что я хочу добиться от тебя, Маркус, – это то, чтобы ты понял. Ты идешь на смерть не как мученик, а как царь! Ты жил, ел теплую пищу, носил одежду, спал на кроватях. Я могу перечислять до бесконечности все то, что было в твоей жизни! Ты чувствовал женщин, видел небо и солнце, слушал пение птиц! Маркус, не нужно бояться костра. У тебя было все, что и называется жизнью обычного человека.
– Я носил обмотки, жрал объедки и спал на соломе, расстеленной на полу! – закричал парень. – Моя семья – нищая, я не видел ни городов, ни тем более обнажённых женщин, Язавед! Я надеялся, что вырвусь из этого, буду путешествовать, а на деле…
– А наделе твоя мать сдала тебя инквизиторам – закончил Язавед, за паренька.
– Именно. Я боюсь, Язавед – тихо произнес Маркус.
– Боишься умереть. Ты маг, Маркус, маги не боятся смерти. Съеденный крысами Анвед рассказывал о том, что маги после смерти переносятся за завесу, где продолжают жизнь, церковь Арто – это иллюзия, лжепророки и лжесвидетели чудес возвели культ после Калантарийской малярии, объявив его богом. Но Анвед верил в богов, которые создали и этот мир, и людей, и самого Арто.
– Ты про еретиков, которые восхваляют Дневу и её братьев? – спросил Маркус.
– Да, так он называл их. Он говорил, что они берегут своих детей. А после гибели дают лучшую жизнь вне тленного тела.
– Удобное оправдание для того, кто ни черта, подобно мне, не смог сделать в жизни, а так желаешь умирать не куском никчемного дерьма в лапах инквизиторов.
– Может и так, а может он и прав. В любом случае осталось дождаться рассвета. и мы с тобой сами сможем все узнать, Маркус.
– До чего ты занудный ублюдок, Язавед! Ты десятилетия в темницах, неужели ты никогда не хотел жить нормально, сбежать? Вырваться из крючковатых пальцев режима?
– Нет, Маркус. Не хотел – старик тяжело вздохнул. – Не хотел, потому что и не представлял, что где-то и с кем-то может быть по-другому. С детства я чувствовал вкус собственной крови в горле, терпел избиения, слышал насмешки. Маленький человек быстро привыкает к такому отношению и считает это нормой. Когда становился старше, меня все чаще лишали обычной еды. В те моменты, когда нутро у тебя горит, а живот сводит, ты не думаешь о побеге, а мечтаешь о куске черствого, пахнущего плесенью хлеба, представляешь то, как он размокает у тебя на языке, как ты грызешь его своими болящими зубами, а потом он проваливается в бездонный желудок, Маркус. Никто никогда не думал о побеге. В моменты, когда после очередного истязания, тебя накачивают эликсирами и отводят еще юного в постель к надзирателю, где он глумится над тобой на пару со своей подружкой, ты не думаешь о побеге, Маркус. Когда во время опыта тебе опять ломают кости, накачивают эликсирами, что голова готова лопнуть от боли, а нутро выворачивает, и ты лежишь в этом по несколько дней, пока инквизиторские ученые мужи что-то пишут, вкалывают тебе, а их маги читают странные заклинания, ты не думаешь о побеге, Маркус. Все, о чем ты думаешь – это голод и смерть. Чем быстрее ты навечно сомкнешь глаза, тем быстрее ты обретешь счастье, тем быстрее сможешь почувствовать вкус хлеба или фасоли на том свете, но никогда, ни единожды, в твою голову не придет мысль сбежать из крючковатых лап режима!
– Мне жаль тебя, старик – неожиданно для самого себя выдал парень.
Жалость – такое интересное слово. Я читал в книге о жалости, но поверь мне, я не знаю, что такое жалость.
– Больше всего меня пугает в тебе, Язавед, не твой изувеченный вид, не скорая кончина на костре, а твои слова, каждый новый рассказ. Ты заставляешь сердце сжиматься сильнее, а по спине пробегают мурашки, жалость, и непонимание. Но среди всего твоего разговора я понимаю только одно – ты не можешь быть человеком. Ты монстр. Холодный монстр, замученный собственными создателями. Твой рассудок – вот что по истине интересно, ты умудрился сохранить его, не сойти с ума.
– Мой рассудок уже давно находится за пределами этого тела, этих стен. Нет, Маркус. Я не человек, я тот, кто вырос в агонии, боли и вечной сырой темноте подвальных клеток. – Монстр, еретик, неудавшийся эксперимент без права голоса, жизни и будущего…
Старик замолчал, он медленно закрыл глаза, и Маркус услышал, как тот плачет. Он ничего не хотел больше говорить Язаведу, так же как и не хотел его слышать. Спасти себя не было возможности, сердце продолжало трепыхаться обезумевшей птицей, загнанной в клетку, и слезы старика, добавили только ужас в сознание парня. Он безмолвно продолжал лежать на гниющей, холодной соломе, слушая всхлипывания и писк проголодавшихся крыс, которые продолжали рыться в соломе в поисках остатков некого Анведа. Он представлял то, как огонь заберет его. Пропалит тело, наполнив большей болью, чем есть сейчас. Пытался кричать, не взирая на разрывающую боль, в попытках отогнать от себя страх и пропитанные ядом мысли. Парень пытался вспомнить лицо отца, которого больше не было рядом с ним, но вдруг, когда старик затих, неожиданно для самого себя, он задал вопрос:
– Почему они казнят тебя?
Язавед медленно поднял голову и посмотрел в сторону трясущегося от страха, холода и боли Маркуса. Потом посмотрел на кривые обрубки вместо ног и тихо произнес:
– Я больше не нужен.
– В каком смысле ты больше не нужен?
– Вот так бывает. Маг сгорает, когда больше не нужен миру.
– Миру? Ты старик вообще никому с рождения не нужен, о каком мире ты говоришь? – злобно даже для самого себя усмехнулся парень.
– То, что я не нужен даже самому себе – это факт, но этот факт вытекает из того, что благодаря моим мучениям, пыткам, всей моей жизни, которая пронеслась во мраке и боли власть имущие меры справедливости смогли понять многое. Чем больше экспериментов проводят они над магами, тем лучше понимают сущность самого колдовства. Селекция человека – это сложный процесс. Именно поэтому, Маркус, я был нужен им. Пускай все знания направлены на укрепление вероломной машины войны, но они были получены. Получены с помощью моей агонии, криков ужаса и крови.
– Никогда, мне не понять тебя, Язавед. Никогда твои слова не смогут уложиться в моей голове так, чтобы я посчитал даже на мгновение все происходящее нормой! – в очередной раз сорвался Маркус.
