Марат Байпаков
Кочевое братство. Мечтатели
– …По-мужски? Да? Ты это хотел сказать? – Клеопатра садится рядом. Сияет восторгом. – Такой обстановки в гинекее не найти.
– …Ты восхитительная, моя Клеопатра Тея. Я уже люблю в твоём лице Египет Птолемеев, хотя никогда там не бывал. Ты разделяешь все мои увлечения. Да ты такая же, как я! Ты моё отражение. Ты моя душа в женском обличье.
В руках базилеи алый алабастрон медленно вращается. Антиох замечает яркую вещицу, читает надпись на ленте папируса:
– Арес.
– Это мой подарок тебе, Антиох. Второго такого нет и в Египте.
Базилевс открывает сосуд, вдыхает запах, раздаётся громкое:
– Как прекрасен твой подарок, Клеопатра!
Ноги не слушаются Анаксо, скромной мастерице, дабы не упасть от счастья, приходится прислониться спиной к мраморной колонне. Холод камня успокаивает волнение парфюмера.
– Ты мой грандиозный замысел, Антиох. Ты моё творение, – вкрадчиво-ласково произносит базилея. – Я вытащила тебя из глуши памфилийского Сиде для того, чтобы встряхнуть этот спящий дряхлый мир. Мир должен познать твоё величие, Антиох. Ты достоин свершений великих Селевкидов. Эллины будут слагать гимны тебе. Верни утраченное могущество Великой Сирии. Пусть этот египетский аромат напоминает тебе о твоём предназначении.
Антиох восхищённо смеётся, встаёт с ложа. Несколько капель духов в шутку достаются царице, вдвое больше наносятся царицей в ответ на властителя. Алый алабастрон закупоривается и прячется в суме на поясе.
– Ты говоришь обо мне как иной архитектор о постройке храма.
– Но ты и есть мой громадный храм. В храме том до меня были лишь прочные селевкидские стены да обветшалая крыша из черепицы легенд о давних свершениях. Колонны из новых побед уже я возвела, украшаю фронтон искусством Египта. В храме моём не хватает золотой статуи бога огромной державы. Впереди, как ты видишь, ещё очень много тяжёлой работы. Рождена я была богами для помощи тебе, прекрасный властитель. Твой я ваятель, твой я декоратор.
– Клеопатра, мы с тобой свершили уже немало. – Базилевс поправляет складки белых одежд из тонкой шерсти. – Самозванец с позором повержен. Иудея мне подчинилась. Может, стоит дать передышку армии? Они того заслужили.
– Мой отец12, – в ласковом голосе явственно слышна твёрдость, – говорил мне, часто повторяя: «Клеопатра, знай, сильная армия распадается от безделия. Мирное время – наихудшее из зол для воителя. Где слава? Где почитание? Где деньги, наконец? Их нет. У воителей и истёртого обола13 не водится за душой. Ведь опсонион14 часто задерживают, а то и вовсе не выдаётся. Царская казна бывает пуста в годы плохие. Вернуться воинству к плугу или глине? Наполнить хранилища зерном? Увы, это невозможно. Наклонности хищные отвращают воинство от обычных мирных дел. Скорбь и голод для воинства мирное время. Потому знай, Клеопатра, мужчины с оружием обожают опасность. Походы, стычки, лагеря, сражения, гарнизоны в покорённых странах – вот их удел. Исчезла скука голодных мирных дней! Играть со смертельной опасностью, терпеть суровые лишения, соревноваться с врагами на быстроту, смотреть Танатосу в глаза, видеть его острый меч над головой – да ведь это лучшее развлечение для крепких духом. Делить прилюдно честно добытые богатства – как пить дорогое вино на пиру, Клеопатра. Мистофоры15 – великолепные верные солдаты, когда ты говоришь с ними на их привычном языке». Как видишь, я хорошо разучила наставления о мужских наслаждениях. Но скажи, Антиох, разве мой отец не прав?
– Клеопатра, с твоим отцом никто не сравнится. Он мудрец. Так ты всё-таки настаиваешь на скором походе на парфян? – На этом вопросе базилевса царица встаёт, а её руки чуть позже нежно обвивают шею Антиоха. Раздаётся поцелуй, ласковые бормотания, базилевс покидает покои Клеопатры. В дверях на прощание раздаётся уверенно:
– Благородные мечты у тебя, дорогая жена. Сегодня же объявлю о решении синедриону.
Дверь тихо затворяется. В тишине Анаксо тихо выдыхает, отделяется от спасительной колонны, её накрахмаленное платье шуршит. Этого малого шума достаточно, чтобы базилея, а за ней и придворная дама посмотрели на давно позабытую гостью.
– Мои мечты… мои притязания… ты скажешь синедриону… – Клеопатра громко щёлкает пальцами. – Подойди ко мне, парфюмер.
Анаксо послушно выполняет приказ. Базилея садится на ложе. Что-то шепчет придворной даме, та удаляется, через непродолжительное время приносит богато расшитый каменьями кошель. Кошель открывается, руки царицы отсчитывают серебро. Анаксо благодарно принимает оплату, не считая монет, сжимает их в ладони правой руки.
– Парфюмер… – шёпотом начинает базилея.
– …Анаксо, – вставляет придворная дама.
– …Да-да, Анаксо, – впервые имя приглашённой произносится нежно царственной особой. – Составь свой аромат ещё раз, в этот раз для меня. Более никому не делай подобных духов. Никогда и никому. То, что ты услышала в комнате этой, в комнате этой и останется. Ты поняла меня, преданная Анаксо?
– Да, моя базилея. Неукоснительно будет исполнена воля твоя! – Бледная лицом Анаксо улыбается Клеопатре счастливой улыбкой. – Это великая честь – работать для царского дома Селевкидов и Птолемеев. Моя мечта сбылась сегодня.
– Когда ты сможешь составить духи «Арес»? – Ещё несколько серебряных, новых в чекане монет переходят во влажную от волнения ладонь.
– Завтра же доставлю точно такую же порцию, – тут же без промедления, уверенно, не дрогнув, произносит парфюмер.
Клеопатра Тея легко смеётся. Подруга царицы провожает гостью до охраны. В середине ухоженного сада дворца лучшая подруга базилеи резко останавливается, важно насупливает брови, угрожающим тоном произносит:
– Сдержи своё обещание, а не то тебе не поздоровится.
В довершение угрозы сверкает сердито глазами. Потом без перехода улыбается надменно-сурово, продолжает высокомерным тоном:
– Уясни, парфюмер, у Клеопатры Теи крепкая память, она ничего никому не прощает. Не простит обиды и тебе. Слово твоё будет стоить жизни тебе.
С теми словами придворная дама передаёт Анаксо на попечение стражников, коротко прощается. Теперь парфюмера до самых ворот провожает молчаливая царская охрана. Под ногами хрустит враждебно мелкий щебень дорожки. Покинув роскошный дворец, Анаксо бежит к своей скромной повозке, словно бы в далёком детстве, не чуя ног под собой, беззаботно смеясь в голубое безмятежное небо.
Глава 2.
Канцелярия Антиоха Седьмого
Позднее утро, ближе к полудню. Царский дворец
Сад царского дворца благоухает буйным весенним цветеньем. Цветут не только душистые полевые травы. Яблони радуют глаз белыми цветками. Умелой рукой садоводов кустарники мирта острижены то ровными шарами, то островерхими пирамидами. Мягко переливаются прозрачные воды из фонтанов, орошая владения влагой. Кипарисы поднимаются к небу ровными зелёными стенами, разделяя части сада на равные части. В тех частях двухсотлетние оливы прикрывают тенью идущих по саду. Ровные, без подвохов, прямые дорожки дарят отраду ногам. В центре царского сада у мраморного портика с нарядными ярко-красными колоннами – собрание лучших людей столицы. Три сотни мужчин возрастом от двадцати пяти до пятидесяти, по преимуществу македонян и эллинов, облачённых в белые одежды, смотрят в глубину строения. Там на золотом складном кресле восседает базилевс. С того кресла он произносит громко тоном серьёзным:
– Хайре, синедрион! Сегодня утром Электрион, друг мой, произнёс мне замечательную речь. Настолько замечательную, что я попросил вас собраться и выслушать его. Где ты, мой друг? Появись же! Не будь скромным. Пусть и прочие мужи оценят мудрость твою, Электрион.
Мужи оглядываются назад. Из последних рядов благородного собрания к царскому портику проходит вельможа в тонком белом гиматии16 с одной широкой золотой полосой по низу. Его приветствуют. Электрион поправляет складки одежд, принимает благопристойную позу оратора, откашливается, начинает громко, тоном нарочито суровым:
– Базилевс, синедрион, наследные династы, представители вольных эллинских городов! – Устанавливается тишина. Электрион оглядывается назад, базилевс жестом просит продолжать. – Деметрий Второй своим несчастливым походом на восток дал повод возгордиться парфянам непомерно. Пленённый базилевс насильно женат на варварской царице. Удерживается Деметрий в неволе парфянами, тем умножает позор для Великой Сирии. Парфянам нужен законный наследник? Дабы претендовать на владение Великой Сирии? Чем долее удерживается в плену Деметрий, тем больше раздуваются притязания кочевых варваров на богатства нашей священной державы. У нас в скором времени появятся новые нечестивые самозванцы, теперь уже с Парфии. Парфия претендует на Сирию! Но кто такие эти наглые варвары с Востока? Вчерашние пастухи пустынь Маргианы, позабыв о своём скоте, возжелали сравняться с нами, покорителями Дария, наследниками Александра Великого? Варвары нагло чеканят монету в захваченном Гекатомпиле17. Тем актом провозглашают независимость, обретённую в чести оружием. Лук и всадник украшают их мелкие монеты. На тех незначительных в достоинстве монетах парфянские вожди во всеуслышание называют себя «ценящими эллинов». Разве варвар может понять эллинскую душу? Напомню вам изречение философа, известное вам от грамматистов18 со школы: «Варвар и раб по природе своей – понятия тождественные».
В толпе раздаётся громкий смех, оратора поддерживают жидкими аплодисментами.
– Что может понять этот наглец, чеканящий монету в Гекатомпиле, на постановке, скажем, «Ипполита»19? Парфянский царь-самозванец увидит лошадей, возрадуется ему знакомому животному, на этом варварское понимание театральных песнопений закончится. Варварские души не развиты для восприятия эллинских законов, эллинской музыки, эллинской религии, эллинских легенд и мифов, всего того, что мы называем домом истинного эллина. А потому я провозглашаю, согласно с известным философом, что у варвара, как и у раба, нет души. Варвар и раб никогда не могут ценить эллина, потому как у варваров нет глаз и ушей…
Речь Электриона грубо прерывается, звучит насмешливый голос мужа в годах:
– О, да ты назвал воду водой! Какое чудное открытие намедни ты свершил!
Ещё один голос, молодой и задорный, поддерживает насмешника:
– Нам не надо рассказывать про отличия эллина от варвара. Они нам прекрасно знакомы.
– Мы видели варваров, видели и рабов, Электрион!
– К чему все эти общепринятые суждения?
– У меня самого есть рабы из варваров, ты представляешь, оратор!
– Забыл сказать нам про ослиные уши у варваров. Длинные уши, которые всё слышат, но ничего не понимают. Мой педотриб20 так частенько говаривал. – Кажется, потоку едких шуток не будет скончания.
– Наследника от Деметрия Второго мы никогда не признаем в правах на престол… – едва успевает вставить оратор, как тут же заполучает уже от другого слушателя, по голосу зрелого, уверенного, надменно-ироничное: «Сначала ты открыл свойства воды, теперь той водой нас поливаешь».
Со всех сторон раздаются смешки. Смутившись, Электрион пытается продолжить речь, видимо, сильно ужав её и переходя к самому главному суждению:
– Пойдём же войной на парфян! Не будем медлить. Освободим страдающие от гнёта варваров города. Пусть восточные сатрапии возвратятся в нашу державу. Вернём Селевкию, Ктесифон, Экбатаны, Гекатомпил и Вавилон.
На этот раз никто не пытается подшутить над оратором. Из глубины портика к синедриону выходит базилевс. В его руках несколько разновеликих свитков с печатями.
– Возлюбленный синедрион! – Базилевс медленно разматывает один из свитков, на папирусе, длиной плашек с локоть, потрясает свитком, печати из свинца перестукивают глухим звуком. – Это пишет нам храм Мардука21 из Вавилона. Жрецы храма жалуются на регулярные поборы парфянского царя, насильное обращение в рабство членов храмовой общины, беззаконие, учиняемое варварскими чиновниками, просят прийти и освободить их, вавилонян, от гнёта парфян. Даже вечно строптивые вавилоняне умеют отличать варваров от эллинов.
Свиток сматывается, разматывается следующий, плашками с половину локтя, печати из глины.
– «Приди к нам, справедливый базилевс, мы поднимем восстание при твоём близком приближении, изгоним гарнизон парфян. Полис Селевкия признаёт только твою власть единственно законной». Селевкия призывает меня. Вы слышали? Жители полиса сохранили буле. Они сохранили эллинские порядки. Жители Селевкии продолжают поклоняться эллинским богам и отказываются строить в пределах города храм царю Нанайе22. Всё это написано здесь. Вы чувствуете неизбывное горе эллинов под гнётом нечестивых захватчиков-парфян?
Свиток из Селевкии бережно скручивается. Приходит черёд вещать свитку размером в половину от свитка Селевкии. Свиток с простыми деревянными полосками вместо привычных печатей.
– Сосед Селевкии Ктесифон жалуется на выселение эллинского населения парфянами. Вы послушайте мольбу жителей Ктесифона. – Базилевс читает послание. Печально звучат слова: – «Целые кварталы некогда процветавшего города отданы под проживание знати варваров. Давние права собственности не соблюдаются. Клеры земельные наследные розданы приверженцам парфян. На агору эллинов не пускают даже по делам торговым. Буле распущено, законы эллинские преданы поруганию. Демы, филы, гетерии и фиасы23 повсеместно упразднены. Суды не действуют. Возле храмов отеческих воздвигнуты дома парфянских чиновников. Дома те закрыли крышами своими священные храмы. Всякие праздничные шествия к храмам отныне запрещены. Культы можно справлять только тайно и тихо, а не как ранее, прилюдно пением, танцами и музыкой. Положение наше отчаянно ужасно. Лишили собственности, лишат скоро и жизней. Приди, спаси нас, притесняемых, о базилевс милосердный».
Антиох делает паузу, обводит взглядом собравшихся. Потом грустным голосом произносит:
– Таков истинный нрав у этих «ценителей эллинов». Пусть всякий сомневающийся в намерениях парфян спросит себя: можно ли верить фальшивым монетам фальшивых царей? Где предел наглости варваров? Быть может, в этот самый миг парфянские пастухи мечтают о золотом царском троне в Антиохии? Неужели вы тоже желаете оказаться под их «справедливым правлением»? Учтивость у варваров тождественна слабости. Почитают же парфяне только силу. Сила – вот их главный закон. Парфянам нравится унижать покорённых. Вы слышали слова жителей городов? «Захватчики стирают в наших городах любую память о нас». Пресмыкаться перед варварами оказывается очень трудным занятием.
Остальные свитки базилевс не раскрывает, видимо, сочтя достаточными приведённые доказательства, передаёт послания чиновнику канцелярии.
– Деметрий Второй давно утратил право на престол. Потому как он пребывает в плену. Из плена парфянского базилевсу самостоятельно не выбраться. Но не злосчастная судьба Деметрия меня сейчас волнует. Меня тревожит насильный брак Деметрия с парфянской царицей. Престолонаследие Великой Сирии – удел только македонян Селевкидов. Деметрий оступился преступно дважды. Первый раз – проиграв недостойному противнику, второй раз – оставшись в живых на поле брани. Деметрий не должен был угодить в плен. Долг обязывает нас освободить пленного базилевса. Однако не повторим ошибок поверженного. Предлагаю синедриону поучиться у несчастного Деметрия. Базилевс пошёл войною на парфян с малыми силами, полагаясь всецело на удачу. Он был крайне самонадеян, попал в хитроумный капкан, расставленный коварными врагами. Не будем полагаться на переменчивую нравом Тихе24. А будем полагаться прежде на собственную силу и храбрость и только потом на милость богов. Боги любят разумно подготовленных. Превзойдём мощью врагов. Наберём огромное войско, равного по численности которому ни у кого из прежних правителей не бывало. Предложим щедрое вознаграждение добровольцам. Пусть жители Антиохии и окрестных городов вступают в войско. К войску тому пригласим присоединиться всех желающих поселиться на вновь завоёванных землях. Не будем медлить, пока обиды на парфян ещё сильны, а народы им не покорились. Следующей весной начнём поход, изгоним врагов из их логова. Вернём старые установления. Наградим преданных. Накажем предателей. На недовольных наложим чувствительный налог. Так и назовём его – налог за неподчинение. Разделим на клеры тучные поля парфян. Учредим новые полисы и комы25 на землях вновь обретённых. На тех свершениях не остановимся – дойдём до Бактрии. Покорим Бактрию, увидим Инд! Пусть боевые слоны Маурьев26 станут нашей добычей. Всюду, где воткнётся моё копьё, будет держава Селевкидов. Пусть с помощью богов наши мечты станут явью!
В отличие от речи вельможи, речь базилевса не прерывается. Синедрион молча выслушивает слова властителя. В тот славный момент Антиох уверен в себе, убедителен доводами, излучает непоколебимую веру в превосходстве дел Селевкидов над варварами. После короткой паузы Антиох произносит спокойно, вполголоса:
– Если у достойных мужей нет возражений, перейдём к назначениям.
Из портика выносят кресло для базилевса. Властитель спускается по ступеням вниз, усаживается. Рядом садится писец и старший чиновник канцелярии с царскими печатями. Синедрион упускает возможность обсуждения грядущего похода, никто не говорит про опасности, силы врага, малое время для подготовки, но, напротив, вокруг сидящего правителя шумно спорят взволнованные ораторы о списках старших и младших гегемонов, тыловых чиновников и размерах предстоящих трат по военным ведомствам. Более всего важных вельмож занимает строгий учёт военных денег. Первым делом избирают главного казначея военного времени и учётную коллегию. Так степенный синедрион Великой Сирии единогласно без возражений принимает предложенный Антиохом рискованный поход против парфян. Среди прочих деловых речей слышится восхваление «чудных духов базилевса».
– Успех? Никто из них не протестовал? Никто? О, верно, ты шутишь, мой Антиох! А был ли жребий за поход? Как разделились в нём голоса? – Клеопатра удивлённо поднимает подведённые чёрным брови. Белые щёки скрыты под слоем алого сурика. В покоях царицы приятный полумрак и прохлада.
– Жребия не было. – Антиох садится рядом с женой на ложе триклиния. Клеопатра нежно касается пальцами висков Антиоха. – Голосов не считали.
– Вот как! Даже когда ты объявил о сборе средств на поход?
– Даже тогда, когда сказал про новый налог на войну, все со мной согласились. – Антиох обнимает Клеопатру, целует её в щеку. – Сбор средств утвердили без возражений.
– А вольные города? – Клеопатра слегка отстраняется от мужа. – Что они изъявили?
– Города изъявили полную покорность. Снарядят, отправят за свой счёт отряды из добровольцев, поддержат посильно пожертвованиями. Твой аромат «Арес» многим понравился. Его часто хвалили. Ты так очаровательна, моя дорогая жена! – Нового вопроса уже Клеопатре не задать, Антиох замыкает ей губы страстным поцелуем.
Клеопатра подчиняется воле Антиоха, отвечает ему взаимностью. Вскоре на ложе два тела сплетаются в одно единое целое.
Глава 3.
Взволнованный город
– Где этот раненый с длинными волосами? Салманасар светловолосый, отзовись! Спасённый, ты где? – Радости Анаксо нет границ. Хозяйка поместья теряет привычную сдержанность и, о неожиданность, танцует во внутреннем дворе дома. Движения хрупкой Анаксо на удивление хореографически поставлены, грациозны. – Ты приносишь удачу, Салманасар! Мои духи сама базилея назвала египетскими. Базилевсу понравилось творение моё!
– Он в конюшне, любезная хозяйка, – участливо сообщает новости танцующей Мирина. – Почивает, как царь, на сене. Я выправила и надёжно примотала его переломанную руку к доске. Зелос27 похлёбкой его досыта кормил. Ту похлёбку я разогрела. Да только напрасны старанья. Всё стонет да стонет придушенный. Рёбра сломаны у него.
Танец победы обрывается. Радостное лицо парфюмера становится уныло-серым. Анаксо спешит в конюшню. Громкими стонами встречает посетителей раненый. На расспросы «где-что-болит» только невразумительно мычит.
– Может быть, он койне не обучен? – отсутствовавшая с хозяйкой Демонасса вопрошает у Мирины.
– Утром знал койне, умел на койне представляться. В наглости вижу приращение. – К хозяйке возвращается привычный властный тон. – Знай своё место, спасённый! Мне не нравятся жалобы. Я тебе говорю, Салманасар, одумайся – прекрати скулить. Ты пугаешь моих лошадей страданиями. Будешь кричать – не получишь ухода. Боль стойко переноси, как подобает мужу себя веди! Ты в гостях в моём доме прекрасном. Взвизгнешь ещё – так получишь плетей от меня.
Последнее замечание Анаксо, сказанное отнюдь не в шутку, производит впечатление и на раненого, и на любопытствующих слуг.
Раненый замолкает, слуги вдруг вспоминают про неотложные дела по хозяйству. С хрупкой хозяйкой остаются Мирина и Демонасса.
– Так-то лучше! Не люблю ужасные звуки. Не печаль меня. Скорбь не переношу. Я блаженство ценю, знай. Я составитель ароматов. Дорого стоят услуги мои. Много заказов я всегда получаю от влиятельных людей. Базилея меня пригласила…
Неожиданно раненый что-то шепчет. Парфюмер вынуждена остановиться, пытается расслышать произносимое. Раздаётся различимо внятное «Тея».
Удивлённая Анаксо указывает на волосы раненого.
– Ещё одним болтуном прибавление. Спасла этого варвара только из-за его удивительных волос. Волосы твои – твоё живое богатство. Помой их, расчеши. – Мирина презрительно фыркает. – Не для него будешь стараться. Как приведёшь волосы в чистоту, так меня пригласи, хочу посмотреть на их свойства.
Анаксо удаляется в мастерскую с Демонассой. С раненым наедине остаётся Мирина.
– Зачем ты появился? – зло шепчет несчастному служанка. – Новых хлопот мне добавил. На мне в этом доме уборка-готовка. А теперь ещё наказание добавилось – волосы мыть тебе. Мыло тратить душистое зря. Духи враждебные мне худа желают!
Однако злость юной служанки длится недолго, у лежащего раненого беспомощный вид. Лицо обезображено страданиями. Холщовый мешок едва прикрывает его наготу.
Несчастный жутко скрипит зубами, пытаясь удержаться от стонов. Служанка смягчается, произносит участливо, тихо:
– Пошла за водой. Слышал, волосы будем тебе мыть. Приказано мне, потому не перечь.
Немногим позже, после мытья, в конюшню входит Анаксо, присаживается совсем рядом с Салманасаром, берёт в руки волосы, играет с ними длинными пальцами, восхищённо произносит окружению:
– Как бы я хотела поменяться с ним волосами! Они у него такие восхитительные. Густые, мягкие, как дорогая ткань с востока. Словно вода утекают у меня из рук. Может, обрить его? Из волос себе парик смастерить? Или дадим им ещё отрасти? Тогда и на причёску пышную-сложную хватит. Что думаете?
В этот момент обсуждения качеств живого богатства несчастному, к сожалению, не удаётся сдержаться, он негромко жалостно стонет.
Анаксо тут же резко встаёт. Проговаривает возничему с укором:
– Вот опять закричал болтун неуёмный. Я же просила его. Ночью не засну, если он будет шуметь.
– Угостить его плетью? – Возничий рад проявить радение. – Сколько прикажете? Пять сильных ударов выдержит. Зад у него здоров.
– Нет, не ты, Мелеагр, руку на него подними. Пусть плетью ударит Зелос, его преданный друг. Поучи гостя нашего Салманасара выдержке, терпению и стойкости.
Мелеагр вручает плеть поникшему Зелосу, тот беспрекословно проходится ею по ногам раненого. Урок усвоен Салманасаром, на этот раз он молчит, плотно сжав зубы.
– Слабо огрел. Даже крови не видно. – Мелеагр готов продолжить работу за Зелоса.
Анаксо теряет интерес к наказанию, прикидает первой конюшню.
Где-то далеко, со стороны городских стен, поёт сальпинга28, призывая политов29 в город. Её протяжный зов мелодично-приятен.
– Что бы это значило, Демонасса? – доносится от удаляющейся хозяйки.
– Я узнаю, если скажете, госпожа.
– Ты оставайся со мной. – Анаксо поворачивается к конюшне. Издали властно кричит: – Мелеагр, съезди в город, новости мне принеси с агоры.
Возничий отправляется в город, заботы о раненом ложатся на плечи «нашего известного разорителя болтуна Зелоса».
Мелеагр входит в шумную Антиохию самым коротким путём до агоры, через южные ворота, смотрящие открытыми створками на речку Дафнию. Пройдя первые ворота, миновав вторые, возничий вступает на широкую парадную главную улицу столицы.
По левую руку город первый, престижный, кичливый, город богатых кварталов, окружённый собственной крепкой крепостной стеной, по правую руку – город второй, небогатый, город люда простого, служивого, ремесленного, торгового с огромной гордостью первых поселенцев.
Проходит два с половиной олимпийских стадия30, по прямой, через четыре башни, поворот направо, и вот главная агора Антиохии встречает возничего Анаксо многоголосо-шумно. Под ногами гладкие серо-белые мраморные плиты. Колоннады красуются новыми красками. Но долго праздно любоваться нарядной агорой Мелеагру не удаётся. Посреди портика торговцев зерном возничий обнаруживает старинного приятеля, приветствует, после обмена любезностями вступает с ним в беседу.
– Слышал сальпингу, друг Мед, но вот беда, не поспел на оглашение царских приказов.
– Как поживают мои два обола, Мелеагр, за меру отборного зерна? – Мед хитро прищуривает глаза. – Забыл про долг? Могу двух свидетелей пригласить.
– Не забыл. Держи два обола, скряга ты несусветный. Думал чуть позже отдать. После приятной беседы, конечно.
В руки Меда переходят две полустёртые монетки. Приятель после уплаты долга становится разговорчивым.
– Ты бы службу постылую возничего того бы… – Мед учтиво здоровается с каким-то статным красавцем-мистофором.
– Чего бы того? – Мелеагр насупливается недовольно. Тянет сквозь зубы: – Не такая уж моя служба и постылая. Всё ж получше, чем весь день под солнцем сгорать у амфор с зерном. Припекло тебя. Чёрным стал. Злой от нагрева.
Мед иронично смеётся, примирительно похлопывает приятеля по плечу.
– А кто мне в трактире у северных ворот три дня тому назад за вином плакался на не выплаченное вовремя жалование?
Предложенное примирение не принято. Отчего-то приятная беседа не задаётся. Возничий решительно обижается на торговца. Скидывает с плеча руку торговца. Надувается спесью. Переходит тоном на заносчивый гонор:
– Парфюмер мой искусный продала духи самой базилее, потому жалование я получил сполна. – Обиженный возничий громко цокает языком в конце похвальбы. Мелеагр готов на ссору. – Так-то! Видишь, как честен я с тобой, Мед.
– Так и самой базилее продала? – Мед в ответ корчит гнусную враждебную рожу. Недоверчиво качает головой. – Может быть, в долгий долг отпустила товар? Кто был свидетелем той прибыльной сделки? Уж не ты ли сам рядом стоял?
– Именно так! Был я сегодня, приятель, в царском дворце, что на острове. – Мелеагр откровенно хвастается перед торговцем, выпячивает грудь.
– Тебя пустили во дворец с твоей тощей кобылой? Ну и заврался ты, возничий, вконец! – Мед упирает руки в бока. Разражается едким смехом-издёвкой.
– Мед, ты нахал! Я рядом с царским дворцом стоял с повозкой. – Мелеагр багровеет от злости. – Лошадей хозяйских охранял. Навоз за ними в мешок убирал.
– Не пойму пустили тебя или не пустили во дворец? С навозом вонючим в мешке пошёл к самой базилее? – Мед не унимается. Злой вид приятеля его забавляет. – Но позволь! Тебя никак повысили в звании? Я не ошибся? Теперь ты чистильщик навоза! Рядом с дворцом и я могу постоять. Удивил! То дело простое, подъезжаешь с запада к водам Оронта, и с полей любуйся стеной крепостной, стой сколько хочешь, хоть до самой зари. Олух ты, мечтатель навозный, хоть и возничий. Хватит бредить средь дня, обидчивый врун!
– Это кто это из нас двоих врун? Ты или я? – Мелеагр сжимает руки в кулаки, вот-вот набросится на приятеля разрешать обиду.
Мед оказывается неробким духом, завидев угрозу, тянется за дубинкой, стоящей среди амфор с зерном. Кто-то сзади похлопывает по спине разъярённого возничего. Мелеагр оглядывается – перед ним мистофор, которого недавно привечал Мед.
– Хайре, товарищ! – Мистофор широко улыбается. – Извини, Мелеагр, что мешаю твоей перепалке с Медом. Слышал я, ты говорил про духи. Мне очень нужны духи на подарок. Гегемону желаю подарить. Не расскажешь, как найти твоего царского парфюмера?
Мелеагр забывает про ссору. Мистофор обнимает за плечи возничего, отводит его прочь от насмешливого Меда. Вдвоём они оказываются в хлебном портике крупнооптовых торговцев.
– Хочу повышения по службе, а достойным подношением себе легче добыть послабления. Отправляемся, как ты знаешь, мы в поход на восток, – доверительным тоном сообщает мистофор.
– Поход на восток? Нет, не слышал. – Возничий обескураженно хлопает глазами.
– Товарищ, ты много пропустил. – Мистофор покупает горячую лепёшку с сыром, разламывает её, душистую, пополам, предлагает половинку Мелеагру. – Наш базилевс хочет выгнать парфян из восточных сатрапий, освободить пленённого Деметрия Второго. Был объявлен набор в армию. Где ты был, когда пела сальпинга?
Мелеагр принимает предложенное угощение. Через полный рот изрекает:
– Духи дорого стоят.
– Ну так я поторгуюсь, может, твой парфюмер мне уступит. – Мистофор прижимает к себе возничего. – Ты пойми меня. Я на царской службе три года. Был отмечен в приказе за храбрость. Сотня воителей не предел моих амбиций. Способен на большее я. Гегемон без взятки не услышит меня. Так ты мне поможешь?
Не дожидаясь ответа, мистофор протягивает правую руку Мелеагру для рукопожатия.
– Имя моё знаешь превосходно, а сам не назвался, товарищ. – Недоверчивый Мелеагр не спешит скреплять предложенного рукопожатия.
– Фитал я, сын Леоса. – Мистофор улыбается Мелеагру как лучшему другу.
– Хозяйка отправила меня за новостями. Не расскажешь, чего интересного? Обмен на обмен? – Мелеагр пожимает руку новому знакомому. Рукопожатие мистофора очень крепкое, ладонь же в колючих мозолях.
– Может быть, ты меня сопроводишь до её дома, я ей сам интересные новости расскажу. Так будет достовернее.
Мелеагр оглядывает нового знакомого с ног до головы. Тяжёлое оружие в портупее, натёртая до блеска бронзовая фибула гегемона, алый платок с узлом гегемона, плащ чёрный из шерсти добротный, короткие сапоги, ладно стачанные по ноге. Улыбчивый мистофор не вызывает опасений.
– Сомневаешься в моей платёжеспособности? – Дружелюбная улыбка вот-вот покинет мистофора.
– Нет, что ты. – Приходит черёд Мелеагру примирительно обнимать знакомого. – Вечер уж скоро, ворота закроются. Как ты вернёшься в город?
– Ты, видно, позабыл, кто я. Ну ты и олух. – Мистофор снисходительно смеётся, поправляет портупею. – Это тебя по ночи не пустит в город караул. Я же на службе. Все ворота столицы знают имя моё. Так твоя хозяйка вдова? Богатая вдова? Какой за ней водится капитал?
