Марат Байпаков
Кочевое братство. Мечтатели

Полная версия

Глава 6.
Опасные встречи

Спустя месяц. Селевкия-на-Тигре

– Эпей, сын Катрея, это ты? – У рядов торговцев благовоний появляется странник, по виду эллин из Великой Сирии.

Торговец, седой благообразный эллин лет пятидесяти, откладывает в сторону чернила и папирус, поднимается из-за стола, внимательно осматривает с головы до ног вопрошающего.

– Нет, я Федра. – В голосе торговца нет уважения, но отчётливо сквозит недоверие. – Эпей отлучился, он старший партнёр по торговле. Говори, что тебе надобно, путник. Тебя кто-то послал к нам за товаром?

– Эпей мне нужен. Только он, и никто другой. Как мне его отыскать? – Путник из Великой Сирии отвечает на недоверие недоверием.

– Тебе ничего я не должен. Говорю тебе, Эпей мой партнёр. Хоть он и старше меня, в деле мы на равных правах с ним. Дам тебе цену не хуже Эпея. Что тебе нужно, товар по хорошей цене или встреча с тебе незнакомым торговцем Эпеем?

– Нужен Эпей. Проводи меня к партнёру своему, – настойчиво тянет своё путник.

– У меня много дел, некогда мне по улицам расхаживать беспричинно. – Торговец теряет интерес к пришедшему, садится за стол, читает папирус. Не поднимая глаз, занятым тоном бросает: – Завтра приходи, завтра торговать будет Эпей.

Путник нахлобучивает на брови выцветший петас, отходит в сторону, садится на учётный камень, что положен против лавки.

– Я же тебе сказал завтра приходить, – недовольно бросает торговец. – Чего же ты ожидаешь?

– Читать я обучен. – Путник показывает на надпись, выбитую в камне: «Эпей. Благовония». – Подожду здесь я Эпея. Эпей – это ты?

– Федра я! Долго тебе придётся дожидаться, – злится торговец. Вопрошает с презреньем: – Ночь тоже будешь коротать на камне холодном? Денег едва хватило на путешествие, на постое решил поберечься? Товар у нас дорогой, в долг тебе не отпустим.

– Ночь не ночь, – бубнит себе под нос путник. – Долго ты мне будешь голову морочить?

– Ты что-то сказал мне? Я не расслышал. – Торговец гневно насупливается на странника.

– Небойко торговля идёт у тебя, – насмешничает тот. – Эпей бы помог. Где сын Катрея обретается? А? Почему не радеет о деле доходном?

Торговля и вправду неважно идёт у торговца. До полудня он успевает закрыть только две незначительные сделки. Лавка остаётся на попечение раба. Торговец уходит. За ним неотступно следует незнакомец. На улице зажиточного квартала у ворот дома странник сближается вплотную с торговцем. Смотрит пристально в глаза, чего-то ожидает от владельца лавки благовоний.

– Сейчас кликну сына по имени и рабов. Они быстро ко мне подоспеют. – Торговец не трусит. – Не поздоровится тебе за угрозу.

– Это ты мне угрожаешь. Заметь, Эпей, сын Катрея. – Странник криво улыбается.

– Я Федра! Ты моложе меня лет на двадцать, а страдаешь старческим слабоумием.

– Хватит комедию исполнять! – Лицо странника становится сердитым. На улице никого. Странник тянется за чем-то в дорожную суму, что висит на плече. – Меня не обманешь. Те, кто к тебе приходил, называли тебя Эпеем.

– Кинжал достаёшь? Ты никак хочешь ограбить меня? Среди бела дня, на пороге собственного дома? Сейчас закричу… – Договорить торговцу не удаётся. Его рот плотно закрывает ладонью странник. Прижимает спиной к воротам. Торговец белеет лицом. Из сумы на свет появляется клочок грязного папируса.

– Ты писал послание базилевсу Антиоху о скорбных делах в Селевкии? – Клочок папируса показывается безмерно удивлённому торговцу. Ладонь убирается с уст.

– Я! – тихо произносит торговец. Разглядывает папирус. – Но это не мой почерк. Не так выглядело послание моё. Это чья-то копия текста послания, да ещё и с ошибками.

– Так ты пустишь меня на порог или нас здесь настигнут парфяне? – грубовато-вежливо интересуется странник. Многообещающе пророчески сулит: – За разговорами схватят. Отведут в цитадель. Посадят на цепь. Огласят приговор. Как шпионов, жестоко казнят.

– Ты совсем не похож на торговца. Одежда твоя как у бродяги, – недоверчиво возражает житель Селевкии. – Как мне догадаться, кто ты?

– Я вояка. Одежда моя поистрепалась в дороге. То не зазорно. Потому как к тебе я спешил денно и нощно. – Странник напирает. Дышит чуть не в глаза. Хлопает панибратски хозяина дома по плечу. – Торговец благовониями из нас только ты. В дверь тарабань, бывший магистрат. Да погромче! Очень кушать хочу. Ещё чуть-чуть, и съем тебя. До костей обглодаю труп твой бездыханный. – Странник оскаливает белые ровные зубы, перестукивает ими хищно.

Угроза производит нужное действо. В ворота стучат, называют пароль, ворота открываются. За воротами появляется эллин, муж лет тридцати, внешне очень похожий на хозяина дома.

– Андрогей, к нам гость прибыл… – проговаривает было торговец.

– …Из Великой Сирии, – тотчас вставляет, нагловато улыбаясь, странник. – Имя моё Мелеагр. Я из Антио…

Рот говорящему плотно закрывает ладонью хозяин дома. На улице появляется дневной дозор, пять воинов, в парфянских одеждах.

– Проходи же, Мелеагр, – гостеприимно предлагает Андрогей.

В ворота торговец и Мелеагр входят словно бы лучшие друзья, под руки взявшись. Гостя проводят в андрон, предлагают ложе триклиния, хозяин дома усаживается в кресло напротив. Андрогей отправляется в кухню распорядиться о трапезе. Чуть позже в андроне вкусно пахнет, Мелеагр с удовольствием поглощает наваристую похлёбку, по-варварски – деревянной скифской ложкой-черпаком. Насытившись, он гаркает в потолок, довольно произносит: – Ваши мольбы услышаны. Базилевс набирает огромное войско. Равных по мощи не будет ему. Весною нагрянет к вам Антиох порядок былой вернуть. Копьями солнце закроет. Недолго осталось парфянам править в восточных сатрапиях. – Отец и сын шумно выдыхают, ждут продолжения речи. Мелеагр чистосердечно признаётся: – Мой гегемон отправил меня дознаваться магистрата Эпея. Боялся подлой засады гегемон. Подозревал, Эпея схватили давно по доносу парфяне. Надо бы теперь гегемона из постоялого двора привести.

– Так я и подумал, – закрывает недовольно глаза торговец. – На вояку ты не очень-то походишь. Выправки нет строевой. Посыльный иль возничий скорее…

– Я не посыльный и не возничий, я лазутчик, состою в армии Антиоха, – раздражается Мелеагр. – А вот ты до сих пор не назвался. Возможно, и прав был мой гегемон. В городе подлость цветёт и обман. Ужели я правильный дом отыскал?

– Будет вам препираться! – радостно шепчет Андрогей. – Ты нашёл тот самый дом, посланник из столицы. Отец, перед тобой счастливый вестник – Антиох нас услышал. Скоро война. Зиму бы только пережить. Не верю ушам своим. Долгожданная свобода! Долой рабские оковы! Долой тиранию парфян!

Хозяин дома меняется в лице на саму доброту. Наполняет мастос⁴³ разбавленным душистым вином, протягивает сосуд Мелеагру.

– Тебя накормили, служивый. Это раз. К дозору парфянскому тебя не отвели. Это два! Какие тебе ещё нужны доказательства? Забудь про неласковый приём. Пей за моё здравие. Я Эпей, сын Катрея. Как зовут твоего гегемона? Живо раба за ним я отправлю.

Поздний вечер. Селевкия-на-Тигре. Дом Эпея

– Проходи, все уже собрались. – Эпей раскрывает дверь парадной комнаты, пропускает вперёд Фитала.

Едва гегемон переступает порог, раздаётся дружное «хайре». Перед гегемоном в полутёмном андроне предстают пятеро очень разных мужчин, от двадцати пяти до шестидесяти лет. Общее у гостей богатого дома только эллинское происхождение.

– Познакомься Фитал, этот старик, высокий, стройный, худой, тот, что с бородкой короткой, – Аполлодор, гимнасиарх⁴⁴, духовный наставник эфебии, сменил великого Диогена из Вавилона, когда тот почил по старости лет.

– А что, разве парфяне не закрыли ваше весьма известное учебное заведение? – С теми словами гегемон обнимает учёного мужа.

– Нет, не закрыли. Мы исправно платим имущественный налог, потому у парфян нет к нам неприятия. Всё имевшееся оружие и осадные машины пришлось сдать в цитадель. На этом наши потери закончились. Да и потом, варварам нравится борьба, как зрители они часто приходят к нам на соревнования.

Эпей подводит Фитала к мужу по возрасту ненамного моложе наставника эфебии.

– Наш мудрый и честный Кассандр. – Кассандр, в отличие от Аполлодора, утратил волосы на голове, гладко обрит. – Магистрат, как и я. Предводитель буле. За всю жизнь никого не обманул, при этом многократно приумножил отцовский капитал.

– Вы и буле сохранили? – удивляется Фитал, обнимая почтенного предводителя.

– Наше буле хоть и тайное общество, но эллины подчиняются нашему суду. – У старика твёрдый голос. – Законы отеческие мы оберегаем, ставим их выше любых указаний парфян.

– Кто же управляет городом, если буле распустили? – вопрошает Фитал двух почтенных старцев. Те не сговариваясь поворачиваются к мужу лет сорока с небольшим, роста среднего, на наружность обычному чиновнику среднего ранга из канцелярии.

– Я голос парфян, их назначенный представитель.

Гегемон от неожиданности резко отстраняется, в его лице появляется брезгливость.

– Знакомься, это Полиид, – как ни в чём не бывало продолжает хозяин дома. – Магистрат тоже. Торговец благовониями, как и я…

– …Как и всё буле, – подхватывает глава магистратов Кассандр. Брезгливость исчезает, гегемон жмёт руку в свежих чёрных чернилах.

– Полиид не донесёт, он не служит парфянам за деньги. В его преданности Великой Сирии не сомневайся. Наш товарищ хорошо говорит на парфянском. Вёл с покойным родителем выгодную торговлю с Гирканией. Там и научился изъясняться. Полиид толмач среди стана врагов.

Эпей переходит к совсем юным мужам. Им нет тридцати, на вид энергичные, сложением крепким. Фитал оживляется при виде юных мужей в компании старцев.

– Позволь мне самому угадать род их занятий. – Фитал поднимает правые руки мужей к глазам. – Мозоли? Мне знакомы такие мозоли. Они возникают от бранного металла. Вы никак мистофоры?

– Не угадал. Они риторы из моей эфебии, по совместительству педотрибы. – Аполлодор вступает в беседу.

– А ещё преподаватели фехтования, борьбы и кулачного боя, – завершает своё описание муж по левую руку от Фитала. – Я Талос, а он Эак. У меня голубые глаза, у него зелёные. По этой примете нас надёжно припомнишь.

Для двух молодых преподавателей у Фитала находятся особого рода приветствия, он с хлопком поочерёдно ударяет их по правым рукам. Мужи занимают ложа триклиния. Фитал остаётся стоять. Произносит торжественно, обращаясь сразу ко всем присутствующим:

– Хайре, достойные эллины. Рад встретить вас в прекрасной Селевкии.

В ответ гегемон принимает дружное «Славься, наш базилевс Антиох». Фитал сладко улыбается. Гегемон отличается отменной прямотой, сразу переходит к делу. Объявляет уверенно-громко:

– Меня отправили в Селевкию поднять мятеж.

Напрасно гегемон вглядывается в лица собравшихся, никто из них не удивлён. Фитал продолжает далее тихо:

– Приказа с печатями у меня нет. Почему – вам, верно, учёные мужи, понятно без долгих объяснений. Потому вам придётся поверить мне на слово. Предусмотрительность стратега Антинея, старого первого и весьма почитаемого друга базилевса, мне жизнь сегодня спасла. Парфяне раздели догола, проверяя меня при входе в город. Каждую вещь мою потрогали. Нож для разделки еды забрали – «он-де не нужен тебе, слишком большой, в городе новый поменьше себе прикупи». Найди они свиток с печатями, не говорил бы я с вами сейчас, меня бы казнили там же, у ворот. Однако для успокоения вашего могу поклясться именами богов, что меня не подослали к вам подлые враги.

Присутствующие согласно кивают головами. Фитал приносит клятву на «вечную верность Великой Сирии и богам эллинским», называет поимённо присутствующих свидетелей. После клятвы же продолжает спокойным размеренным ритмом:

– Базилевс приказал подготовить отряд из числа эллинов и македонян, а также прочих проверенных, надёжных… восточных людей, верующих в наших отеческих богов. Отрядом захватить любые городские ворота при приближении войска. Тем деянием славным не дать врагу запереть город ваш на долгую осаду. Селевкия мне незнакома, но знакомо командование, порядки военные, штурмы, осады. Я служу при Антиохе с самого его возвращения в Сирию. Отмечен в приказе за храбрость. Буду вашим гегемоном. Чрез меня будет ваше дальнейшее общение с базилевсом. Со мной прибыл оруженосец, Мелеагр, славный воин, он стоит на дверях часовым, с ним вы знакомы. Есть ли силы у Селевкии, дабы скинуть парфян? Не зря ли приехал я в ваш город? Или вы уже покорились парфянам? И мне надо вернуться с вашим ответом к базилевсу?

Предводитель буле Кассандр первым отвечает гегемону:

– То послание, что от нас получил Антиох, писалось при мне Эпеем в стенах эфебии. Скреплялось оно держателем печатей буле, мною то есть.

Затем продолжает Аполлодор:

– Мы ждали тебя, гегемон. Тебя или кого-то другого из военной Апомеи. Твоё появление не было для нас сюрпризом. Боялись мы только одного – при жизни своей посланца того не дождаться. Письму Эпея уже полтора года как.

– А вот для меня сегодня прибыло страху, – вставляет хозяин дома. – Его оруженосец нагло уселся на титульный камень, выставил глазищи, смотрит не моргает. Думаю про себя, убийца или грабитель, подослали-де враги старый долг из меня силой выбивать.

Присутствующие смеются, хозяин дома разливает вино по ритонам. Напряжение сменяется дружеским настроением. Магистрат Эпей поднимает ритон за «скорое унижение заносчивости», гегемон из Сирии ничего не понимает, просит разъяснений и получает их от Аполлодора:

– Понимаешь, Фитал, самое ужасное в оккупации нашей милой Селевкии – вовсе не высокие налоги парфян, называющих себя «почитателями эллинов», но их завсегдашняя заносчивость. Возможно, при удобном случае ты и сам увидишь, с какой гордыней необъятной парфяне выслушивают просьбы горожан. Нам, жителям Селевкии, приходится унижаться перед врагами, дабы получить то, что имели прежде при Селевкидах: право поклоняться богам, право устраивать городские шествия к храмам в положенные дни празднеств. Вот это унижение и горше всего. Мы едва отстояли храмовую площадь от застройки домами знати парфян. За отказ построить храм царю Нанайе нас приговорили к огромному штрафу, мы до сих пор не выплатили его сполна. Селевкия – город очень богатый, исправно платим налоги. Нас боятся чрезмерно обижать. Денежный штраф – это не наказание по реальности дней сегодняшних. Мы ещё не пострадали, так можно считать. В соседнем Ктесифоне происходят события пострашнее, чем у нас. У соседей всех недовольных эллинов выселяют из города целыми кварталами. Нарядную храмовую площадь у соседей, в отличие от нас, уже плотно застроили домами для парфянской знати. К храмам вместо прямых широких улиц приходится пробираться по узким лабиринтам тёмных проходов. Так, по глупому разумению парфян, лучше оборонять кварталы. Варвары изменили эллинский город до неузнаваемости.

Фитал хмурен до черноты. Печальную речь Аполлодора продолжает хозяин дома:

– Гегемон, чтобы ты знал, Ктесифон парфяне хотят превратить в свою столицу. Также в их планах перенести всю торговлю благовониями из Селевкии в новую столицу. Нам же скоро будет предписано торговать только в столице. Капиталы покинут Селевкию. Что будет с нами?

– Город наш, конечно же, обеднеет. Хуже того – обезлюдеет. Нас ожидает бесславный конец, – завершает бодро сводную речь магистратов Кассандр.

У присутствующих скорбное, как на похоронах, выражение лиц. Гегемон уточняет услышанное:

– Как я понял, более всего из деяний парфян вас угнетает их высокомерие? Остальное вы приняли.

– Ничего парфянского мы не приняли. Борьба самозванцев за престол Сирии слишком затянулась. Этой смутой воспользовались варвары, люди, стоящие ниже нас по развитию, помыкают нами, эллинами и македонянами, – отвечает гегемону зеленоглазый Эак.

– Была надежда на базилевса Деметрия, победами начался его краткий поход, – расстроенным голосом, чуть не плача, проговаривает голубоглазый Талос. – Деметрий Второй на несчастье в плен угодил. Надежда угасла. Его унижали прилюдно парфяне, возили по улицам города в путах, как вора позорного. «Ваша армия повержена в прах. Мы, парфяне, победители Селевкидов. Вот, полюбуйтесь на вашего спасителя. Базилевс Деметрий – отныне наша собственность. Царство и славу утратил ваш базилевс!» – так распевали тогда враги. Дух наш эллинский, могучий, великий хотят сломить парфяне. Унижениям нашим не видно скончания.

– Парфяне ликуют, их самомнение разрослось до неслыханных размеров. – Эак обнимает за плечи товарища. – Они безмерно верят в свою непобедимость. Враги не боятся гнева наших богов. Да, именно так они повсюду говорят. При любом стечении народа слышны их бахвальства. Народ славной Селевкии в печали, город прекрасный пребывает в унынии, многие покорились судьбе.

– В такое ужасно печальное время ты нас застал, гегемон. – Хозяин дома пополняет свой ритон вином. – Страдаем мы, торговлю выгодную теряем, от былого процветания почти что ничего не осталось.

– На всё воля богов! – Фитал делает глоток. Промочив как следует горло, вопрошает: – Вы не ответили мне – есть ли у вас силы для сопротивления? До сего момента я слышал от вас только жалобы.

Присутствующие смотрят на предводителя буле.

– Есть у нас силы, силы немалые, – отзывается Кассандр. – Мятеж мы поднимем. Можем смотр лучших провести, если того ты пожелаешь.

– Я того пожелаю. – Фитал отставляет на столик полный ритон. Вино перестаёт интересовать гегемона. – Вот только где? Не на храмовой же площади?

– Прости, мы тебе это хотели немного позже сказать, – вступает в разговор Аполлодор. – Тебя разместим мы в эфебии, отныне ты педотриб на довольствии учебного заведения.

Хозяин дома проверяет вино в ритоне гегемона.

– Можем провести завтра поутру смотр лучшего отряда в эфебии, – предлагает Кассандр.

– Я согласен. Завтра же, без отлагательств, смотр. – Фитал заметно преображается, улыбается и не скрывает радости. В руки оживившемуся гегемону чуть не насильно вкладывается заброшенный ритон с вином.

Дверь охранять более не нужно. В андрон приглашается часовой Мелеагр. Рабы вносят угощение, то горячие пироги с ягнятиной. Благоухающий аромат съестного заполняет андрон. Серьёзный разговор сменяется лёгкой беседой о суровой полувоенной Апомее, многопёстрой роскошной Антиохии, позже – сплетнями о царском дворе. Бывалому Фиталу есть что рассказать жителям Селевкии. Часто звучат имена судебных платных ораторов, известных богачей, законодателей мод и влиятельных вельмож из царского синедриона.

Глава 7.
Смотр лучших

Раннее утро. Эфебия Селевкии

На рассвете в эфебии непривычно многолюдно. На палестре⁴⁵ около трёх сотен юношей возрастом от восемнадцати до двадцати двух борются в пыли, ещё столько же в колоннаде готовятся к кулачным поединкам. Борцы, исполнив поединок, выслушивают мнение судей, почтительно прощаются с наставниками, покидают гордо с песнями эфебию. Фитал в окружении Талоса, Эака и Мелеагра обходит борющихся, делает какие-то замечания, Эак записывает их египетским женским карандашом на папирус. Утренний холод сменяется сначала приятной прохладой, а ближе к полудню зноем. Когда на палестре остаётся около пятидесяти юношей, в эфебию приходят парфяне. Их, знатных, трое, они в чёрных куртках и таких же чёрных с лампасами штанах, с ними Полиид. Представителей власти встречает Аполлодор. Фитал напрягается было, но Талос шепчет что-то ему, гегемон принимает спокойный вид. Парфяне обходят неспешно палестру, смотрят внимательно на кулачных бойцов, занимают предложенные кресла в тени, среди колоннады. Аполлодор машет рукой.

– Он просит нас продолжать смотр, – поясняет гегемону Эак.

Кулачные бои возобновляются. Теперь в смотре лучших отрядов мятежников, по иронии богини судьбы, принимают участие и враги. Парфяне следят за поединками не молчаливо, сдержанно, как принято гостям, отнюдь, они шумят, препираются меж собой, делают ставки на участвующих. Спортивное состязание эллинов варварам нравится, со стороны кажется, что парфяне не прочь и сами поучаствовать в ристалище. С последним поединком представители власти удаляются. Парфяне счастливы, благодарят Аполлодора за «замечательное представление». Проводив непрошеных гостей, гимнасиарх рассказывает о произошедшем Фиталу и Мелеагру.

– Те трое, что ты видел, поспорили, кто лучше из наших эфебов. Ты не поверишь, кого они выбрали.

Талос и Эак делают смелые предположения.

– Нет, не угадали. Они сделали ставки на… – Аполлодор называет проигравших. Мужи смеются. – Мне пришлось соврать парфянам, иначе бы они настояли на порке проигравших.

– Хорошо, что мы не оглашали громко счёт. – Фитал прощается с уходящими юношами. – Спасли чьи-то задницы от розог.

– Розги мы мочим по старинке в солевом растворе, – уточняет Эак. – Так наука честности выходит больнее.

– Да-да! – печально тянет Фитал. – Теперь я понимаю ваше негодование. Эти издалека прибывшие восточные зрители годами ходят в эфебию смотреть на борьбу, но так ничего не поняли в её старинных правилах. Воистину говорят – ослиные уши не могут понять речей человека.

Учёные мужи удручённо кивают головами в ответ. Гегемон продолжает:

– Ваш лучший отряд воистину прекрасен. Юноши честны в поединках, слышат команды. Видна подготовка. Конечно, я бы расставил гегемонов немного по-другому в отряде. Я сказал свои замечания.

– Мы обязательно прислушаемся к твоему мнению, Фитал. – Занятой гимнасиарх собирается было уйти, но Фитал не закончил:

– Я не увидел сегодня на смотре других фил или гетерий. Здесь, как я разумею, были только выходцы из буле. В вашем лучшем отряде собраны только дети магистратов? Я не ошибся?

– Ты абсолютно прав, Фитал. – Аполлодор переходит на шёпот. – По соображениям скрытности нашего крайне рискованного предприятия мы не проводили публичных поисков соратников.

– Напрасно вы так поступаете! – Гегемон хмурится недовольно, отходит от Аполлодора, встаёт напротив лучших жителей Селевкии, за его спиной тенью появляется Мелеагр. – Шесть сотен или даже тысяча, как мне говорили, умелых бойцов – это не мятеж. Настоящий мятеж должен стать общеэллинским делом. Нам нужно призвать и обучить ещё несколько тысяч мужей из разных, не только богатых сословий. Тогда мы наверняка одолеем любой враждебный гарнизон. Город захватим. Что, если перед приходом Антиоха парфяне предусмотрительно удвоят или утроят гарнизон цитадели? Тогда нам, малочисленным, никак не победить усиленный гарнизон. В решительной схватке нас сомнут. Не будем недооценивать врага. Давайте обсудим плохой поворот событий и подготовимся к нему заблаговременно.

– Это очень рискованно – посвящать в тайну сразу несколько тысяч людей. – Гегемону решительно возражает гимнасиарх. – Среди них найдётся предатель. По его подлому наущению нас схватят, подвергнут пыткам и казнят. Мятеж, давно подготовляемый, не состоится. И потом, ты, верно, позабыл, но филы и гетерии парфянами давно уже упразднены и распущены. Нам не к кому обращаться за поддержкой, чернь нас не поддержит.

– А вы не думали, что филы и гетерии тайно существуют? – Гегемон указывает рукой в сторону города. – Люди не могли разом в один день по приказу варваров взять и забыть про товарищества вспоможения. Нет тайных торговых, ремесленных гетерий? – Аполлодор сокрушённо качает головой. Фитал, однако, не сдаётся: – Нет, не верю! Возможно, тайно существуют фиасы? Тогда, быть может, стоит обратиться к религии? Предать тайную родовую филу или, скажем, тайную торговую гетерию легко, не спорю, но вот предать отеческих богов – это совсем другое. Предать тайный религиозный фиас? Отринуть от себя богов? На такой поступок надо пойти, преодолев мистический ужас проклятия. Ведь всем известно, что свершить акт святотатства означает навсегда покрыть душу свою и душу потомков вечным позором. Много ли жителей Селевкии готовы прямо сейчас на святотатство?

– Ты предлагаешь оформить наш мятеж как… религиозный? – Аполлодор удивлён. Похоже, подобная мысль не приходила гимнасиарху в голову.

– Вот именно! Религия должна развеваться, как стяг, над нашим мятежом. – Гегемон похлопывает руками, сбивая пыль с ладоней. – Не за размер налога с торговли благовониями пойдём мы на врагов, а за священные храмы предков. За отеческих богов будем умирать. В том будет первопричина нашего бунта. К этой велико весомой причине каждый приложит мелкие обиды личного свойства. Ряды наши месть укрепит.

– Это тебе предписал нам сказать старый первый друг базилевса? – вступает в беседу Талос.

– Антиней здесь ни при чём. – Фитал указывает пальцами на свой лоб. – Моя в том заслуга. Представим недалёкое будущее, выйдет на бой ваш лучший отряд, поднимет над собой белый отрядный стяг, пеан⁴⁶ Аресу пропоёт. Скажите мне, кого увидят в мятеже жители Селевкии? Кто вы? Кто они, прочие горожане? Правильно, вы будете в их глазах привилегированным сословием. Что скажут горожане про вас? Слушал вас вчера, запоминал ваши речи, много обид прозвучало, да почти все из них про монету звонкую. Думаете, ваши обиды только вам известны? О ваших обидах известно всему городу. Про чернь помянули. Вы снобы – это тоже многим известно. Вот и раскол посреди эллинского города. Горожане скажут – богачи взбунтовались. Никак денег мало им оставили парфяне? На роскошь уже богачам не хватает? Нас, бедноту, на протест не позвали. Везде жадность – привычка богатых. Значит, не будем мятежу помогать, личное дело то богачей – за торговлю сражаться! Прибыль-прибыль, монета звонкая да не наша!

– Ты думаешь, город нас не поддержит? – Сомнение звучит в голосе гимнасиарха.

– Думаю, не поддержит, – твёрдо отвечает гегемон. – Вы будете погибать за город, у порога домов той самой черни истекая кровью, но никто из них ваши раны не стянет повязкой. Вы оскорбите остальной город высокомерным пренебреженьем. Ваш снобизм вас и погубит. Здесь вы ничем не лучше заносчивых парфян. Скажу вам прямо, вижу я не разумное таинство заговорщиков, вижу я глупое самоубийство элиты города.

– Предлагаешь пойти на риск? – Обиженный Аполлодор нехотя принимает аргументы Фитала. Смотрит на гегемона, однако, уважительно.

– Давайте проверим наличие фиасов. – Гегемон хитро прищуривается.

– Но как мы это сделаем? Ведь праздничные шествия парфянами отменены. – Эак задумчиво чешет затылок.

– Скоро осень, празднества Больших Дионисий. Вино не запретили парфяне? – вопрошает Фитал.

– Нет, не отменили. Город обязан поставлять вино и уксус в казну парфянскую, – отвечает гимнасиарх. – Виноградники у нас славные. Отменного вкуса наше вино!

– Пусть буле объявит на агоре сбор фиасов на Большие Дионисии. Ах, простите, позабыл, буле вне закона. – Гегемон замолкает, смотрит куда-то в небо.

– Эфебия ещё не закрыта. Эфебия может объявить сбор фиасов на состязания в палестре. – Гимнасиарх берёт инициативу на себя. – Расставим амфоры с вином для победителей состязаний. Всё будет сделано открыто, не таясь. На виду у парфян.

– Тогда на смотре фиасов увидим настоящих храбрецов, – подхватывает Талос.

– Заручимся их поддержкой? Включим в ряды мятежников? Так? – вопрошает гегемона приободрившийся гимнасиарх.

– А почему бы нам не сместить праздники урожая на… лето? – Фитал, как видно, загодя до этого дня готовил важный спор. – Ведь зимой Антиох выступит в поход, прибудет к стенам города, возможно, в конце зимы, то срок очень короткий. Нам надо подготовить прочие отряды к сражениям. Поставить над ними гегемонов, разучить пароли. Большая работа предстоит! Можем не успеть, начав подготовку прямо перед прибытием Антиоха.

– Когда ты точно хочешь организовать Большие Дионисии? – Гимнасиарх согласен на странный перенос празднеств.

– Скажем, через дней… дней… так пять, – произносит расслабленно-вальяжно гегемон.

Окружающие выдыхают с удивлением. Гимнасиарх молчит, потому за всех говорит Эак:

– Послушай, Фитал. Но ведь понятно будет, что это, как ты сказал, «празднование в эфебии» – что угодно, но только не Большие Дионисии. Лето жаркое наступило. Лето – это не осень, пора урожая. Виноград не поспел, понимаешь?

– Кто это понимает? – Гегемона не смутить. – Парфяне? Эти варвары с ослиными ушами, которые всё слышат и ничего не понимают? Или тайные фиасы эллинских богов? Шествия эллинов парфян раздражают? Собрания многочисленные громкоголосые? Что ж, ну тогда не пойдём праздничным весёлым вакхическим шествием по главной улице Селевкии. Эфебия закрыта со всех сторон стенами. Здесь на палестре будут борцы, потом бегуны, потом кулачные бои. Шествия праздничного не будет. Парфяне довольны. Довольны будем и мы. Ну что, учёные мужи, проведём смотр тайных фиасов?

– Рискнём. – Гимнасиарх крепко пожимает руку гегемона. – Поддерживаю твоё начинание. – Смотрит на риторов. Им и проговаривает: – Фитал прав. Нам и вправду надо спешить. Расширим ряды мятежников!

Через пять дней. Эфебия.

Празднества Больших Дионисий

– Вот увидишь, к нам никто не придёт. – Эпей негромко обращается к рядом стоящему Кассандру. – Одни только мы, лучшие-добрые, будем под жарким солнцем время коротать. Гегемон столичный ошибается. Несведущ он. У нас в Селевкии народ опасливый. Жители кварталов черни страшатся гнева вспыльчивых парфян.

– Посмотри же, Эпей. – Кассандр указывает на главный вход эфебии. – Пополнение? Сразу с десяток пришло. В одеждах белых, праздничных и чистых, с плюща венками на головах.

По виду входящих это торговцы готовой едой, те, что особо крикливо-шумны на агоре.

– Случайные прохожие они. Этим всё и ограничится. Помяни моё слово. – На этих словах Эпея магистраты буле расходятся, дабы не привлекать к себе излишнего внимания, удаляются в противоположные углы нарядной палестры.

Вошедших приветствуют риторы Талос и Эак, предлагают им занять места для зрителей среди колоннады. Встречающие вежливо спрашивают у каждого эллина его полное имя, фиас, в котором он состоит, после ответов предлагают совершить «скромное возлияние в честь Диониса, благодетеля города Селевкии». Вопреки ожиданиям, никто из пришедших не отказывается испуганно от предложенного угощения, напротив, называют радостно полные имена, фиасы, ранг в том фиасе, часто поднимаются ритоны в честь вечно живого бога, звучат отрывки молитв.

За первым десятком следует второй, из кварталов ремесленников, то работники из филы гончаров. Народ искусно-умелый, с ними и художники росписей. Вместо фиаса ремесленники называют, отнюдь не скрываясь, филу, в которой они состоят, ранг свой и предводителя филы. Вновь и вновь раздаются хвалы в честь «всеблагого Диониса». О удивление, за филой гончаров прибывают три десятка крепких мужей из фиаса Гермеса. Гостей уже так много, что на входе в эфебию запружение, служителям приходится организовать очередь, обещая раздосадованным пришедшим, что «пустят обязательно всех, кто придёт до полудня».