Marie Umbrini
Когда господствует серость
Немалому количеству людей понравилась аргументация Пеммера.
Свул не сообразил задать вопрос, почему и над Крастой, и над Зинри был поднят флаг именно Пеммера, если единого флага нет и все равнозначны.
Началось голосование. Усни без раздумий проголосовал за Пеммера. Как голосовали другие, он не знал.
После этого начался подсчёт. Земм получил 61 голос, Пеммер – 59 голосов, Детла – 22 голоса, остальные по мелочи.
Теперь была очередь проигравших кандидатов распределять свои голоса между двумя победителями первого тура голосования делегатов. Причём всё решал Детла: передача его голосов одному из двух кандидатов определяла победителя. Земм уже готовился отмечать, ведь он существенно ближе в программе к Детле, чем Пеммер.
Но Детла задумался. Конечно, простым работягам не достанется ничего хорошего от обоих. Можно сказать, что это битва двух малоприятных для жителей планеты Кевера животных. Но так ли страшен порядок Пеммера, если он не может расстрелять Гле Кантроне, всё же довольно прогрессивную, как бы Детла не ругал её? Если в контролируемых им подразделениях люди отдельные показывают своё инакомыслие, нося красно-зеленые шевроны? А точно ли Земм не собирается запретить идеи творчества социума, если его так напрягают даже эти шевроны?
Короче, Детла, к удивлению всех присутствующих, отдал свои голоса Хермеру Пеммеру.
Уже после выборов Хермер Пеммер пошёл в гостиницу, где его ждал Лунмер Квибкен:
– Поздравляю! Надеюсь, Вы надолго задержитесь на своём посту.
– Слушай, хватит, твоя задача, чтобы я на нём был навсегда, то есть любой ценой найти любую загвоздку, чтобы не проводить новые выборы и запрятать поглубже всех крикунов. И нам нужно больше юристов, которые будут действовать на благо порядка, чем больше, тем лучше.
– А Ваша идея с вербовкой этого, как его, Эвера Кюнна, это Вы серьёзно? Вы не боитесь вербовать тех, кто ещё недавно в нас стрелял?
– Мон поражён. Я думал, ты подогадливее. Конечно. В роялистах я уверен больше, чем в республиканских крикунах, которые точно отвернутся от нас, если мы объявим, что во имя порядка выборы переносятся на неопределённый срок. Крикуны объявят меня узурпатором и начнут всячески гадить. А этот парень выглядит многообещающе. Ты же знаешь, что я людей нутром чую. Где бы я был сейчас без этой чуйки?
Выходя из гостиницу через многочисленную толпу зевак, избранный лидер переглянулся с Лунмером.
Когда Свулу Земму, только планирующему запить своё горе, рассказали о том, с кем выходил из гостиницы Пеммер, Свул понял, что против него что-то замышляется. Что-то нехорошее.
А у Детлы впервые появилась мысль, что как-то неправильно он передал голоса.
Глава 6
Хотя Эвер Кюнн всё ещё хромал, рана на его ноге почти зажила. Так чувствовал он сам и так сказал врач, с которым Эвер почти не разговаривал, когда узнал, что врач – идейный республиканец. Эвера этапировали в Бренс, так что из зарешеченного окна был виден именно этот населённый пункт. Город был давно под контролем повстанцев или, как считал Эвер, мятежников. Из здания старинной тюрьмы не было видно дворца, где проходили выборы лидера неделю назад, не было видно штаб-квартир разных движений. Но был слышен республиканский гимн, который исполнялся где-то ближе к центру города и который никто не пытался перебить.
Эвер, читая довольно примитивную беллетристику, которую ему принесли в его большую камеру (она была рассчитана на несколько человек, но сидел он там один), встретил на страницах книги упоминание бешеной блондинки – так, просто роковой женщины, но перед глазами встала другая блондинка. До ещё первой их встречи при упоминании слова "блондинка" Эвер представлял свою маму, мягкую женщину, обожающую петь. Но первая встреча с дурой всё изменила.
Как он её ненавидел. Как корил себя за то, что, что тогда её почему-то отпустил, отдав сорванные объявления и очки и позволив уйти. Нет, он не винил ни её, ни себя в том, что они друг друга могли вполне убить в том приюте, но вот что случилось потом – Эвер вздрагивал.
Был ли он благодарен Усни Лекмеру (Эвер слышал как тот представлялся Пеммеру) и его людям за то, что они остановили безумие? В глубине души – да, но его презрение к идейным республиканцам всё глушило. Более того, воспоминания об этом эпизоде неизбежно вызывали у Эвера стыд за свою трусость.
Последующие события дали Эверу серьёзную почву для размышлений – не были ли реально в сговоре Пеммер и Кантроне, почему её всё же отпустили?
Эвер помнил, как он вместе с другими товарищами по несчастью находился в каком-то сохранившемся доме в Красте. Он сам лежал в углу, потому что был ранен. Все находившиеся в доме, очевидно, были не рады произошедшему, но наиболее мрачным был Крун Датта. Этот абсолютно хладнокровный и даже жестокий человек никогда не был таким несчастным. Вначале он пытался что-то найти в доме. И даже нашёл, что искал, это была верёвка. Её отобрала охрана. Тогда он решил броситься на охрану, чтобы его застрелили, но тут его уняли свои же. Под конвоем предполагалось сводить Круна и Эвера (как наиболее пострадавших) посмотреть на казнь Кантроне, но Эверу было затруднительно передвигаться, а Круна в последний момент решили отсадить отдельно. С того момента Эвер его не видел. А дальше пришла новость. Наверное, молодой охранник что-то нарушил, передав такую информацию, но он сильно обалдел и хотел выговориться:
– Они её не расстреляли. Такой бардак! Вот ваши такое могли устроить, чтобы сами приговорили и сами непонятно почему отпустили?
Пафосно хоронить Дире Йорхема и Гуница Датту почему-то не стали, хотя обещали.
Когда Эвера с помощью вывели из дома, он был уверен, что его сейчас по-тихому расстреляют, а скажут, что он сам умер. Но нет, вначале его посадили в какую-то закрытую повозку, а потом после недолгой дороги – в поезд. Так его довезли до Бренса.
Его посадили в эту камеру, которая была больше любой комнаты, в которой он когда-либо жил, ему даже приносили книги, а также газеты с актуальными новостями (довольно грустными, но ожидаемыми для Эвера), плавающими в отборной и оголтелой пеммеристской пропаганде.
Но полноценно не было возможности говорить с кем-то, кроме проводивших допросы ( на них Эвер отвечал максимально односложно, подчёркивая своё презрение), врача (Эвер считал, что его республиканцы силой заставили работать на них – больно аристократическое лицо было, но оказалось, что врач идейный республиканец, после чего Эвер практически перестал с ним говорить), охранников (их Эвер презирал с самого начала), а также обслуживающего персонала (презирал аналогично).
Чтобы поиздеваться над обслуживающим персоналом, Эвер заказал большую булку и полностью раскрошил её на полу. Ему было интересно, что ему сделают. К приятному удивлению Эвера, его не били за это, на него только сильно наорали, а потом наоравшие были уволены.
С другими заключёнными Эвер не имел возможности говорить. Он пытался перестукиваться, но ему не дала охрана.
Эвер вспоминал произошедшее и думал о своей жизни, когда в камеру внесли бумагу, на ней был довольно длинный текст. Эвера заставили это прочитать:
Уважаемый Эвер Кюнн,
Вы, наверное, будете отпираться, но от фактов не уйти. Наши войска наступают, король Хевиц бежал из Зинри. Нависла угроза – прежде всего так называемые тотальные демократы, от преступления их главарки Вы пострадали сами, их сторонниками кишит Зинри. Но также не безобидны и их неявные пособники – сторонники свободы и сторонники творчества социума. Все эти сволоч делают всё возможное, чтобы нация была бы унижена.
К слову, кто сделал всё это возможным? Кто разлагался, прожигая жизнь в праздности, демонстративно потребляя, строя дворцы? Кто разлагал семью, делая из женщин-матерей светских львиц? Кто не делал ничего для победы армии? Кто при этом давал свободно печататься сторонникам этой педерастической свободы, кто плохо ловил сторонников так называемого творчества социума и так называемых тотальных демократов?
Вы, наверное, являетесь защитниками сословий, но посмотрите на самого благородного по крови жителя – короля. Он хоть раз за войну с Кини и войну вас с нами съездил на фронт? Нет, он вообще при угрозе для Зинри бежал со своим борделем. Ну и, как выше я написал, довёл страну до ручки, мы были вынуждены взять власть, чтобы не пришли так называемые тотальные демократы.
К слову, Гëлле Кантронович по происхождению сильно благороднее меня и большей части моих сторонников, в том числе человека, который Вас от неё спас.
Ещё раз, Эвер, нам нужны юристы, которые помогут нам очистить страну от заразы. Я очень на Вас рассчитываю.
Если готовы сотрудничать, то сообщите это на обратной стороне письма.
Лидер республики Квен Хермер Пеммер
Эвер так и знал, что его здесь держат в приличных условиях скорее всего, чтобы завербовать. Он предполагал, что его сослуживцы сидят не так, как он, и это было правдой: к моменту посылки Эверу письма от Хермера Пеммера гораздо больше пленных роялистов умерло из-за того, что им не оказывали помощь, их морили голодом и заставляли работать, чем от рук психанувшей Гле Кантроне, но это было не публично, да и выборы уже состоялись. Для Эвера выглядело крайне неочевидным, почему вербуют именно его. Но Пеммер всегда делал ставки на неочевидных людей. И это работало.
Аргументы Пеммера звучали не очень убедительно, разве что на тему сословий червь сомнения закрался, хотя среди людей аристократического происхождения гораздо меньше всяких безумцев, похожих на Кантронович. Да и Эвер банально понимал, что сотрудничество с мятежниками – это преступление. Если у короля получится вернуть территории (а Эвер всё же этого желал) , то Эвера казнят. Он и так серьёзно нарушил закон тем, что вёл переговоры о сдаче. Скорее всего, его уже заочно осудили и лишили дворянства, хотя наверняка Эвер не знал.
Тут Эверу сообщили, что ему разрешают прогуляться по городу в сопровождении охраны. В принципе, Эвер этому даже был рад: было любопытно глянуть, до чего довели Бренс – второй по численности город Квен – эти придурки.
Всяких магазинчиков стало поменьше, некоторые витрины были разбиты и до сих пор не восстановлены. Эвер ещё в Красте слышал, что Бренс при отступлении был разграблен роялистами, также он был убежден (и это было правдой), что то, что не разграбили роялисты, было разграблено повстанцами после захвата города.
Везде болтались флаги пеммеристов. Хотя флаги других сил тоже были видны.
Жителей стало меньше: многие ушли с отступающей королевской армией или в близлежащие деревни. Хотя всё же попадались Эверу на глаза разные теперь уже не подданные, а граждане. В том числе девушка с длинными чëрными волосами, выпученными глазами и бледной кожей. Эвер не удержался и поздоровался с ней:
– Прекрасный день, красавица, меня зовут Эвер, откуда ты такая замечательная? Не боишься одна ходить?
Ему объяснили охранники, что говорить с жителями запрещено и заставили отойти прочь от девушки. Он был вынужден замолчать, но девушка не умолкла:
– Меня зовут Нинда. Я много, где жила, когда с папой ездила. Он сделал всё для нашей республики, за которую я всем сердцем. Ты хороший, давай здесь встретимся ещё раз! Почему ты уходишь?
Ночью Эверу в тюрьме снился сон: его мама и Нинда сидят рядом в одинаковой одежде. Наутро он подумал, как они похожи. Просто Нинда – брюнетка, а мама его – блондинка, глаза другого цвета, а так что-то общее, схожее. Так ли плоха идейная республиканка Нинда? И так ли плохи идейные республиканцы?
Потом Эвер решил, что в принципе верные вещи написал Хермер Пеммер, предлагая сотрудничество. И как бы реально он больший патриот, чем король. И как бы реально надо что-то делать со сторонниками тотальной демократии и связанными с ними лицами. Надо очистить от них страну, чтобы они не залили её кровью. Эвер написал на обратной стороне письма, что готов сотрудничать.
В этот же самый момент Нинда Земм сидела в большом доме, над которым болтался флаг из вертикальных белой и зелёной полос, на входе в который была огромная надпись: "Свобода лучше, чем несвобода", и думала, как сказать папе о том, что она влюбилась. Папа же её старался с детства, прожитого в эмиграции, контролировать и окружать только прекрасным, чтобы Нинда была как можно больше похожа на аллегорию свободы с какой-то знаменитой картины. Когда Нинда пришла в тот день домой, папа её выругал:
– Доченька, почему ты на целые семь минут пришла позже, чем договаривались? А если тебя ограбит и убьëт кто? Я потом по помойкам искать твоё тело буду? А жить как дальше? Ты у меня и у страны одна. Квен нужна аллегория свободы живая.
В принципе, Нинда решила, что может пока встречаться тайно.
Через несколько дней Эверу сообщили: “Вы теперь имеете право прогуляться по Бренсу без охраны, более того, Вы жить будете не в камере, а в съёмной квартире, по мере того как Вы будете доказывать свою верность порядку, контроль за Вами будет ослабевать, и Вы станете полностью свободны”.
Эвер пошёл на ту самую улицу, на которой видел Нинду, она действительно ждала его там. Эвер пришёл не с пустыми руками: он подарил Нинде вырванный на центральной клумбе цветок. Ей понравилось, затем они поцеловались. Потом он сказал, что он должен ехать в Зинри. Причину не стал называть. Нинда также спросила:
– А почему тебя вели под охраной и что с твоей ногой?
Эвер подумал, что ответить:
– Это, знаешь ли, были мои телохранители, они у меня появились после того, как мразь одна меня ранила.
Нинда поверила и ещё сильнее обняла Эвера.
В Зинри Эвера послали с целью очистить занятый город от многочисленных сторонников тотальной демократии и связанных с ними лиц (под этот критерий Хермер Пеммер хотел притянуть всю оппозицию ему), формально надо было искать связь с Гëлле Кантронович, хотя планировалось также официально запретить идеологию тотальной демократии. Хермер Пеммер благодарил уже покойного Дире Йорхема за очищение Красты земмистов, детлистов и прочих. В Зинри же роялистов почти не было ( в основном ушли за армией), а толпа, приветствующая республиканцев, была какая угодно, только не пеммеристская.
Впервые с деятельности в Красте Эвер стал принимать участие в репрессиях, он проводил предварительное следствие по поводу связи различных людей с Кантронович (а ей как эпатажной даме симпатизировали не только прямые её сторонники), он был прокурором на многих судах. Он не понимал, почему ему доверяют, но ему доверяли и постепенно ослабляли контроль за ним. Он гораздо охотнее остальных участвовал в данных судах, потому что всем сердцем ненавидел эту неблагодарную дуру, пытавшуюся его, безоружного, убить. Он ненавидел и всё, что с ней связано.
Через некоторое время идеология тотальной демократии была официально запрещена. После чего поводом для ареста стали найденные газеты "Тотальная демократия".
Лендж Детла очень мягко в своей партийной прессе писал о том, что это нехорошо. Его витиеватый язык раздражал цензуру, но не давал повода для ареста. Например, сложно привлечь за такие слова: “Если кто-то с какой-либо целью начинает срываться, то он вынужден идти всё дальше и дальше. Он уже не остановится, даже если захочет, ему придётся по капле новую маску в себя вдавливать. А от этого пострадает и эффективность поставленной цели”.
Но Детлу не трогали ещё и потому, что основной мишенью был Свул Земм, к слову, поддержавший запрет идеологии тотальной демократии. Единственное, что его пугали аресты некоторых сторонников свободы, правда, это были реально сторонники свободы, симпатизировавшие Кантроне. Но ощущение риска для себя и ближайших соратников становилось всё сильнее.
Когда наиболее опасные граждане в Зинри были зачищены, Хермер Пеммер туда въехал, в качестве своей резиденции выбравший руганный-переруганный им самим в том числе дворец короля Хевица. Над ним был поднят флаг с двумя горизонтальными полосами: белой и зелёной.
После этого представители других идеологий тоже стали перевозить свои штаб-квартиры в Зинри.
Нинда Земм, будучи дочерью политика и считая себя республиканкой, особо не интересовалась политикой и не знала, чем занимается Эвер Кюнн. Эвер же не знал фамилии Нинды и чья она дочь.
Так что они проводили свидания в различных укромных местах. Эвер не был уверен, что за ним всё ещё следят, но на всякий случай решил подстраховаться. Нинда не осознавала, что Эвер скрывается от слежки. Она думала, что встречи на разных окраинах города – это такая романтика.
На одной из встреч Эвера непонятно почему потянуло на разговор про историю мысли:
– Я не знаю, отчего такая мысль пришла. Смотри, ты же про философов Ореву знаешь?
– Что такое Ореву? Мой папа много ссылается на это, но я не знаю, боюсь его спросить.
– Была такая цивилизация независимых городов. Короче, была у одного философа такая идея, что истинный мир – это мир снов и вычисленных коллективных представлений, а всё существующее – жалкое подобие воображения. С этим спорил другой философ. Он считал, что реален этот мир, наиболее простыми его основами можно назвать такой камень и упаковки. Камень – в смысле то, из чего всё построено. Упаковка – через неё всё реализовано. То есть вот так, реален наш мир, а идеи – это абстракции. Поэтому строить надо общество не на каких-то представлениях, а на реальном опыте наших великих предков. Ты понимаешь, как это выводится?
– Нет, но я понимаю, что ты умный. Прямо как мой папочка.
– Так… То есть даже тогда наши предки не имели общего мнения, как жить. Уже много после люди думали, на чëм строить представление об опыте наших предков. Кормили бесчисленных певцов, поэтов. Считали, что через схваченные образы мы формулируем то, о чëм наши предки говорили слишком размыто, но наше сознание этим пропиталось. Актëришки и прочие танцовщицы-куртизанки отнимали у честных государственных мужей еду. Но потом появилась мудрая и простая идея, что опыт наших предков – это то, о чëм отчётливо говорили лучшие из них, или то, что непосредственно вытекает из их действий. Так, ты смотришь куда-то.
– Ты знаешь, всё очень интересно…
– Короче, должно быть сильное государство, где опора на законе и армии. Там много принципов. Один из них – уважение к умеренному аскетизму. Мне даже кажется, что цвет формы ваш… нашей армии – это более полная реализация этих принципов. Ну и, конечно, учиться, работать, не ныть, не обманывать, помогать нищим. Я в детстве жил в Гë. Там всё по-другому. Я с родителями и братом преодолевал огромные расстояния, чтобы проехать из города в город. Это очень интересно, но это трата времени большая. А потом в степи завалило снегом дорогу, и моя семья уже готовилась к смерти, но нас спасли оборванные местные жители. Честно, мы этих лентяев и пьяниц презирали. Но они от нас получили в знак благодарности деньги, достаточные для одного похода в вонючий кабак. Надо быть благодарными. В Гë вообще очень странные законы, например, нельзя детям на определённые спектакли. Но все плевать хотели на законы. Ну если деньги есть. Всё равно за двойную плату всех пускали, хотя я всегда считал, что всё же нарушать правила нельзя, даже в такой мелочи. Все наши соседи говорили о спасении мира на основе единения народа и монарха, но сами ничего не делали (зачем, деньги есть и так) и дети их демонстративно не желали получать высшее образование. Мне они постоянно хамили и презирали меня. Ну некоторые снисходительно так говорили "ой смотри, чудак квен учится, интересный какой". А я учился, потому что надо пахать и не отрекаться от своих целей.
– Я тоже жила за границей, в Лочан. Только я не понимаю, почему мы туда уезжали. Одно время мой папа жил на ферме на пустом месте и смог серьёзно её раскрутить, сделав себя сам. Он так мне говорил, я не могу ему не верить. Там нам местные рассказали про то, как они отстреливались от мерве. Какой ужас! Почему мерве мешают приезжим там жить и обрабатывать землю? Мы четыре года так прожили, как прям простые-простые люди. Почувствовали культуру страны. Потом уже мы уехали в город, где было много разных культур. Хотя с мигрантами другими мы не очень пересекались. Папа после опыта с фермой решил, что уже понял простую жизнь и больше тяжёлым трудом не занимался. Но эти всякие культуры мы видели на концертах, куда меня водил мой дорогой папочка.
Эвер был готов сделать предложение Нинде, но хотел, чтобы её любимый отец дал согласие. Но Нинда боялась говорить о своих отношениях папе. Как он отнесётся к тому, что аллегория свободы может потерять девственность.
Глава 7
Когда сторонники начали пропадать по поводу и без, когда тучи стали сгущаться над самим Свулом Земмом, он начал думать, что делать.
Его грусть разбавила дочь, подошедшая к нему и сообщившая испуганным голосом, что влюбилась. Свул ответил Нинде, что надо бы для начала познакомить его с возлюбленным.
Но знакомство он уже планировал после установления в стране свободы. А для этого он, скрепя сердце, решил, что надо ехать и договариваться с весьма популярными, но руганными-переруганными им самим тотальными демократами. Всё же они были легендой на устах. Он отправил телеграммы другим оппозиционерам, поддержавшим его во 2 туре, но они были слишком проникнуты какими-то непонятными разборками, кто кому что сказал. Разборки были настолько увлекательными, что они отказались. С неподдержавшими, включая Детлу, Свул решил не пытаться связаться. Послать телеграмму на линию фронта было невозможно человеку не из армии, а слать письмо конкретно Гле было невозможно: формально она была мертва. Зомре Векхе Свул не доверял, думал, что он может выкинуть нужную телеграмму. Да и письма проверялись. Свул решил рискнуть и поехать лично. Нинда постоянно говорила Свулу, что он смелый и сильный. Силы у Свула было не так много, родители не наградили его могучим телом, хотя он и старался укрепить себя, а вот по поводу смелости он хотел оправдать ожидания дочери. Он спросил у Дуффе, что тот думает по поводу такого поступка. Дуффе ответил, что не ожидал настолько рискованных телодвижений. Перед отъездом он взял слово с Дуффе сделать хоть что-то, если со Свулом случится страшное, а также беречь Нинду. В случае, если всё пойдёт сильно не по плану, не слушать её и принудительно вывезти за границу. Ей же он дал контакты верхных идеям свободы подразделений, а также все адреса наиболее значимых людей в партии, включая, разумеется, Дуффе Веммера.
Свул решил ехать один. Он неплохо скакал на лошади. Но у него было только личное оружие. Был ли он готов к самоубийству, которое пришлось бы совершить, напорись он на роялистов? Он не желал думать о таком. Власть засечет? Так совсем скоро тотальные демократы ему помогут, они же такие яркие и эффективные, они вон Дакре смогли взять, несмотря на потери со снабжением, как они писали в газете, они её разными нелегальными методами ухитрялись присылать её даже после запрета их идеологии. Да, когда он победит, он их аккуратно задвинет, постарается не легализовывать их идеологию полностью, но совсем уж кидать опасно.
Но Свул их сильно переоценил. Дакре брали не одни они, они понесли большие потери в ходе многочисленных попыток штурмовать деревню Дакре, частично разрушенную после бомбардировки населённого пункта, чудо, что почти не пострадало население (хотя довольно быстро артиллеристов перебросили в другое место, когда оказалось, что среди них после разговоров с тотальными демократами сильно выросло количество людей, разделяющих эта идеологию).
Но потери были огромными. Половина численности убитыми и ранеными в одной деревне. При этом никакого подкрепления не было.
Гле Кантроне, сильно возмущённая высокими потерями, Убеждённая в том, что Иснер – агент роялистов или, возможно, Пеммера – заявления Зомре подкрепили её мнение – подошла к Иснеру и злобно спросила:
– Кермер, какого рожна такие высокие потери, какого рожна?!
Иснер, долго терпевший, не выдержал:
– Можно подумать, это я набрал непонятно кого! Я предлагал взять проверенных людей из армии, тех, кому нравятся твои идеи, но кто-то заявил, что это вред для революции, что они пахнут духом иерархии! Кто-то вместо этого запихал преступников со дна (а потом оказалось, что дисциплина у них никакая и пришлось ввести расстрелы) и идейных хлюпиков. Ах да, ещё каждый пятый человек у нас женского пола. Нет, ничего не имею против женщин, я поддерживаю борьбу за права женщин, но зачем такие практики?! Зачем искусственно такое разводить, тем более ты набирала по данному принципу девушек, которые были идейными хлюпиками женского пола, ты не в деревне их вербовала хотя бы. А потом виноват я, потому что этот весь, извиняюсь, сброд не может практически ничего и гибнет по-глупому. Я стараюсь минимизировать это, но мои возможности ограничены. Ещё маленькую девочку ты запихала по её просьбе, думала приспособить её для перевязки ран. А она в обморок упала от их вида. Ты понимаешь, что она абсолютно бесполезна?! Кстати да, почему ты решила не афишировать историю с приютом и попытаться выяснить, что случилось. Если их действительно убили, то это ужас и надо выяснить, кто это сделал.
– Зомре считает, что не убили, а просто вывезли. Я убеждена, что он ошибается. Но с чем я согласна, что это не по теме нашей всё же газеты. Зомре считает, что нас точно убьют, если мы начнём бездоказательно обвинять Пеммера в этом.
– Такие важные темы ты поднимать не решаешься, зато ты сразу же после отбытия сюда написала в "Тотальной демократии", что больше не планируешь брать в плен, потому что сохранять жизнь сдавшемуся врагу – это иерархично и буржуазно. А потом они Дакре до последнего обороняли. Интересно, почему же?
Гле промолчала, потому что всячески гнала от себя мысль, что её самовнушение и только оно спасало от появления перед глазами воспоминаний о прогулках с маленьким Гуницем Даттой, от его голоса. И тем более только такие разговоры остановили жуткую истерику маленькой Урмы Кюснам. В принципе, остальным было фиолетово на Гуница Датту (жалко было, как жалко любого ребёнка), а уж Дире Йорхема практически любой из них бы и сам расстрелял.
Тут к Гле подошли двое: Лалу Ниун и Прар Клап. Несмотря на различие полов, различие национальное (Лалу была кини, хоть и выросшей в Квен, а Прар – квеном), различие черт лица, цвета волос, в главном они представляли из себя одно и то же – образец очень идейных абсолютных хлюпиков. Прар, преодолев страх, возмущённо спросил Гле:
– Почему мы ещё не реализовываем тотальную демократию в Дакре? Почему передана жителям только земля тех богачей, которые бежали? Почему всё ещё существует частная собственность и наёмный труд? Почему Дакре всё ещё подчиняется правительству в Зинри и даже налоги платит туда?
Слово у Гле перехватил Иснер:
– У нас есть приказ: после захвата Дакре укреплять оборону в ней, так как могут отбить. И Дакре должна быть под юрисдикцией республики Квен. Если мы попытаемся взбрыкнуть, то нам обрубят снабжение, мы и так на грани признания бандформированием.
Лалу неожиданно крикнула:
– А чем мы тогда отличаемся от пеммеристов?! Мы же не за Пеммера воюем, а за тотальную демократию?! Когда мы уже что-то серьёзное делать будем?!
Гле громко сказала:
– Молчать! То, что мы сделали, уже незаконно. По идее, мы должны были продать на аукционе собственность бежавших, а мы её раздали крестьянам, мы должны были собирать налоги со всех, а мы собираем их только с богатых. Восстановление разрушенных домов проходит по солидарной системе, а не каждый сам себе восстанавливает. Да, этого мало, да, мы должны сделать больше, и мы сделаем больше.
Когда Прар и Лалу отошли, Иснер тихо сказал Гле:
– Вот таким альтернативно одарённым раздали оружие. Это невероятное чудо, что они ещё случайно не перестреляли друг друга.
– Просто мы их ещё не обучили. Начать надо с основ: что есть бытие, что есть небытие, затем дать теорию познания…
К Гле подбежали:
– К нам подъехал человек, называющий себя Свулом Земмом. Проверили по фото в газете – и правда, Свул Земм. Что делать?
– Раз заявился, можем и поговорить.
Земма привели к Гле. Он заявил сразу:
– Да, я тот самый Свул Земм. И я желаю немедленно говорить с Гëлле Кантронович.
Наткнувшись на холодный взгляд Гле, он понял, что ошибся и тотчас поправил себя:
– Бродягой, Гле Кантроне, как ещё?
Увидев, что из себя представляют эти повстанцы, он понял, что в его голове они были сильнее, но раз уж приехал, что уж делать. С неподдельным презрением он смотрел на повстанцев, найденных Гле на самом дне, черты лица у многих из них были уродливы. Свула бесили и девушки с оружием: зачем они отказываются от женского в себе, почему не хотят радовать мужей.
Гле спросила:
– Зачем заявились? Арестовывать меня?
– Как это арестовывать, Вы в своём уме? Я последний, кто заинтересован в репрессиях. Я только что чуть выборы не выиграл у Пеммера, если бы не Детла этот поганый, то выиграл, а сейчас – арестовывать? Пеммер в дворец короля переехал, знаете давно уже, я когда узнал об этом, где-то час не знал что делать: смеяться или трястись. Сам он в каждом втором выступлении ругал этот дворец и сам же заселился. Понятно, что никому такое не нравится. Поэтому он всех недовольных сажает по тюрьмам. Я уверен, что планируется моя посадка, если медлить, то и меня закроют. Я разузнал, что этим в основном занимается бывший роялист Эвер Кюнн. Это ж вообще предательство революции – с роялистами так связываться!
– А что ж молчали, когда наших сторонников вязали? Что ж меня преступницей называли? И небось этого Эвера жалко было, я ж, такая гадина, его, бедного, убить пыталась и ранила, знала кто он. Да, я не гуманистка и считаю вообще, что не надо позволять жить врагу, особенно привилегированному, это частично, но сохраняет старые иерархии, вот и выбился он в органы власти "порядочные", за порядок те которые. Что желаете?
– Один на один поговорить с Вами о том, на каких условиях Вы готовы помочь мне со свержением узурпатора.
Гле глянула и кивнула.
В летнем доме бежавшего от повстанцев местного богача и начался разговор Гле и Свула тет-а-тет.
Свула перед этой встречей разоружили и обыскали, потому что Гле всё же считала, что он может быть агентом Пеммера.
Гле сразу же объявила минимальные требования:
– Итак, мы должны быть немедленно легализованы, наша идеология. Ну и покайтесь публично за её высмеивание. И да, на территории, которую мы контролируем, мы будем строить то, что хотим. Вы, думаю, понимаете, что мы будем строить.
– Тотальную демократию?
– Её, родненькую. Кстати, да, все территории должны сами решать, как им жить. И центр пусть не лезет. И решать должны все: и мужчины, и женщины. Я не требую пока гарантии представленности, за которую я всё же выступаю, пока я лишь за право голоса для всех вне зависимости от пола, восьмичасовой рабочий день, любое образование для всех бесплатно, аналогично медицина и подобное. Ах да, забыла, мне гражданство на имя Гле Кантроне с правом избираться, отмену приговора и публичное извинение за попытку меня расстрелять. И компенсацию. Я не сделала ничего дурного и подобную моей практику я должна легально популяризировать. И вообще, наслаждение в момент совершения так называемого военного преступления смывает всю вину. Это минимальные требования, на меньшее мы не готовы.
