Marie Umbrini
Когда господствует серость
Еле сдерживая шок от последнего требования, Свул ответил:
– Нет, расстреливать Вас, приговаривать к расстрелу, конечно, было ошибкой. Но, может, Вы публично хотя бы за мальчика того изволите покаяться. Хотя за весь инцидент…
– Нет, я уже говорила, что…
– Если Вы объявите, что были не правы, приговор будет отменён ввиду Ваших заслуг. И Вам, обещаю, будет предоставлено гражданство на то имя, которое хотите. Закон о чужих гражданствах мы отменим, так что быть избранной сможете. Понимаете, я не желаю варварства. Но кроме Вас ни одна женщина не получит право голоса. Политика – грязное дело, это защита женщин от политики. Они должны дома музицировать, вышивать и украшать семьи. Вы уже этим испорчены, защитите остальных от этой порчи. А политику – в том числе местную – оставьте мужчинам. Я не против местной политики, но никаких так называемых обобществлений, а вообще по сути грабежей. 8 часов? Спрошу предпринимателей, готовы ли они. Но до десяти точно сделаю. Образование-медицина – что-нибудь да будет. Право на агитацию – обеспечить, наверное, надо, но…
Короче, особо не договорились, даже текст воззвания даже за всё хорошее против всего плохого не составили, максимум договорились на документ о сотрудничестве. Перед его подписанием Свул спросил:
– А какое у Вас правовое положение?
Ответил Зомре:
– Как Вы знаете, Гле в беде из-за режима Пеммера, так что по закону, запрещается упоминание её и словосочетания “тотальная демократия”. То есть подписываете что-то с Гле – напарываетесь на уголовку. Но, я уточнял, мы не признаны бандформированием, мы легальное подразделение, даже пока никто из нас за пропаганду запрещённой идеологии не осуждён. Хотя, конечно, это всё вопрос времени, видимо, пока мы им нужны. По поводу той беды, которая с Гле приключилась, я просил разъяснения, ко мне у них никаких претензий. Короче, формальным командиром пока являюсь я, хотя Вы вроде это знаете. У нас есть другое название, по бумажкам. Его мы и напишем в нашем договоре о сотрудничестве.
Свул и Зомре подписали документ о сотрудничестве, скрепив его рукопожатием (хотя, пожимая руку мошеннику, Свул испытывал отвращение) . Гле тогда ухмыльнулась и тоже протянула руку для рукопожатия, но Свул вместо этого поцеловал её. Гле возмутилась и заставила Свула именно пожать руку.
Уезжая, Свул подумал, что тотальные демократы – тупиковый путь: больно слабые, но много требуют, и всё же некоторые договорённости с ними не так уж и плохи.
Вот только, возвращаясь, Свул выронил договор о сотрудничестве прямо на улице Зинри. Довольно быстро бумажка оказалась на столе у компетентных органов. А не госпереворот ли решил приготовить символ оппозиции и совесть народа? А не было ли у него контактов с самой Гле Кантроне? Была начата проверка. И начата она была Эвером Кюнном. Именно тогда Эвер и понял, кто отец Нинды, но было уже поздно.
Только вернувшись, Свул был арестован, не успев наладить связь с Детлой, к которому Свул решил идти от отчаяния. Нинда рыдала, но сделать ничего не могла. Когда в квартиру вломились люди в сером и с полицейскими нашивками, соседствующими с бело-зелëными горизонтальными, она инстинктивно подбежала к двери, как бы преградив им дорогу. Её отпихнули, бросив: “Девочка, не мешайся!” Затем один из полицейских крикнул Свулу: “Гражданин Земм, Вы подозреваетесь в попытке государственного переворота”. Он подумал, немного усмехнувшись, что точно такое же обвинение ему могли бы предъявить и роялисты. Но додумать ему не дали, его повалили на пол. Нинда видела, как папе заламывают руки за спиной, как бьют, хотя это не имеет смысла, кроме садизма.
Она, к слову, не знала, что была попытка докопаться и до неё, но Эвер постарался сильно не найти нарушений, и она избежала заключения под стражу.
Дуффе тоже должен был оказаться за решëткой, но его не нашли.
В тюрьме Свул пытался бороться за свои права, бороться за права больного своего сокамерника (который сам уже особо не хотел каких-либо телодвижений), объявил голодовку, а потом, по официальным данным, неожиданно повесился на верёвке, сплетённой из одежды его и всех его сокамерников. Расследовать почему-то не стали данное происшествие.
Нинда на очередное свидание с Эвером, проходившее где-то на снятой Эвером на время квартире, пришла грустная и запуганная. Эвер, не подумав, спросил:
– Что-то случилось?
Задав вопрос, он понял его бессмысленность.
Нинда вместо ответа просто заревела:
– Я не прощу им папину смерть, не прощу…
Успокоившись, она сказала:
– У меня после ареста и смерти папочки какая-то паранойя. Мы сейчас с тобой говорим, а у меня ощущение, что какой-то пеммерист за мной сейчас наблюдает. Эвер, всё же не так, всё нормально?
Эвер просто обнял свою любимую и заверил:
– Я сделаю всё, чтобы с тобой никакой плохой человек ничего не сделал, кстати, поешь булочки. И вот вино есть.
Эвер открыл бутылку:
– Твой тост. Произноси.
– За свободу!
Эвер выпил вместе с ней, про себя думая: “За что я пью?”.
Нинда впервые попробовала алкоголь. Эвер не пожалел денег и купил нечто элитное, но Нинде всё равно не понравилось. А какого-то продолжения в постели она не хотела, потому что слишком переживала. Кроме того, она не знала, может ли вообще в своей жизни заниматься сексом, она же так и не спросила разрешения папы.
Эвер спросил Нинду:
– Что ты хочешь сейчас делать?
– Конечно, бороться за свободу, во имя памяти моего дорогого папочки. Пусть он и говорил, что нельзя девушкам в этом пачкаться, но раз случилось вот такое, то у меня нет выбора. Поможешь мне в этом деле?
– Зачем тебе какая-то политика? Твой папа был бы рад видеть тебя счастливой, Нинда. Лучше давай просто больше встречаться.
– Ты знаешь, как мне сейчас холодно спать, даже со всеми игрушками! Я по ночам ходила к папе греться. У него тепло, в отличие от меня, поэтому засыпается легче. Раньше ещё собака папина ходила, потому что ей тоже холодно было, но потом собаку злые люди убили. Знаешь, с момента, как папу арестовали, как мне холодно. Он ни разу не говорил публично о том, что я хожу к нему в кровать, мне разрешал сообщать только проверенным людям, потому что он умный.
Про себя Эвер лишь подумал, какая Нинда – дурочка, такая наивная, что страшно за неё.
А она продолжала:
– Эвер, назови, пожалуйста, три вещи о себе, которые меня ужаснут.
"Какое счастье", – подумал Эвер, – " Я умею вовремя остановиться и не допиваться до состояния свиньи". Если бы допился, то сказал бы, что первое – он бывший роялист и всё ещё нормально относится к монархии как таковой, лучше, чем к так называемой свободе; второе – он участвует в репрессивной системе Пеммера; третье – он причастен к аресту её папы. Но Эвер выдавил из себя иные факты:
– Первое – платье на тебе похоже на платье моей покойной мамы, второе – я люблю скучные скрипичные концерты, на которые меня в детстве водила мама, третье – ненавижу булочки с корицей, которые готовила наша прислуга по просьбе мамы.
Эверу стало грустно, он не плакал лишь из принципа, что это позорно для мужчины. Нинда его обняла. Он сидел – она стояла, их головы были на одном уровне. Нинда думала, что Эверу грустно из-за того, что маму свою вспомнил. Она, только потерявшая папу, понимала такие страдания. Но Эвер страдал, потому что понимал, что обманывает глупую девочку, которой по документам восемнадцать, а ментально – ещё меньше. И он, на десять лет её старше, ничего особо не может сделать, чтобы её удержать от радикальных действий, в которых она ничего не понимает: она не настолько мерзкая и бессовестная, как Кантроне.
В ту же ночь к Нинде пришёл какой-то тощий мальчик. Она его внешне не опознала, он обратился к ней:
– Я сын Дуффе Веммера. Завтра в пять утра на перекрёстке Ремесленной и Новой мы тебя ждём с вещами. Здесь уже ловить нечего, передаю слова папы.
– У меня здесь любовь, у меня здесь борьба за свободу, у меня здесь тело папы моего. Я никуда не поеду.
Мальчик исчез в темноте. На следующий день семья Веммер разными обходными путями выехала в направлении Кини, они ухитрились проскочить через линию фронта, добраться до нейтральной Кини, а потом довольно быстро отправиться в Лочан. Как оказалось, они прошли по лезвию ножа.
В верхних эшелонах власти решили воспользоваться поездкой Свула Земма. Ввиду тяжёлой обстановки Пеммер, от радости потирая руки, публично объявил перед лояльной прессой:
– Из-за угрозы для республики от так называемых сторонников свободы, которые не просто кочкали нам мозги, а попытались свергнуть нашу республику, нам придется пойти на тяжелейшие условия: все выборы переносятся на неопределённый срок, а идеология так называемой свободы запрещается. Мы крайне расстроены, Вы не представляете, как я страдаю от таких мер, но нет выбора, иначе погибнет республика. А предатели отправятся в мульду истории.
А войдя в свою спальню во дворце после разговора с прессой Хермер Пеммер, закрывшись, просто скакал от радости, как ребёнок.
Тем временем, к Гле не пришло снабжение. Она сильно возмутилась, от лица Зомре послала телеграмму в Зинри: "Где боеприпасы?" Пришёл ответ, что отряд тотальной демократии официально признан бандформированием.
После этого Гле собрала всех бойцов и жителей Дакре и объявила, что начнёт строить тотальную демократию в Дакре немедленно, так как терять уже нечего.
Ей очень хотелось такого опыта, но судьба не давала. Координацию деревень только было налаживать не нужно, одну Дакре надо улучшить.
Вначале речь Гле даже нравилась жителям. Гле объявила:
– Отныне частная собственность отменена. На тему земли, делите, как хотите. Вообще, на землях богачей мы рекомендуем создать кооператив, но не хотите – не надо. Нам очень хочется посмотреть на общественную собственность, но, к сожалению, никакого производства сейчас в Дакре нет, так что кооператив будет создан нами сверху: вам будет передана газета “Тотальная демократия”, что писать там, будете решать вы и только вы, мы будем лишь организовывать доставку. И тотальная демократия на то и тотальная, что абсолютно все аспекты вашей жизни будут решаться собраниями. Никаких буржу… продажных судов, как проголосуете, такое решение будет принято.
Последнему, конечно, крестьяне были рады, но оказалось, что принимать участие в собраниях должны были и женщины, а также они имели право не слушаться мужей, так как такие же люди. Ну и их отныне запрещалось бить.
Это вызвало возмущение немалой части мужчин и даже отдельной части женщин. Где это видано, чтобы жена мужа не слушалась? Муж владеет женой по своему желанию. Один из жильцов так и сказал, после чего ещё и добавил, что кем была бы его жена без него, что она не говорила, кто она, что совершенно не умела работать руками. Ну и ни о какой девственной чистоте говорить было нельзя: она была с ребёнком на руках. Так ещё она просила по максимуму её скрывать, когда начали вооружённые люди появляться в Дакре, она больную изображала почему-то. Тут он сбегал домой, силком притащил жену и из рядов отряда послышался крик: "Мама! " Это кричала Урма.
Но идиллии не удалось случиться, так как внимание присутствующих было занято другим. Гле очень популярно с помощью выстрелов в воздух объясняла крестьянам, что нельзя владеть живыми людьми, в том числе женщинами. Видимо, люди решили, что возможность быть хозяевами жизни перевешивает факт, что ты больше не хозяин жены. Тем более, если без избиений, если жена слушается, потому что убеждена, что так надо, то никто не сможет наказать.
На следующий день прошло собрание по поводу судьбы местных богачей.
Их вытащили в центр. Гле публично объявила, что над кровопийцами пройдёт суд, тут из толпы раздался голос:
– А что это только их самих? Бабы-дети не в счёт? А бабы работников лупили не меньше мужей. А дети над нашими потешались. Да и просто жили хорошо, пока наши дети от голода мёрли. Вяжите всех!
Гле кольнуло, ведь она сама жила наверняка лучше этих крестьян в детстве, и она спросила:
– А был ли у детей выбор? И могут ли они потом, своей жизнью смыть эту роскошь старую? Среди нас….
Но её перебил тот же голос:
– Они могли убежать, а смывать поздно уже. Вяжите всех!
Гле приказала арестовать и жён, и детей, надеясь про себя, что народный суд ничего им не сделает.
Она спросила:
– Какое наказание желает народ своим гонителям?
Из толпы начались крики: "Смерть всем".
Тогда Гле изменила формат голосования и начала задавать вопросы по каждому обвиняемому, но даже по поводу детей возглас был один: "Смерть".
Тогда она попыталась заявить, что любых детей можно перевоспитать, что травля не является такой уж страшной вещью, чтобы убивать, а потом объявила голосование:
– Кто за то, чтобы казнить их всех, включая детей?
"За" проголосовали абсолютно все жители.
Даже мелкие уголовники в рядах отряда опешили, не говоря об идеалистах, но Гле прошипела:
– Такова была воля народа. Исполняйте!
Гле сама не понимала такую жестокость, но если бы она отменила решение данного суда, это было бы против тотальной демократии, а она не могла нарушить свои принципы.
Приговор был приведён в исполнение, о чем было потом напечатано в реформированной "Тотальной демократии". Больше там не было утончённых тем, так что часть сторонников, ещё не добитых Пеммером, стала возмущаться падением качества газеты.
Также начался и процесс вербовки в отряд. Несмотря на то, что большинство жителей поддержали и передел земли (небольшая часть даже объединилась для кооператива на части земель, отобранных у богачей), желающих умирать за это было немного, а вот угрозы были. И не только очевидные – регулярная республиканская армия и роялисты.
Глава 8
Как же вымотался за последнее время Асмир Венсер. Сложно всё-таки руководить государством, не имея на это почти никаких полномочий.
Началось всё, когда люди стали стихийно валить из Зинри после известия о капитуляции гарнизона Красты. Асмир видел, как наутёк бежит из города правительство, не вывозя и даже не сжигая множество документов он видел, что в городе остаются простые люди, которым угрожает, возможно, смерть, если республиканцы поступят с роялистами в Зинри так, как поступил Дире Йорхем с республиканцами в Красте. Об этих событиях Асмир прекрасно знал, хотя формально ему об этом не докладывали, но из личных разговоров он услышал об убийстве. Более того, он чувствовал, что поступил бы точно так же, если бы командовал обороной города, хотя понимал всю преступность подобных методов. Но, с другой стороны, по мнению Венсера, был абсолютный ублюдок Пеммер, против которого хороши почти все средства, потому что в случае успеха они забирают меньше, чем убивают. А в случае неуспеха, какая уже разница? Иногда, считал Асмир, чтобы избежать рек крови, надо пролить ручей крови.
Асмир должен был вывезти своё ведомство, а также обеспечить самого короля, его родственников, а также придворных, включая прелестных девушек. Хевиц по дороге много трясся, плакал и кричал про защитников Красты: “Трусы, надо их всех посадить навечно, до скончания веков, как они могли! Обманули все меня!” А Асмир думал то же самое, но про людей, совершенно не организовавших деблокаду Красты и не готовивших Зинри к обороне, пока в Красте выигрывали время. А ещё больше думал, злясь, – про тех шишек, кто бежал из города со своим многочисленным барахлом. Видя, как мэр Зинри чисто имущества своего вагон повёз, видя, как предприниматели кидают своих работников, видя, как министерства вывозят золотые статуэтки, оставляя документы в городе, Асмир понял, что он должен взять власть в свои руки.
Он уже пытался отчасти это делать, когда организовал выступление короля перед "верными промышленниками". Но король вышел на сцену на дрожащих ногах, пропищал заученный текст, а когда его один из слушателей спросил: "Ваше величество, а где гарантия, что Вы нам что-то дадите? Вы уже в тайне от нас пострелять решили с Кини! Из-за этого у нас проблемы пошли с цепочками, почти ничего не приобрели из новых рынков. А теперь вон какая беда? И вообще, где гарантия, что Вы что-то удержите? ", король возмутился и взвизгнул: "Арестовать и расстрелять эту сволочь! Срочно арестовать! Предатель! Обманули! ", и выбежал из зала. После чего Асмир чуть не потерял должность, а то и свободу: допустил таких нехороших людей к королю.
Теперь Асмир уже не ориентировался на Хевица. Он потребовал арестовать по подозрению в госизмене всех чиновников, бегущих из города с барахлом, он угрозами заставил владельцев предприятий вывозить работников и предприятия, даже если они не будут давать нужную прибыль. Несколько человек он приказал расстрелять.
Асмир приоритетно считал нужным вывозить предприятия с работниками, а также тех, кому гарантированно грозила смерть в городе. Для спасения жителей от расправ он потребовал составить список всех, кто искренне поддерживает короля или монархию. Список был не очень большой, но вывезти эту категорию людей оказалось весьма затруднительно: многие желали остаться в городе, чтобы убивать мятежников. Асмир требовал таких вести под конвоем к вокзалу, говоря здоровым взрослым мужчинам, что они могут записаться в армию и убивать мятежников с большими шансами выжить для себя (это могло бы повысить боевой дух, сильно упавший), а остальным ничего не говоря, просто заставляя идти.
Когда в вагоны для работников или идейных роялистов, пытались сесть случайные люди, по требованию Асмира их выталкивали, а иногда и арестовывали с печальным исходом. Иногда люди, чтобы сесть в поезд, начинали кричать роялистские лозунги, Асмир приказал не обращать на это внимание. Сам он уехал только в последнем вагоне последнего поезда.
Временной столицей был объявлен Мевемоке – крупнейший город на подконтрольной территории.
На территориях, ещё подконтрольных королю, Асмир смог наладить производство, а также разместить беженцев. В налаживании производства он заставлял участвовать тех крупных промышленников, которых он мог достать. При этом государство обязано было в будущем отдать двойную цену, которая была вложена ими в бизнес. Королевство Квен оказалось всё в долгах. Почему при этом приходилось угрожать заводовладельцам статьёй за госизмену и не выпускать их из Квен, если государство предлагало гарантию, что деньги отобьются? Потому что ситуация на фронте заставляла сомневаться, что король (а фактически Асмир Венсер) удержит власть.
Также Асмир пошёл (странно, что дотянуло правительство, не делая это) на облигации внутреннего займа, а также на элементы карточной системы. Меры были крайне непопулярными, от них возмущался даже король, но Асмиру было без разницы. Зато теперь более-менее можно было снабжать войска.
Некоторые меры, принятые Асмиром даже были в программе Ленджа Детлы: например, национализация железных дорог. Вот только меры эти были временными, а целью их было не благосостояние жителей, а обеспечение жизнеспособности режима: железные дороги были поставлены на нужды государству и армии, простым людям стало весьма трудно уехать из города на подконтрольной роялистам части Квен. Особенно работникам военных предприятий.
Хотя и королю уехать не получилось. Бежать в Кини, куда хотел король, Асмир не дал, не выделив для этого состав. И даже силой заставил короля поехать на линию фронта, где продемонстрировал его, трясущегося от ног до головы от страха, такой же
напуганной армии. Оправившись от шока и получив, наконец, нормальное снабжение, она даже остановила на определённых участков наступление республиканцев, окрылённых успехом и не проглядевших контрудары роялистов.
Организуя поездку короля на линию фронта, Асмир Венсер подумал: а так ли плох король. Он хотел строить дворцы, лицезреть танцы юных девушек, в его идеальном мире не было репрессий, просто надо было, чтобы не мешали ему строить дворцы и смотреть на танцы. Ну и границы побольше, чтобы дворцов побольше построить. Ничего остального ему не было нужно.
Новость о том, что Пеммер отменил (формально перенёс на неопределённый срок, но все понимали, что это значит) выборы, не могла не радовать Асмира Венсера: подставились, ой как подставились. Асмир тут же потребовал от короля немедленно гарантировать то, что после войны будет созван парламент. Но король встал в позу, затем зарыдал и только девушки его успокоили.
Асмир в тот момент подумал одно: "По идее, надо провозглашать альтернативную республику, потому что это ничтожество вообще ни на что не способно, оно всех достало, а лозунг реальной республики привлечёт людей", но постарался отогнать от себя эту мысль: как же глава королевских спецслужб может быть республиканцем. Но мысль не отгонялась, и Асмир решил, что её лучше принять как верную.
Асмир принимал очередной доклад. Короля он даже не предупреждал, что люди из армии и из промышленности должны описать ситуацию в своих сферах.
Вначале был доклад по армии:
– Фронт полностью стабилизирован. Они пытались форсировать ряд притоков Красты, но не смогли. Наши контрудары даже имели ограниченный успех. Но это пока. Давайте посмотрим на нашу численность и их. Мы контролируем меньше трети населения. Их новое наступление – вопрос времени. По информации разведки, они копят в верховьях Красты группировку. У них есть для этого люди. И потом, хотя боевой дух и не на нуле, на одном духе мы Зинри не отобьëм. Для наступления на столицу нет никаких ресурсов. Можно ли говорить о шансах на победу, господин… прави… лид… ой нет…
– Венсер. А что, если провести ещё одну волну мобилизации?
Тут заговорил министр промышленности:
– Чем они будут воевать? У нас и так военная промышленность загружена по максимуму, из-за чего нехватка рабочих рук во всём остальном. Вы сами шли на тяжёлые решения не от хорошей жизни. Да, мы вывезли промышленность из Зинри, а заводы Красты более не существуют. Но под ними Бренс, Йеммор, Лимесен, Меркон, Теблен в конце концов. Они могут и в Зинри восстановить разрушенные нами при отступлении заводы. Мы же новых предприятий не родим. Что прикажете делать?
Асмир понял, что у него остался последний шанс, он надавил на короля, получив право заключать договора от его имени ( сказал, что те, кто противодействуют ему, Асмиру Венсеру, в борьбе за короля, являются агентами Лочан, и даже сфабриковал, что надо: в распоряжении Венсера были люди, которые умели расписываться, как представители высшей власти Лочан, никакого труда не составило подбросить “документы” политическим противникам).
Вместе с Асмиром за столом сидели уже знакомые Маву Вымеш и Имвик Донганый. Асмир уверял Маву в своей искренности на хорошие отношения между странами, причём он не врал:
– Я чувствовал, что война против вас – ошибка, даже преступление, я пытался его остановить, но не смог, простите. Народ начал возмущаться, пошли бурления, вот и началось это. Всё захваченное – много ль его – точно вернём. Вы пытались захватить Чиблу – отдадим Чиблу, только помогите.
К счастью для Асмира, солидарность монархов и привлекательность территорий Квен оказались сильнее тяжёлых отношений бывших врагов.
С Гë уже условия были обговорены.
Договор был подписан. От его текста у Асмира вставали волосы дыбом, но выбора не было. Квен отдавала четверть своей территории Гë и Кини. Асмир еле смог уговорить оставить им подконтрольный Мевемоке (исторически это когда-то принадлежало вассалу короля Кини, поэтому и претендовало правительство Кини и на Мевемоке) и неподконтрольный Йеммор. В лучшем случае, сто лет должна была Квен платить минимум половину казны, чтобы закрыть плату за военную помощь.
Имвик спросил Асмира:
– Если по-честному, зачем Вы такое подписываете? Так власть любите, что на нищем огрызке готовы править, лишь бы где-то?
– Я знаю, что то, что я подписал – кошмар. Я знаю, что народ это не поймёт, но если они победят, то Пеммер кровью всё зальёт. А на тему Кантроне, если она победит… Государство нужно не чтобы была сказка, а чтобы не было кошмара. Если у нас выйдет, то войду в историю как предатель, если не выйдет, уцелевшие интеллигенты напишут, что я упущенный шанс. Уж лучше быть предателем. И да, можно пару просьб. Первое, если у вас получится захватить кого-то из видных не-пеммеристов, постарайтесь их завербовать, может, выйдет у меня выйдет альтернативную республику провозгласить или хотя бы парламент выбить, их можно использовать для деятельности выборных органов власти и под нормальными лозунгами бороться с Пеммером. Там, такое ощущение, каждый второй республиканец Пеммера ненавидит не меньше нас. Не выйдет – передайте для суда, максимально наглядного. Тогда мы постараемся найти весь компромат на них, к сожалению, что-то придётся выбить силовыми методами, и отвратим от революции народ. Второе, не публикуйте тексты договора до нашей победы. Не хочу, чтобы об условиях люди знали. Поддерживать не будут.
Второе условие довольно быстро было нарушено, потому что иначе чем территорией и деньгами убедить спасать режим в Квен армию Кини не удалось. В Гë, конечно, армии приказали – она пошла, но непонимание было, так что тоже опубликовали текст соглашения.
И войска вышли из Кини и Гë. Армия Кини двигалась в направлении Зинри, а вот гё действовали более широким фронтом.
Глава 9
Вторжение Кини и Гë в республику Квен немного напомнили времена вторжения королевства Квен в Кини. Как минимум, так говорили Ленджу Детле его сторонники, заставшие всю ту войну на родине и на воле. Заголовки газет пестрели патриотичными лозунгами, детей в школе заставляли слушать пропаганду, после которой спрашивали школьников: "А ваши отцы уже записались добровольцами? "
На этот раз главным аргументом в пользу сплочения с Пеммером были опубликованные ранее условия помощи: территориальные уступки и огромные суммы, которые королевство должно было отплатить за военную помощь. И если территории многим были безразличны, то перспектива работать на оплату сией услуги нескольким поколениям казалась жутковатой. Так что даже те, кто не был фанатом идеологии порядка, записывались в армию.
Вербовка проходила в том числе среди пленных роялистов, и многие, узнав о "национал-предательской" политики королевской власти, переходили на сторону республиканцев массово.
Пользуясь удобным случаем, Пеммер закрутил гайки окончательно, закрыв очень аккуратную партийную газету сторонников творчества социума. Лендж был убеждён, что за ним вот-вот придут, поэтому, когда услышал стук в дверь, приготовился. Напоследок он погладил своего кота и пошёл открывать дверь.
Но на пороге стояла девушка, похожая на Нинду Земм.
Лендж улыбнулся, обрадовавшись, что это, скорее всего, его не арестуют, по крайней мере, в этот раз.
Девушка с порога заговорила:
– Помогите, очень прошу, я обежала всех видных политиков-сторонников моего папы, тех, кто его во 2 туре поддержал, но все боятся. Я только с папиными помощниками наладила контакт. Из политиков. Я ещё постаралась связаться с несколькими командирами подразделения, верных папе, нескольким послала письма…
На последней фразе Лендж еле постарался сдержать то ли смех, то ли страх: почта цензурируется, скоро за Ниндой придут. А она продолжала:
– Даже мой любимый почему-то не хочет делать что-то для свободы, для памяти моего папы. Интересно, почему же? Что делать, Лендж?
– Каждый борется так, как позволяет его смелость, я такое слышал от одного старика из Уоро. Но в Вашем случае надо действовать, потому что иначе будет довольно грустно. Давайте думать, куда ездил Ваш папа. Нет, конечно, все эти официальные слова о том, что вот, не доглядели, вот, повесился, как же так – это бред. Конечно, его убили. Но смотрите, сразу после этого бандой объявили отряд тотальной демократии. То есть ехать надо к ним.
– Но Кантронович – преступница, она убийца, а ещё…
– А ещё она отдала судебную власть общине. Насколько этот эксперимент работает, трудно сказать, но весьма любопытно. Есть вообще концепция такая, что периодически богатых надо вырезать, причём с детьми. Там доводы свои предлагаются. Не бойся, я не вполне её разделяю. Другое дело, что для её экспериментов деревенские ещё не имеют достаточного уровня образования, (на газету их хотя бы посмотрите). Да и как они защищаться планируют, просто странно, что их пока не сковырнули. Но ехать надо к ним, я постараюсь, я наведу контакты со своими из армии, но завтра выезжаем.
Нинда до ужаса перепугалась:
– Можно я хотя бы предупрежу своего любимого? А то такой риск.
– А зачем?
Лендж навёл контакты через своих знакомых в армии, а наутро Лендж и Нинда выехали.
В доме одной из казнённых богатых семей переехал штаб. Иснер уверял, что угрозы особой нет, что гë находятся гораздо ближе к своей границе, чем Дакре и на пути между силами Гë и Дакре есть силы в основном пеммеристов. Гле спросила его:
– Если угрозы особой нет, то почему бы не пойти на Зинри? Иснер рассмеялся и спросил:
– Кем пойти? У нас, видимо, имеются несметные полчища и бесконечные патроны? Если нет, то не выйдет, нас просто размажут.
А Зомре, сидящий прежде тихо, подошёл к Гле и тихонько сказал:
– Бродяга, посмотри на этого Кермера, да он явно пеммеристский агент, зуб даю. Может, скажем свои подозрения, я убедительно обосную свои претензии, а народ проголосует, как надо. Что думаешь?
Гле решила это обсудить, вышла с Зомре наружу и увидела Ленджа Детлу и Нинду Земм.
– Зомре, к нам этатист и дочь женоненавистника пожаловали, – шепнула Гле, а громко спросила:
– Зачем заявились здесь? Ой, здравствуйте сказать забыла.
Нинда испуганно спросила:
– Папа к вам ездил?
– Да, даже кое-что подписали, но так, бумажку просто.
Лендж сразу решил описать проблему:
– Тучи сгущаются над всеми. Мы скорректируем дату и время, но всё равно через несколько дней будет выступление. Подразделениям, которые согласятся, а также широкому кругу после уже начала восстания мы должны показать, зачем и с какими целями всё это началось. И было бы хорошо, если бы вы тоже вышли.
Гле крикнула:
– Зомре, собрать всех, надо решить кое-что! А с вами, граждане, я сейчас обсужу, что мы хотим.
Нинда обрадовалась и произнесла с выражением, встав на большой камень:
– Расследовать, что случилось с моим папочкой, почему он в таких обстоятельствах с собой покончил. Немедленно чтобы Пеммер ушёл. И чтобы выборы провели честные, чтобы один мужчина – один голос, и чтобы свобода…
– Один человек – один голос, – возмутилась Гле.
– Согласен, – сказал Лендж.
– Нет, конечно, это прекрасно, я согласна с вами, но мой папа говорил по-другому, а он был очень умный.
– Твоего папы больше нет, – остановила Нинду Гле, – а проблема неравенства полов есть, и ты, видимо, её тоже понимаешь. Я бы даже пошла шире. Нужен равный доступ к образованию. Нужны ясли, чтобы с женщин снять уход за ребёнком, нужно, чтобы община взяло на себя домашний труд, дать женщинам контроль за своим телом, в том числе недопущение и прекращение беременности, надо свободу прекращения брака. Там, где пока нужна представительная власть (и да, она должна распускаться после вынесения решения), минимум треть должны быть женщинами…
