Marie Umbrini
Когда господствует серость
Рудкен просто сиял от счастья. За участие в аресте Ленджа Детлы его наградили. Ему даже позволили не сдирать красно-зеленый шеврон.
Усни спросил Рудкена:
– Как самочувствие после ареста учителя?
– Нет, осуждаю арест, хотя вообще, но я приказ выполнял. Хотя нет, не было приказа конкретно мне…, да он давно скурвился, Дятел этот, блин. Он уже этот, земмист давно уже, тип выборы отменили, фу. Да Пеммера и не надо сейчас убирать, он удержал от хаоса всё. Да ещё до этого Детла говорил, что фу война с Кини. Да надо было сразу против всех войн бороться, против всей системы, а не фу напали богатые решили. Вот у меня профсоюз был, я добивался результата. Надо было через профсоюзы. По идее, и короля трогать не надо было, так как пришли бы эти блин земмисты и всё бы продали, знаем мы их. Ладно, убрали, правильно убрали, что это я, всё хорошо, помирились мы с Детлой, так этот Дятел за баб бороться стал, а сейчас вообще за демократию и конкретно против Пеммера. Надо бороться против правительства Лочан, уберём их и всё это системное сдвинется, а так всё правильно Пеммер делает. А ещё Детла с этой Кантроне заодно она же неверные позиции имеет ря-ря-ря, тутальноя димакротия нимедлина. Надо бороться с недобитыми земмистами и кантронистами.
Нинду Земм и Ленджа Детлу Пеммер желал видеть на максимально публичном суде. Но чтобы они ещё сказали по максимуму, они должны выглядеть омерзительно, чтобы их сторонники отвернулись от них. Желал Пеммер и заочного суда над Гле Кантроне.
Глава 11
Маленькую Урму Кюснам не знали, для чего приспособить. Крови она боялась, поэтому перевязывать раны не могла. Непосредственно участвовать в боях ей не давала лично Гле Кантроне, так как хотела, чтобы Урма жила. В конце концов, ей нашли занятие на строительстве укреплений, но много ль могла щуплая двенадцатилетняя девочка? Хотя своё дело она делала, как могла.
Она пыталась поддерживать общение с мамой и маленьким братом, но новый муж мамы, несмотря на общую борьбу с дискриминацией женщин, не давал толком поговорить своей жене с дочерью. Но всё-таки кое-что Урма узнала: её папа и старший брат не были тотальными демократами. Правда, пеммеристами, земмистами и детлистами они тоже не были. Их интересовала республика как нечто сверхъестественное, как возможность построить радикальный гуманизм. И мама Урмы тоже придерживалась таких взглядов. Ей было очень горько, что её новый муж заткнул ей рот на собрании по поводу суда над богатыми и их семьями, а также заставил проголосовать за казнь. Урма, уже впитавшая в себя идеи тотальной демократии, попыталась поспорить с мамой, но та уклонилась от дискуссии.
Мальчишки лет десяти смотрели на Урму с завистью, но Иснер Кермер чётко заявил:
– Никаких больше сирых и убогих. Только взрослые, причём по возможности мужчины, не при Гле будет это сказано.
Его расстраивало, что среди местных взрослых мужиков почти никто не вступил в отряд, но он не изменил своего мнения по поводу детей. Так что мальчишки продолжали глядеть на неё с неподдельной и нескрываемой завистью, когда она проходила мимо них в серой куртке, рассчитанной на взрослых.
Детей её возраста и старше не было в Дакре. Наверное, это даже и к лучшему, потому что никто не напоминал ей Гуница Датту. Да, она перестала оплакивать друга после речи Гле о том, что сохранять жизнь поверженному врагу – буржуазная глупость и создание иерархий, через некоторое время она всё же задумалась, правильно ли убили Гуница Датту, а, может, Гле просто психанула. Гуниц всё же не такой уж и противный был, как воспитанницы приюта, которых Гле вроде пыталась защищать. Гуниц её, Урму, не травил. Даже подарил споротый с трупа расстрелянного шпиона погон. Урма, правда, его довольно быстро потеряла.
Урма регулярно слышала словосочетание "тотальная демократия", и она была согласна с данной идеей. Но это же значило неприятие иерархии. Вначале Урма верила Гле, потому что считала, что так надо. Но подростковый бунт добрался и до Урмы. Отныне тотальная демократия для неё означала верность идеям самой себя. Так что, не понимала она ту историю.
Раз по возрасту не имела она права голоса, как быть и что делать, то на собрании она не присутствовала и не знала, что им грозит.
Те пеммеристы, на присутствие которых ссылался Иснер Кермер как на защиту от армии гë, были переброшены на подавление протестов. Интервенты без особых проблем дошли до Дакре, а затем случилось страшное: Дакре окружили. Полностью.
Когда гë выслали парламентёров, то Гле Кантроне понимала, что они будут предлагать. Ей интересно было, кем по национальности они будут: гë или квенами. Они представились. Оказалось, что гë, что на квен они говорили не очень хорошо. Гле улыбнулась и начала говорить с ними на гë:
– Ну что, даже переводчиков не хватает. А ведь эта территория не вам предназначена. Боюсь, Теблен вообще неграмотные штурмуют. А так, есть ли у Венсера армия, не кончилась ли. Ну что желаете говорить?
– Наш командир Йокрий Нэйбаных предлагает вам сохранить свои жизни, потому что вы окружены. Более того, прорываться вам некуда …
– Сколько времени на подумать?
– Шесть часов. На это время перемирие. Если вы за это время не сдадитесь, будете уничтожены нашими силами. Бежать вам некуда, потому что ваши союзники Нинда Земм и Лендж…
– Вы будете стрелять по Дакре из пушек. А вы не думаете, что в деревне мирные жители, может, их превентивно мы выпихнем, а потом решим, что делать?
– Господин Нэйбаных дал нам указания на этот счёт. Из-за того, что вы набираете женщин, мы не можем определить, кто гражданский, а кто военный. Тем более, жители Дакре участвовали в вынесении смертных приговоров невинным людям и поддерживают вашу преступную идеологию.
Последняя фраза очень сильно в душе обрадовала Гле, хоть она и не подала вида. После того, как они возобновили работу школы, которую бросили бежавшие учителя, причём добавив в программу всё, что знала лично Гле и дав это даже взрослым, Гле добилась того, что многие просто боготворили тотальных демократов. Они также организовали, насколько смогли, ясли для маленьких детей. Гле во что бы то ни стало желала максимально освободить местных женщин. Короче, слова про поддержку местного населения её радовали. Но всё равно ничего не сделать для выхода из деревни мирных жителей – её же какой-то людоедкой посчитают, это же ударит по её идее. И она опять возмутилась:
– Ну хорошо, вам не жалко взрослых, вы не знаете, мирные ли они, но, может, вы детей хотя бы выпустите? Иснер, – она обратилась впервые к Иснеру Кермеру, понятно что на квен, – Вы же сами решили не набирать детей?
Нервный Иснер подтвердил:
– Ну да, мы не богадельня.
Гле обратилась к гë:
– Вы же поняли, что он сказал, поняли? Вы же хоть что-то на квен знаете? Дети – заведомо мирные жители. И ничего они на голосовании не решали, потому что маленькие.
После долгого молчания один из парламентёров заявил:
– Хорошо, детей пропустим.
Когда они вернулись и стало известно о том, что договорились о выпуске детей, Йокрий Нэйбаных был в ярости, но было уже поздно: договорились.
Вначале Гле решила обсудить, что делать, с Зомре и Иснером, она была убеждена в правоте своих мыслей:
– Если мы сдадимся, то это ударит по идее очень сильно. Кто будет поддерживать тотальную демократию после такого? И я не верю, что они или роялисты, которым могут передать нас, не будут пытками что-то выбивать. Короче, шансы есть всегда, а идея превыше всего. Надо прорываться.
Зомре боялся что-то вставить, поэтому просто кивнул.
А Иснер начал спорить с Гле:
– Ты понимаешь, что у нас шансов ещё меньше, чем было у, к примеру, гарнизона Красты. Все холмы под гë, их тупо больше. Мы с преимуществом серьёзным не можем нормально действовать, а тут. Посмотри на юных хлюпиков, да, не детей, но юных людей, которые ради идеи должны погибнуть. Должны ли они умирать за красивые и да, правильные, слова, но всё же умирать, должны ли? Кстати, а что он сказал про Нинду Земм и, видимо, Ленджа Детлу? Если они арестованы, то, допустим, прорвёмся и что?
– Я не дослушала, но я им не верю, не верю и всё. И да, Вы говорили, что нам ничего не угрожает, а мы попали в окружение.
Зомре тут зачем-то вставил:
– Гле, давай арестуем этого скрытого роялиста. Ты знаешь, что когда тебя расстреливать вели, я прибежал к нашим, сказал, что ты в беде и надо спасать. Все согласились, что надо. А он, значит, встал в позу и заявил, что спасать военную преступницу не стоит, а если нас всех арестуют и убьют за это? Бродяга, осознай. Он назвал тебя военной преступницей.
Иснер начал оправдываться:
– Да, назвал, но это не моё осуждение, это позиция суда республики, который тебя и признал таковой. Да, я переживал за людей, которых могли арестовать в случае помощи тебе. И да, по итогу снабжение обрубили из-за твоих контактов.
– Нам бы обрубили всё равно его, – сказала Гле. – Ну или пожрали бы, бегали бы в лучшем случае со своими шевронами, а, скорее всего, и нет, просто влили бы в армию Пеммера и заставили бы его поддерживать. Мы с самого начала были в оппозиции к этим этатистам не меньше, чем к королю.
– Если я от вас не свалил, хотя вы все от меня зависите, то это значит, что и я в оппозиции. То, что мы построили в Дакре сейчас, – самое справедливое общество, которое я видел когда-либо. Единственное, я против казни людей младше шестнадцати. А так, я бы сделал внутри то же самое. Но я пытался прежде всего обезопасить жизнь тех, кого ты напихала сюда. И сейчас хочу, чтобы они не погибли. И если ты примешь решение другое (самостоятельно или спросив Зомре – не важно), то ты забьешь на мнение специалиста и в очередной раз утвердишь диктатуру себя.
– А почему только Зомре? Давайте спросим всех в отряде, чего они хотят. У нас же тотальная демократия. И не переоценивайте себя. Повторяю, Вы говорили, что нам ничего не угрожает, если не покидать Дакре.
Собрание было решено проводить во дворе дома, где был штаб, а ещё раньше – дом местных богачей. Жителей туда не пустили. Урма могла посетить собрание, но без опции голоса, она обиделась и не пришла. Гле думала заставить Урму прийти, но подумала, что какого-то смысла поддерживать дисциплину нет, да и не посетившую собрание Урму можно будет вытолкать из деревни с другими детьми.
Урма шла по Дакре. Местный десятилетний мальчишка Энкер пристал:
– А что не там?
– Это мой протест, несогласие. Почему мне не дают право голоса на собрании?
– Потому ты девочка, нечего тебе там делать. Сволочи, меня не взяли туда!
Урма шла дальше. Двое разговаривали:
– Купились на свободу, вот теперь расхлебываем.
– Старики верно говорили: когда бабы с мужиками наравне будут, жди беды. Да и свобода вредна. Нас испытывала судьба лишениями, чтобы работали мы и бедно жили, а потом счастье получили, а мы купились, судьба и наказала.
– Ага, и позавидовали богатым, отомстили за издевательства, а надо было больше работать, вот и страдаем.
Урма шла дальше, пытаясь не обращать внимания на то, что говорят.
Мужа мамы не было в доме, так что Урма решила пообщаться. Но мама просто молча обняла Урму, а потом радостно сказала:
– Братик твой пошёл.
В это время на собрании после пафосной речи Гле о том, что шансы всегда есть, что надо попытаться вырваться, что только трусы сдаются, а тотальные демократы не могут быть трусами, Иснер попросил слово:
– У нас официальная идеология – демократия, это прекрасно, я не могу своей волей принять решение. Можно я внесу предложение, которое прояснит ситуацию. Вопрос стоит неверный. Прорываться или сдаться. Более правильно поставить вопрос: погибнуть или сдаться, потому что перспективы примерно такие. Если проголосуем за погибнуть, то занимаем позиции в Дакре и красиво погибаем, постаравшись поменять себя по более выгодному курсу, чем в случае прорыва.
Зомре, глядя на Гле, возмущённо крикнул:
– Мы не будем менять постановку вопроса.
Гле кивнула и спросила:
– Кто за прорыв?
Все видели, что хотела Гле и как голосует она, многие, голосуя, не хотели её расстраивать. Многие считали, что надо выбрать то, за что Гле, потому что она и есть тотальная демократия. Некоторые реально считали на логическом уровне, что лучше попытаться прорваться и, возможно, погибнуть, чем сдаться.
Короче, проголосовали за прорыв все, кроме Иснера. Гле, торжествуя, символически спросила:
– Кто-то считает, что лучше сдаться?
Проголосовал только один Иснер.
Наслаждаясь тем, что её позиция совпала с мнением большинства и Иснер не имеет аргумента под собой, что её решение утверждает её личную диктатуру, Гле провозгласила:
– Решение принято.
На территорию двора, где было собрание, с которого временно выгнали всех, чтобы Иснеру, Гле и Зомре было проще думать, как прорываться, зашла Урма. Гле, увидев девочку, тут же сообщила ей:
– Скоро выходят из Дакре дети, ты пойдёшь вместе с ними, вас пропустят в том числе через линию фронта. Это приказ.
– Я не хочу. Я тоже в отряде.
– А что тогда на собрании не была? Не была на собрании, значит сама себя выписала.
Иснер, лихорадочно пытавшийся придумать, как они будут прорываться, слышал разговор Гле и Урмы. Тут у него в голове появилась идея. Он окрикнул:
– Гле, можешь подойти.
Она вошла в дом.
Иснер продолжил:
– Ты хочешь спасти Урму. На собрании ты как-то про остальных более смело говорила.
– Выход Урмы с детьми не ударит по имиджу тотальной демократии. Видимо, про существование Урмы не знают они, так что это будет втихую и не поможет пропаганде наших идейных врагов. Ну и Урма мне близка, она была в том же приюте, что и я.
– Очень необычно, что я буду выглядеть менее человеколюбиво, чем ты, но у меня только одна идея есть. В принципе, они фактически нарушают перемирие, подтаскивая артиллерию. Единственное слабое место у них, как мы выяснили вчера, это то, что они почти все боеприпасы в одно место положили и вообще не охраняют его. В принципе, подорвать его теоретически возможно. После этого воспользуемся паникой и попробуем вырваться. Мы блокированы полностью, незаметно не вылезти. Детей они пропускают. Единственный ребёнок, находящийся в отряде, это Урма.
– По-другому нельзя? Она же погибнет.
– Мы приняли демократично решение, что прорываемся. У меня больше нет идей, как это сделать.
– Хорошо, Урма, заходи!
Урма вошла.
Иснер спросил её:
– Ты знаешь, что обсуждали на собрании?
– Нет.
– Хочешь что-то сделать важное?
– Да.
– Ты знаешь, что мы окружены. Но ничего страшного. Только всё зависит от тебя. Смотри, ты выйдешь вместе с другими детьми, мы дадим тебе в корзину динамит, сверху тряпочкой накроем, неси его аккуратно, он боится ударов. Потом ты отойдешь от других детей. Сейчас опишу тебе маршрут, куда ты пойдёшь. Дальше твоя цель – взорвать их склад с боеприпасами, а потом скрыться. Ты справишься.
Урма перестала дуться и обрадованно согласилась.
Гле приказала Зомре организовать жителей для сбора еды для всех детей, хотя родителям и не надо было давать команду: эта часть тотальной демократии была внутри практически каждого человека в Дакре. Также Гле приказала Зомре не давать Урме контактировать с кем-либо.
Гле сдержала слезы, отогнала от себя мысли, что надо подменить корзину, чтобы Урма выжила. Видимо, так надо.
Иснер, чьей идеей и было использование Урмы для этой самоубийственной миссии, спросил Гле:
– Я это уже не помню, поэтому можно спросить тебя по теории? Освобождает ли тотальная демократия эмоции мужчин? Даёт ли она право мужчинам плакать?
Гле кивнула, и Иснер немного расслабился. Этот человек так и не завёл семью, потому что был уверен, что его рано или поздно убьют и жена останется одна. Он участвовал в кампании против Кини, но осознал несправедливость той войны и за инакомыслие был разжалован в солдаты и изгнан из армии сразу после подписания мира. Когда среди цвета одежды вооружённых людей всё больше стал господствовать не традиционный для квенской королевской армии синий, а бывший в новинку серый, Иснер со своими антивоенными взглядами мог бы поддержать Земма, но вместо этого присоединился к не самой перспективной части повстанцев с лидершей которых имел натянутые отношения – Иснера настолько манила идея тотальной демократии. Только из-за неё он командовал союзом задохликов и уголовников в отдельных пострелушках на подступах к Красте, в боях за один квартал в Красте, в штурме Дакре; он осознавал их уровень, но не бросил. Этот внешне непробиваемый мужчина заплакал. Ему всё равно было стыдно, но он не мог сдержаться. У него никогда не было детей, но когда-то давно были младшие брат и сестра, умершие от пневмонии в детстве. Он помнил, как говорил им, что ничего страшного, они выкарабкаются, хотя знал прогноз врача.
Когда он объяснял Урме, куда идти, слезы его высохли. Затем он, а потом и Гле обняли Урму.
– Ты сможешь всё, – сказала Гле.
– Главное – неси аккуратно, – добавил Иснер.
Иснер неожиданно достал остатки плитки шоколада, которую он добыл в Красте, и отдал Урме. Он вначале хотел раздать шоколад всем, но подумал, что пусть его съест Урма. Она взяла одну дольку, а остальное положила за пазуху: на потом.
Когда дети покидали деревню, то мама Урмы возмущалась, что её дочке дали не те вещи, которые были собраны. Также её напрягло, что братика сунули не Урме, а какой-то маленькой девочке.
Но дети всё равно покинули Дакре. Их не стали обыскивать, про аккуратно несущую корзину Урму подумали, что тащит она яйца, так что первый этап был пройден.
Энкер язвительно спросил Урму:
– А что в платьишке, а не серой куртке? Что валим? Потому что девчонка и трусишка. Не бойся, не выдам: я маленький мужчина.
Урма не обращала внимания на Энкера и аккуратно несла корзину. Руки её дрожали, но она была убеждена, что всё зависит от неё.
На своих тоненьких ножках шла она с остальными. Девочка с братиком Урмы на руках возмутилась:
– Почему я его тащу? Он тяжёлый. Пришли из города, нас поманили свободой, дали её, а потом оказалось, что подставили, папа говорил, а расхлебываем мы. А ну взяла брата своего!
Урма старалась даже не нервничать, чтобы не взорвался динамит. По дороге, которую они топтали все, она старалась делать максимально ровные шаги.
Вдруг резко она отошла от всех. Энкер крикнул:
– Эй, куда поскакала?
Урма никак не среагировала на слова Энкера и пошла по отходящей от дороги тропинки. Единственным её страхом было запнуться. Но этого не случилось, она успешно добралась до места, где хранились боеприпасы. Она аккуратно поставила корзину на землю и убрала полотенце.
Но оказалось, что факт отсутствия охраны был обнаружен и Нэйбаных, и он приказал охрану поставить. Урму быстро арестовали, она не успела кинуть корзину, чтобы взорвать людей, хотя такие мысли у неё были. При обыске у неё нашли динамит и недоеденную плитку, которую быстро разделили между собой гë.
Йокрий Нэйбаных, узрев Урму, приказал арестовать всех остальных детей и выслать новых парламентёров. Теперь уже более категоричных.
Гле был поставлен ультиматум: или она, Иснер и Зомре сдаются ( тут опция застрелиться лично, остальным приказать сдаться уже не подходила), или Урму казнят.
На этот раз они оглашали ультиматум на квен, причём его объявление слышала мама Урмы.
Гле еле сдержалась, чтобы не убить парламентёров. Она просто ответила им:
– Передайте вашему Нэйбаных, что он идёт далеко-далеко, что он найдёт смерть от здоровой части республики, может, лично от меня. Я не сдамся вам ни при каких обстоятельствах.
Иснер в самых общих чертах понял, что Гле говорила, и даже согласился, что правильно она сказала.
Как только парламентёры ушли, Иснер приказал всем начать прорыв и лично повёл их вперёд.
Как только стали слышны выстрелы, Нэйбаных приказал расстрелять Урму.
У стенки она совершенно не думала, что её кинули. Она грызла себя, мысленно просила прощение перед Гле, Иснером, Зомре и всеми-всеми, она вспоминала Гуница Датту: "Ему бы исполнилось сегодня тринадцать", – думала Урма. В её лицо стрелять люди не могли, ей приказали повернуться спиной. У неё ещё была некоторая надежда, что её, как когда-то Гле, спасут от расстрела. На мгновение она задумалась об этом. А потом в голову, которой она думала, попала пуля, и Урма перестала рассуждать. Исполнившие приказ Нэйбаных гë впервые в своей жизни чувствовали себя убийцами.
Пока повстанцы пытались вырваться из Дакре, мама Урмы металась в безумии. Её обманули. Ей говорили, что Урма уходит в безопасное место. Она проклинала Кантроне и тотальную демократию всеми проклятиями, которые знала.
А по прорывающимся повстанцам дали несколько залпов, после чего Иснер приказал отступать в Дакре. Теперь он был убеждён, что всё кончено, но решил попытаться более эффективно погибнуть.
Гле особо не доверяла кому-то, кроме Зомре. Она знала, что он её безответно любит, именно он и звал её Бродягой, так он её назвал, когда увидел на улице симпатичную блондинку. Он не выглядел мутным, как Иснер, так что именно Зомре она приказала убить её, если она будет без сознания.
Повстанцы хаотично занимали позицию в домах жителей. Несколько человек, включая одну девушку, попытались закрепиться в доме, в котором жила мама Урмы. Её муж не возмущался этим. Он даже нормально реагировал на вооружённую девушку. А вот его жена начала в них лить кипяток с криками: "Вы все убили Урму! " Они пытались оправдываться, говоря, что не знали о том, что Урма несла динамит, но мама Урмы была непреклонна. Они решили, что убивать её ужасно, а по-иному дом не занять, так что спешно покинули помещение. Кто-то, убегая, выронил винтовку. Она подобрала её. Она убила своего мужа выстрелом в упор и начала хаотично стрелять по убегающим повстанцам. Стреляла она плохо, так что ранила только одного человека. Все остальные выстрелы были мимо.
Гле, Зомре и ещё несколько повстанцев обороняли здание школы. Они были обучены хуже, чем штурмующие, но мотивация и неплохие стены давали своё. Впервые они смогли убить противников больше, чем потерять сами. Гле убила больше вооружённых людей за этот небольшой промежуток времени, чем за всю предыдущую жизнь.
Нэйбаных приказал не использовать артиллерию не потому, что жалел мирных жителей: по его мнению, они все были виновны в казни богатых, просто не хотел тратить снаряды на какую-то жалкую группировку маргинальной части республиканцев. Но, видимо, без артиллерии было не обойтись. Он приказал также не жалеть боеприпасы и достать всё, что было на складе, который пыталась взорвать Урма.
По дому, где находилась Гле, открыли артиллерийский огонь. Когда он прекратился, то, успевший залезть в подвал Зомре, увидел, что Гле оторвало ногу. Также она была несильно ранена в голову, живот и грудь, но это было ещё до начала артобстрела. Она была в сознании.
Все остальные в доме были мертвы. Зомре проверил. "Сейчас они зайдут сюда и добьют или захватят нас, надо выбираться отсюда" – сказал он Гле. Это был огромный риск, но он с Гле на руках вышел на улицу. По ним стреляли, но он пытался им тоже отвечать огнём. Даже без ноги она была не особо лёгкой, но Зомре считал её пушинкой и своими не очень сильными руками её нёс и даже пытался стрелять, она держалась за его шею. Потом их прикрыл кто-то из повстанцев, и они смогли занять пустой дом, где Зомре подручными материалами решил перевязать раны Гле.
Гë видели, как из какого-то дома какая-то женщина стреляла по повстанцам. "Она за нас", – сказал один из них другим.
Они вошли в дом, где была рыдающая мама Урмы и труп её мужа.
На ломаном квен её попросили спеть гимн Гë или квенских роялистов. Но она назло им спела республиканский гимн и крикнула: " Смерть Хевицу, смерть Пеммеру, смерть Земму, ой, он подох и так, смерть Земм, смерть Детле, смерть Кантроне, смерть вам – убийцам моей Урмы". Безумную женщину пристрелили.
В здании штаба, из которого Иснер выгнал (организовав охрану) укрывающихся жителей в здание яслей, закрепился он сам, а также некоторое количество повстанцев. Вообще, Иснер успел отдать приказ и для всех мирных жителей, проживающих рядом со штабом, идти к яслям в центре деревни, но не все услышали.
Нэйбаных, узнав, что из одного из домов выбежал Зомре с тяжелораненой Гле, приказал не использовать артиллерию против тех домов, где были Гле, Зомре или Иснер: они были нужны живыми.
Иснер понял, что он нужен живой после того, как артиллерийский огонь по большому дому, служившему штабом, прекратился после того, как гë поняли, что он, Иснер, там.
Почти все там были по-разному, но ранены. Один из повстанцев спросил Иснера, почему тот не сдаётся, раз считал, что сопротивление бесполезно. Иснер ответил:
– Я лично бы в любом случае застрелился, я хотел, чтобы выжило как можно больше вас. Тем более, отступая сюда я увидел краешком глаза, как кто-то из наших лежал и просил пощады, а его убили. А ещё раньше они казнили Урму. Так что я не имею права жить. И да, если я их прорежу, может, поменьше таких садистов будет, кто-нибудь после нас построит тотальную демократию, организует взаимодействие общин.
Иснер методично вёл огонь из дома, быстро перезаряжая однозарядную винтовку. Убивать было его профессией, подготовлен был он хорошо. Остальным повстанцам он приказал отступать к яслям. Пока они бежали туда, на них не реагировали, так как гë было приказано взять Иснера живым, каждый хотел поучаствовать в его захвате. Он видел, что всё больше противников лежит мёртвыми. Когда они ворвались в дом, он открыл огонь из револьвера. Он боялся вовремя не остановиться и использовать последний патрон не по себе. Но он остановился и уничтожил себя. Раздосадованные гë покинули дом без живого Иснера.
Зомре достал полотенце в доме, разрезал его и перевязал Гле. Она потеряла сознание. Зомре вспомнил её приказ, поцеловал её напоследок, достал револьвер и понял, что не может убить ту, которую любит больше всего на свете. «Зачем тебя убивать, ты и так умрёшь без помощи от кровопотери?» – подумал Зомре.
Куски разрезанного полотенца окрасились в красный цвет. Зомре оглядел комнату. Столешница, на которой хозяева ели со своим сыном Энкером, понимая, что это последняя семейная трапеза перед уходом сына и их вероятной гибелью (отец семейства был среди немногих жителей, присоединившихся к повстанцам), была накрыта самой лучшей скатертью, которая у них была – ослепительно белой. Зомре стащил её со стола, взял на руки Гле и побежал в сторону гë. Он кричал то, что они по идее должны понимать:
– Я Зомре Векхе, это Гле Кантроне! Гëлле Кантронович! Не стрелять!
Тут Гле пришла в себя. Первая реакция была у неё:
– Сволочь! Предатель! Что я говорила тебе?
– Я не дам тебе умереть, Бродяга. Не для того я тебя спасал от полиции и расстрела. Мне нужна живая ты, а не дурацкая тотальная демократия, я не дам тебе умереть.
Гле увидела, что револьвер при нём. Она, лёжа на его руках, вытащила его и выстрелила в него. Она упала на его мёртвое тело. Желая решить вопрос и с собой, она приготовилась застрелиться, но опять потеряла сознание.
К Гле, находящейся в бессознательном состоянии, побежали наперегонки гë, желая первым взять в плен безумную блондинку.
Практически все повстанцы отступили к яслям, так что, казалось, отбивать Гле было некому. Но откуда-то раздавался шёпот.
В какой-то щели надёжно спрятались Прар Клап и Лалу Ниун. Они хотели дождаться наступления темноты и выползти из-под руин, а потом скрыться и вместе бороться за гегемонию тотальной демократии. Но тут они увидели, что Гле в беде. Лалу предложила:
– Давай её вытащим!
– Это очень прогрессивный шаг. Давай!
Они выскочили и побежали к Гле. Вот только оружие они в своей щели забыли, что они поняли уже рядом с Гле. Их без проблем застрелили. Гле была захвачена.
Когда Йокрию Нэйбаных сообщили о захвате в плен Гле, он приказал:
– Немедленно оказать помощь! Если она не сдохнет, нас наградят и перестанут посылать в бесперспективное дерьмо, которое предназначено королю Квен и за которое хуже награждают.
Гле немедленно повезли в тыл.
Повстанцы отступали к яслям, но немногие до них добрались. Остальные остались лежать на улицах того, что раньше было Дакре.
Боеприпасов у повстанцев, занявших позиции в бывшем здании оборудованных в рамках программы освобождения женщин яслей, практически не осталось. Кроме того, часть тотальных демократов боялась, что продолжение боёв стоит жизни мирным жителям, которые начали грубо упрекать повстанцев, что те поманили, а сейчас с собой утащат в небытие.
Из здания яслей стали выходить люди, одетые в серые куртки, с поднятыми руками.
После того, как оставшиеся повстанцы сдались, гë вывели и скрывавшихся в яслях мирных жителей и построили их отдельно.
Когда Йокрию Нэйбаных сообщили о капитуляции остатка защитников Дакре и о том, что остаток гражданских тоже захвачен, и спросили, что делать, Йокрий ответил:
– Кончать всех.
Его спросили:
– Это потому, что они вовремя не сдались, потому что отвергли ультиматум?
– Это потому, что они нам совершенно не нужны. В любом случае им я не планировал сохранять жизнь, напомню, они сами не брали в плен. Мне нужны были только Кантронович, Векхе и Кермер.
– А мирные?
– А мирные, напоминаю, именно мирные жители вынесли смертный приговор семьям богатых и казнили маленьких детей просто из зависти. Напомним, что главное правило морали – не завидуй. Они через него преступили и преступили через всю мораль. Исполнять!
Преодолевая внутреннее несогласие, Йокрию ответили:
– Есть!
Приказ был исполнен. Дальше Нэйбаных приказал собрать по всей деревне, положить все трупы повстанцев и взрослых жителей в большую-большую яму и засыпать сверху навозом. Но тут начались возражения:
– Господин офицер, мы видели, как сражался и погиб человек, который был похож на показанную Вами фотографию Иснера Кермера. Мы хотим похоронить его с почестями.
– Я сказал засыпать навозом, значит, засыпать навозом. И да, с этими трупами должны лежать трупы этих типо невинных деточек, которые точно такие же, как их родители.
– Мы не будем это делать.
– А через строй не хочешь, чтобы прогнали?
– Мы всё равно не будем убивать детей. Они ни в чем не виноваты. Не они выносили приговор. Никто не будет убивать невинных детей и Вам не даст это делать.
– Хорошо, еду не возвращать им, раздеть догола, у кого найдете что-то подозрительное – расстрелять, остальных – голыми отпустить.
Детей раздели, некоторым девочкам было стыдно находиться в таком виде рядом с мальчиками.
На Энкере нашли серую куртку. Он заявил:
– Я думал, что Урма позорно дезертирует, я хотел, чтобы её куртка не пропала, чтобы вам не досталась, так что я её надел.
