Марина Орлова
Сломанные вещи
Я панически оглянулась. Людей вокруг не было. Улица на самом-то деле была небольшая и плохо освещённая, однако после того тёмного закоулка за магазином мне она показалась чуть ли не Центральным бульваром. Разгуливать тут в подобном виде было недопустимо.
Я потащила парня в боковой проулок, откуда мы выбрались на ещё более глухую улочку, там были лишь задние стены, без окон.
Остановив парня, вытерла его щёку, но это не помогло, грязь – я изо всех сил убеждала себя, что это просто грязь, – уже засохла. Тогда я, недолго думая, лизнула палец и хотела потереть, но на этот раз парень и вовсе недовольно отстранился. Возмущённая тем, что он столь неразумно пренебрегает моей помощью, я снова зашипела: «У тебя тут… Ты не можешь… И футболка вот…». Парень ответил, как мне показалось, что у него всё равно нет другой одежды. А может, на самом деле он сказал что-то совсем иное, потому что я вообще ни черта не понимала, шёпотом его речь звучала как неразборчивое шипение вперемешку с тягучим аканьем.
Тем не менее, я не отступила. Решилась: схватила его ладонь и потянула в сторону моего дома. Уже и не пыталась говорить – я-то его слова не понимала, – так что просто дёргала парня за руку, а он стоял и скептически смотрел на меня.
– Хотя, – я усмехаюсь, – «бахатой даамочке» типа меня уговорить Джанки, крутого портового парня, было нелегко.
Шум двигателя за спиной. Ночной патруль! Не успев даже подумать, я распахнула шаль, толкнула парня спиной на ближайшую стену и прошипела: «Обними меня!». Он послушно нырнул руками под шаль – вот только я совершенно забыла, что надела на спектакль шёлковую блузку с открытой спиной. Без лифчика, конечно. В следующую секунду мы оба перестали дышать: я – от ледяного прикосновения его пальцев и металла цепи к моим лопаткам, а он – наверное, от неожиданного ощущения голой кожи под руками. Так это мгновение и отпечаталось в моей памяти: дрожь чужого тела, его затхло-горький запах, обжигающее холодом прикосновение, щербатая стена перед глазами и яркий свет фар из-за спины.
Я прижалась к парню ближе – не разобрать, где чьё сердце колотится, – скользнула правой рукой в его волосы и дёрнула на себя, заставляя уткнуться лицом в моё плечо. Свет фар остановился.
Глубоко вдохнула, стараясь расслабиться и не дрожать. Нужен спокойный, уверенный голос.
Хлопнула дверца машины. Цокнули по асфальту когти ищейки.
Я приспустила шаль с левой руки, обнажая золотой браслет чипа, чуть повернула лицо в сторону машины и отчеканила со всем раздражённым высокомерием, на какое только была способна: «Господа, если вы испортите мне развлечение, я гарантирую, что вас уволят. Без выходного пособия». Контроль эмоций не подвёл: голос получился звучный, расслабленный, чёткий. Как и положено золотой девушке, знающей себе цену.
По-прежнему удерживая голову парня у моего плеча, я жадно лизнула его висок – на вкус кожа оказалась солёная с горчинкой. Парень резко выдохнул, будто от неожиданности, и сильнее вжался в меня холодным носом. Конечно, я чувствовала его возбуждение, но понимала, что это лишь физиология, он бы отреагировал так на любую тесно прижимающуюся и облизывающую его девицу. Конечно, я понимала. И тем не менее это весьма вдохновило меня на продолжение спектакля.
Показательно игнорируя полицейских за спиной, я провела кончиком языка по скуле парня, промурлыкала: «Мм, какой ты сладкий…» – и прихватила кожу зубами. Хотела сделать это слегка, игриво, но, не рассчитав, куснула со всей дури – из моего плеча раздалось шипение, и я запоздало вспомнила, что на этой скуле у парня синяк. Однако останавливаться было нельзя, свет софитов всё ещё сиял мне в спину, так что я рассмеялась звучным грудным голосом – сама не ожидала от себя такого смеха захмелевшей кабаре-дивы, очень удачно вышло – и развязно чмокнула парня в висок, чтобы хоть как-то извиниться за этот укус.
За спиной мужской голос произнёс: «Бо, место!». Когти тяжело царапнули по металлу, дверца машины хлопнула, свет фар дрогнул, скользнул по нам и исчез.
Я поднимаюсь с дивана и направляюсь к кофемашине. Нужно выпить, хоть что-нибудь. Или сбежать от взгляда Сина.
– Будешь? – дождавшись его кивка, нажимаю кнопки.
Я вроде бы смотрю, как дымящаяся жидкость наполняет чашку, но вижу совсем другое: ночную улицу, щербатую кирпичную стену и совсем рядом – настороженно распахнутые глаза, в которых свет дальних фонарей отражается жёлтыми искорками. Именно тогда я заметила это в первый раз. Мне кажется, у Джанки красивые глаза, но он сердится, если об этом сказать.
Убедившись, что патруль уехал, я отодвинулась от парня на пристойное расстояние – не хотелось терять тепло его тела, но деваться некуда, – вытерла его висок углом шали и прошептала: «Извини». Зубы у меня снова стучали, то ли от холода, то ли от страха. Ещё некоторое время мы постояли так, у стены, замерев и опасливо прислушиваясь. Затем я вновь потянула парня в сторону моего дома. Он поймал мою левую руку, сдвинул шаль и посмотрел на браслет чипа, в полутьме отливающий тусклым золотом. Провёл по нему пальцем. Хмыкнул и пошёл за мной.
Несмотря на поздний час, люди на улицах ещё встречались. При виде очередной тёмной фигуры или отблеска камеры я снова обнимала парня – закрывая от взглядов кровь на его одежде, – изображала, что мы всего лишь захмелевшая парочка, кружила, уткнувшись носом в его щёку, говорила всякую чушь заплетающимся языком, смеялась… В итоге у меня потекли слёзы, и было уже не разобрать – это я всё ещё смеюсь или уже плачу?
Однако мы всё-таки дошли. Каким-то чудом не заблудились. И под конец пути я даже привыкла к горькому запаху реки на его коже.
21.
Взяв две чашки, возвращаюсь к Сину. Неторопливо оглядываю гостиную.
– Наверное, Джанки не ожидал, что золотая девица обитает в таком убогом жилище. А может, думал, что есть какой-то подвох. Тогда я видела ситуацию лишь с одной стороны, как нам рассказывали в школе: если человек отказывается войти в программу благонадёжности – значит, он преступник. Наверняка мечтает ограбить тебя, изнасиловать и порезать на части. Теперь-то я знаю, что люди из Района боятся золотых не меньше. Деньги дают власть – похищать, насиловать, убивать. А если у человека нет чипа – да, за ним сложно следить, и в то же время ему ничего не стоит просто исчезнуть.
Я невольно оборачиваюсь на входную дверь.
Как только мы зашли, я поспешила включить всё освещение: это был редкий случай, когда яркий свет показался мне более безопасным, чем привычный сумрак. Начала деловито кружить по комнате, вроде бы что-то делая, но по факту это было нервозное и бессмысленное движение. А Дэн так и остался в прихожей: прижался спиной к двери, сунул руки в карманы – и всё. Я недоуменно оглянулась на него, а он спросил – неожиданно с более разборчивым произношением: «Хто ещё тут?». «Никого». Он недоверчиво прищурился – мол, совсем за дурака меня держишь? Пожав плечами, я пошла в спальню, за сменной одеждой, затем к двери водопроводной: «Пойду умоюсь». Парень ничего не ответил.
Вернувшись, я затолкала всю снятую одежду в утилизатор: и модные брюки, и шёлковую блузку, которая испачкалась кровью от футболки парня, и даже любимую шаль. Знала, что никогда больше её не надену.
Включила дисплей, открыла магазин мужской одежды и протянула парню. Он даже не вынул руки из карманов, просто спокойно смотрел мне в лицо.
Поиграв – и проиграв – в эти гляделки, я плюнула и решила купить всё самостоятельно. Не будет же он ходить вот так, перемазанный кровью? Следующие полчаса я провела, выбирая максимально похожие модели, щурясь на парня в попытках прикинуть размер и обходя взглядом заскорузлые пятна на его одежде. Вот поэтому я прекрасно помню, как он выглядел в тот вечер: серые штаны, тёмно-зелёная футболка, чёрная рубашка с закатанными рукавами. Всё заношенное, потёртое, с мелкими дырками – где прожжёнными, от сигарет, где рваными, как от случайно подвернувшегося гвоздя. Коричневые ботинки на шнуровке. И толстая цепь, как будто стальная.
Добравшись до раздела с нижним бельём, я окончательно покраснела, кое-как, приложив усилия, вытянула руку парня из кармана и впихнула в неё дисплей, а сама опустилась на колени и начала тыкать электронным браслетом в его ботинок, чтобы измерить размер. Глядя на мои неловкие манипуляции, парень насмешливо фыркнул. Я подняла на него взгляд и буркнула: «Может, снимешь? Так было бы проще». И вот тогда он засмеялся в голос и сказал: «Не, даамочка, ты не хошь нюхать мойные носки».
Я хихикаю над этим воспоминанием, и Син вопросительно поднимает брови.
– Мы посидели, выпили пива, поболтали о музыке. Я её обожаю, но в Золотом районе это считается глупостью. Девушкам пристало обсуждать лишь вечеринки, косметические модификации и красивых актёров – скука смертная.
Дальше я ждала заказанную одежду рядом с окном доставки на кухне, а парень подпирал дверь в прихожей и время от времени шмыгал носом – почему-то раньше я этого не замечала.
Побарабанив пальцами по стойке и бессознательно поискав взглядом пачку сигарет, я вдруг осознала, что её нет. Как и текилы. Ну что за растяпа! Всё потеряла! Даже не помню, где и при каких обстоятельствах. Они просто исчезли. Хорошо ещё, что в холодильнике осталась пара бутылок пива.
Пискнула доставка. Глядя парню исключительно в глаза – у него на лице обычная грязь, – я вручила пакеты с новыми вещами. «Лучше всё-таки сними ботинки. Душ – за той дверью, найдёшь. Своё складывай в пакет, потом в утилизатор. А я пока закажу еду».
Я погрузилась в выбор пиццы, хотя через пару минут просто замерла над экраном, не видя его. Чувствовала себя безумно, совершая все эти привычные действия, – словно мой дом сгорел, а я делаю вид, что всё в порядке, сижу на пепелище и пью кофе из последней, чудом уцелевшей чашки. Как в той рекламе кофемашины, про ядерный взрыв. В конце концов я всё же оформила заказ, а потом подняла голову от дисплея – и вскрикнула, уловив движение в дальнем конце комнаты.
Оказалось, что парень всё ещё здесь – стоит перед проигрывателем, на экране которого лениво крутится список часто прослушиваемой музыки. Конечно, я тут же покраснела от стыда за то, что визжу как истеричка. Ну, и за то, что наверняка в списке музыки есть такое, что он посчитает ужасным. Парень смерил меня изучающим взглядом и кивнул на экран: «Твойное?»
Я сижу на кресле, разглядываю диван и вспоминаю, как четыре года назад здесь сидел Дэн – на самом краешке, словно готов в любое мгновение вскочить и куда-то рвануть. Благоухающий моим черничным шампунем, с влажно-взъерошенными после душа волосами, в новой одежде, но по-прежнему напряжённый. Разукрашенный всеми оттенками кровоподтёков: они оказались не только на лице, но и на руках – это был единственный раз, когда я видела его без шнуд. Вспоминаю, как он, будто невзначай, зыркал по сторонам, оглядывая комнату. Мне показалось, что особенно его заинтересовала картина в прихожей – несколько раз ловила его взгляд в ту сторону. Правда, получилось неловко: он спросил, моя ли это картина, а я ответила, что не умею рисовать и зачем-то стала рассказывать про свою мать, которая была художницей. Это явно было излишне, даже глупо, и мне стало неприятно от собственной – чрезмерной – откровенности.
– С Джанки мне в кои-то веки… Как это назвать? Понравилось разговаривать? Обычно бывало так, что я просто поддерживала всю эту болтовню – сплетни, бессмысленный поток новостей, кто с кем переспал или хотел бы… Мне казалось, что это и есть интересная беседа, ведь всем нравится, значит, и мне должно. А тут я вдруг почувствовала разницу. Поняла, что во всех тех разговорах мне на самом деле было ужасно скучно. Просто я не знала другого, поэтому считала, что так и должно быть. Мы с Джанки даже поспорили насчёт одной группы! Но это тоже было по-другому – не обидно, а как-то… вдохновляюще? Мне хотелось разговаривать с ним ещё, выяснить его мнение о том и об этом, узнать значение всех этих странных речных слов…
Парень взял один кусок пиццы, проглотил его не жуя, бросил голодный взгляд на остальные и после заметной паузы сказал: «Спасибо». Уже потом я узнала, что речные это слово не используют, они говорят «Буду должен» – когда я поняла, что Джанки просто не захотел вешать на себя долг перед незнакомой богачкой, то почувствовала обиду. Но в тот вечер я улыбнулась, подвинула к парню тарелку и сказала: «Может, включим музыку? Что ты хочешь?». Он прищурился: «И што, бахатые даамочки по правде слуш “Три мармеладых порося”?»
Я включила новый альбом «Трёх мармеладных поросят» и, перекрикивая рёв вокалиста, ответила: «Не знаю ни одной бахатой даамочки с такими вкусами». В Особняках мне и правда не с кем было разделить интерес к тяжёлой музыке. Парень скептически посмотрел на меня: «Ты гришь не так», – а я пожала плечами: «Тогда, может, ты научишь меня, как правильно?»
Я задумываюсь, прислушиваясь к себе. Да, я должна помнить об осторожности, к тому же ладно про меня – но я не имею права болтать про Дэна. Однако… Син мне нравится, он не осуждает, а потому сразу хочется рассказать ему всё, поделиться чувствами, о которых я никому не говорила. Ну, я ведь только с Дэном и общаюсь, не буду же я ему самому рассказывать про ту ночь.
– Самой удивительной для меня оказалась его честность. Я привыкла жить среди вранья и лицемерия. В особняках Золотого района никого не волнует, что там у тебя на самом деле, главное – говорить то, чего ждут. Всегда есть сценарий разговора, как будто это постановка. Ты заранее знаешь, что скажут, что ответят. А Джанки… – я улыбаюсь, – прямолинейный. Он как будто просто говорит всё, что приходит в голову. Для меня это было дико.
Не то что непривычно – невероятно. Но притягательно. В дальнейшем меня не раз поражала его откровенность, но то, первое, столкновение с ней, конечно, запомнилось отдельно. Когда мы съели всю заказанную еду, выпили по бутылке пива и послушали последний альбом «Марципан-Портвейна», авангардистского сайд-проекта нескольких участников «Поросят», я сказала: «Предлагаю тебе занять этот чудесный диван, с которого по такому поводу можно снять упаковку». Парень насмешливо прищурился и протянул: «Што, даамочка, не шухеришься, што я твойный телик шнилану?»
Я тогда ещё не знала, что это слово означает «воровать», но смысл фразы вполне уловила. Так что я удивлённо посмотрела на парня и спросила: «А ты… это? То, что ты сказал». Он смерил телевизор оценивающим взглядом: «А то. Он лёхкий».
Я рассеянно смотрю на телевизор, до сих пор висящий на стене.
– В общем, в тот раз мы хорошо посидели, и я позвала Джанки приходить ещё. Наверное, звучит опрометчиво. Я тогда переехала, полностью сменила образ жизни, с прежними подругами общаться не хотелось – да и не подруги они были, если разобраться, – так что было несколько… одиноко. Совсем одиноко. Ну, искала, знакомилась, но… А с Джанки было легко. Как будто мы снаружи разные, но внутри похожи. Даже кажется, что я сразу это почувствовала, ещё в магазине.
В ответ на такое подчёркнуто эпатажное заявление я оглядела руки и шею парня – без следов уколов или ожогов химии, насколько я имела представление о подобных вещах, – и покачала головой: «Как насчёт такого – поспи на диване и приходи завтра. Выпьем пива, послушаем ещё что-нибудь, можем и телик посмотреть, если хочешь».
Утром я, конечно, проснулась рано, но, когда торопливо оделась и, после многократного стука в дверь гостиной, всё-таки решилась выглянуть, парня уже не было. Следующим вечером в почтовом ящике у двери я нашла деньги.
– Мне даже хочется верить, что он тоже это почувствовал. Я знаю, это звучит как мистическая чушь, наивные фантазии про родственные души, связь, знаки, такое всякое… – я тороплюсь улыбнуться Сину, показывая, что не верю в подобные глупости. – Но всё-таки он тоже решил продолжить наше знакомство. Ясно, что где-то ситуация вынудила – у него тогда было не очень, – но всё же он вернулся в эту квартиру. Хотя вообще-то Джанки весьма предубеждён против золотых.
Спустя несколько недель, когда я уже и не ждала его, речной парень – с разбитыми губами и синяком на другой скуле, чем в прошлый раз, – снова появился у меня под дверью. Не глядя в глаза, он пробормотал: «Слуш, даамочка, пустишь ещё на твойный диван? Тока у меня ща денег нет, но я отдам».
Понять эти фразы было даже сложнее, чем обычно: парень старался меньше двигать челюстью, так что слова окончательно превратились в «речную» кашу. Но я расслышала главное – вопросительное «диван», а там уже и остальное восстановила дедуктивным методом. Отвечать не решилась: уже отвыкла после нашего прошлого разговора, поэтому в первый момент вернулось ощущение, что парень не поймёт мои слова. Так что я взяла его за руку – даже через шнуду чувствовалось, что она ледяная, ведь осень уже вовсю морозила – и потянула в квартиру.
По-моему, он такого не ожидал. Наверное, думал, что я как минимум захлопну перед ним дверь, а как максимум вызову полицию. В общем, парень уставился на меня удивлённо, застопорившись на пороге, так что его пришлось буквально затаскивать внутрь. Выяснилось, что, помимо побитой физиономии, он ещё и хромает.
Я снова заказала одежду и еду. Всучила парню россыпь обезболивающих – даже с некоторой гордостью, пусть оценит, какой у меня запас на все случаи жизни, – пять упаковок пластыря и стимулятор обновления кожи. Парень, конечно, презрительно скривился на эти дамские штучки, но я сделала суровое лицо и затолкала его в водопроводную со словами: «Не намажешься сам – я тебя намажу!»
Когда он вернулся в гостиную – распространяя вокруг резкий медицинский запах с нотками черничного шампуня и подчёркнутое недовольство, – я усадила его на диван, вручила тарелку с горкой шоколадных конфет и принялась расспрашивать, что случилось. Недоверчиво поглядывая на конфеты и не делая попыток их взять, парень сказал, что утром неудачно «вписался» в плановую проверку – какие-то агрессивные с похмелья граждане устроили «швару», а ему досталось якобы просто за компанию. Конечно, мой скептицизм отразился на лице. Парень насупился. Я сказала, что его дела меня в любом случае не касаются. Он раздражённо ответил, что если бы «попёр на шавок», то сейчас не сидел бы здесь. А так – отделался легко, только ему неудачно попали по «слабому» колену, из-за чего пришлось день проторчать в больничных очередях. Я удивилась, почему тогда ему не обработали ссадины на лице. Он многозначительно закатил глаза. В ответ на моё наивное недоумение всё же пояснил, что колено стоило дорого и на «морду» не хватило. Оказывается, гражданам ниже второго, серебряного, уровня благонадёжности оказывают только те услуги, которые они оплатили. В больнице парень отдал деньги, отложенные на ночлежку, а лимит штрафов за ночёвку на улице у него уже исчерпан. Значит, если его поймают ещё раз, на этот раз посадят в тюрьму.
Я слушала этот рассказ, красочно пересыпанный речным жаргоном и матом, и офигевала, вдруг осознав, что все те годы, которые я провела в Особняках, общаясь с золотыми – ну, и с обслуживающим персоналом из серебряных, – этот парень жил в том же городе, но словно бы в другом мире. В котором копишь деньги, чтобы потом выбирать – отдать их за ночлежку или за лечение колена, выбитого полицейскими. Полицейскими! Как это вообще возможно?!
Подумав – недолго, конечно, у меня с осторожностью всегда было плохо, – я встала, закрыла входную дверь на замок и сказала: «Значит, никаких больше ночёвок на улице, будешь спать здесь. Кстати, как тебя зовут?»
Когда на следующее утро я вышла в гостиную, то замерла от удивления: парень заваривал кофе в кофеварке, которая досталась мне в придачу к квартире и до этого момента не работала.
Я бросаю взгляд на большую, сверкающую металлом кофемашину. Когда я её купила, прежнюю – ту самую – кофеварку Дэн забрал себе.
– Некоторое время он жил здесь, и мне пришла идея подарить ему собственное жильё. Правда, я быстро поняла, что Джанки ни за что не примет такой дорогой подарок. Но я могу быть очень упорной, и если уж чего-то хочу, то просто костьми лягу. Я купила квартиру – естественно, со значительной скидкой за золотой статус, – доработала и сказала, что у меня есть свободное жильё, которое стоит без дела. Мол, он мог бы там пожить.
Хотя я постаралась сказать это как можно более нейтральным тоном, между делом, за ужином, однако сразу почувствовала реакцию Джанки – словно между нами повисла тяжёлая наэлектризованная туча. За месяц, что он ночевал у меня, мы разговаривали не так чтобы много – обычно он приходил поздно и уходил до того, как я вставала, – но всё же бывало, и мне показалось, что мы легко нашли общий язык, потому что мыслим и чувствуем схоже. Поэтому я была готова к тому, что его заденет предложение съехать – как будто я прямо в лоб сказала, что он мне надоел, мешает и вообще слишком охренел тут жить. Думаю, он ждал подобного. Я бы на его месте ждала.
Так что он положил недоеденный кусок пиццы, встал и пошёл в прихожую обуваться. А я, конечно, вскочила за ним. Тараторила всё, что приходило в голову: то упрашивала, хватая его за руки, то повышала голос, взывая к рассудительности – куда идти на ночь глядя! – то грозилась, что пойду за ним. Чувствовала себя полной дурой, в панике выдавая всё подряд, какую-то бессвязицу. Тем не менее, я добилась своего. Джанки остался.
Следующей задачей было уговорить его хотя бы взглянуть на квартиру. Начала я с предложения арендовать её. За те дни я, кажется, сказала ему больше слов, чем за весь предыдущий месяц. Словно баллотировалась в комитет общественного порядка! И по объёму работы, и по степени ответственности – для меня как будто смысл жизни свёлся к тому, чтобы обеспечить Джанки собственным жильём. Он бесился, не понимая, чего я от него хочу. Говорил, что если мешает, так свалит хоть сейчас, а предлагать ему аренду целой квартиры в Городе – это или насмешка, или тупость, потому что таких денег у него нет, так что и «смотреть» смысла нет. К тому моменту я уже поняла, что про «подарок» лучше не заикаться: Джанки ненавидит быть должным, он все ночёвки на моём диване считал и оставлял за них деньги, несмотря на то, что я отбивалась как могла. Насчёт этого мы в итоге договорились, что он будет покупать ужин на двоих, но с квартирой такое бы не прокатило.
Кофе я уже допила, так что снова закуриваю. Вообще-то не хочется, сердце и так колотится слишком тяжело, но – Син, прикончив свою порцию, снова уставился на меня. Так что придётся.
– Заманить Джанки в ту квартиру было одной из самых сложных задач в моей жизни. Но я справилась! А уж внутри, как я и рассчитывала, его покорила комната для мастерской. Форсированное электропотребление, качественная вентиляция, базовое оборудование… Тут уж он сразу укоризненно уставился на меня – ну что за чудесное совпадение, у меня оказалась квартира с мастерской! Но, конечно, не выдержал, полез нажимать все эти красивые кнопочки и растаял, как мороженое в летний день. А в итоге я настояла именно на продаже, а не на аренде – чтобы квартира была его собственностью.
Следующий глобальный раздор случился в комитете жилищной безопасности, куда я привела Джанки оформлять документы. Он хоть и согласился на покупку квартиры в рассрочку – точнее, перестал отбиваться, – но детали мы не обсуждали. Я боялась нарушить хрупкое равновесие и оставила этот разговор на последний момент, рассудив, что, когда мы придём в КомЖилБез, Джанки будет уже сложнее отказаться и сбежать.
Однако всё получилось не так гладко, как я представляла в воображении. Как только мы зашли в огромный, полный света холл, Джанки занервничал. Конечно, это было не так очевидно внешне, но я-то чувствую подобные вещи, замечаю бессознательно – потому что моё тело сразу напрягается за компанию. Как он цеплялся взглядом за каждого робота-охранника – словно ждал, что его вот-вот попросят на выход из этих просторных коридоров, сверкающих бликами стекла и металла. Как то и дело непроизвольно поводил правой кистью, словно ища свою цепь, которую я заранее, на улице, попросила снять и положить мне в сумочку. Догадавшись, что Джанки не по себе без неё, я взяла его за руку, удерживая это беспокойное движение.
Наконец разыскали терминал для оформления недвижимости. Я, уже мысленно празднуя победу, пробормотала Джанки сумму, чисто номинальную… И дальше люди в помещении – несколько клерков, секретарей и двое граждан, которые оформлялись у соседнего терминала, – имели возможность наблюдать увлекательную сцену: переругивание речного парня, который то и дело давился паузами вместо нецензурных слов, и приличной с виду девушки, которая, позабывшись от волнения, пыталась объясниться с ним его же речными словечками, только в более торопливом и чётком варианте. Не выдержав такого издевательства над родным диалектом, Джанки выпалил на повышенных тонах: «Хорош ломать говор своим шарканьем!» – я в ответ взвилась, что буду говорить как хочу… В общем, это могло бы продолжаться ещё долго, но в какой-то момент он резко замолчал и на меня шикнул – проследив за его взглядом, я обнаружила, что в помещении появился охранник.
Мы живо вспомнили, что вообще-то обсуждаем не разницу в произношении, а деньги за квартиру: я хотела как можно меньше, а он ни за что не соглашался.
Под бдительным взглядом охранника мы ещё пять минут пошипели, но кое-как сошлись на сумме. Подписывали договор, недовольно фыркая друг на друга. Вот тогда я и узнала, что официально Джанки зовут Данил Марек, он младше меня на два года, и его последнее место регистрации было на Третьей линии.
Название, конечно, меня насторожило. Когда мы вышли из КомЖилБеза, я спросила, где эта линия расположена. Он ответил, что все линии идут между Портовой насыпью и Рейсовой улицей. Я шокировано промямлила: «Это что… прям в Порту?». Джанки заржал: «Ясен хуй, а то где». Однако при виде моего вытянувшегося лица он запнулся и неуверенно переспросил: «Не, ты по правде?..». А я уставилась на него, изучая словно впервые. Ладно ещё речные, но уж портовой шпаной меня запугивали с детства. Ужас на уровне инстинкта. И мне уж точно не приходило в голову, что представитель самой криминогенной группы среди населения Бергена – той, где сплошные головорезы и насильники, – может оказаться симпатичным парнем. Которому я дала ключи от своей квартиры. Который каждую ночь спит в соседней комнате. И который вместо того, чтобы изнасиловать меня, а потом зарезать – или в обратной последовательности, с этих портовых маньяков станется! – вчера весь день перебирал по винтику мой холодильник, потому что ему, видите ли, не понравился звук. И действительно, когда Джанки собрал всё обратно и подключил, холодильник стал работать заметно тише.
– Таким образом, Джанки платит мне рассрочку. Эти деньги я откладываю – на всякий случай, вдруг они ему понадобятся. Но сейчас его дела вроде как идут неплохо.
Как минимум, с тех пор он не попадал в больницу после стычек с полицией. Да, если вспомнить, какой он был тогда, за четыре года Джанки заметно изменился. Повзрослел, заматерел, теперь его уже за подростка не примешь. И характер стал спокойнее, более расслабленный. Я-то чувствую такие вещи. Теперь, когда не нужно ежедневно искать ночлег и пропитание, Дэн может заниматься любимым делом. И мне хочется верить, что наша встреча в итоге изменила его жизнь к лучшему.
Вечером того дня, когда мы оформили договор, я сама заказала еду: сырное ассорти самых дорогих сортов, экологически чистые фрукты, органических лангустов. Даже свечи зажгла. Позвала Джанки ужинать. Задумалась, где он и почему не отвечает. Позвала ещё раз. Поискав, обнаружила его в душевой, посреди деталей разобранного душа – видите ли, напор плохой. Кое-как уговорила оторваться от этого увлекательного занятия и хотя бы умыть лицо.
Однако дальше всё – снова – пошло не по плану. При виде барной стойки, уставленной фарфоровыми блюдами и свечами, Джанки насупился, бухнулся на диван и заявил, что «энту херь» есть не будет и вообще «вся энта бахатая жиснь», культурно выражаясь, может идти к херам.
Опешив, я переспросила: «Не будешь?..». Он глянул исподлобья и покачал головой.
Поняв, что он это серьёзно, я не выдержала. Заорала, что пусть он сам идёт к херам вместе со своим офигенным гонором и прочими закидонами, что он меня не уважает, что я вообще-то старалась, хотела его порадовать, а он… В конце этого пафосного монолога, исчерпав все аргументы, я просто запустила в него лангустом, хотя и не попала. В ответ на этот взрыв эмоций Джанки неожиданно успокоился, поднял с пола злополучное членистоногое, поморщился на него и сказал, что, раз я ставлю вопрос именно так, то он – исключительно из уважения ко мне – готов «травануться энтим страхоёбищем».
Но нет, в этот раз я обиделась серьёзно. Настолько, что какого-то там ракообразного было недостаточно, чтобы утишить мою злость. Насупившись, я сообщила Джанки, что раз он со мной вот так, то в отместку я буду звать его настоящим именем. Подумав над этим ультиматумом, он кивнул и буркнул: «Дэн. Тока ни при ком».
